Дед в режиме ведьмака

Воздух ценишь только тогда, когда лёгкие огнём горят от его нехватки…

Я боролся за каждый грёбаный вдох, лёжа в кромешной тьме. Не моё тело, не моя жизнь. Непослушные руки и ноги бездействовали, а в уши словно ваты натолкали. Но зато моё сознание шустро и с аппетитом поглощало знания предыдущего владельца тела.

И куда этого умника угораздило попасть? В тартарары провалился, мать его? Даже предположений нет, хотя фантазия у меня ого-го какая богатая!

Продолжая лежать, я поднял дрожащую руку и в темноте ударился обо что-то деревянное. Доска? Попытался надавить, но она не поддалась, оказавшись тяжелее всех смертных грехов вместе взятых.

Нет, дело явно не в доске, а в теле. Оно такое слабое, что меня, наверное, сейчас даже куры раком поставить могут. Придётся поработать над ним.

Пока же я упёрся руками и коленями в доску, а затем резко надавил на неё. Она не сломалась, а открылась, оказавшись откидной крышкой.

Тут же на меня лавиной обрушился свет, заставив крепко зажмурить глаза.

— М-м-м, — непроизвольно простонал я, попутно с облегчением ощутив, как из ушей убрали вату.

Где-то задорно пели птички, приглушённо гудели моторами автомобили и раздавалось судорожное дыхание множества людей.

Я проморгался и принял сидячее положение.

Ого, небольшой зал, залитый пасмурным утренним светом. Пахло воском и цветами. Негромко звучала грустная музыка и горели свечи, чей свет падал на полтора десятка мужчин и женщин в чёрных траурных костюмах и платьях.

Люди замерли на выстроившихся рядами стульях, глядя вытаращенными глазами точно на меня, уютно устроившегося… э-э-э… в гробу, стоящем на довольно высоком постаменте.

Ну, хорошо хоть не из торта вылез. Хотя, судя по распахнутым в ужасе ртам и дрожащим губам, людям больше бы понравился торт.

— Го…господи, — на русском языке заикаясь выдал седобородый поп в расшитой золотом рясе.

Он возвышался над моим гробом, украшенным затейливым родовым гербом.

— Нет, вы обознались, хотя возможно, мы и похожи, — прохрипел я без опаски быть разоблачённым.

Голос у этого тела, естественно, остался прежним.

— Зомби! — вдруг разорвал воздух истошный визг женщины, вскочившей с первого ряда.

Она указала на меня дрожащим пальцем, тараща глаза, наполненные ужасом. А затем тихо пискнула и без чувств завалилась на спинку стула, грохнувшись через неё. Мелькнули ноги в туфлях и задралось платье, обнажив кружевные трусики. Чёрные. Похороны же…

Её крик послужил неким сигналом, после коего все засуетились, наполнив зал шелестом одежды и громкими восклицаниями.

Одни люди судорожно помянули бога, а другие вытащили мобильные телефоны и включили камеры, направив их на меня. Кто-то просто от души выматерился, да так красочно, словно под лепным потолком с мелкими трещинками раскинулась радуга.

Некоторые же вскинули руки, готовясь бросить в меня магию: у одних на пальцах заискрились молнии, у вторых загорелось пламя, а у третьих заблестел лёд.

— Убейте его! — выпалила очередная дама, в ужасе прижимая руки к внушительной груди.

— Да не зомби я, вашу мать! Зомби же не дышат! — прохрипел я и в качестве доказательства мучительно сделал несколько глубоких вдохов.

Но тут же скривился от боли, пронзившей впалую грудь, прикрытую чёрным костюмом. Аж чуть в обморок не упал. Перед глазами всё потемнело, а сморщенные старческие руки со вздувшимися венами схватились за стенки гроба. Даже седая борода, заплетённая в косу, качнулась, словно пыталась за что-то уцепиться.

И вот борода-то окончательно дала понять, что я угодил в тело старика! Пожри меня горгулья! Вот это поворот!

Между тем среди людей нашёлся здравомыслящий индивидуум, который выкрикнул:

— Точно. Зомби не дышат! Да и нет их в нашем мире, только в Лабиринте.

— Игнатий Николаевич вернулся с того света! Правду говорят сумасшедшие на улицах, что грядёт конец света! — выпалила смертельно бледная девушка лет двадцати и тоже лишилась сознания.

Её даже никто не подхватил, пытаясь уберечь от падения. Ведь все безотрывно глядели на меня, как на восьмое чудо света. Помнится, вот так же смотрели коллеги-ведьмаки, когда я весь в крови и слизи выбрался из пасти дракона. Он, конечно, помер, а вот у меня появились замечательные кожаные сапоги.

