Демон Верзил-горы

Я влачил ничем не примечательное существование, смирившись с бедностью и отсутствием желаний, и не ждал от жизни ничего особенного, пока однажды не получил письмо от забытого родственника, требующее явиться в столицу незамедлительно. Я отнесся к этому событию скептически. Вряд ли дядю, которому не было дела до меня с Лесьяром в ту пору, когда жива была мамина сестра Филиппа, и мы гостили в его усадьбе, одолели сантименты сейчас, когда я разменял четвёртый десяток. Дядя был не только удачливым меценатом, но и прискорбно набожным человеком, и всю прибыль вложил в строительство храма Светодара Всеугодного, который вырос как на дрожжах напротив королевского дворца в Лепоте.

Провожая Лесьяра вместе с монахами на север Барбении, в полудикое Верхотурье, мама плакала. Младшенький, неловкий и невезучий, не освоил ремесла, не пришёлся ко двору в таверне, был недостаточно силён, чтобы работать каменщиком. Зато выучился грамоте. Да разве этим прокормишь себя? Вот и пришлось ему идти в писари к служителям Светодаровым, а их вечно посылают в самую задницу мира. Дядя мог бы подсобить, устроить племянника на скромную должность в храме, но он и пальцем не пошевелил. Он был глух к отчаянным просьбам матушки и равнодушен к нашим перипетиям. Филиппа тоже скоро уверовала в то, что нужды родных презренны и маловажны по сравнению с нуждами короля и жречества; они разругались с матушкой и перестали общаться.

Моим первым побуждением было порвать письмо, хоть оно и было написано изящным почерком на благоуханной бумаге, но я сдержался. До столицы – полдня на телеге. А когда я был там последний раз? Шесть лет назад? Семь? Чем не повод вырваться из Нецветы, где мне знакома каждая латаная мною кровля? Жаль, матушка не дожила до оказии, поехали бы вместе!

Я предупредил домовладельца об отбытии и, не мешкая, напросился в попутчики к Пенко, бочару, который вёз товар на Юльскую ярмарку. По дороге я гадал, какое ценное напутствие вознамерился передать мне благочестивый дядюшка? Что если это какая-то ошибка? Приеду, а меня и на порог не пустят.

Был вечер, когда Пенко довёз меня до усадьбы и, вопреки моим сомнениям, дворецкий, услышав моё имя, тотчас пригласил следовать за собой. В молчании мы поднялись на второй этаж по лестнице с гладкими перилами, по которым мы с Лесьяром лихо съезжали вниз, когда были детьми.

Дворецкий распахнул дверь в комнату, и на широкой кровати с массивной спинкой из чёрного дерева, я увидел старика, укрытого дорогими одеялами. В канделябрах по обе стороны его ложа горели десятки свечей, и я содрогнулся, узрев, как изменился мой дядя. Его белые, как лебяжий пух, волосы отросли до плеч, а кожа пожелтела, как старая книга. При виде меня он закивал и взмахнул руками. Паника охватила меня. Я не подозревал, что дядя способен испытывать радость, тем более не предполагал, что источником его радости могу быть я. Он зашевелил губами, но слов я не услышал, тогда он поманил меня рукой. Сделав над собой усилие, я подошёл к изголовью. Дядя указал на пуф возле кровати. Извернувшись, он достал из-под подушки шкатулку, еле удержал её скрюченными пальцами и вручил мне, не переставая улыбаться и не спуская с меня умилённого взгляда.

Заинтригованный, я открыл шкатулку. Она была полна золотых монет! Я невольно вскрикнул. У нас в ходу были медные лещи, в редких случаях мне доводилось разменивать серебряные форели, но никогда прежде я не держал в руках золотых сазанов! В этой шкатулке было целое состояние. Дядя вновь закивал, довольный моей реакцией, жестами показал, что шкатулка моя, и откинулся на подушки. Он точно был не в себе. Какие-то неведомые силы лишили его голоса и рассудка. Или ему мерещилось, что Ильяны Ясноликие спустились с небес, чтобы проводить его в Заоблачный чертог?

Дядя ласково дал мне понять, что я могу идти, и, захлопнув шкатулку, я поднялся с пуфа, сомневаясь и в собственном здравомыслии. Дворецкий всё ещё стоял в дверях, и рожа у него была такая невозмутимая, как будто дядя по нескольку раз в день раздавал шкатулки с сазанами направо и налево, и у самого дворецкого их было по меньшей мере пять.

Я же задумался, как мне поступить. Бежать на улицу, пока дядя не опомнился и не приказал отобрать шкатулку, и рисковать быть обобранным в тёмном переулке или остаться ночевать в усадьбе? Как в тумане я следовал за дворецким. Он привёл меня в комнату для гостей и спросил не нужно ли мне чего-нибудь. Я отказался от ужина, но попросил его принести мне ножницы и нитки с иголкой. Всю ночь, при свете канделябра, я зашивал сазанов в подкладку моего кафтана.

