Дело о честном мэре, или крутые бабки идут в бой

Темной-темной ночью в темную-темную комнату, спотыкаясь и переругиваясь, ввалились три темные личности.

После пары минут возни у электрического щитка, препирательств и поминаний недобрым словом некоего Кузьмича и его матери, лампа под плафоном с незабудками зажглась, кухня перестала быть темной, личности идентифицировались как хозяйка дома Тамара Никитична и две ее закадычные сочаевницы — Патрикеевна и Кондратьева. И только ночь за окном осталась непроглядной по причине двойного новолуния, наступавшего на Калоше раз в шестьсот шестьдесят шесть дней, и расколотивших единственный фонарь вандалов, наступавших на частный сектор Малые Выселки гораздо чаще.

— Говорила же, пробки выбило. А вы вопить сразу: «Диверсия!», — проворчала Никитична, жилистая стриженная под горшок женщина в самом расцвете пенсии. Любовно погладила висящего на плече котяру с оборванным ухом. — Васька ни одного вредителя в дом не пропустит! Лучше пса врага чует!

— Васька твой это того… намедни меня пропускать отказывался, — проворчала старая собачница Кондратьева, неприязненно косясь на кота с высоты двухметрового роста и двадцатисантиметровых каблуков.

— Я сама вшера тебя не вспомнила, — вступилась Патрикеевна. — Парик кудрявый на лысину нашепила, мордень боевой раскраской заштукатурила. На шпильках форсила, как кузнешик-паралитик, боялась, ноги переломаешь. Небось опять к Фимошке намылилась?

— В мою личную жизнь это того… попрошу не лезть, — оскорбленно заявила Кондратьева, приглаживая идеальную, волосок к волоску прическу. — И вообще женщина в любом возрасте должна оставаться женщиной, вот!

— В шостьдесят годков и пять баба ягодка опять, — растрепанная Патрикеевна тоненько захихикала, заколыхалась, как наполненный водой шарик. Добавила. — Урюк. А шо? Урюк — ягода полешная. От шапоров хорошо помогает.

— Ша, — оборвала зарождающуюся ссору Никитична, уселась за стол с видом начальственным и суровым: кружащаяся под потолком муха убоялась и поспешила ретироваться в открытую форточку. — У нас тут дело государственной важности, между прочим, нарисовалось.

— Так мы это… важное и обсуждаем. Взаимоотношение полов, — Кондратьева недружелюбно покосилась на толстушку.

— Хоть потолков! — передразнила Никитична. — Разведка докладывай!

— Уше все полошено. И торт, и пешенье, и компот! — Патрикеевна расплылась в шоколадной улыбке. — И сахар в шай, всего шесть лошек. Завтра у племяшки троюродной день рождения, поэтому, простите, без излишеств.

— Про мэра докладывай.

— Так она это того… небось, все забыла по девичьей памяти, — съехидничала Кондратьева, со вздохом меняя эклер на сморщенное яблоко.

— Забыла, как же! Это у тебя после диет мозг отощал, слова на ходу подбираешь, на полуходе теряешь, а у меня все записано!

Патрикеевна вытащила из-за пазухи заляпанный вареньем лист, важно нацепила на нос очки-половинки.

— Пункт первый. Мэр наш импортную пошлину космоперевозчикам поднял. Теперь народ предпочитает у местных закупаться — дешевле.

— Разрушение продовольственных связей, изоляция колонии, а попутно ликвидация внутренних запасов ресурсов, — со знанием дела прокомментировала Никитична.

— Мряу, — согласился Васька.

— Пункт второй. Получение гранта Содружества на строительство туристического комплекса и отмена планетарного визового режима. Заодно часть списанных ракет поручено переделать под фейерверки.

— Упрощает проникновение диверсионных групп. И подрывает обороноспособность.

— Мряу.

— А еще он пенсии обещал со следующего месяца повысить!

— Точно пришелец, — уверенно заключила Никитична. — Я Витьку с седых годов знаю. Чтобы этот скупердяй да лишнюю копейку мимо своего кармана положил. Он ведь когда меня на свиданки по молодости приглашал, стаканчики из-под газировки домой забирал, якобы на подкормку. Авоську с собой специально таскал, — она осеклась, добавила. — Живую изгородь он и впрямь хорошо откормил, на пластике-то.

