DC:Веселье и Страх

«Все не так уж и плохо, думаю» — именно с такими мыслями я зашла в кабинет главного редактора Майкла Корбена.

—Вы меня вызывали, мистер Корбен?

В ответ — тишина и игнорирование.

«Вот же ж, мрак. Я понимаю, что слегка оплошала, но…, но не до такой же степени, чтобы позвать и показательно заниматься работой, будто я просто манекен со ртом!.. Ладно, постоим помолчим, вдруг разовьем телепатию».

Начав разглядывать его кабинет, чтобы немного отстраниться от этого давления. И он был!.. Все такой же, как и прежде, ага. Справа от его стола, в углу, стоял шкаф, на полках которого были документы, рядом с ним — удобный матерчатый диванчик и кофейный столик. А вот на стене, сверху дивана, была реплика картины «Постоянство памяти» Сальвадора Дали. С левого угла ринга была полочка с разными наградами и висящие различные дипломы. А ну, еще и сансевиерия в горшке.

—Найтмер, — он наконец перестал смотреть в экран монитора и перевел свои слегка усталые глаза на меня. Корбен начал пристально смотреть на мое лицо, а затем, будто ничего не найдя на нем, устало вздохнул. — Присаживайся на диван. Нам есть что обсудить.

Я плавно опустилась на диванчик, закинув одну ногу на другую и скрестив руки на груди. «Похоже, все-таки хороший прокол вышел».

— Твое вчерашнее представление с Фабером, — сложа руки в замок на столе и чуть откинувшись в кресле, начал говорить Корбен. — Давай расставим все точки над «i». Речь не о морали. Мораль — это роскошь, которую мы не всегда можем себе позволить. Речь о профессиональной компетентности. О базовой, черт побери, логике.

Только я хотела что-то сказать в свое оправдание, как он взмахнул рукой.

—Не перебивай, Эш. Я говорю — ты слушаешь!

Голос его стал чуть громче и тверже, чем был до этого. А вид был как у злой собаки. До этого она была спокойной, но чуть подошел к ней — и она зарычала и приготовилась на тебя напасть.

—Так вот, проведем для тебя краткий ликбез. Герхард Фабер — не рядовой адюльтер. Его жена — Ингрид Фабер, дочь крупной шишки в немецком конгломерате. У таких людей может быть только договорной брак. Дело о домогательствах — это грязная тряпка, которую ему кинули в лицо. Наша задача была не спасать ту девчонку, а сделать деньги. Четкий, выверенный бизнес-план.

Корбен слегка приподнял руку и сжал кулак. По мере его слов он начал разгибать пальцы.

—Первый вариант: суд признает его виновным. Мы выходим с материалом «Разоблачение хищника: как богатый человек губил невинную девушку».Маловероятно, но возможно.

Указательный палец смотрит вверх.

—Второй вариант: суд его оправдывает. Мы выходим с материалом «Невинная жертва клеветы или сила денег?». Самый реалистичный вариант. Люди обожают сомнения.

Средний палец смотрит вверх.

—Но ты, моя дорогая Эш, изобрела третий, абсолютно идиотский вариант. Ты решила подойти к нему ДО суда. Ты, с твоим изысканным знанием немецкого, спросила его, правда ли он предпочитает «молодое мясо» своей жене. И он, будучи не дураком и отлично понимая, что камеры уже на него наведены, не набросился на тебя с кулаками. Он… что он сделал, Найтмер?

Большой палец смотрит в сторону.

— Он, — продолжил Корбен, — изобразил на лице глубокую боль и оскорбленную невинность. Он оттолкнул твой диктофон и сказал в камеру, цитата: «Я привык к нападкам, но чтобы так цинично пытались опорочить меня и мою семью на пороге храма Фемиды… Это новый уровень низости». И ушел, как благородный страдалец.

«Но мой план был хороший, я знала, что у него будет такая реакция. И после суда я бы вновь пробилась к нему и спросила бы вторую заготовленную речь!» — хотела бы я так сказать, но лучше промолчать, а то редактор еще тихий и спокойный. Не надо его нервировать. И тут Корбен неожиданно ударил ладонью по столу — собака все-таки решила напасть.