На следующий день я шёл по залитой солнцем улице, приветливо кланяясь нарядным прохожим, спешащим на ярмарку. Кафтан давил на плечи, к поясу был привязан увесистый кошель, сапоги тоже изрядно потяжелели от спрятанных в них монет. Зато голова была лёгкой и полнилась радостными мыслями. Не купить ли мне домик в славной Марице, с виноградной беседкой и персиковыми деревьями? Этот городок у побережья Янтарного моря всегда казался мне воплощением рая на земле. В такой домик не стыдно привести молодую хозяйку. Фортуна повернулась ко мне лицом, превратив в выгодного жениха. Я вспомнил о Лесьяре. И на его долю хватило бы сазанов. Жили бы по соседству. Матушка порадовалась бы, пролетая над нами на облачной кобылице.

Я шёл мимо лавок с пёстрыми тканями, бусами, красивой посудой и картинами, которыми богатые люди украшают комнаты, и было мне хорошо. Я стал богачом и мог бы купить всё, что пожелаю. С визгом и смехом дети катались на качелях и карусели. Пахло копчёным окунем и имбирными пряниками. Я купил сушёного инжира, любимого лакомства в детстве. Наевшись сладкого и осмелев, я вошёл в одну из самых интересных лавок.

Здесь продавались игрушки и безделицы, шкуры диких зверей и их головы, веера, музыкальные инструменты, кальяны и трубки. Взгляд выхватил из этого великолепия удивительную куколку, и я взял её в руки. Смешно, но куколка, размером в пол локтя, была точной копией Лесьяра! Я вертел её в руках, изучая детали. Те же черты, цвет волос, осанка, выражение лица! И одет он был в зелёную сутану, какие носят служители Светодара Всеугодного. Совпадение? Не мог же мой брат позировать художнику? Мастер, изготовивший такую чудесную куколку, был искусником! Кукла стоила недёшево, но я всё равно её купил и воспринял случившееся, как знак. Надо найти Лесьяра и разделить с ним фортуну. Нужда загнала его в Верхотурье, но я верил, что он согласится спуститься с гор ради нашего счастливого наследства. Мы ещё успеем обзавестись семьями и наплодить детишек.

Я вспомнил, что Верхотурье известно летними звездопадами, и скрипнул зубами. Лучше бы они послали Лесьяра на Телогрейские острова учить грамоте дикарей из племени кайф-кайф! Тогда бы моя поездка получилась приятной. Я купил звездозащитный плащ, пару перчаток и надёжные сапоги и отправился искать купцов, которые регулярно ездили в Верхотурье за звёздным металлом.

Меня охотно приняли пассажиром. С непривычки от долгого сидения в повозке всё тело болело как избитое. Иногда я спрыгивал, чтобы размяться и пробежаться рядом с обозом, но мне не хотелось оставлять без присмотра мой кафтан, да и бегать в сапогах, утяжелённых монетами, было неудобно. Но я не унывал. Размышления о скорой встрече с братом и нашей безбедной жизни у Янтарного моря скрашивали тяготы путешествия. Порой я доставал куклу из сумы и разговаривал с ней о своих планах. Мои попутчики посмеивались над моими странностями, но не досаждали мне. С погодой нам везло.

Через двенадцать дней мы прибыли в Козоград. Отсюда мне предстояло подняться по горным тропам к небольшому поселению – Уступке, где находился Дом Светодаровый, один из многих в Барбении. Именно туда послали Лесьяра десять лет назад.

Когда я увидел Верзил-гору, чья вершина скрывалась в облаках, то засомневался, что мне по силам подняться туда самому. Купцы посоветовали отправить письмо брату с ловким горцем, идея пришлась мне по нраву. Я не стал бы указывать причину, почему хотел бы встретиться с Лесьяром, а написал бы, что появилось дело безотлагательной важности. Даже ради того, чтобы увидеть меня, Лесьяр был бы рад спуститься в город. А возвращаться назад ему бы не пришлось.

В Козограде я ринулся к горцам, уверенный, что осчастливлю их своим предложением. Они же, узнав о том, куда нужно доставить письмо, шарахались от меня, как от тифозного, и отказывались разговаривать. Я злился и был уверен, что они набивают себе цену. Мне не хотелось предлагать чрезмерную награду, чтобы они не догадались, что у меня есть чем поживиться. Всем известно, что горцы хитры и с ними нужно быть осторожным.

