Дело говорящего попугая

События, перевернувшие жизнь судьи Ицтли, начались весной двадцать четвёртого года Девятого Небесного Счёта. Этот год, отмеченный в имперских хрониках как благоприятный, в народной памяти, следовавшей древнему 52-летнему кругу, остался как зловещий Год Ножа, и, как оказалось, старые приметы не всегда лгали.

Последний перевал остался позади, и носильщики, сменившие колёсную повозку пайналикпалли на развилке у Дороги Пернатого Змея, медленно понесли паланкин судьи Ицтли вниз, в долину. Здесь, в Туманных Холмах, заканчивался не только хороший тракт, но и, казалось, сама цивилизация. Воздух здесь был совсем иным. Исчезла пронзительная, сухая свежесть высокогорья. Её сменила душная, влажная пелена, которая тут же легла на кожу липкой плёнкой. Она пахла прелой листвой, сырой землёй и сладковатым ароматом диких орхидей. Из густых, похожих на зелёные стены, зарослей, облепивших склоны, доносились хриплые крики птиц и непрерывный, многоголосый стрекот невидимых насекомых – монотонный, изматывающий гимн этих земель.

Сам Ицтли не смотрел по сторонам. Он сидел безупречно прямо, положив ладони в дорогих перчатках на колени, и изучал тонкий свиток из желтоватой бумаги агавы. На нём каллиграфическим почерком, выведенным глубокой чёрной тлили из каучуковой сажи, был изложен указ о его назначении:

«Ицтли, выпускник столичной академии Кецаль-Жадеитового Трона, показавший превосходные знания в области Законов и Гармонии, на основании мандата Великого Тлатоани назначается тлатокани (судьёй) в округ Туманные Холмы Цинтеотля…».

Внизу, под текстом, алым, как свежая кровь, пятном алел оттиск большой квадратной печати Матлалиуитля, Верховного Тлатокани империи.

Ицтли знал этот текст наизусть, но перечитывал его уже в десятый раз за дорогу, находя в чётких, строгих тлакуилолли успокоение и опору. В его двадцать пять лет это было не просто назначение. Это был его первый шаг на великом Пути служения порядку – тому самому порядку, что был завещан Божественным Основателем и закреплён сотнями томов законов и судебных прецедентов.

Туманные Холмы Цинтеотля… глухое, запущенное болото, от которого с показной вежливостью отказались трое его менее амбициозных сокурсников. Должность, что пустовала после смерти предыдущего судьи, старика Пайналя. Для многих это назначение стало бы ссылкой. Для Ицтли – настоящим испытанием. Идеальным местом, чтобы доказать, чего стоит его хвалёное академическое знание на земле, где правит не Закон, а первобытный страх.

Его имя, «Обсидиан», данное ему при рождении, оказалось пророческим. Его ум, отточенный лучшими наставниками академии, был таким же острым и холодным, как ритуальный нож, а характер – твёрдым и несгибаемым. Он верил в логику, в незыблемость закона и в то, что у каждого события, даже самого загадочного и пугающего, есть рациональная причина, скрытая под шелухой людских страстей, ошибок и суеверий. Эту причину нужно было лишь найти, отделив факты от домыслов.

– Скоро будем в городе, достопочтенный судья, – раздался снаружи хриплый голос, прервавший его размышления. – Мои старые кости чуют запах прокисшего пульке и мокрой соломы. Значит, жильё близко.

Ицтли слегка поморщился от просторечия, но ответил ровным, лишённым эмоций голосом:

– Следи за тропой, Куаутли. Не хватало нам опрокинуться в грязь на последнем шаге.

Куаутли, его старший помощник и ачкаутли (начальник) немногочисленной судейской стражи, был его полной противоположностью. Бывший воин из элитного отряда Ягуаров, он до сих пор носил коротко остриженные волосы и несколько шрамов на лице, хранивших память о пограничных стычках с варварскими племенами. Высокий, широкоплечий, с руками, способными сломать обсидиановый меч-макуауитль, он казался высеченным из цельного куска жадеита. Закону и своему новому молодому начальнику он служил с той же простой и непоколебимой верностью, с какой раньше служил тлатоани на поле боя, не задавая лишних вопросов.

– Тропа здесь спокойная, – буркнул воин в ответ. – Дичь пуганая, разбойников нет. Духи этих мест боятся не шума, а скуки. Так старики говорят.