— Игнатий Николаевич, что же с вами случилось?! — воскликнула всё та же женщина, призывавшая убить зомби. — Чудо? Летаргический сон? Как вы к нам возвратились? Кажется, к вам даже вернулся здравый рассудок! Вы же в последнее время были не в себе.

— Да, рассудок возвратился. А что до моего воскрешения, сударыня, так всё просто, — проговорил я, кое-как ворочая непослушным языком, — в Рай меня не пустили, а в Аду побоялись двери открыть.

Женщина в ответ на мои слова охнула, совсем не аристократично раззявив рот.

— Узнаю шуточки господина Зверева, — нервно хохотнул лысый мужчина, глядя на меня. — Он точно не зомби.

— Врача! Скорее врача! — выпалил белобрысый пухляш лет двадцати с круглым лицом, пушком на подбородке, тревожными голубыми глазами и рябыми щеками. — Моему деду нужен врач!

— Позовите врача! — вторил его крикам другой голос. — Вызовите скорую помощь! И помогите Игнатию Николаевичу выбраться из гроба!

Но я и сам уже выбрался, хотя и с огромным трудом. Перед глазами снова всё поплыло, поясницу прям огнём обожгло, а сердце застучало так, словно пыталось пробить путь на волю.

Ну, ничего-ничего, я с помощью алхимии быстро омоложу это тело. А мои знания и мощь помогут обрести в этом мире и силу, и статус. Местные ещё будут креститься и ахать при упоминании моего имени.

Пока же мой далеко не орлиный взор прояснился, и я увидел, что все смотрят не на меня, такого героя. Нет. Люди с презрением взирали на высокого широкоплечего блондина лет двадцати шести с зализанными назад волосами. Его лицо с аристократическими чертами заливала краска мучительного стыда, а голубые глаза смотрели на мою спину.

Что он там, интересно, увидел? Ангельские крылья? Хотя, скорее, демонические, учитывая мою жизнь.

Однако, с трудом изогнувшись, я обнаружил, что у меня просто голая спина. Пиджак и сорочка оказались чем-то вроде накладки, закрывающей мой торс спереди. Да ещё и рукава были коротковаты, как и штаны. А в довершение всего к спине прилипла этикетка, указывающая, что это уценённый костюм. Мужчины бы на этикетку не обратили внимания, а вот дамы… У них-то глаз намётан.

— Дедушка, дедушка, давай я тебе помогу! — подскочил ко мне тот самый багровый блондин с зализанными волосами и торопливо потащил прочь. — Ну я устрою этой конторе, организовавшей похороны! По судам затаскаю! Так опозорить уважаемый аристократический род Зверевых! Подлецы! Сволочи! Уценённые вещи подсунули!

Блондин продолжал громко возмущаться, косясь на людей. А те провожали меня взглядами, полными благоговейного почтения. Их даже не смущал мой клоунский костюм. Они же видели перед собой того, кто вырвался из лап Смерти. А такой человек даже в резиновых калошах и с бубенцами на яйцах будет вызывать восхищение.

— Отвратительная контора! — напоследок выпалил блондин и завёл меня в небольшую комнатку, где резной шкаф почти касался побелённого потолка, а возле оклеенной зелёными обоями стены обосновался рабочий стол, попирая ножками ковёр.

Блондин резко закрыл дверь, отрезав возбуждённые голоса людей. Теперь слышалось только воркование голубей за окном и мерное тиканье напольных часов с кукушкой.

— Позор, позор, — простонал он, прижавшись спиной к двери и страдальчески морща лицо. — Какой позор! Господи, зачем ты так со мной? Теперь же все об этом узнают. Слух прокатится по столице быстрее, чем чума. Все будут тыкать в мою сторону пальцами и шушукаться за спиной, что Алексей Зверев сэкономил на похоронах деда. Даже видео предоставят. Ещё и в сеть сольют. Горе мне, горе…

— Хватит ныть, — просипел я и со старческим кряхтеньем уселся на подоконник, а то ноги уже подгибались. — Меня вон чуть живьём не похоронили, и ничего, не плачу. Даже петь немного хочется.

— А всё из-за тебя, — вдруг прошипел Алексей, вперившись в меня яростным взором.

Бешенство охватило его быстрее, чем пламя — бочку с бензином. Зубы скрежетнули, кожа натянулась на скулах, а пальцы сжались в кулаки.

— Чего это из-за меня? — удивлённо вскинул я седые брови.