— Хозяйственный и об экологии заботится, — мечтательно протянула Патрикеевна.

— С мысли не сбивай, — оборвала Никитична, хлопнула ладонью по столу. — Решено, девоньки. Диверсанта надо ликвидировать!

— Это того… прямо сегодня, что ли? А может, подождем, пока он пенсии повысит?

— И всю колонию к рукам или чего у него там вместо приберет? — возмутилась Никитична. — Не для того я полжизни в космофлоте служила, чтобы за копейки родину продать!

— Тридцать процентов, — вздохнула Кондратьева.

Никитична задумчиво пожевала губами, прикидывая:

— Мало. Пятьдесят бы дал… — опомнилась. — Да хоть сто! Витька пусть и сволочь порядочная, но своя, а космофлот своих инопланетным тварям не сдает!.. Патрикеевна, ты что делаешь?

Толстушка перекладывала несъеденный ужин в плетенку.

— Раз уш мы к Витьку в гости идем, шаодно и вопрос с продуктовой коршиной решим. Пусть посмотрит, чем его сограшдане питаются.

— Позавидует?

— Ага! Сам-то, небось, одних генномодифишированных лобстеров шрет! А у нас морковка своя, с огорода, без вредных химикалий.

Ночной сад встретил подруг сиянием сотен звезд на небе и радиоактивным свечением городской свалки в паре километров по земле. Тишину нарушал стрекот кузнечиков и далекий гул мусороперерабатывающего завода.

— Ношь-то какая! Вот помню, в молодости бывало… — мечтательно протянула Патрикеевна, пришлепнула виноградную лозу, потянувшуюся к продуктовой корзине.

— Что бывало? — заинтригованно поинтересовалась Кондратьевна, не дождавшись продолжения.

— А шо бывало, не помню!

Никитична фыркнула, направилась к ягодным кустам. Кондратьева ковыляла за ней, испытывая те же трудности, что и любая окаблученная женщина, внезапно оказавшаяся вдали от заасфальтированных тротуаров.

— Смородина у тебя совсем завяла, — она растерла лист между наманикюренными коготками.

Никитична, не отвечая, зарылась пальцами в землю. Охнула. Куст обиженно зашелестел листьями и приподнялся, обнаруживая тайник.

— Сберегла! Знала же, что однажды пригодится!

Она любовно как младенца прижала сверток к груди.

— Сильна! А под вишнями у тебя это того… бронебот случайно не зарыт? — Кондратьева профессионально окинула взглядом облинявшие деревца. — Помнится, после увольнения ты один прихватила.

— Не. Бронебот я соседу в аренду сдала, на рыбалку ездить, — отмахнулась Никитична. — А вишню тля поела. Патрикеевна, вооружайся!

— А я уше, — та гордо продемонстрировала прихваченную с кухни скалку и баллончик дихлофоса.

— Пушки не котируются?

Васька, по-прежнему изображающий пиратского попугая, обиженно мяукнул, показывая, что коты-то к пушкам как раз относятся положительно.

— Скалкой оно привышнее, — смущенно признала Патрикеевна.

— Кухонные войска, сорок лет службы на благо детей и внуков, — презрительно фыркнула Кондратьева, брезгливо отогнула коготками пропитанный маслом край свертка. — Это того… Никитична, а со стразами у тебя ничего нет?

— Ты бы ишо в тон сумошки винтовку попросила, — не осталась в долгу Патрикеевна.

— Можешь лаком для ногтей перекрасить, — милостиво позволила Никитична, взвешивая в одной руке лазер, в другой штурмовой бластер, а в итоге кладя в карман гранату.

— Та самая? Шастливая? — уважительно уточнила Патрикеевна.

— Угу. С сорок шестого года таскаю — ни разу не пригодилась. Как дело дойдет, значит, все край, — Никитична подняла голову, прислушалась. — А вон и наш борт подали!

В небе пронесся белый метеор аэротакси и плавно опустился через два дома от нужного. Коммуникатор пиликнул, сообщая, что машина ожидает пассажиров.

— Опять у них система геолокации барахлит.

— Это не система барахлит. Это я к шоседям вызвала, для коншпирации, — похвасталась Патрикеевна.

Сияющая посреди улицы машина и конспирация сочетались плохо.

— А карточкой ты это… тоже соседской расплачиваться будешь?