После мыканья по всему городу, я выяснил следующее. На Верзил-горе поселился демон. Кто-то звал его Кугулом, кто-то – Исикабуку. Никто из горцев не видел демона, потому что из тех, кто его видел, ни один не ушёл живым. Последний раз звездопасы ходили на Верзил-гору год назад. Пастухи водили коз на пастбища, но не поднимались высоко. Прежде жители верхотурских деревень приходили в город закупиться нужными товарами, но потом перестали; понятно, что с ними произошло что-то ужасное. Король Атанас отправил на гору жреца и воинов, чтобы приструнить злого демона, но отряд не вернулся. Люди советовали оставить мою затею и не испытывать судьбу. Но как же обидно было отказываться от моего замысла из-за нелепых суеверий! Я проделал длинный путь и не мог не выяснить, что сталось с моим несчастным братом!

Купцы, с которыми я ехал в Козоград, тоже расстроились. Обычно в это время года их ждали горы звёздного металла, только успевай наполнять сундуки. А это лето выдалось беззвёздным. К тому же трусливые горцы не хотели собирать металл на Верзил-горе, где хоть изредка бывали звёздные грозы.

Два дня я жил в таверне, слушал жалобы купцов и небылицы о бесчинствах демона Исикабуку и всё сомневался, как мне поступить. Светодар Всеугодный, видя страдания своего не слишком усердного слуги, решился мне помочь.

– Не ты ли, серьёзный господин, разыскиваешь брата? – спросил ладный чернобровый парень, присаживаясь за мой стол.

Этого горца звали Радогор. Он не захотел брать письмо, но вызвался отвести меня на Верзил-гору, в деревню Уступку, за разумное вознаграждение. Я настоял на том, чтобы взять мула, так как не представлял, как унести на себе всё золото и звёздозащитную одежду, и не мыслил оставить сокровища в Козограде, где их непременно нашли бы и не преминули ими воспользоваться.

Рано утром мы с Радогором и мулом отправились в путь. Горные тропы оказались такими узкими! Сердце замирало, стоило мне представить, как мул, навьюченный моим добром, оступается и валится вниз. Я гнал от себя тревожные мысли. Желание найти Лесьяра и разделить с ним наследство было верным и благочестивым. Мелкие препятствия не должны были смущать меня.

Мой проводник был настоящим подарком судьбы. Он подбадривал меня, переводил нас с мулом через опасные участки, шутил и пел песенки. А какая у него была улыбка! Как ловко он разделывал зайца, когда мы остановились на первый ночлег. Какое вкусное рагу приготовил! Всё-то у него получалось, один бы я ни за что не справился.

На третий день пути мы встретились с пастушками Зимкой и Ясколкой. Они были хорошо знакомы с Радогором, угостили нас козьим сыром и молоком. Я с удовольствием наблюдал за их зубоскальством и строил догадки о том, кто из девушек станет невестой Радогора.

Виды с Верзил-горы открывались восхитительные. Позолоченные заходящим солнцем облака проплывали над долинами и пёстрыми лугами, похожими на необъятное море, на которое я глядел с высоты птичьего полёта. Простор завораживал. Вбирая эту красоту, я перестал думать о бренном и радовался, что не поддался уговорам суеверных горцев и не остался внизу. С каждым глотком воздуха голова приятно туманилась, а за спиной ощущались крылья.

Радогор позвал меня и предложил идти дальше, пока не стемнело.

На следующий день закат был красным, а виды ещё великолепнее, но мой проводник впервые нахмурился и предрёк ветренную погоду. Он оказался прав.

Как же трудно было идти: закладывало уши, а в спину летели камни! Мы жались к скалам, а то и вовсе ползли на коленях, стараясь не глядеть вниз. Я снова начал беспокоиться за нашего мула. Пыль и тучи мешали разглядеть, куда идти дальше. А скоро засвистели первые звёзды. Как не вовремя! Радогор говорил, что нам осталось не больше одного дня пути до Уступки. Я остановил мула, чтобы отвязать поклажу и укрыться под плащом: идти без защиты под звездопадом – верное самоубийство, но Радогор закричал на меня, махая руками. Кажется, он просил поторопиться. Схватив мула под уздцы, он побежал вперёд. Сквозь рёв ветра мне послышалось слово “укрытие”. По плечу и спине проводника текли тонкие ручейки крови. Из последних сил я припустил за ним. Обогнув скальный выступ, Радогор полез вверх, где обнаружился вход в пещеру. С трудом втянув в неё мула, проводник вернулся за мной. Я честно пытался подняться сам, но едва не сорвался.

– Ох, господин Витим, вы будете потяжелее мула! – перевёл дух Радогор, когда мы оказались в безопасности.

В просторной пещере был очаг, и Радогор развёл огонь, а я развьючил мула. Какое счастье, что мы не только уцелели, но и сохранили всё наше добро!

– Ты, кажется, поранился? – спросил я проводника.

– Пустяки! – Радогор стащил с себя рубаху, достал из сумы какое-то снадобье и смазал царапины.

На улице свистело и завывало, а мы грелись у костерка и хлебали горячий бульон.

– Чуть-чуть не дошли! – посетовал я.

– Ещё распогодится, – обнадёжил меня Радогор. – Без звездопадов тоже плохо.