— Из-за тебя, из-за тебя! Опять выставил меня на посмешище! Ты даже умереть нормально не мог! Сколько ты ещё будешь портить мне жизнь, старый идиот, а?! Почему ты, сука, не умер? Всем бы только легче стало! Тебе самое место на том свете! Но даже там ты не пригодился, грёбаная развалина! Как же давно я хотел тебе всё высказать, глядя прямо в глаза, даже мечтал, что к тебе хотя бы на миг вернётся разум. И вот Сатана сотворил чудо…

— Захлопни рот, щенок, — устало прохрипел я, почувствовав укол раздражения.

В моём родном мире даже сильнейшие маги обходили меня стороной, боясь связываться. Все знали, что я обязательно отомщу, пусть даже сам умру как мученик, а вот они просто сдохнут.

Правда, после переноса из мира в мир мой дар сбросил ровно половину уровней. И теперь у меня всего лишь пятидесятый. Впрочем, он всё равно давал аж шесть магических атрибутов: один открылся на первом уровне, а остальные появились на каждом десятом. И к счастью, пользоваться ими я могу без страха быть разоблачённым, ведь Игнатий, как и я, являлся магом воздуха, и его потомки тоже.

А вот вторую мою ветку магии… Её лучше не показывать. Только у полукровок имеются две ветви, заключённые в один дар. А среди местных наверняка днём с огнём не сыскать таких невероятных уникумов, как я. Хе-хе.

— Всю жизнь мне испоганил, мразь! — между тем продолжил яриться Алексей.

Вдруг он зарычал и вскинул руку к моему горлу, пытаясь выместить накопившуюся злость. У него в предвкушении аж губа верхняя приподнялась, обнажив зубы.

Но я дёрнул головой и ушёл от культяпок морального урода, попутно вызвав «дуновение», открывающееся на первом уровне. С моих пальцев сорвался слабенький порыв ветра, подхвативший документ со стола. Бумага угодила прямо в затылок блондину, заставив того рефлекторно обернуться.

— Прости, Господи, — прошептал я, схватил с подоконника бронзовую статуэтку Иисуса Христа и швырнул её во внука Игнатия Николаевича, черпая силу в своём гневе.

Статуэтка угодила повернувшемуся ко мне парню точно в бровь, разбив её до кости.

— Ай! — взвизгнул тот, упав на задницу.

Шикарно, разорви меня василиск! А вот если бы я промедлил хоть долю секунды, то сейчас бы сам, как курёнок, трепыхался в руках этого урода.

— Ты… ты… — заикаясь от шока выдал Алексей, не веря, что его, такого молодого и сильного, уделал дед, только что вылезший из гроба.

— Угу, — угукнул я, ощутив ещё большую слабость.

«Дуновение» поглотило часть моей выносливости. Ведь все магические атрибуты при использовании жрали именно её. И ясен пень, чем выше был уровень атрибута, тем больше он высасывал выносливости.

Благо я быстро прогнал приступ слабости, встал с подоконника и просипел, яростно топорща бороду:

— Тварь, поднявшая руку на предка, недостойна жизни! Запомни, внучок, я вернусь из любого ада, чтобы наказать своих обидчиков, даже ежели они мои потомки!

Во взгляде Алексея мелькнули ярость и гнев. Он вскочил на ноги, а по его пальцам забегали электрические искры, собираясь в «шаровую молнию». Какой же гнев его обуял, что он готов был швырнуть её в деда!

А-а-а, понял. Всё дело в Лабиринте! В его влиянии на некоторых людей…

— Зря ты выбрался из преисподней, — прохрипел внучок, разворачивая кисть руки так, чтобы швырнуть в меня «шаровую молнию», издающую угрожающее потрескивание.

К счастью, я даже в теле старика успел украдкой кинуть «дуновение» в фарфоровую вазу с гвоздиками. Та прямо со шкафа обрушилась на голову скалящемуся блондинчику, мечтающему увидеть, как его ненавистный дед падёт на пол.

Однако Алексей сам с грохотом рухнул на ковер. Вокруг его головы элегантно упали цветы и осколки вазы. Брызги воды попали на окровавленное лицо, а «шаровая молния» рассеялась из-за потери концентрации. Глаза же распахнулись от недоумения, шока и… какой-то детской обиды. Это же он должен был сломать старика через колено, но всё вышло наоборот — я аж два раза подтёрся им, использовав всего лишь «дуновение».

— Два — ноль, а сейчас будет три, — прохрипел я и схватил со стола нож для вскрытия писем.

