Демон заката

Ночью красная черепица становится синей. Луна крадет все краски. Хорошо видна лишь добыча. В этом городе хорошо охотиться. Можно красться по крышам, выискивая припозднившегося пьяницу. Легко затаиться в укромном месте. Заползти под широкий навес, скользнуть вниз по стене и нанести удар.

Хозяин знает, почему ночью исчезают те, кого некому защитить. Знает, но молчит. Плоды охоты принимает нехотя, делает вид, что так и надо делать впредь, но рот брезгливо кривится, а нос морщится. Хочется повторить его гримасу, но - нет, не получается. Несправедливость.

Он - разговаривая с другими, теми, кому можно знать и на кого нельзя охотиться, хозяин называет его "он" - сидит на самом краешке крыши. Рядом труба, по которой дождевая вода стекает в большую бочку. У бочки брызжет на лицо, шею и волосатую грудь под драной душегрейкой человек. Сегодняшняя добыча. Нищий, которого не хватятся, у которого самоуважения осталось только на то, чтобы смыть грязь, чтобы не вонять. Хозяин не переносит запахи. Здорово было бы их ощутить! Может быть, когда-нибудь.

Молниеносный прыжок обрывает жизнь неопрятного человека. Челюсти смыкаются на плече, но жертве не больно: она умерла в тот самый миг, когда бросок сломал ей хрупкий костяной столб, поддерживающий шею. На булыжники капают кровь и вода. Потом охотник с добычей поднимается вверх и спешит по крышам к хозяину. Когда он кладет жертву к ногам хозяина, над красной черепицей встает солнце.

Первый день

Бельмо запоздалого ноябрьского солнца распахнулось над черной башней Пражского моста, образуя подобие кощунственного нимба: прямоугольная крыша походила на тиару папы, вокруг которой торчали острые рога маленьких шпилей. Враг рода человеческого приветствовал пришельцев в Старе-Место, Старом Городе, отданном колдунам и алхимикам. Тусклое свечение нервировало Франтишека Грабала, но отвести взгляда от башни не получалось. Шаркая по булыжникам, он не обращал внимания на прохожих, попрошаек и едва не споткнулся об ось сломавшейся прямо на мосту телеги.

- Ты это, смотри, куда идешь! - рявкнул дюжий парень, возившийся с соскочившим колесом. Грабал махнул рукой, сцепил зубы и захромал дальше.

Левая нога стала совсем плоха. На вырванный из ограды штырь Грабал напоролся прошлой весной - почитай, уж полтора года прошло, - но вопреки уверениям лекаря рана не затянулась. Напротив, с каждым месяцем хождение становилось все мучительней. Если так пойдет дальше, вскоре дорога с Градчан в Старый Город превратится в одну сплошную пытку. Тогда Филипп Ланг выберет другого посредника между государем и Исайей из Константинополя. Что тогда делать бедному Грабалу, вся ценность которого - длинные ноги да короткий язык?

Принимая Ланга в доме на Градчанах, Грабал изо всех сил старался не хромать, но от острого глаза императорского камердинера не укрылось ухудшение немощи. "Совсем ты стар стал, Франта", - сказал Ланг. Усмехнулся и добавил: "Но поручить нынешнюю заботу могу только тебе".

Так Франтишек Грабал и оказался на Пражском мосту в редкий погожий ноябрьский день. У подножия башни он перестал видеть нимб; солнце утонуло где-то над крышами домов; алчная каменная пасть проглотила посланника, чтобы извергнуть его в город, который он перестал узнавать. Император Рудольф не особо заботился о благоустройстве Старого Города, государя больше занимали Мала-Страна, Замок и обнимавшие его, словно длани прокаженных, Градчаны. Тем не менее, Старый Город изменился - не внешне, но духовно. Алхимики, астрологи и чародеи всех мастей стекались в Прагу, наполняя родные улицы смрадом своей богохульной магии. Евреи тоже колдовали - кому как не Грабалу было это знать! - однако их можно было терпеть, поскольку они оскверняли единственно свою веру, а не христианскую. Когда Грабал сказал об этом выводе Филиппу Лангу, тот нашел его весьма мудрым и через некоторое время впервые отправил посыльного к Исайе из Константинополя.