Из-за могучей спины Куаутли, как мышонок из-за камня, выглянул второй помощник – юный тлакуило (писец) Шочипилли. Бледный, тонкий, с огромными, вечно испуганными глазами, он сжимал в руках окованный медью ларец с личными печатями судьи так, будто в нём находилось бьющееся сердце самой империи.

– Почтенный Куаутли, согласно картам, что я изучил в столице, до административного центра Сан-Толлан ещё около часа пути. А местные верования… Я читал, что главный покровитель этих мест – бог молодого маиса Цинтеотль. Ему приносят в жертву цветы и поют тихие гимны. Он не любит шума.

Ицтли медленно свернул свиток. Его помощники были лучшими, кого он мог выбрать в столице: Куаутли – несгибаемая сила, опыт и верность; Шочипилли – феноменальная память, знание всех законов и безупречная каллиграфия. Но их постоянные упоминания духов и суеверий начинали его раздражать.

– Боги и духи, – холодно произнёс он, так, что помощники сразу вытянулись в струнку, – не занимаются мирскими делами вроде убийств, воровства или подделки долговых расписок. Для этого есть люди. А для людей есть судьи. Шочипилли, по прибытии немедленно запросите у местных властей полный реестр происшествий за последние полгода. Хочу видеть его у себя на столе до заката, с твоими пометками о делах, оставшихся нераскрытыми. Куаутли, обеспечь охрану ямыня и проследи, чтобы носильщики и слуги были накормлены и размещены.

– Будет исполнено, достопочтенный судья! – в один голос ответили помощники. Шочипилли тут же юркнул обратно за Куаутли, испугавшись собственного рвения.

Городок Сан-Толлан, или, как его ещё называли, Толлан-в-Туманах, они заметили ещё издали. Легендарный торговый город, чьи рынки когда-то гремели на всю долину. Место, где сам Божественный Основатель, прибыв в эти земли, прочёл свои первые проповеди, сотворив, как гласили «Жадеитовые Сказания о Пернатом Змее», свои первые чудеса. Именно здесь он победил в великом диспуте жрецов Тескатлипоки. И именно в этот город он заехал на несколько дней перед тем, как навсегда покинуть мир на своём плоту из живых змей, оставив здесь одну из своих последних заповедей о незыблемости Порядка… Город проступил тёмным, расплывчатым пятном в низине, куда змеёй сползала с гор дорога. Каравану понадобился ещё добрый час, чтобы, петляя по склонам холмов, спуститься к этому унылому месту. По мере приближения безрадостная картина становилась всё яснее: невысокая, сложенная из того же серого камня, что и дома, стена – поросшая мхом, местами осыпавшаяся, она казалась скорее оградой от диких зверей, чем серьёзным оборонительным сооружением. Путь упирался прямо в Северные ворота.

У ворот, одна створка которых была лениво приоткрыта, стоял единственный стражник, прислонив к плечу копьё.

Ицтли, не слезая с носилок, предъявил ему документы.

– Д-достопочтенный судья! – пролепетал стражник. – Мы вас очень ждали!

Он бросился к воротам и со скрипом распахнул вторую створку.

Стоило каравану войти внутрь, как город обрушился на них всей своей гнетущей атмосферой. Он ютился в низине, окружённый со всех сторон зелёными, поросшими лесом холмами. Туман здесь был не гостем, а хозяином – он лениво сползал по склонам, цеплялся за крыши домов и расстилался по земле белёсыми, похожими на космы, клочьями. Город не был похож на стройные и гармоничные поселения центральных долин, расчерченные по линейке согласно законам геомантии. Дома из серого, необожжённого кирпича лепились друг к другу без всякого порядка, словно грибы после дождя. Узкие улочки превратились в грязное месиво от недавних дождей. А в самом центре, вместо изящного павильона или сада камней, возвышалась уродливая, почерневшая от времени и сырости пирамида дореформенной эпохи – наследие кровавых культов прошлого. Та самая пирамида, с вершины которой, как гласили «Сказания», Основатель впервые обратился к народу. Теперь на её вершине виднелась небольшая деревянная пристройка с изогнутой крышей – храм Божественного Основателя, выглядевший на этом древнем, мрачном основании чужеродно, жалко и сиротливо.