— Суд, какая неожиданность, разобрал дело за два часа! Подкупленные «подружки» жертвы отрицали домогательства, а других улик и свидетелей не было или недостаточно! Его оправдали! И знаешь, что самое интересное? Наша история теперь не о том, «виновен он или нет». Она о том, «как желтая пресса травит невинного человека». Ты из репортера превратилась в спасительницу аферистки!

Он тяжело выдохнул, его лицо слегка покраснело.

— Я не требовал от тебя быть авантюрной. Я требовал от тебя быть умной! Ты должна была подойти к нему ПОСЛЕ. Когда вердикт уже вынесен. Если бы он был виновен — ты бы добила его. Если бы оправдан — ты бы спровоцировала его на эмоции, и у нас был бы конфликт, гнев оправданного человека! Цена этой истории упала в ТРИ раза!

Мои руки сжались на юбке с силой.Лицо горело от унижения. Я хотела добиться большего эффекта, хотела показать его агрессию до суда, чтобы не осталось сомнений. Посчитала его загнанным в угол зверем, а он оказался холодным, расчетливым игроком. И Корбен это видел с самого начала.

— Твоя выходка… Она стоила нам денег, Эш, — его голос снова стал тихим и усталым. — И стоила тебе репутации. Поэтому, чтобы ты немного остыла и вспомнила, что такое настоящая, честная, СКУЧНАЯ журналистика, где факты важнее язвительных ремарок, завтра ты летишь в Швейцарию. Репортаж из ЦЕРНа о новых экспериментах на коллайдере. Только наука и люди в белых халатах. Подумай над своим подходом, Найтмер.

Это была ссылка. Публичная порка, унизительная и беспощадная. Я молча поднялась и вышла из кабинета, не сказав ни слова.

В глазах не было обычной хитринки, теперь там была смесь унижения, злости и жажды реабилитации.

*Зал для пресс-конференции, в ЦЕРНе*

Я умираю, но обо всем по порядку. Перелет был обычным. Сначала найти кресло для смер… то есть найти свое посадочное место. Потом попросить пройти к нему сидящего по центру мужчину. И только затем сесть. Вид удаляющегося города из иллюминатора был хороший, но на душе не прибавилось радости. Подключив наушники и выбрав музыку на телефоне, я откинулась в кресле, закрыв глаза. Через хорошие динамики лилась медленная, пронзительная мелодия. Труба Чета Бейкера

звучала тягуче, а его голос, хрупкий и надтреснутый, выводил слова, от которых щемило где-то глубоко внутри:

I fall in love too easily.

I fall in love too fast.

Иронично, но все равно дослушаю до конца.

Прилет смазался, я была сонная и деревянная, словно кукла. Меня забрали со стоянки и отвезли в специально забронированный номер отеля. Быстро разложив вещи из одной вместительной сумки, в которой: косметичка, гигиенические принадлежности, сменная одежда, ноутбук и разная мелочевка. Немного размяв тело с помощью зарядки и взбодрившись, я посмотрела на время и поняла — время есть. Еда была хорошая, но времени, чтобы растягивать трапезу, не было. Вернувшись и переодевшись в практичную (то есть мою любимую) одежду: черные ботинки на толстом каблуке, штаны с несколькими кармашками, футболка, черная водолазка, сумочка и как знак отличия от смертных — бейдж журналиста на шею. Выйдя на парковку отеля и подождав автобус, мы толпой поехали в ЦЕРН. И вот я умираю от скуки. Сидя на последнем ряду и слушая профессора Рейнольдса про новый и уникальный эксперимент.

—Благодаря стабильности пучка ионов свинца… бла-бла-бла… изучения кварк-глюонной плазмы…бла-бла-бла…

«Господь, помоги, а то у меня вместо мозга будет желе».

Когда наконец доктор Рейнольдс закончил свое выступление на той же монотонной ноте, на которой и начал.

—Благодарю за внимание. На этом пресс-конференция завершена.