Радогор скрестил руки на груди и поклонился в сторону выхода из пещеры. – Спасибо тебе, Гром-баба, за то, что подсыпаешь деньжат!

Я подумал, что щедро награжу Радогора, когда мы вернемся в Козоград. Такому проводнику не жалко заплатить вдвойне!

Эту ночь я спал как убитый. Проснулся, когда в пещере было уже светло. Радогор оказался прав, гроза прошла, как будто её и не было. Солнечные лучи проникли в наше убежище, осветили пожитки, добрались и до мула в самом дальнем углу. Вот только проводника в пещере не было. На зов он не откликнулся. Я выглянул из пещеры и зажмурился: звёздное крошево, усыпавшее скалы, сверкало яркими бликами. Глаза понемногу привыкли к блеску, я начал осторожно спускаться к тропе и скоро увидел его. Радогор висел над обрывом, нога, застрявшая в расщелине, мешала ему упасть. Его роскошная шевелюра колыхалась от лёгкого ветра, а из шеи торчала звезда. Как она угодила ему в яремную вену? Я звал его снова и снова, хотя понимал, что напрасно. Ниже за камни зацепился его кожаный мешок. Видимо, Радогор хотел набрать дарового металла с утра пораньше, но злая судьба в виде сорвавшейся со скалы звезды решила иначе. Я попытался втянуть тело проводника на тропу, но не удержал его, и он покатился вниз. Какая нелепая смерть! Разве заслужил он такой бесславный конец? Без него и я был обречён на погибель. Смогу ли я один дойти до Уступки? Радогор говорил, что идти осталось немного. Что будет, если снова завизжат падающие звёзды? И всё-таки у меня было больше шансов дойти до деревни и найти людей, чем искать дорогу назад.

Я решил оставить золото и мула в пещере. Надел непроницаемый для звёзд плащ и новые сапоги, а с собой взял только воду и сушеный инжир. Несколько раз я обошёл пещеру, чтобы запомнить, где она расположена. Надев перчатки, долго выцарапывал стрелку на скале возле тропы. Звёзды ломались, но в конце концов у меня получилось. Хорошо бы никто, кроме меня, не обратил внимания на этот знак! Но Верзил-гора явно не была людным местом.

Какое-то время я карабкался по тропе, только она становилась круче и незаметнее, и я забеспокоился, что где-то свернул не туда. При первых порывах ветра меня охватила паника. Ветер нёс с собой тёмные тучи, и я понял, что непогоды не избежать. Не придумав ничего умнее, я припустил вниз, к пещере, где мы с проводником укрылись от звездопада в прошлую ночь. Оказалось, что ушёл я недалеко. Скоро я узнал то место, откуда до пещеры оставалось пройти сотню шагов.

Глянув вниз, я увидел людей, спешащих по тропе, которую я не заметил утром. Может, она и была настоящей? Люди переругивались между собой, тучи сгущались, вспыхивали молнии. Я хотел было дать им уйти, – кто их знает, как они ко мне отнесутся? Но потом меня охватила тоска. Так не хотелось провести эту ночь одному в пещере! Я замахал руками и закричал, что знаю прекрасное укрытие, где можно переждать ненастье. Меня заметили.

Скоро я знакомился с новыми попутчиками в уютной пещерке, а на улице хлестало как из-под хвоста небесной кобылицы. Путники не понравились мне, но я старался не показывать своей неприязни.

Предводитель компании, явно из благородных, назвался Нажиром и, судя по выговору, был уроженцем Зелодании. Он рассыпался в любезностях, восхваляя моё сострадание и доброту, а сам держал на цепи узницу, до того худую и грязную, что невозможно было глядеть без содрогания. Когда я спросил, чем провинилась несчастная девица, он посоветовал не подходить к ней близко и не жалеть, потому что на убила своего господина, друга Нажира. Он вёл её в Козоград, а оттуда собирался везти в Величаву на суд к родне убитого друга. Я оказался прав, они оба были подданными Зелодании. Один раз я встретился взглядом с преступницей, и меня поразили её огромные прозрачно-зелёные глаза на худом, бледном лице. Двое других путников были местными горцами, плутоватыми и неказистыми. Не чета Радогору, да утешат его душу Ясноликие Ильяны! Горцев звали Малоед и Страхолюд. Впрочем, у них тоже было припасено вяленое мясо и приправы, из которых вышла неплохая согревающая нутро похлёбка.

Я спросил вельможу не проходили ли они мимо деревни Уступки. Нажир подтвердил и добавил, что народ там тёмный и запуганный, Светодара не чтут, а поклоняются тёмному демону Исикабуку, даже приносят ему жертвы, чтобы не впасть в немилость. Горцы хмурились, недовольные, и ругали Нажира за то, что он упомянул имя демона вслух. Я же спросил, не встречали ли они Лесьяра, что служил писарем при Доме Светодаровом. С одной стороны, меня обнадежило, что деревня Уступка ещё существовала, но с другой стороны, рассказы о жертвах поселили тревогу в моём сердце. Нажир задумался, припоминая, и покачал головой. Тогда я вытащил куколку, надеясь, что он вспомнит похожего на неё человека.

