Серый декабрьский день медленно шёл к своему завершению. Солнце висело по зимнему низко, почти касаясь верхушек гор, и от тройки белых лошадей мчавшейся по дороге протянулись длинные тени. Слегка извиваясь, она проходила между заснеженных скал, заросших густым еловым лесом. Уставшие животные, с украшением на лбу в виде рога единорога, слегка замедлили свой ход на очередном подъёме.
В санях, укутанный в алую шубу, сидел Дед Мороз. Сегодня его лицо не озаряла добрая улыбка. Он чувствовал, что-то непонятное, пугающее, то и дело оборачивался, вглядываясь в туманную пелену, что стелилась по дороге следом
Туман — плотный, как молоко, — полз по склонам, окутывал деревья призрачными объятиями. Он двигался намеренно, словно живое существо, он преследовал, становился всё гуще. Плотные клубы то вытягивались щупальцами, то сжимались в клубок, будто живое существо, жаждущее настигнуть свою добычу.
Лошади ускорили бег, копыта глухо стучали по утоптанному снегу. Дед Мороз сжал посох — кристалл на его вершине слабо мерцал, но свет то и дело гас, поглощаемый надвигающейся белизной.
«Не успею», — пронеслось в его мыслях.
Туман уже почти касался полозьев саней. В его глубинах проступали жуткие очертания — десятки, а может сотни скрюченных фигур с размытыми лицами, застывшими в безмолвном крике. Это были призраки тех, кто когда‑то потерялся в зимних горах, кого не нашли и чьи души так и не обрели покоя.
— Быстрее! — крикнул Дед Мороз, и лошади ещё ускорили свой бег.
Последний рывок — и тройка наконец выбралась на открытое плато. Дед Мороз поднял высоко над головой свой посох, камень на его вершине вспыхнул ослепительным светом. Туман взвыл. Звук, похожий на стон сотен голосов, разорвал тишину.
Когда сияние угасло, на дороге остались лишь следы копыт, да лёгкий иней, мерцающий в последних лучах заката. А где‑то вдали, в глубине ущелья, всё ещё клубилась белёсая дымка, будто ожидая новой жертвы.