Конечно, хотелось обрушить на засранца магию, но выносливость нужно поберечь. И так еле стою на ногах — только за счёт морально-волевых качеств ещё и не упал. Да и начинать очередной путь с убийства внука — такой себе дебют, влекущий разборки с полицией и прочие проблемы.

— Ты… ты демон! — судорожно выдохнул блондин, чья самоуверенность дала трещину.

В его взгляде вспыхнул крохотный огонёк сомнения в том, что он вообще способен одолеть своего деда. Но тут же Алексей сердито зарычал и как ни в чём не бывало вскочил на ноги.

Тьфу! А я ведь и статуэткой его огрел, и вазу обрушил на тупую башку, а он скачет как ссаный кузнечик. Но оно и понятно. Прокачанные маги покрепче простых людей. Даже удивительно, что мне статуэткой удалось разбить ему бровь. Не иначе — Бог помог. Ха-ха.

— Попробуй справиться с этим, старый маразматик! — свирепо выпалил молокосос.

Алексей вызвал новую «шаровую молнию» и кинул её в меня. Однако я применил атрибут «скольжение». Это позволило мне всего одним невероятно быстрым движением очутиться в метре от траектории полёта «шаровой молнии». И та вылетела в открытое окно, врезавшись в тополь. Голуби испуганно захлопали крыльями, рванув прочь.

Блондин опешил и покачнулся, как от удара под дых. Его лицо побелело от чудовищного изумления, а рот принялся бессмысленно открываться и закрываться. Глаза едва не выпали из орбит, брови отправились в космос.

Но всё же он сумел просипеть, сглотнув вязкую слюну:

— Не… не… немыслимо. Твой дар деградировал до первого уровня больше двух лет назад. Как? Как… ты вызвал «скольжение»? Оно же открывается на сороковом уровне.

Я злорадно оскалился, едва не падая в обморок. Магия выпила из меня последнюю выносливость, а с внучком надо было что-то решать. Кажется, пора включать театр одного актёра, основанный на работе с даром. Меня этому в школе-интернате ведьмаков обучили.

— Что… что с тобой? — пролепетал всё ещё шокированный блондин, глядя на то, как по моей бороде начали с треском проскакивать мелкие разряды электричества.

Мои налившиеся кровью глаза защипало, губы исказились в безумной усмешке. По разметавшимся волосам забегали крохотные молнии. И даже тень будто стала больше, заполняя собой комнату, словно намеревалась слизать плоть с костей Алексея.

— Де… дедушка, — судорожно выдал тот, прерывисто дыша.

— Я больше не твой дедушка, а меч Божий, карающий, сука, всякую мразь, — холодным шёпотом выдал я сквозь зубы, медленно наступая на блондина.

Тот затрясся, попятился, споткнулся и грохнулся на задницу, тараща глаза, наполнившиеся животным ужасом.

— Не… может быть. Да как?.. Изыди… Прочь… — кое-как выдал он.

Слова путались у него во рту, умирая ещё не родившись.

Страх вцепился в глотку внучка, но всё испортил мужчина, внезапно позвавший блондина из-за двери:

— Алексей Григорьевич, срочно необходимо ваше присутствие!

Чужой голос словно вернул блондина из царства страха на землю. Он как-то разом пришёл в себя и злобно прохрипел, бросившись к двери и вытаскивая из кармана платочек:

— Мы ещё не закончили.

— Да, не закончили. Приходи, как штанишки просушишь, — просипел я, криво усмехаясь.

Алексей шустро стёр платком кровь с лица и выскочил из комнаты в зал. Там он, уже окончательно успокоившись, принялся громко уверять всех, что с Игнатием Николаевичем всё в порядке.

— Вот же козёл. Ну и родственнички тебе достались, Игнатий, — прохрипел я и обессиленно грохнулся на одно колено, судорожно хватая ртом воздух.

Представление потребовало своей платы. А вот будь я в сильном теле, даже не вспотел бы.

Зараза! Впервые попал в столь великовозрастную тушку! И ведь покинуть тело старика нельзя без особого зелья «переноса души» моего собственного производства, а приготовить его — ещё та морока.

Но зелье хотя бы, как и планировалось, отправило меня в тело человека, чей характер, магия, опыт, лексикон и даже манера речи напоминали мои, несмотря на то что у нас с Игнатием большая разница в возрасте.

Ладно, придётся мимикрировать под старика. Теперь бы ещё узнать — в тот ли мир я угодил? А то подобные перемещения — это вам не из шкуры волколака шапку сшить. Можно и промахнуться.

Глубоко вдохнув, я через боль выпрямился и схватил со стола отрывной календарь. На каждом листочке были указаны наиболее крупные праздники, памятные даты или общеимперские события.