У моста Грабал повернул налево и пошел вдоль Влтавы к еврейскому кварталу. Идти оставалось недолго: Исайя из Константинополя жил отдельно от собратьев по вере. Собственно, и Ланг, и Грабал сильно сомневались, что Исайя вообще во что-то верил, но Ланг решил не доносить об этом государю. Старому мистику, оторванному от еврейских корней, но не познавшему ни благости католического крещения, ни бунтарской мудрости утраквистов или чешских братьев, высмеивавшему магометан и чтившему разве что некий Разум, который то и дело поминал в речах, отведено было безопасное одинокое убежище и полное забвение. Услугами Исайи пользовались лишь немногие избранные. Все они обращались к нему не напрямую, а через Грабала, человека с длинными ногами и коротким языком.

Лестницу Грабал преодолел относительно быстро, но к тому моменту, когда ему наконец-то удалось вытянуть ноги в любимом кресле, ступню уже жгло невыносимым ядом. Исайя сел напротив.

- Тебе бы к лекарю.

- Мне бы на покой, - устало выдохнул Грабал. Его собеседник улыбнулся. Этими двумя фразами они начинали каждую беседу с той самой поры, когда под ногу посреднику подвернулся злополучный штырь.

- Всякий раз слыша эту жалобу, вспоминаю, насколько стар я сам, - Исайя намотал на палец кончик длинной серой бороды. - Жалобы, жалобы. Что привело тебя?

- Не что, а кто. Браге.

- Не знал, что у тебя с ним общие дела.

- Нет у меня с ним никаких дел. Да у него вообще ни с кем больше дел нет. Помер он.

Густые брови Исайи заинтересованно поднялись, образовав глубокие морщины на высоком лбу.

- От чего же?

- Это ты мне скажешь, - Грабал протянул чародею деревянную коробку. - Тут его инструменты для занятий астрологией. Секстант. Циркуль. Еще что-то. С их помощью Браге составлял последний прогноз для государя.

Исайя облизнулся. Для подобных ему чужие инструменты были чем-то вроде непрочитанного фолианта по оккультизму. С презрением относясь к тому, что большая часть алхимиков и мудрецов Праги свела свои изыскания к ремеслу, Исайя всегда оставался скорее мистиком и философом, нежели практиком. Его концепция демонов в свое время напугала еврейскую общину настолько, что всесильный властитель дум рабби Лёв обращался к самому императору с прошением изгнать святотатца из города. Прошение возымело совсем иное действие - демоны прижились в Праге.

Демоны - даймоны, как называл их сам Исайя, - были известны еще грекам: идеи, обитающие в другом мире. По словам чародея, дотянуться до мира идей мог каждый, но получалось почему-то только у него. О связях с ним символов, таких как инструменты императорского астролога, Исайя не распространялся, а Грабал не спрашивал. Достаточно и того, что идеи назывались демонами. Пусть другие губят бессмертную душу, он к такому не прикоснется!

- Как ты их получил?

- Все возможно, когда твой патрон - Ланг. Браге обращался к государю через него.

- И Ланг имеет первый интерес в разрешении дела? - зачем-то уточнил само собой разумеющееся чародей.

Грабал кивнул.

- Очень любопытно.

- Утоли свое любопытство. А я зайду через несколько дней.

Когда-то Йиржи Коварж был очень красив лицом - Грабал помнил, как женщины останавливались, чтобы бросить ему монету, и, заглядевшись, промахивались мимо шляпы, - но, отрастив неопрятную бороду, сделался неотличим от сотен других нищих Праги. Что касается стати, то прямую спину Йиржи сохранил. Он никогда не горбился, даже несмотря на постоянные боли в ногах. Год назад Грабал сошелся с Йиржи исключительно из-за общей беды: получив незаживающую рану, он начал снисходительнее относиться к попрошайкам.

Молодому человеку ангельской наружности, постоянно торчавшему возле Староместской ратуши, пан-бог приготовил куда более неприятную судьбу, чем охромевшему посреднику. После одной особо обильной попойки нищенствующие родители Йиржи рассудили, что попрошайкой мальчуган заработает и принесет в дом куда больше, чем наемным рабочим или солдатом, и перебили ему обе голени. Над сыном Ян и Маркета Коваржи трудились тщательнее, чем над любым из немногочисленных честных дел, за которые когда-либо брались, и практически искрошили хрупкие детские кости. Чудом выкарабкавшись с того света, Йиржи заступил на свой пост, где и провел двенадцать лет.

- Как здоровьице, пан Франта?

- Твоими молитвами, парень, - Грабал подал нищему медный кругляшок. - Болит, как собака, но хотя бы не плохеет.