Караван Ицтли остановился у самого большого здания на центральной площади – двухэтажного, приземистого, с облупившейся штукатуркой. Это и был местный ямынь: здание суда, архив, казарма и резиденция судьи в одном лице. Его встретила не праздничная делегация, а гнетущая тишина, нарушаемая лишь гудением мошкары. Лишь трое старейшин в потрёпанных, но чистых плащах уже ждали их у входа. Возглавлял их седой старик с пергаментным лицом, изрезанным такой густой сетью морщин, словно он носил на себе карту всех дорог этого унылого края.

– Приветствуем тебя в наших землях, достопочтенный судья Ицтли, – произнёс старейшина, низко, почти до земли, кланяясь. Его голос дрожал. – Три года, судья! Три долгих года мы молили Небеса послать нам представителя Закона, с тех самых пор, как почтенный судья Пайналь покинул этот мир! Наши сердца радуются твоему прибытию. Ибо нам срочно, как никогда, нужна мудрость и несокрушимая власть закона.

Ицтли с достоинством вышел из паланкина, жестом остановив Куаутли, который уже собирался оттеснить стариков. Он внимательно посмотрел на главу делегации. За показным смирением в его глазах таился неподдельный страх.

– Я здесь, чтобы нести закон, почтенный…

– Тлатекалле, – подсказал старик. – Исполняющий обязанности главы общины.

– …почтенный Тлатекалле. Говори, в чём дело. Твой вид говорит, что в округе не всё спокойно.

Старик сглотнул, бросив испуганный взгляд на своих спутников, и понизил голос до шёпота, хотя вокруг на площади не было ни души.

– Это больше, чем неспокойствие, судья. Это проклятье. Сегодня на рассвете нашли мёртвым торговца жадеитом Оцелотля. Он был самым богатым человеком во всём округе. Его нашли в его собственной спальне… запертой изнутри на три тяжёлых деревянных засова. Никто не мог войти или выйти.

– На теле есть раны или следы борьбы?

– В том-то и ужас! – почти заскулил старик. – На его теле нет ни единой царапины! Но его лицо… О, Великие Небеса… оно застыло в маске такого ужаса. Люди шепчутся… они боятся говорить громко… что это была месть Ночного Призрака старой пирамиды. Говорят, он приходит за теми, кто нажил своё богатство нечестным путём.

– Убийца мог проникнуть через окно? – ровным тоном спросил Ицтли, уже входя в роль судьи.

– В комнате одно окно, и оно так узко, что в него не пролезет и ребёнок. Слуги взломали дверь уже утром.

Ицтли на мгновение задержал взгляд на лице старика, затем медленно перевёл его на мрачный силуэт древней пирамиды, утопающей в белёсых щупальцах тумана. В его тёмных глазах, цвета полированного обсидиана, появился холодный, хищный блеск. Он почувствовал не страх, а азарт. Вызов. Его первый вызов.

– Ночные призраки не умеют запирать за собой двери на засовы, почтенный Тлатекалле, – спокойно и отчётливо произнёс он, так, что услышали все вокруг. – А человеческая жадность, зависть и ненависть умеют делать вещи и пострашнее. Куаутли, возьми двоих судейских стражников. Мы незамедлительно идём в дом покойного. Шочипилли, бери свои письменные принадлежности. Ты будешь вести протокол осмотра места происшествия. Работа начинается.

Дом Оцелотля, отделанный гладким обсидианом, стоял на окраине города и резко контрастировал с серыми, убогими хижинами. Он был пристроен к обломку скалы, служившему ему одной стеной. Высокий забор, увенчанным битым обсидианом, мощные ворота, обитые медью, и два хмурых охранника у входа – всё говорило о том, что покойный боялся не призраков, а вполне материальных врагов.

Внутри царил хаос. Служанки сновали по двору с испуганными лицами, перешёптываясь и бросая косые взгляды на прибывших. Из главного здания доносились приглушённые рыдания. Навстречу судье выбежала молодая женщина в дорогих, но измятых одеждах, её лицо было опухшим от слёз.

– Это вы новый судья? – выкрикнула она, ломая руки. – Великие Небеса, сделайте что-нибудь! Они говорят, дух убил его! Убил моего мужа!