— Ша! — вмешалась Никитична. — Для конспирации мы собрались на дискотеку. — Армейский костюм с берцами, бывший на ней самой, и домашнее, заляпанное вареньем платье Патрикеевны с дискотекой сочетались еще хуже. — Кондратьева давно грозилась вытащить нас в большой свет.

— Света тут ага, с избытком, — заметила Патрикеевна, занимая все заднее сиденье. — О! Видеовишор! Как раз новые эпизоды Космоварваров вышли! Исара вчера ответила взаимностью на признание, которое ей в две тысячи тридцать седьмой серии сделал Дайего и теперь все поклонники ждут, когда они пошелуются.

— Серий через сто, если его пришельцы опять не похитят, — хихикнула Кондратьева.

— Нишего вы не понимаете в возвышенных чувствах, — Патрикеевна оскорбленно натянула наушники.

— Это того… в которых дама сверху в том деле? — уточнила Кондратьева.

— Фу, пошлячки, — сплюнула Никитична, уставившись в окно. Пробормотала, ностальгируя. — Мне сверху никогда не нравилось. Тоска.

Город с высоты полета аэротакси и вправду выглядел тоскливо. Квадратные коробочки домов сменялись коробочками прямоугольными, лежащие на боку — стоящими вертикально, оранжевые и синенькие — желтыми и зелеными… То ли архитектор, проектировавший колонию на Калоше, был ярым прагматиком и аскетом, то ли бюджет на образование опять урезали, и из всего многообразия геометрических фигур в институте градостроения преподавали исключительно параллелепипеды.

Под крылом начались особняки администрации.

— Ту-ту-ту, туруру, ту-ту, туруру, ту… — почесывая кота, напевала Никитична, пока аэротакси заходило на посадку. — Ишь паразиты жируют, Адмирала Железа на них нет. Девочки, десантируемся!

— А может, вы сами разберетесь, — рассеянно отозвалась толстушка, уткнувшись в экран. — А я пока это того… еще крушок над районом сделаю, разведку с воздуха проведу.

— Ты мне Кондратьеву не пародируй, — оборвала Никитична, наклоняясь и выключая сериал.

— Я, может, важной задачей занята! — обиделась Патрикеевна, вываливаясь на тротуар. — Я, может, потеншиального врага изушаю!

— Того… ты понимание прояви, — шепнула ей на ухо Кондратьева. — Видишь, дело какое!

— Какое?

— Конфиденциальное! То есть личное! Мы же не планету сейчас, мы, страшно это сказать, первую любовь Тамарки нашей спасаем! Покруче всякой Космоварваров эпопея!

Игнорируя шепот сочаевниц (что б они понимали!), Никитична оценивала дислокацию — двухэтажный особняк, обнесенный забором.

Проникнуть в дом для опытных диверсанток не составило труда.

Пропускной контроль и огневые расчеты отсутствовали. Патрули с собаками отсутствовали. Сигнализация молчала. Даже сохраненный на протяжении тридцати лет ключик от входной двери к замку подошел идеально. То есть ситуация выглядела крайне подозрительно.

Первой, как и положено, заняли важнейшую тактическую точку — кухню. Патрикеевна заглянула в холодильник и возмущенно цокнула:

— Сельдерей, свекла, салат… Садомазохишм какой-то на эту самую букву! Гастрономическая девиашия! Попрание устоев, мошно скашать! Снашала мушики вместо мяса траву шрут! Потом сантехнику за собой моют! А дальше и на девок не посмотрят!

— Последнее Витьку точно не грозит.

Никитична решительно потянулась к двери в ванную, но в последний момент передумала: меньше знаешь, крепче нервы.

Мэр обнаружился в спальне, то есть там, где работающему городскому человеку, необремененному семьей и детьми, в полночь быть никак не полагалось. Хуже того, он дрых. Раскинулся звездой на двуспальной кровати, сверкая кальсонами с сердечками. Никитична аж умилилась:

— Ишь сопит, аки младенец. Значит, точно совесть не чиста, — она сдернула одеяло. — Ну, здравствуй, Витек! Не ждал меня, кобелина!

— Ты все неправильно поняла! — заполошно подскочил в кровати мужчина. — Мы просто… — он опомнился. — Вы что тут делаете? Я охрану кликну!