Йиржи спрятал монету и начал чесать неестественно выгнутое вбок колено, а Грабал поковылял было дальше, но нищий окликнул его.

- А я вот боюсь, пан Франта.

- Чего же?

- Пропадают с улиц люди. Что ни неделя, то кто-то не появляется на своем месте.

- Куда же они деваются? Умирают, небось.

- Так часто, - с неожиданной злостью в голосе сказал Йиржи, - не умирают даже такие, как я. Душегуб завелся какой-то, не иначе, или жиды крадут.

Насчет евреев Грабал в заблуждение не впадал: могут, считал он, и схватить какого-нибудь несчастного, чтобы потом выпустить из него кровь, но вряд ли для ритуалов им сгодятся завшивленные, опустившиеся пропойцы. Горожане ненавидели ростовщиков и ювелиров, шли слухи о жертвоприношениях детей, из-за чего еврейский квартал то и дело сотрясали погромы; обманчивое спокойствие улиц могло в любой момент взорваться, выпустив наружу яростную толпу, однако детоубийство и кабальные договоры никак не вязались в мозгу Грабала с исчезновением попрошаек. Зачем они евреям?

- Ты, главное, береги себя.

- Повинуюсь, пан Франта, - улыбнулся Йиржи. Грабал махнул ему на прощание и поплелся дальше.

Возле дома с искусно нарисованными над входом медведицей с детенышем он остановился. С докладом к Лангу надлежало явиться только завтра, так что Грабал рассчитывал на кружку-другую доброго пива. И на чарку сливовицы. И, возможно, на вторую. Алкоголь притуплял боль в ступне, поэтому за последние месяцы Грабал изрядно к нему пристрастился. Сливовица слегка удлиняла самый короткий язык Праги и самую малость замедляла быстрые ноги, но до сих пор не причиняла посыльному серьезных неприятностей.

На Градчаны Грабал вернулся поздно. Прогнал служанку, по обыкновению пришедшую в спальню, смазал ногу очередным снадобьем из разряда тех, в действенность которых уже не верил, но пользовался, не изменяя привычке, и заснул неспокойным сном.

Второй день

- Кеплер, - сказал Ланг. - Смерть Браге была выгодна прежде всего ему. Рудольф назначит его придворным астрологом, выбора-то нет.

Камердинер императора шумно зевнул, почесал прыщавую щеку и наклонил голову, уставившись на Грабала исподлобья, как молодой бычок на незнакомого пастуха.

- Уже приходил с прошением о встрече.

- Исайя укажет на Кеплера, если он виноват.

- Или не укажет. Исайя - колдун, так ведь и Кеплер не так прост, - рассудил Ланг.

Грабал молчал.

- Ты его навестишь. От моего имени. Принесешь письмо с приглашением на аудиенцию, поговоришь, проведаешь, что у него и как.

- Не думаю, что Кеплер станет...

- А думать тебе и не нужно, Франта. Пока что это недурно выходит у меня.

По счастью на пути в Старе-Место Грабалу попался знакомый, домчавший хромца на повозке почти до самого дома, где обитал Кеплер. Будущий придворный астролог нашел пристанище в не самом опрятном здании. Штукатурка более-менее держалась только на фасаде, выходившем на улицу, в остальном же напоминала облупленную, но еще не счищенную яичную скорлупу. В арке, куда Грабал свернул, чтобы подняться на второй этаж, воняло мочой. Из тени на свет шмыгнула, шарахнувшись от пришельца, крупная черная крыса.

- Иисус-Мария! - выругался посыльный.

Он миновал два десятка ступеней, опираясь ладонью о стену. Рана почти не тревожила Грабала, и он ни разу не оступился - большое достижение! Лестницы частенько являлись ему в страшных сновидениях. Деревянная дверь была не заперта, но приличия ради Грабал пару раз стукнул ее костяшками пальцев.

- Bitte! Входите, милостивый государь!

Чистейшее произношение Кеплера, его высокий дрожащий голос настроили Грабала против него еще до того, как астроном показался в прихожей. Посыльный искренне ненавидел немецкий язык, хотя общался на нем и с Лангом, и с Исайей. С воцарением Рудольфа сухой говор германцев наполнил Прагу, отравил ее, как капля чернил, попавшая в кубок с водой, окрашивает всю жидкость в синий.

- Лучшие пожелания от пана Ланга, - проговорил Грабал, ввернув в приветствие чешское словцо.