Он было попытался быстро слинять через боковую дверь, но был остановлен небольшой, но настойчивой группой культистов, желающих выжать из него еще пару соков.

—Доктор Рейнольдс, а каковы шансы на открытие новой частицы?

—Чего вы лично ждете от сегодняшнего эксперимента?

Ученый, калач тертый, держит лицо, окинул взглядом зал и увидел своего заменителя (козел отпущения) — несчастного Марвина, который робко стоял у стены.

— Марвин! — позвал Рейнольдс, перекрывая голоса. — Будь так добр, проводи нашу уважаемую прессу в зону С. Пусть пройдут инструктаж по технике безопасности и получат средства индивидуальной защиты. Я присоединюсь позже.

Он словно ледокол прошел через журналистов и скрылся за дверью, оставив Марвина одного перед взглядом журналистов.

Лаборант побледнел. Он неуверенно кашлянул.

—Э-э… Пожалуйста, пройдемте за мной. Сюда, пожалуйста.

Толпа словно льдина потянулась за ним. Я, которая все это время наблюдала за этим с отстраненным видом, вдруг поняла: вот оно! Глаза сами собой наполнились жизнью и приобрели несколько хищный взгляд.Его нервозность была такой милой. Он был идеальной мишенью, чтобы спустить пар, накопившийся после унизительного выговора Корбена и этой невыносимо скучной лекции.

Я отцепилась от общей группы и, ускорив шаг, легко поравнялась с ним. И почти томно промычав, дабы привлечь его внимание:

—М-м-м, мистер Марвин, — начала я, слегка сладковато и с потаенной капелькой яда, —похоже, вы наш временный проводник. Можете ответить на один вопрос? А то мистер Рейнольдс достаточно быстро ушел, и я не успела его задать.

Он хотел что-то сказать, но я продолжила сразу.

— Скажите, а ваш коллайдер… — сделав тон чуть погромче, приковывая его внимание.— Он может разогнать что-то посерьезнее? Ну, например, весом с хомячка? Просто интересно, где верхний предел возможностей.

Марвин растерялся. Вопрос был несколько абсурдным и странным, не вписывающимся в его восприятие, что его мозг на секунду завис.

—Мы… э-э… не проводим эксперименты с биологическими образцами. И с макрообъектами тоже. Это технически невозможно при нынешней…

«Ням, как вкусно». Широко улыбнувшись, а в глазах заплясали чертята. — А откуда вы тогда знаете точный вес хомячка, чтобы утверждать о технической невозможности? Вы что, уже проводили программу по запуску мелких грызунов в небытие?

«Нокдаун». Лаборант покраснел и, бормоча что-то о «технике безопасности» и «ограниченном времени», ускорил шаг, пытаясь оторваться от нее. Остальные журналисты, шедшие сзади, слышали этот разговор и перешептывались, некоторые неодобрительно косились, некоторые улыбались, но реакция была.

«Как конфету у ребенка.Прости, парень, но ты стал еще раз козликом».

Вновь вернувшись в строй, сбоку этой льдины, под названием толпа, я начала думать о том, что писать для статьи. Ведь Марвин дал частицу интересного.

Идиллию разрушила случайность. Пребывая в размышлениях и не замечая, как на перекрестье коридоров, вышла лаборантка, отчего я и столкнулась с ней, несущей стопку свеженапечатанных графиков.Бумаги с шелестом разлетелись по полу, как испуганные птицы.

— Ой, какая неловкость! — воскликнула я с фальшивым, натянутым сочувствием, в то время как внутри у меня все сжалось от новой волны раздражения.Слепая курица.

Деушка, смущенно извиняясь, бросилась на колени собирать бумаги. И именно в этот момент взгляд, скользнув по ее белоснежному халату, уловил деталь. Из верхнего кармана, болтаясь на темном шнурке, вывалился пластиковый пропуск. Мельком увидела имя— «Лена Шмидт», должность — «Мл…». Дальше он повернулся боком, но черновой план уже был составлен.«Если пропуск поможет подобраться в интересные места, то получится эксклюзив. Главное — внимательно смотреть и найти ту самую заветную дверцу»

— Давайте я вам помогу! — с деланной бодростью сказала я, бросаясь на колени и начиная сгребать бумаги.Активно загораживая листами взгляд девушки, создавая заслон и прикрывая свою основную цель.И в один момент движением руки, быстрыми и точными, когда стажерка потянулась за укатившимся под стойку листком, схватила пропуск. Он бесшумно исчез в кулаке, а затем в кармане.