— Тяшелый случай, кто же так бывших дам встрешает? — заключила Патрикеевна. — Шо думаете, девочки? Это-таки инопланетная интервеншия или уше старшеский бес в ребро? Никишна, если шо, я скалку одолжу, она мошги на место хорошо ставит!

— У тебя там дихлофос был. Лучше им брызни. Если это наш Витька, то нос свеклой раздует и уши отвалятся — он даже красивее станет.

Мэр дернулся, закатил глаза, оседая, и из-за шиворота у него вылез огромный коричнево-оранжевый жучара, пискнул:

— Протестую! Это нарушение галактической конвенции по правам разумных рас! Геноцид по расовому признаку!

— Ага! Показался тараканище!

— Мряу!

— Животное уберите! И п-попрошу без гендерных оскорблений! Я, между прочим, как и вы отношусь к женским особям.

— Сама ты это… скотина, жужелица! Колонию захватить, инвенция-швенция всякая — еще понятно. Но мужиков воровать — это того… наглость невообразимая! — возмутилась Кондратьева. — У нас своим бабам не хватает, чтобы мы со всякими инопланетными делились!

— Ай, — скривилась та, попыталась отползти, но наткнулась на Ваську. — Подумаешь, попользовалась чуть-чуть, с вас же не убыло. Чего вы сразу-то в бутылку лезете?

— Мы тебя сами в бутылку запихнем, — пообещала Никитична. — Патрикеевна, дай что-нибудь! А то здесь сейчас произойдет самосуд с отягчающими обстоятельствами. Да не отраву эту твою дурацкую! У тебя ссобоек же полно.

— Вот! — толстушка поспешно запихнула в рот горсть соленых огурцов, протянула наполовину пустую банку, смущенно развела руками. — Конвеншия же. Военнопленная. Кормить полагается.

Жужелица благородный порыв не оценила.

— Меня в банку! Это наглое попрание моих гражданских свобод! Нечестная конкуренция! Вы еще пожалеете, курицы! — она соскользнула по мокрой от рассола стенке, окунулась с головой, неожиданно завыла. — Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет улей, пусть всегда будет матка, пусть всегда буду я!..

— Шего это она рашголосилась? Идейная?

— Да нет, — Никитична встряхнула банку. — Напилась, кажись. Что человеку и коту спасение, то таракану смерть или тяжелое алкогольное опьянение.

— Ей плохо-то не штанет?

— Мне хорошо! Мне очень хорошо! А вот вам, стервы, скоро, наступит большой и страшный…

Кондратьева ойкнула, Патрикеевна покраснела.

— Кажется, она серьезно, — согласилась Никитична. — А значит, придется воспользоваться крайними мерами.

— Неушто… тыгыдык? — Патрикеевна со священным ужасом покосилась на взъерошившего шерсть кота.

— Не настолько серьезно. Кондратьева, звони Федор Михайловичу.

— Минутку, — та вытащила из сумочки розовый в стразиках смартфон, гордо продемонстрировала. — Это мне того… на день рождения подарил, три камеры по сто гигапикселей, память в двенадцать терабайт, скорость реакции космос!

— Кондратьева!

— Да звоню я, звоню. Фима, привет сладенький! У нас с девочками небольшая проблемка нарисовалась. Не мог бы ты мне одолжить тактический планетарный комплекс?

— Ась? — донеслось спросонья из трубки.

— Тактический планетарный комплекс разворачивай, говорю. Пока ты там на орбите спишь, враги поганят родные хаты.

— Ась?

— ТаПоК дай! Надо пару насекомых прихлопнуть!

Она торжествующе посмотрела на подруг.

— Все, проблема решена. Можно и это того… чайку попить. За успешное завершение дела.

Компания передислоцировалась в гостиную. Патрикеевна — верный адепт мудрости «война войной, а прием пищи по расписанию» — сервировала стол, демонстрируя многообразие продукции Калошинского агротехнического комплекса. Мэр в женском окружении изображал бессознательное присутствие, благо опыт сна с открытыми глазами на совещаниях имелся огромный. Никитична меланхолично наглаживала кота. Кондратьева изучала сломанный ноготь.

— Никитична я это… одного не пойму. Ты же с Витьком шашни крутила.

— Ну, крутила, — покосилась та на соседа.

— И все же у вас хорошо было.

— Было.

— Так почему расстались-то?