- Вы не поверите, какую услугу оказали скромному ученому!

Иоганн Кеплер ворвался в прихожую, на ходу запахивая халат. Справившись с поясом, он принялся трясти руку Грабала, чем еще пуще усилил недоверие. В этом полноватом безбородом человеке явственно ощущалась какая-то лихорадочная суетливость; каждое движение было резким, дерганым, порывистым. Длинные светлые волосы торчали клочками, словно Кеплер тянул пряди в разные стороны. Спокойными оставались только внимательные темные глаза, пугающе похожие на глаза покойного Тихо Браге, привыкшие к неспешному созерцанию небесных тел.

- Господин Ланг передал мне что-нибудь?

- Я бы здесь не стоял, будь это не так, - резонно заметил посыльный.

На бумагу, исчерканную неровными каракулями камердинера, Кеплер смотрел всего мгновение, потом криво улыбнулся, уронил ее на пол и вновь схватил руку Грабала.

- Поистине добрые вести! Поистине добрые!

- Что я должен передать пану Лангу?

- Ничего, ничего, пока мы не посидим и не обсудим это, - астроном потащил Грабала в комнаты. - Барбара нездорова, простите, но у меня есть мастерская, а там можно неплохо устроиться.

Столько стекла и металла, сколько было в мастерской Кеплера, Грабал не видел нигде. Приборы, предназначения и названий которых он не знал, громоздились на столе, удерживая в развернутом состоянии широченные свитки с картами ночного неба. Солнечный диск, окруженный кругами поменьше, посыльный узнал сразу, а вот созвездия, вырисованные с особым тщанием, по большей части оставались ему незнакомы. Cygnus, Sagittarius, Ursa minor - надписи на латыни говорили Грабалу не больше, чем соединенные толстыми чернильными линиями пятиконечные звездочки.

- Садитесь, - предложил Кеплер, выдвигая из-под стола скамеечку, и Грабал не стал отказываться. Ученый встал возле окна и облокотился на громадный телескоп. Проникавший в помещение свет мешал разглядеть его лицо.

- Пан Ланг интересовался вашими успехами, - сказал посыльный. - Есть, чем похвалиться?

Кеплер помотал головой.

- Со смертью Тюхе, - он произнес имя Браге на северный манер, - все разладилось. Пока я в поисках. Планирую продолжить карты, над которыми работали вместе, но, знаете, это довольно сложно.

- Отчего же?

- Тюхе так и не признал Землю периферией, - значения этого слова Грабал не знал, но для важности кивнул. - Считал, что Солнце вращается вокруг Земли, а не наоборот. Но если я перерисую его наброски, не буду сам себя уважать. Чужое убеждение свято, а доказательства моей правоты... они пока не бесспорны, поэтому за старые карты я не берусь, а новые не начинаю, пока не поговорю с государем.

- А что до астрологических изысканий Браге? - спросил посыльный. Он решил не юлить и задать напрямую все необходимые вопросы. К счастью, интерес Лангова посланника не показался Кеплеру подозрительным.

- Я о них ничего не знаю.

- Браге не советовался с вами?

- Каким бы он был придворным астрологом, если бы с кем-то советовался! - воскликнул Кеплер. - Его познания далеко превосходили мои!

- Значит, вы не знаете, какие знаки он видел в прогнозе государя?

- Конечно, нет, бог свидетель. Но это ведь не отменит решения господина Ланга? Вы должны меня понять и правильно донести до господина, что исследования требуют больших затрат, а у меня нездорова жена. Мне приходится во многом себе отказывать.

- Не волнуйтесь, - успокоил астронома Грабал. - Ваш труд ценят в Замке.

- Благодарю вас. Благодарю. Видите ли, я опасался, что должности при государе закрыты для меня, поскольку я не католик. Мне уже приходилось познать горечь изгнания, и я...

- Все в порядке, - твердо сказал посыльный.

Совершенно неожиданно он ощутил жалость к ученому, брошенному в бурный жизненный поток. Насколько он знал, Кеплер поселился в Старом Городе всего год назад и благополучно работал вместе с многоопытным Браге. Теперь наставника не стало (а Грабал был готов побиться об заклад, что Кеплер не прикладывал к этому руки), астроном остался предоставлен сам себе, а Ланг задерживал приглашение настолько долго, насколько представлялось возможным. Тут уж кто угодно сойдет с ума от волнения! Кроме того, протестантов Грабал уважал сильнее, чем недолюбливал немцев. Будучи утраквистом, он с готовностью искал родство в любом человеке, отринувшем зловещие папские догматы. Давно ли горели в кострах Констанцы Ян Гус и Иероним из Праги? Забыли ли чехи вероломство католиков?