– Откуда это у вас? – Нажир отшатнулся и не сразу взял куклу.

– Купил на Юльской ярмарке. Сам не поверил. Такое сходство! Решил найду брата, подарю ему. Забавно выйдет.

– Забавно, – вздохнул Нажир, возвращая мне куклу. Он откупорил флягу, сделал глоток, крякнул и протянул мне.

– Хлебните зелоданской браги. Ядрёная.

Я послушно отпил, и чуть не поперхнулся. На глаза выступили слёзы.

– Видите какое дело, – Нажир неспешно подбирал слова. – Брата вашего, Лесьяра, вы уже встретили. Вот эта куколка – он и есть.

– Не понимаю.

– Доводилось ли вам слышать об Иноке Кукольнице?

– Эта принцесса ваша? Пропавшая?

– Она самая. Помните, чем она прославилась?

Мне пришлось напрячь память. Я не слишком интересовался интригами Зелодании, но про Иноку ходили страшные байки и у нас в Барбении.

– Душегубка, кукольница, – перечислил я её прозвища. – Она шила кукол из людей? Да ну, это неправда!

– А вы снимите левый сапог у Лесьяра. Инока на пятке свой знак вышивает: буквы “И” и “К”.

Я послушался. Руки дрожали.

– “И” и “К”, – выдохнул я, когда мне удалось стащить с куклы сапог. Буквы расплывались перед глазами. Комок подкатил к горлу.

– Соболезную, – печально посмотрел на меня Нажир.

– Нет, нет! – безумие горя охватило меня. – Лесьяр никогда не был в Зелодании!

– Инока путешествовала по многим странам.

Мне стало жарко, я рвал ворот рубахи, я бредил. Обвинял Нажира во лжи, проклинал Зелоданию со всеми её подданными. Какого Исикабуку они до сих пор не поймали свою душегубку? Несчастную служанку, у которой наверняка были причины убить своего похотливого господина, он держит на цепи, а страшная ведьма, снимающая кожу с чужих братьев, разгуливает на свободе!

Горцы шипели, чтобы я молчал про Исикабуку, и висели у меня на руках, мешая мне наброситься на Нажира и расцарапать его холёную морду.

Когда силы мои иссякли, я рухнул, как мешок соломы, заполз в угол пещеры и страдал уже молча.

О Лесьяр, последняя родная душа на этом свете! Не довелось нам встретиться! Как прозвали тебя невезучим, так и прожил ты свою жизнь, ещё и к ведьме угодил напоследок. За что, за что Светодар Всеугодный лишил тебя своей милости?

Я хотел уснуть, потому что не осталось у меня больше слёз, но Нажир ужасно храпел, а от горцев и пленницы разило кислятиной. Белый липкий свет проник в пещеру, будто нащупывая путь. На стенах плясали тени – толстые членистые ноги гадкого демона Исикабуку; они топтались по спящим и по мне. Я задыхался от его веса и бился в ознобе от жуткого взгляда молочно-лунных глаз.

Новый день был безрадостным и серым.

– Туман, господин Нажир, – сообщили горцы, едва тот проснулся. – Плохо. Нельзя идти.

– Подождём, – Нажир зевнул и потянулся.

Звякнула цепь. Даже ночью он не отпускал пленницу.

– Пойдём, Милодуха, на улицу, справишь нужду, – Нажир встал и двинулся к выходу, девица засеменила следом.

Я закрыл глаза, досадуя, что окликнул их вчера. Мне было бы просторно и свежо одному. Я бы не узнал о смерти Лесьяра, не терзал своё сердце жалостью к этому убогому созданию на цепи. Разговаривал бы с мулом да ждал хорошей погоды.

– И верно, будто молоком всё залито, – посетовал Нажир, когда вернулся.

– Девчонку демону отдай, и будет погода! – посоветовал один из горцев.

Я приподнялся, удивлённо уставившись на него. Может, ослышался?

– Обойдёшься. Кожа да кости, не подойдёт моя Милодуха демону! – отшутился Нажир.

– Тогда мула отдай, – не отставал горец.

– Но-но! – возмутился я. – Мул мой.

– Ну и сиди тут, – недобро зыркнул в мою сторону Малоед. – Гора не отпустит.

– Не берите в голову, – вмешался Нажир. – Тёмный народ!

Тягостный день сменился мутной ночью, и мои кошмары повторились. Горцы своими страхами призвали в пещеру кровожадного демона. Храп, бубнёж, скрипы, стоны, голова раскалывалась на куски! И кто-то полз, а я его видел, но не мог шевельнуться; лапы проклятого Исикабуку давили на грудь. Всё настырнее гудела в мозгу чужая монотонная речь, потом раздался всхлип, такой горький, что сон развеялся, и я вскочил.