— Вот и ничего страшного, все собрали! Удачи вам! — сияя самой обаятельной и невинной улыбкой, сказала я и ринулась догонять группу, сжимая в кармане украденный ключ от нужной (надеюсь, а если нет, то где-нибудь оставлю) двери. Пальцы ощущали прохладу пластика.Все должно получиться.

Группа уже подошла к зоне С, где выдавали халаты и правила поведения. Слушая и кивая, я внимательно оглядывалась по сторонам. И вот мой взгляд выхватил в боковом коридоре неприметную, но крепко сбитую дверь без опознавательных знаков. Рядом с ней на стене был вмонтирован небольшой черный считыватель с двумя светодиодами — красным и зеленым. Как раз из нее вышел Рейнольдс, и я мельком увидела нутро. Это точно оно! Дверь, которая вела прямо в сердце действия.

Пока все устремились получать свою униформу, я сделала вид, что поправляю шнурок на ботинке, отошла в тень и быстрым, уверенным движением приложила украденный пропуск к считывателю.Красный огонек на секунду замерцал, а затем сменился ровным, уверенным зеленым светом. Раздался мягкий, но отчетливый щелчок электромагнитного замка.Уголки губ сами собой поползли вверх в ехидной ухмылке. Я толкнула дверь и скользнула внутрь.

Зал управления был нервным узлом, мозгом этого технологического гиганта.

Инженеры и ученые, сосредоточенные и молчаливые, следили за потоками данных на экранах.Никто не обернулся на мое появление. Мой белый халат и пропуск на груди делали меня своей в этом святилище науки.

Радость ударила в голову, как крепкий алкоголь. Вот оно. Не прилизанная картинка для прессы, а нутро всего процесса. Сразу же включив камеру, стараясь дышать ровно, но пальцы слегка дрожали от адреналина.Снимая панораму и захватывая в объектив: гигантскую схему коллайдера на главном экране, мигающие графики, лица людей, в чьих руках была маленькая частица истории.Я ловила моменты, которые никогда не увидят те, кто снаружи.

«Джекпот, — ликовала я. — Это мой эксклюзив. Мое спасение».

Взгляд упал на центральную консоль, где крупными цифрами шел обратный отсчет: 00:03:12.

Именно в этот момент плеча коснулась чья-то рука. Резко обернулась и профессионально спрятав камеру. Передо мной стоял самый уставший мужчина в униформе службы безопасности.Его лицо выражало не гнев, а скорее разочарование и легкую досаду, как у воспитателя, поймавшего проказливого ребенка.

— Мэм, — его голос был тихим, но твердым, чтобы не привлекать внимание ученых. — Я прошу вас покинуть техническую зону.Ваш пропуск… — Он мельком глянул на пластиковую карточку на моей груди, и его глаза сузились. — «Лена Шмидт»? А я почему-то был уверен, что видел вас на пресс-конференции среди журналистов.

Он взял меня за локоть, не сильно, но неотвратимо. Я было попыталась вырваться, сделав неловкий шаг назад. И тут обувь зацепилась каблуком за решетку пола.

Все произошло за долю секунды. Потеря равновесия. Падение наплечной сумки, висевшей на плече. Глухой стук удара о металлический пол. Все содержимое — диктофон, помада, блокнот, связка ключей — с грохотом разлетелось во все стороны.

— Черт! — вырвалось у меня.