Неуверенность Кеплера сделала его беззащитным в глазах Грабала. Талантливый ученый и главный претендент на должность астролога самого императора был в этот момент менее значим, чем простой посыльный, человек с коротким языком и длинными ногами. Вопросы вертелись на языке Грабала, но задал он только один.

- Кто, кроме вас?

- Простите?

- Кем еще, по-вашему, можно заменить Браге?

Кеплер задумался.

- Вообще-то, я не вхож в... скажем, мистические круги двора, но знаю, что у Матиаса, брата государя, есть доверенный астролог-турок. Они как раз приехали в город.

- Вот оно что, - протянул Грабал.

- Вы и это скажете господину Лангу?

- Думаю, он знает больше, чем мы с вами, пан Кеплер.

Астролог хлопнул по трубе телескопа ладонью.

- А вот я не уверен, что даже господину Лангу ведомо, где собираются астрологи Старого Города. Без турка, если он не в Вене, не обходится ни один вечер. Да и дом ему принадлежит. А следующий вечер - уже завтра.

- Покажете?

- Собирайтесь!

Черный и золотой змеи на наддверном щите символизировали опасную мудрость - простой символ, который, тем не менее, не по силам разгадать несведущему. Три этажа вверх. Слюдяные окна. Узор из растений на штукатурке. Мимо такого дома Грабал прошел бы, даже не подумав о том, что внутри могут проходить собрания видных астрологов.

- Будете там, пан Кеплер?

- Только не завтра, - покачал головой ученый. - Дела. Кроме того, если вы озаботитесь донести все, что услышали от меня, разумным будет воздержаться от публичности.

Грабал кивнул.

- Не нужно быть гением, чтобы догадаться, что господин Ланг послал вас ко мне из-за смерти Тюхе, - продолжил Кеплер вполголоса. - Понимая его подозрения, спешу уверить вас, что последним человеком в Праге, желавшим ухода Тюхе, был и являюсь я.

- На том и остановимся.

Астроном зашагал назад к своему жилищу, оставив Грабала на пустой улице. Темнело. Ранние сумерки выгнали из нор самых нелицеприятных обитателей города, и посыльный заторопился домой. В животе бурлило. Страшно хотелось зайти в один из кабаков, гостеприимно распахнувших окна, но деньги, выданные Лангом в начале месяца, почти закончились, а еще нужно было заплатить служанке за порядок в комнате и компанию в постели. Решив поужинать тем, что еще оставалось дома, Грабал уныло зашаркал в сторону моста.

Голод донимал, и когда пугающие улочки Старого Города остались позади, а до дома осталось лишь подняться на холм, Грабал сдался, заглянул в знакомый трактир и раскошелился на похлёбку с хлебом и кружку пива. Плевать! Все равно в скором времени Ланг подкинет еще монет, да, может, и Исайя из Константинополя разрешит оставить часть жалования себе - по старой дружбе. Порой на старика находило великодушие.

Посыльный сидел за столом в одиночку, цедил пиво, закусывал остатками твердой горбушки и размышлял о смерти Браге. Обычно он не позволял себе даже задумываться над мотивами Ланга. На этот раз все было по-другому. Во-первых, покойный астроном был очень симпатичен Грабалу. Он никогда не относился к подручному императорского камердинера с презрением, не смотрел свысока и частенько перекидывался парой ни к чему не обязывающих фраз. Занимая важную должность, Браге оставался открытым человеком, полной противоположностью скрытного, немногословного и немного пугливого Грабала. Может, это его и погубило?

Потом в голову пришел уж совсем неожиданный вопрос: рассказывать ли Лангу о турке? Что вообще скажет камердинер, услышав, что Грабал допрашивал Кеплера? Не дождаться ли встречи с Исайей? Ломая голову над перспективами, посыльный заказал еще одну кружку пенного и вышел из трактира в приподнятом настроении. Подъем он осилил с легкостью: нога почти не тревожила, и почти забытая легкость отвлекла от мыслей о Браге, Кеплере и таинственном восточном астрологе.