– Кто здесь? Что происходит?

– Спи, господин, это ветер, – зловеще ответил кто-то из горцев.

Я ещё не научился различать их голоса. Мне не хотелось с ним препираться, я лёг и укрыл голову плащом, чтобы отгородиться от всех тревожных звуков.

Они убили моего мула! Вот что это был за всхлип. К утру пещера пропахла кровью, бурый ручей добежал из угла до самого входа.

– Как вы посмели? Негодяи!

Мне хотелось оттаскать их за волосы, сбросить со скалы! Мой бедный мул, служивший верно и безропотно, моя скотинка, в жизни не обидевшая ни одного горца, был заколот бессовестными, бессердечными злодеями.

– Наружу выгляни! Небо чистое. Можно идти, – огрызнулся Малоед, а Страхолюд ухмыльнулся.

Я заплакал.

– Сделанного не воротишь, – развёл руками Нажир. – Вы хоть освежуйте скотинку, мясо нам пригодится, – предложил он горцам.

– Время потеряем, – возразил Малоед. – Хорошо бы спуститься как можно ниже, пока светло.

Я последовал за ними, деваться было некуда. Швырнуть бы камнями в спины горцам, цепью задушить вечно невозмутимого Нажира! Только пленницу я жалел, ей было ещё хуже, чем мне.

Золото я тащил на себе, никто из моих попутчиков не догадывался об этом. Звёздозащитный плащ и сапоги остались в пещере; нужно было выбирать, что для меня важнее, и я выбрал наследство.

Когда через пару часов пути наползла мгла, и стало не видно ни зги, меня разобрал смех. Выкусите, тупицы-демонопоклонники! Видно, встал мой мул поперёк горла вашему Исикабуку! А может у него несварение желудка, и теперь он поквитается с нами! Перекрикиваясь и переругиваясь, мы шагали неведомо куда, помышляя с надеждой только об одном, чтобы не случилось нового звездопада. Мне казалось, что не смотря на туман, мы прошли долгий путь: я едва волочил ноги, а Нажир говорил о ночлеге, – но, когда я чуть не носом упёрся в скалу с нарисованной на ней стрелкой, пришлось признать, что мы вернулись к моей пещере.

Разочарованные и злые, вползли мы наверх, – и вовремя! Небесные кобылицы, как будто ждали этого момента, чтобы разразиться звездопадом.

– Мистика, – выдавил из себя Нажир.

Похоже, и он и я уверовали наконец в козни демона Верзил-горы. Горцы принялись свежевать мула. У них кончились приправы, но я догадался заглянуть в сумку Радогора, и мы кинули в похлёбку сушёных трав и грибов из его запасов.

Вереница мрачных мыслей проносилась в голове, и не было от них спасения. Стоило послушать людей, которые отговаривали меня подниматься на Верзил-гору. Неужели суждено мне сгинуть здесь со всем моим золотом? Хотел поделиться с братом, а вышло, что никому не будет проку от дядиных щедрот!

Горцы шептались на своём наречии, наверняка замышляя очередное лиходейство. Я усну, а они меня зарежут, принесут в жертву, а потом сожрут, как моего мула.

– Вы понимаете, что они говорят? – спросил я у Нажира.

– Страхолюд выговаривает Малоеду, что он неправильно зарезал вашего мула, – охотно перевёл тот. – Демон любит сам забирать жизнь у жертвы. Если бы Страхолюд отвёл мула к демону, то он благосклоннее бы отнёсся к нам.

– Мне кажется, демон не желает расставаться ни с одним из нас! – хмыкнул я.

Девица Милодуха метнула холодный взгляд в мою сторону, и я отвернулся к стене.

Свистело и бухало как будто за стенами пещеры шла война. Откуда берётся в небе столько металла?

Скоро горцы притихли, затушили костёр, пошубуршали, устраиваясь на ночлег.

“Усни уже!” – приказывал я сам себе, ворочаясь с боку на бок.

Внезапно невидимая сила подняла меня над полом и протащила по пещере. Я различал стены и потолок, хоть и не должен был видеть в темноте. Они смещались с каждым моим движением. В горизонтальном положении меня мотало по пещере, и я испугался, что вылечу наружу, под звездопад! Я упирался, но тело не слушалось.

– Опусти! – сердито прошипел я.

Это подействовало. Меня вернули на место. Не желая повторения этого бреда, я сел и протёр глаза. Стены пещеры по-прежнему ходили ходуном, и я видел всех спящих попутчиков. Не спала одна Милодуха. Она сидела, прислонившись спиной к стене, и смотрела на меня. Я хотел спросить, что с ней, но слова застряли в горле.