– Госпожа Оцелотль? – Ицтли склонил голову в знак сочувствия, но голос его оставался по-прежнему ровным и деловым. – Мои соболезнования. Я должен осмотреть комнату, где это случилось. Кто нашёл тело?

– Я… – всхлипнула женщина. – Он всегда запирался. Всегда! Он многих боялся, вёл дела… выгодно, – она запнулась, – и нажил врагов. Но утром он не вышел к завтраку. Мы стучали, кричали… он не отвечал. Тогда я велела охранникам выломать дверь… И мы увидели его!

Она зарыдала в голос, и её тут же подхватили под руки две служанки. Ицтли, не обращая внимания на суматоху, проследовал в дом.

Спальня Оцелотля находилась на втором этаже. Дверь из цельного красного дерева была выбита и сейчас нелепо висела на одной петле, щепки и куски косяка валялись на полу. Но Ицтли смотрел не на них. Он внимательно изучал три массивных бруса, которые теперь лежали на полу внутри комнаты. С другой стороны двери, в стене, виднелись три глубоких, мощных гнезда для этих засовов. Любой из них мог удержать целую толпу. Запереться так можно было только изнутри.

Он вошёл. Комната была обставлена с варварской роскошью: на полу лежали шкуры ягуаров, на стенах висели плащи из перьев кецаля и боевые трофеи, скорее приобретённые у торговцев редкостями, чем добытые в сражении. У стены стояла широкая кровать, на которой лежало тело, накрытое тонким одеялом. Воздух был тяжёлым и спёртым, пахло чем-то еле уловимым, горьковатым.

Ицтли жестом приказал всем остаться у входа и, подойдя к кровати, осторожно откинул одеяло.

Оцелотль был крупным, тучным мужчиной лет пятидесяти. Но сейчас он казался меньше, словно съёжился. Его смуглая кожа имела нездоровый синюшный оттенок. Но самым страшным было лицо. Глаза были широко открыты и вылезали из орбит, рот искривлён в беззвучном крике. Это было лицо человека, увидевшего перед смертью саму преисподнюю. Ицтли склонился, осматривая тело. Ни синяков, ни ссадин, ни ран. Но под ногтями покойного он заметил тёмно-бурые частички, словно он перед смертью что-то яростно царапал.

– Шочипилли, опиши положение тела и выражение лица. Подробно, – приказал он. – Куаутли, осмотри окно. Снаружи и изнутри.

Пока его помощники работали, Ицтли медленно обошёл комнату. Вот стол с недопитой чашей с остатками остывшего чокоатля. Судья наклонился и понюхал. Напиток пах как обычно. Он перелил его в керамический флакончик. Рядом лежали счётные палочки и несколько табличек с записями. Остановка говорила о том, эта комната была не только спальней хозяина, но и его рабочим кабинетом.

Ицтли вышел в коридор, где всё ещё растерянно толпились служанки и охранники. Он подозвал одного из воинов, который участвовал во взломе двери.

– Вы нашли тело господина Оцелотля в кровати? – тихо и властно спросил судья.

– Нет, достопочтенный, – кивнул охранник, заметно нервничая под его пристальным взглядом. – Он лежал на полу.

– Опиши мне, где именно он лежал.

– Он… он лежал лицом вниз, прямо у стены, – охранник указал рукой. – Мы решили… что нехорошо это, когда господин на голом полу лежит, и перенесли его на кровать.

Голос Ицтли стал твёрдым и холодным, как обсидиановый нож:

– Никогда нельзя ничего трогать на месте смерти до прибытия судьи.

Охранник съёжился под ледяным взглядом судьи.

– П-простите, достопочтенный судья! Таково было распоряжение хозяйки, госпожи Коатликуэ. Она велела оказать покойному супругу уважение и уложить его на кровать.

Ицтли нахмурился, вернулся в комнату и подошёл к стене вплотную, где, по словам охранника, было найдено тело. Он провёл по ней ладонью. Ничего. Стена была холодной, кое-где поросшей мхом, с редкими вкраплениями камешков, глухой и монолитной.

Затем судья опустился на корточки на том месте, где нашли тело торговца. И только теперь он заметил ещё кое-что. Едва видимая на тёмном дереве, лежала крошечная частичка чего-то чёрного. Он осторожно взял её кончиками пальцев. Это было похоже на обломок пера. Но оно было слишком маленьким и жёстким, совсем не похоже на роскошные перья птиц, украшавшие стены.