Перед дверью кто-то ошивался. Дом Грабала стоял в узком переулке в стороне от освещенных улиц, и лишь чадящий фонарь над входом выхватывал из темноты высокий сгорбленный силуэт. Голова незнакомца глубоко ушла в плечи, так что казалось, будто ее нет вовсе, левая лопатка торчала выше правой, отчего фигуру перекосило набок. Грабалу стало не по себе: пришелец не двигался, но в нем сразу же почудилась затаенная угроза. Помимо посыльного в доме жило еще четыре семьи, но если уж за кем и мог явиться опасный человек, так это за доверенным лицом Филиппа Ланга.

Первым позывом было броситься прочь, но что-то остановило Грабала. Положив ладонь на стену ближайшего здания, он медленно пошел вперед. Рядом находилась входная арка, и в ней можно было спрятаться, чтобы понаблюдать за пришельцем. Две порции крепкого пива глушили чувство безотчетного страха, но несильно: сердце бешено колотилось, ладони вспотели, несмотря на холод.

- Дурак ты, Франта, - произнес одними губами Грабал.

Скользнув в черный зев арки, он выглянул на улицу. Незнакомец не уходил. Словно послушный пес, он ждал. Затем в другом конце переулка раздались пьяные голоса, свист и цокот подбитых железом каблуков. Подвыпившая компания приближалась к укрытию Грабала.

Ожидавший посыльного незнакомец резким движением вскинулся, потоптался на месте и замер, наклонив голову и прислушиваясь к шуму. Слепой он, что ли, подумал Грабал. Повернувшись в сторону пьянчуг, посыльный разглядел троих или четверых мужчин и женщину. Они прошли до двери соседнего дома, с трудом открыли дверь и один за другим исчезли из вида. Грабал вновь обратил взор на незнакомца, но того уже не было видно. Затем совсем рядом с аркой что-то заскрежетало и застучало. Посыльный вжался в стену, и скрюченный человек прошел мимо. Разобрать его черты в темноте Грабал не мог, но сломанная лопатка, высоко торчавшая над изогнутой дугой спиной, и хищно выставленная вперед голова на короткой тонкой шее угадывались даже так. Существо - не может же человек быть настолько уродлив! - передвигалось мелкими частыми шажками, шаркая и стуча по булыжникам. Ему потребовалось достаточно много времени, чтобы скрыться где-то за углом, и все это время Грабал не смел пошевелиться. Потом добежал до дома, поднялся до своих комнат, прыгая через ступеньку, выставил из спальни служанку, заперся там, погасил все свечи и провалился в сон, сидя на стуле с ножом в руке.

Третий день

- Мне страшно, - произнес Грабал. Предложенное Исайей из Константинополя разбавленное вино он поставил на пол подле кресла. Удержать кубок не получалось: тряслись руки.

- Теперь и мне тоже, - спокойно ответил чародей. - Если они отследили тебя, до меня они также доберутся, рано или поздно.

- Они?

- Вряд ли твой горбун действует в одиночку.

- Да уж, я догадался. Но кто эти они?

- Турок принца Матиаса, - предположил Исайя. - Могу назвать три или четыре подходящих имени, но, скорее всего, ошибусь. Я покинул Константинополь еще ребенком. Родители бежали от султана лет шестьдесят назад. Давно выросло новое поколение османских магов.

- Он обо мне знать-то не знает, этот турок.

- Он и не знает, но знает Матиас. И не о тебе, а о Ланге. Что бы ты о нем ни думал, он всего лишь низкий человек, волею судеб вошедший в милость у императора, жадный и по-своему хитрый; при дворе водятся звери, которые проглотят Ланга, не разжевывая. Ты просто оказался не в том месте и не в то время, друг мой.

Грабал задумался. Разумеется, слова Исайи были разумны. Душевная болезнь государя отдаляла от него знать, а люди вроде Ланга, возвысившиеся только из-за безумия Рудольфа, вызывали у знати раздражение. Связать одно с другим мог бы даже недалекий человек. Но почему на посыльного обратили внимание именно сейчас? В смерти Тихо Браге оставалось слишком много загадок.

- Что тебе сказали демоны?

Прежде, чем ответить, Исайя отхлебнул вина и утер усы. Продемонстрировал Грабалу ладонь, по которой стекали две рубиновые капли.

- Это скорее убийство, чем нет, но убийство, совершенное очень умным и опасным человеком. Над инструментами Браге витает даймон заката. Такой появляется в случае неотвратимого рока, например, неизлечимой болезни, - он прокашлялся. - Или смертельной порчи.