Мы все умрём здесь. Звездопад никогда не закончится. Мы сойдём с ума и поубиваем друг друга. Напоследок я должен был сделать хоть одно доброе дело: освободить Милодуху. Жизнь и так была горше некуда, а девица, привязанная к бездушному палачу, и шагу без него сделать не могла! Захочет Малоед её придушить или заколоть, как моего мула, она и отбиться не сможет, – совсем ослабла. Я достал нож и подполз к пленнице.

Её цепь, хоть и тонкая, не поддавалась. Из чего она была сделана? Я вспотел от усилия.

– Меч возьми у Нажира, добрый человек. Меч эту цепь перерубит.

Она не шевелила губами, только смотрела на меня. Как я услышал эти слова?

Я порылся в вещах у вельможи и обнаружил предмет, завернутый в несколько слоев ткани. Размотав его, я восхитился. Старинное, дорогое оружие! Я взялся за рукоять, примерился и рубанул. Больше Милодуха не была привязана к Нажиру, но руки её по-прежнему были обмотаны цепью. Она протянула их мне. Я мотнул головой. Не рубить же ей руки.

– Только коснись! – последовал приказ.

Осторожно я прикоснулся сначала к одному, а потом ко второму запястью, и оковы пали. Меч будто сам знал, что делал.

С чувством выполненного долга я положил меч и ушёл в свой угол. Больше мне не мешали ни тени на стенах, ни храп Нажира, ни завывания звёздной вьюги. Впервые за много дней я уснул крепким сном.

Утром меня растормошил Нажир.

– Урод! Дурак! Мешок дерьма! Что ты наделал?

Он побагровел от негодования, а я не мог понять, почему он на меня накинулся.

– Что я наделал?

– Зачем ты её освободил?

Я попытался скинуть его лапищи с моих плеч. Я не жалел о своём поступке.

– Она ушла! И меч, конечно, унесла с собой!

– Успокойтесь, – усмехнулся я. – Куда она денется? Там же демон! И звездопад. Сгинет ваша Милодуха. Пусть хоть умрёт свободной!

– Ха-ха-ха-ха-ха! – зло расхохотался Нажир, и от этого смеха мне стало не по себе.

– Давай принесём его в жертву? – рядом возник Малоед.

– Раньше надо было. А сейчас поздно!

Нажир отшвырнул меня к стене, я ударился головой.

– Полегче!

– Зря я тебя пожалел! Годы поиска! Все мои труды! А теперь она придёт за мной. И за тобой. И за ними.

Надо же, я думал Нажир непрошибаем, как кремень, а его вон как развезло из-за девчонки-соплюшки. Что там за случай произошёл с Милодухой и его другом? Он явно что-то не договаривал.

– В ней душа едва теплилась. Совсем замучили бедняжку! – пожурил я его.

Он схватил с пола обрывки цепи и затряс ими у меня перед носом.

– Вот, что её держало! Цепь из волчьего серебра!

“Да, что же она такого сделала?” – думал я, дивясь его гневу.

Нажир перевёл дух.

– Малоед, Страхолюд, – позвал он своих людей. – Отдайте этого идиота Исикабуку!

“Что? Нет!” – Не успел я возмутиться, как горцы схватили меня в охапку, содрали кафтан и быстро связали меня остатками цепи из волчьего серебра. Я отказывался идти, упирался, но они вытащили меня из пещеры. На узкой тропе я боялся брыкаться, мне не хотелось полететь в ущелье вниз головой. Отойдя от пещеры на расстояние не более ста шагов, горцы поволокли меня наверх. У меня сердце провалилось в пятки, от страха я не видел, куда ставить ноги. Малоед и Страхолюд изранились о звёзды, застрявшие в расщелинах, но с упорством горных баранов толкали и тянули меня выше и выше.

– Подходящее место. – Малоед остановился и уложил меня на плоской поверхности.

– Будешь лежать тихо, не упадёшь, – оценил моё расположение Страхолюд. – Сапоги мы у тебя заберём. Демону сапоги не нужны.

Может, мне стоило схватиться с ними и увлечь обоих на дно ущелья, но я всё ещё на что-то надеялся.

Как только они стащили сапог, раздался звон, и круглые сазаны поскакали вниз. Горцы онемели, провожая взглядом неслыханное богатство.

– Вот скопидом! – возмутился Малоед. – Почему не предупредил, что у тебя там деньги?

Следующий сапог они снимали со всей осторожностью. Оставив меня босым, они связали мне ноги для надёжности и ушли. Я чувствовал себя обманутым и осиротевшим. Ярко-голубое небо раскинулось надо мной, но оно было равнодушно к моим бедам. Я лежал и думал, что горцы обязательно проверят мой кафтан, распорют его и вынут все денежки. И что толку, что мне удавалось так долго хранить своё богатство в секрете? Пусть оно принесёт этим лиходеям столько же пользы, сколько принесло мне! Ах, если б повернуть время вспять! Вместо севера Барбении, вместо этих проклятых гор, поехал бы я к Янтарному морю, купил бы дом и, возможно, уже приглядел бы себе хозяйку сердца и очага!