— Этот заявил, что в доме должен быть один мужик, — Никитична легонько пнула бесчувственного ухажера. — Ну я и привела сержанта, помните, который нас на первом курсе по физподготовке гонял, а Витек обиделся.

Резкий свист ворвался в разговор

— Кондратьевна, выключи чайник.

— Так он уже… того…

Свист нарастал, пока не перешел в закладывающий уши вой.

— Сорок пятая летит, — Патрикеевна ностальгически уставилась в потолок. — Или пятьдесят шетвертая?

— Это того… девочки, кажется, она сюда летит.

Патрикеевна сгребла продукты, банку с жужелицей, мэра и Кондратьеву, дефилирующую к выходу с видом «пусть весь мир подождет, и падающие на голову ракеты тоже», бросилась на улицу. За ней, как и положено командиру прикрывая отступление, рванула Никитична, швыряя за спину гранату.

Бахнуло — одновременно в небе и на земле.

— Эх! Хорошо горит. Ярко! — оценила Кондратьева.

Мэр закопошился, поднял голову, недоуменно уставился на подруг.

— Никитична? А я это… ничего не помню.

— Вот что бывает, когда лишние тараканы в голове заводятся, — авторитетно заявила та, встряхивая банку.

Вдалеке выли сирены. Над полыхающим особняком переливалось: «Дорогие гости Калоши! Желаем вам приятного вечера».

***

— Что там про эксулапов-то?

Никитична, подперев ладонью щеку, лениво помешивала чай ложкой, исключительно ради медитативного наблюдения за кружащимися чаинками. Патрикеевна развернула шоколадную конфету в розовом фантике и отправила за щеку.

— А нишово, — чавкнула толстушка. — Нишово хорошего. Как новый главвраш завелся, совсем страх потеряли, — от расстройства она потянулась за конфетой. — На днях я прихошу в здравпункт за таблеткой от давления. А там фифа, прямо как Кондратьева наша, только молоше годков на пятьдесят, — не удержалась Патрикеевна от ехидства. — И эта коза крашеная мне заявляет: «в вашем возрасте, — карикатурно проблеяла она, — нужно тщательно следить за уровнем глюкозы. Прогулки не меньше трех шасов, исключить ширное, шареное, сладкое». И с такой гаденькой улыбошкой косится, плотва худосошная!

Рассказчица от возмущения дернулась.

— А я-то шо? Может, у меня от сладкого мозги с памятью вклюшаются! А фигура… комплекшия такая, во!

— Конституция, — поправила Кондратьева.

— Конститушия это у президента нашего, ношку стола подпирает, шобы Планетарное Содрушество, которое на нем возвышается, не рухнуло с треском. А у меня боекомплект! — Патрикеевна гордо выпятила слегка обвисшую, но по-прежнему аппетитную грудь. — Не хуше, чем у молодухи, даром семерых выкормила!

— Ша, девочки! Новости!

Никитична, прибавила громкость у телевизора.

«…после кратковременного больничного мэр Виталий Олегович вернулся к работе. Сегодня он внес на рассмотрение законопроект об оптимизации существующих мер поддержки незащищенных слоев населения…».

— Опять льготы сократят. Узнаю Витька, — с удовлетворением протянула Никитична. — В тонусе держит, захиреть не дает. С таким руководством никакая инопланетная интервенция не страшна.

— А инопланетянка наша это того… пенсии поднять обещала, — вздохнула Кондратьева, заметила пустую банку. — Кстати, где она?

— В саду тлю с вишни гоняет, по-родственному. Васька присматривает, чтобы не халтурила. Труд любую жужелицу человеком сделает! — Никитична выглянула в окно, довольно пригубила чай. Чмокнула. — Так говоришь, что-то неладно с нашими эскулапами? Разберемся. Но завтра, сегодня надо еще пирогов напечь: Витька с работы придет голодный, — она пододвинула чахлый росточек в пластиковом стаканчике поближе к окну, рявкнула на вытаращившихся подруг. — Шо? У него дома ремонт пока, а я, как настоящая женщина, взяла ответственность. Патрикеевна, одолжишь скалку?

Подруги понимающе переглянулись.

— Шиш с ними, тридшатью прошентами. Любовь бешшенна!

— Когда там говоришь это того… Дайего с Исарой поцеловались?

В отличие от космических, Калошинские «варвары», похоже, подходили к концу. Хотя с такими темпераментами всегда можно рассчитывать на второй сезон.