Браге умер от разрыва внутренностей - это Грабал слышал от Ланга - то ли переел на званом ужине и постеснялся встать из-за стола при государе, то ли сказались возраст и тучность, - однако проклятие ведь способно и не на такое. Никем не замеченное убийство видного придворного. Преступление, подвластное только магу.

- Это все?

- Даймон заката - очень сильная идея, - Исайя виновато развел руки. - Обычно он затмевает все остальное. Я видел, что инструментами пользовались, и часто, считали работу чрезвычайно важной, но это ведь не откровение. Чему еще придавать особое значение, если не астрологической карте императора? Остальное скрыто.

- Маловато для Ланга.

- Что мне еще сказать?

- Хотя бы, - Грабал подумал, - когда появился этот демон заката. Долго ли над Браге витало это проклятие?

- Распознать это невозможно. Есть во времени определенная точка, - длинный ноготь чародея ткнул воздух перед лицом Грабала, - когда проклятие наведено или совершилось какое-то событие, после которого изменить смертный приговор невозможно, - палец двинулся в сторону. - С этого момента может пройти определенное количество времени, но обычно не очень много.

- Думаю, Лангу хватит. Пусть разбирается с убийством.

- А ты исчезнешь из города? - улыбнулся чародей. - Вечно осторожный Франта Грабал.

- Вернусь, когда все уляжется.

- Такое не уляжется, - сказал Исайя. - Даже не жди.

В ранний час Староместская площадь полнилась народом. Спешившие с покупками хозяйки ругались с возницами, перегородившими проход в переулок. Двое стражников переглядывались с девушкой, высунувшейся из окна на втором этаже. Уличные торговцы приставали к мещанам. Двуглавый Тынский собор и башня ратуши с немым превосходством взирали на суету черными окнами. Не найдя Йиржи Коваржа у ратуши, Грабал зашел в собор, сел на свободную лавку и провел некоторое время в спокойствии. Помимо юного служки и двух старух-богомолок, в соборе никого не было, и это только обрадовало посыльного. Молитв он не помнил, но молчаливое единение с чем-то высоким и несоизмеримо более сильным, чем ненависть земная, принесло ему чувство безопасности.

"Пропадают с улиц люди", - вспомнилось вдруг Грабалу. Йиржи говорил это позавчера. Сегодня его самого не оказалось на привычном месте. В Праге творилась чертовщина, с какой стороны ни взгляни.

Размышляя и глядя на образы святых, Грабал не заметил, как на лавку рядом с ним опустился человек. На плечо посыльного легла тяжелая рука. Грабал вздрогнул.

- Доброе утро, - прошептал незнакомец.

- Что вам?

Посыльный повернул голову, встретившись взглядом с бородатым мужиком самой лихой наружности. Темную кожу на его щеках пересекали уродливые шрамы с вывороченными, как земля после плуга, краями; на месте вырванных ноздрей чернели провалы, густые усы не могли скрыть ввалившиеся губы. Осознание того, что перед ним турецкий астролог Матиаса, пришло к Грабалу почти моментально, несмотря на то, что он и представить не мог, что восточный колдун в свое время подвергался изуверским пыткам.

- Вы не поверите, если я скажу, что пришел помолиться, - сказал турок. Он сильно шепелявил - передних зубов у него действительно не хватало - однако произношение чешских слов было правильным. - Впрочем, я крещен в этом городе, принимаю причастие под чашей и имею полное право находиться в храме.

- Что вам от меня нужно?

- От вас? Ровным счетом ничего, кроме сущего пустяка. Не возвращайтесь на Малу-Страну, не разговаривайте с Филиппом Лангом и забудьте разговор со старым евреем.

- Куда же, по-вашему, я должен деться? - язвительно спросил Грабал.

- Ваша фантазия не так скудна, как вам кажется, а десять дукатов откроют дорогу в любую сторону. Хотите в Москву? Там сейчас неспокойно, Лангу вас там не найти. А какие там женщины! - турок блаженно зажмурился. - Или поезжайте на юг, если привыкли к уюту и теплу. Все в вашей власти.

Грабал отвернулся.

- Почему вы придаете такое значение простому посыльному?

- Потому что вам уже известно слишком многое. Еще несколько фактов - и картина сложится. Тогда от вас будет проще избавиться, чем договориться, а я этого не желаю, как христианин и всякое творение божие, рожденное добрым.