Первым делом календарь сообщил, что нынче август две тысячи пятнадцатого года.

Я принялся переворачивать листочки, шепча под нос:

— День Воздушного флота, Революция Князей Девяносто Первого года. Ну да, ну да, у кого-то в этот день СССР развалился, а в каких-то мирах лишь произошло неудачное восстание. Девяносто Девять лет со дня Первой мировой войны. А в моём мире она разразилась на десяток лет раньше. День учителя, День открытия Лабиринта, День нахождения в Лабиринте цветка Магии… О как, а местные нашли цветок довольно быстро. И наверняка доступ к отвару из него получили аристократы, став магами, а произошло это ровно девяносто девять лет назад. Так, ладно, а где даты открытия временных проходов в Лабиринт?

Я пролистал пару месяцев, обнаружив лишь проходы не особо высоких рангов. И только ближе к ноябрю наткнулся на дату открытия прохода, имеющего высочайший, десятый ранг. В него могли войти лишь те, кто имел минимум девяносто первый уровень. А вёл он в руины Разбитой Головы.

— Вот оно, мать его! — возбуждённо выдохнул я, уставившись на подрагивающий листок.

У меня аж дыхание участилось, а пальцы правой руки сжались в кулак. Внутри всё заклокотало и задёргалось от нетерпения. Как же хотелось поскорее попасть в это место! Там таилась последняя душа из девяноста девяти. Остальные я уже поймал с помощью второй ветки магии, называющейся «пастырь душ». А нужны они мне для великого зелья, способного…

Внезапно в комнату буквально ворвался тот самый белобрысый голубоглазый пухляш, назвавший меня дедом и требовавший привести врача. Следом за ним влетел остроносый худой аристократ в приталенном пиджаке. Он виновато моргал и приглаживал музыкальными пальцами длинные каштановые волосы, тронутые сединой.

— Савелий Петрович, умоляю, на сей раз тщательно осмотрите моего деда, чтобы больше не было никаких эксцессов! — страстно пролопотал паренёк, тряся рябыми щеками.

— Павел Григорьевич, вы сами знаете, что Игнатий Николаевич весь год был не в себе, а два последних месяца и вовсе провёл в коме. Немудрено было и ошибиться. Хотя я в тот день хорошо выполнил работу, установил и причину, и время смерти. Остановка сердца, что часто бывает в таком возрасте.

— Савелий Петрович, вот не надо… От вас в тот день ощутимо тянуло алкоголем. И я знаю, что вас выдернули прямо со дня рождения супруги! — в сердцах выдал пухляш, названный Павлом.

— Я выпил лишь чуть-чуть, — скомканно пробормотал врач, виновато отводя взгляд. — А почему здесь озоном пахнет и ваза разбита?

— Она мне никогда не нравилась, — пробурчал я, глянув на осколки.

Нельзя выносить сор из избы, всем и каждому говоря, что тут произошло. Нужно самому выяснить отношения с внучком.

— Как вы себя чувствуете, Игнатий Николаевич? — обеспокоенно спросил Савелий Петрович, щуря глаза.

— Явно лучше, чем в тот день, когда вы живого признали неживым. Кстати, пока я был «мёртв», то разговаривал со Святым великомучеником и целителем Пантелеймоном. Он успел мне сообщить, что боженька горе-эскулапам отрывает руки и засовывает их им же в задницы по самые гланды. Особенно тем, кто в нетрезвом виде делает свою работу! — брызжа слюной, выдал я, разыгрывая разозлённого старика, почти похороненного живьём.

— В жизни всякое бывает, — примирительно выдал врач и робко улыбнулся.

— Дедушка, успокойся. Тебе нельзя волноваться, в таком-то состоянии. Чудо же, что ты вовремя очнулся, да ещё и разум вернулся к тебе! — застрекотал Павлушка, глядя на меня лучащимися радостью и тревогой глазами.

Вот этот щекастый, в отличие от его старшего брата Алексея, явно любил деда.

— Ладно, приступайте к осмотру, — смилостивился я и уселся на стул, повернувшись к эскулапу спиной. — Удобный у меня костюм, не находите? Даже снимать для осмотра не надо, да и вентиляция неплохая. Ну и чесаться удобно.

Врач интеллигентно улыбнулся и тряхнул руками, которые окутал светло-зелёный магический туман. Он прижал ладони к моей спине, помолчал и как-то так нехорошо хмыкнул.

— Что-то мне не нравится ваш хмык, — подал я голос.

— Игнатий Николаевич. — Врач замялся и сглотнул. — А вы… умираете.