Руки и ноги затекли, но я боялся пошевелиться. Придёт ли ко мне Исикабуку? Даже если демон наелся Милодухой, ускакавшей из пещеры, едва я разрубил цепи, и забыл о моём существовании, мне не уйти с холодного каменного ложа. Надеяться, что Нажир одумается и не захочет брать грех на душу, не приходилось. Его совесть не мучилась такими пустяками. Это тёмные горцы приносят жертвы демонам, а он ни при чём!

Погода была прекрасная. Я засыпал и пробуждался, день тянулся бесконечно. С заходом солнца я начал подмерзать. Меня мучила жажда. Я думал, что, когда станет невмоготу, можно просто скатиться вниз. Но стоило мне представить, как я ударяюсь головой и всеми частями тела о скалы, пока падаю, как я начинал жалеть себя и желал другой, лёгкой смерти, – во сне.

На тёмно-синем небе зажглись звёзды. За прошлую ночь они избавились от всех неугодных и теперь наслаждались простором и покоем. Интересно, ушли ли горцы и Нажир из пещеры? Встречу ли я Лесьяра в Садах Ясноликих Ильян? Если да, попеняю ему за все свои злоключения! Может, узнаю, как угораздило его повстречать душегубку Иноку.

Когда я открыл глаза в следующий раз, на меня смотрела луна. Бледный свет проявил тени и растревожил меня. Что-то шуршало, тихо, едва слышно, и от этого было ещё страшнее. Напрягая зрение, я различил в темноте движение многих членистых ног, – ко мне кралось существо. Я поднялся на локтях и заёрзал, озираясь. Оно остановилось.

– Брысь, брысь, брысь! – повторил я несколько раз.

Сердце превратилось в ледышку. Осмелев, существо продолжило путь. Оно заползло на мою окоченевшую голую ногу. Не знаю, как я не оседлал облачную кобылицу в тот же миг. Это был паук, с ладонь величиной, мохнатый и мерзкий. Тёмные бусинки его многих глаз сфокусировались на моём лице, когда он нанёс решительный удар. Жвало пробило кожу, и боль хлынула в меня, как расплавленная смола, выжигая всё изнутри. Я открыл рот и заорал, но как ни усердствовал, не смог издать ни звука. Паук тянул и тянул мою кровь и, клянусь, ухмылялся, наслаждаясь моей беспомощностью. Хоровод красных и жёлтых пятен закружился передо мной, а потом пришла она. Я поразился перемене. Она больше не казалась худой и не производила впечатления страдалицы. Румянец играл на щеках, зелёные глаза блестели. Почти красавица!

– Довольно, Сван! – сказала Милодуха, нагнулась и убрала паука с моей ноги. Она взяла его на руки, как котёнка, и погладила спинку. Я забыл, как дышать. Посадив паука себе на плечо, она выхватила меч и замахнулась. Я упал на спину и закрыл глаза.

***

Когда я разомкнул веки, то понял, что ещё жив. Солнце щедро лило свет и тепло на горы и на меня. Пошевелив руками и ногами, я обнаружил, что больше не связан. Она приходила, чтобы освободить меня! Не веря своим глазам и конечностям, какое-то время я лежал и шевелил руками и ногами в воздухе, как перевернутый на спину жук. Очень аккуратно сел. Всё болело, жгло внутри, голова кружилась, и я распух от паучьего яда.

Собравшись с силами и мыслями, я через какое-то время добрёл до пещеры и остановился на пороге.

Нажир и горцы не ушли. По виду их мертвых тел суеверный человек решил бы, что их лишил жизни демон Верзил-горы, Исикабуку. Я думал иначе. Тела лежали, как сдутые кожаные мешки. За одну ночь они превратились в мумии. Она не стала делать из них кукол, не захотела или торопилась. Но я не сомневался, что это была она – Инока Кукольница. Вот почему Нажир пришёл в ярость, когда я её освободил. Сам виноват. Если бы он сказал мне, что она была убийцей моего брата, я бы не стал её отпускать.

Первым делом, я нашёл флягу с водой и утолил жажду. Потом поискал свой кафтан, но не обнаружил его в пещере. Слишком ценный, чтобы Инока его не прихватила! Мои сапоги тоже оказались пустыми. Вздохнув, я надел их. Пошарил по карманам и сумкам временных постояльцев пещеры, но нашёл лишь пару сазанов и горсть медяшек. Набив сумку вареным мясом, я подумал и прихватил пару пустых мешков. Наберу звёзд, пригодятся, раз уж с наследством пришлось распрощаться. Куклу Лесьяра положил в сумку с припасами и вышел из пещеры, не оглядываясь.

“Что ж, в добрый путь, дорогой братец! Нам предстоит долгий спуск, если демон Верзил-горы позволит уйти!”