Он встал, пряча крошечный обломок в специальный мешочек у себя на поясе. Его лицо не выражало ничего, но в голове уже начали складываться первые вопросы.

Ицтли обратился к своему старшему помощнику.

– Ну что, Куаутли?

– Окно приоткрыто, достопочтенный судья, но оно скорее напоминает бойницу, – доложил Куаутли. – Туда не протиснулся бы даже самый юркий из низкорослых варваров, из тек, кто обитают в джунглях. Снаружи стена совершенно гладкая, отделана полированным обсидианом, ни единого уступа на три локтя вверх или вниз. По ней и ящерица не проползёт!

– Значит, никто не входил и не выходил, – произнёс Ицтли скорее для себя, чем для помощников.

Он снова посмотрел на искажённое ужасом лицо покойника. Этот человек умер не от руки призрака. И, скорее всего, не от яда в чаше. Он умер от ужаса. Но что могло вызвать такой животный страх у богатого, сильного и хорошо охраняемого человека в запертой им же самим комнате? Что он царапал перед смертью? И что это за странное, крошечное перо?

Ицтли обвёл взглядом комнату. Это дело было похоже на шкатулку с секретом. Красивую, зловещую и пока совершенно непонятную.

– Куаутли! – позвал судья. – Организуй доставку тела в микалли при ямыне. Осмотр будем проводить там, где нам не будут мешать ни призраки, ни суетливые слуги. Затем допроси всех слуг и охранников. Мне нужно знать всё: кто приходил к Оцелотлю в последние дни, с кем он ссорился, были ли у него долги или, наоборот, кто был должен ему. Шочипилли! Опечатай комнату. Никто не должен входить сюда без моего разрешения. Подготовь подробный отчёт на основе своих записей. Жду вас обоих с докладом через два часа.

Он проводил их взглядом. Оставшись один в коридоре, он несколько мгновений неподвижно смотрел на почерневшую пирамиду, видневшуюся в дальнее окно. Туман, казалось, сгустился вокруг неё, скрывая всё, кроме её уродливого силуэта.

«Ночной призрак», – подумал он с холодной усмешкой. – Что ж, посмотрим, какое у этого призрака лицо.

Не заходя в выделенные ему покои, Ицтли вышел из дома и, ни на кого не обращая внимания, направился через площадь прямо к подножию древней пирамиды. Сырые ступени, вырезанные из чёрного, маслянистого на вид камня, были скользкими и крутыми. Он поднимался не спеша, ровно и методично, чувствуя, как с каждым шагом удушливая атмосфера городка сменяется чистым, прохладным ветром.

Он взошёл на самую вершину – на широкую, плоскую площадку, где когда-то дымился жертвенник старых богов. Небольшой храм Божественного Основателя был прост и строг: стены из светлого дерева, простая изогнутая крыша, ни одного лишнего украшения. Вся сила и смысл этого места были сосредоточены в одном – в гладкой стеле из серого камня, стоявшей перед входом. На ней был вырезан всего один символ, но он стоил тысяч слов: свернувшийся в идеальный круг Пернатый Змей, символ самого Божественного Основателя. Его тело, покрытое чешуёй и перьями, образовывало бесконечный цикл, а голова, кусающая собственный хвост, была воплощением нового Порядка, возведённого на руинах старого хаоса.

Ицтли остановился перед стелой, снял перчатки и склонил голову в глубоком, почтительном поклоне. Это была его молитва.

– Учитель, – произнёс он тихо, и ветер тут же подхватил его слова. – Я прибыл. В то самое место, где впервые прозвучал ваш Закон. Я верну ваш Закон в эти забытые земли. Здесь всё ещё боятся теней там, где когда-то сиял Ваш свет. Но у каждого зла есть имя, лицо и мотив. И я найду их. Я принесу Порядок в ваш дом.

Он выпрямился, и его взгляд стал ещё твёрже. Отсюда, с вершины, весь городок был как на ладони. Он видел и дом Оцелотля, и здание ямыня, и кривые улочки, по которым спешили по своим делам его помощники. Он видел всю долину, словно расчерченную доску для игры в «Камни Ягуара и Орла», на которую ему только что предстояло выложить свой первый, чёрный, обсидиановый камень.

И теперь он был готов начать партию.