Охранник, растерявшись, на мгновение отпустил руку, чтобы избежать столкновения. Я, краснея от ярости и унижения, бросилась на колени, пытаясь собрать свои вещи под насмешливыми и раздраженными взглядами нескольких ближайших инженеров. В этой неразберихе пальцы быстро схватили связку ключей. Но та самая, ярко-красная молния в титано-никелевой окантовке — символ моей скорости, моих амбиций, желания всегда быть первой — сорвалась с кольца, цепочка не выдержала. Она прокатилась по решетчатому полу, весело поблескивая, словно дразня меня. Я же потянулась, но было поздно. Брелок провалился между стыка двух решеток, в узкий технологический люк для кабелей, ведущий прямиком вниз, в запретную зону, туда, где в стальном туннеле носились пучки разогнанных частиц. Он исчез. Бесшумно и навсегда.

Я застыла на коленях, сжимая в руках диктофон, а лицо пылало.

— Ну что ж, — с трудом поднялась на ноги, пытаясь сохранить остатки достоинства и выдав на лице кривую ухмылку. — Хоть телефон не упал…

Охранник уже не церемонился. Он твердо взял меня под локоть и повел к выходу, даже не дав до конца собрать вещи. Дверь открылась, и меня вытолкнули обратно в коридор, к недоуменным взглядам коллег, которые уже все надели свои белые халаты.

— Найтмер, опять за свое? — кто-то бросил ехидно из толпы.

«Да ладно, прошло всего два дня, и то не особо крупное событие». Но я не ответила. А просто шла, сжимая кулаки, чувствуя, как жгучий стыд заливает все лицо. Меня выставили на посмешище. Снова.

В этот момент по громкой связи раздался голос доктора Рейнольдса, уже стоявшего на смотровой площадке: — Всем занять свои места! Запускаем основной эксперимент! Обратный отсчет: 60 секунд!

Толпа журналистов ринулась к огромному свинцовому стеклу, занимая лучшие позиции. Я старалась стоять сзади, в тени. «Это крах, я думала, успею снять все незаметно. Почему охранник так быстро нашел меня? Точно, камеры, я не подумала о них, когда одолжила пропуск. Тц, еще и вещи не все собрала, надеюсь, их выдадут после. Жаль брелок, он будет лежать на веки веков где-то там, в сердце коллайдера. Ладно, этот позор стоил тех кадров». Вынырнув из мыслей и посмотрев, как на главном табло цифры сменяли друг друга. 30… 20… 10…Гул машины начал нарастать, превращаясь в оглушительный рев, от которого вибрировал пол. Но что-то пошло не так. На лицах ученых в зале управления проступила тревога.

— Аномалия в секторе 4! — крикнул один из инженеров, следящий за показаниями мониторов. — Неучтенная масса в пучке!

Другой ученый нажал на кнопку вызова и передал все профессору Рейнольдсу.

— Какая еще неучтенная масса?! Прервать эксперимент! — закричал Рейнольдс, зажав кнопку для ответа, но было уже поздно.

Счетчик достиг нуля.

Я почувствовала, как у нее похолодело внутри, а на коже выступил холодный и липкий пот. Неучтенная масса. Ее брелок.

И вместо контролируемой вспышки столкновения, за стеклом, в глубине туннеля, возникло нечто иное. Сфера абсолютной черноты, которая, казалось, пожирала сам свет, окруженная ореолом сияющей, переливающейся радужной материи. Она пульсировала, и от нее во все стороны били щупальца темно-желтой, с прожилками черноты, молнии.

— Это не кротовая нора! Это сингулярность! — завопил кто-то.

Свинцовое стекло смотровой площадки не выдержало. Оно покрылось паутиной трещин с оглушительным хрустом. И тогда сфера взорвалась, волной искаженного пространства-времени, бесшумной и неумолимой.

Эш увидела, как эта волна, эта кипящая тень, проходит сквозь стекло и стены, не разрушая их, а… поглощая. И она парализовано смотрела, как яростный вихрь, испещренный молниями, накрывает ее коллег. Люди, оборудование, свет — все исчезало в ней, не успев издать звука.

Он слишком быстро приближался к ней. Она даже подумать не успела о том, чтобы попытаться отшатнуться. Да и ее ноги давно приросли к полу.

Последнее, что она увидела, — это то, как в нее летит толстый канат темно-желтой молнии, перед тем как сфера ее поглотила.