- Ваша доброта, - парировал посыльный, - может сыграть с вами дурную шутку, если я сегодня же доложу о разговоре Лангу.

- Возможно, - с легкостью согласился турок. - Только, принимая решение, учтите, что Глиняный Селим прекрасно видит в темноте. Вчера я послал его, чтобы предупредить вас, а не уничтожить. Зайдите за деньгами до полуночи.

Он встал и вышел так же беззвучно, как появился, а Грабал оставался в соборе еще долго, но так и не смог вернуть чувства защищенности.

Йиржи так и не появился, и, расспросив о нем других нищих, Грабал узнал, что место парня пустовало уже второй день. Теперь в Старом Городе посыльного не удерживало ничего, кроме страха. Турок даже не уточнил, куда именно нужно зайти, чтобы принять предложение и сбежать из Праги, а это значило, что ему ведомо даже про беседу с Кеплером. Грабал почти физически ощутил на себе липкий взгляд неизвестного соглядатая. За ним следили - по-настоящему ли или с помощью магии?

- Вам нехорошо, пан?

Посыльный махнул в сторону заботливого нищего рукой. Он и сам не заметил, как прислонился к стене ратуши, словно от внезапно нахлынувшего головокружения. Куранты над его головой начали отбивать два пополудни. Десять часов на принятие самого сложного в жизни решения - так много и одновременно недостаточно.

Он походил по улицам, не обращая внимания на боль в ноге, но знакомые места, многие из которых еще хранили тайны приятных воспоминаний, слились в сплошное серо-коричневое пятно. Взяв пива, Грабал отставил его после второго глотка; желудок наполнился склизкой массой тревожного предвкушения. Даже церкви, прежде казавшиеся оплотом надежды, превратились в нечто враждебное, холодное. Страшный турок легко проник в главный из протестантских соборов Праги, так стоило ли искать утешения где-то еще?

Наконец, Грабал сдался. Солнце почти прекратило свое дневное путешествие, когда посыльный остановился у дома с двумя змеями над дверью. Вечно осторожный Франта Грабал решил не изменять себе, укоротив язык и убыстрив ноги настолько, чтобы не показываться на глаза даже Лангу, покровителю, кормившему его почти пять лет.

Собрание астрологов еще не началось, но в приоткрытых дверях то и дело скрывались посетители, большинство - совершенно непримечательной наружности, серые люди, похожие не на чародеев, подчиняющихся одним лишь звездам, а на ремесленников, тянущих лямку в соседнем цеху. Набравшись смелости, Франтишек Грабал последовал за одним из астрологов, почтенного вида старцем в цветастой одежде. В здании было прохладно, пахло травами. Пустое помещение у входа освещалось подсвечниками на длинных ножках; трепещущее пламя выделяло ярко-желтые звезды, украшавшие стены. Перила винтовой лестницы также были изрезаны изображениями созвездий. В воздухе вилась пыль. Посыльный попытался вспомнить какое-нибудь из созвездий с названиями на латыни, которые подсмотрел у Кеплера, но не преуспел. Крошечные точечки выплясывали хаотический танец, а фантазии Грабала не хватало на то, чтобы сложить их в фигуры кита, медведя или какого-нибудь из языческих героев Греции. Старик прошел в следующий зал, не обратив на посыльного никакого внимания, и тот на некоторое время остался один.

- Ага, вот и вы! - со второго этажа спускался турок. - Рад, что благоразумие одержало верх. Изволите подняться? Или, может, хотите присутствовать на собрании? Кто-нибудь непременно составит ваш гороскоп.

- Предпочитаю не знать судьбу.

- Скучный вы человек, пан Грабал.

- Какой есть.

Жестом велев Грабалу ждать, турок вновь поднялся на второй этаж. Мимо посыльного прошмыгнули еще два алхимика, на сей раз вполне соответствовавшие его представлениям о людях этого неблагородного занятия - с длинными черными бородами, в темных балахонах и со странными предметами в руках. Из смежного с прихожей зала донеслись одобрительные возгласы и смех.

Спустился турок. В руке он держал обещанный мешочек с деньгами. Самыми большими деньгами, которые Грабалу доводилось видеть вживую.

- Помните об уговоре, - сказал чародей.

- Я должен забрать кое-какие вещи из дома.

Турок поколебался. Было видно, что ему не хочется отпускать Грабала на Градчаны, но замечание посыльного казалось логичным и справедливым.

- Хорошо. Но не глупите.

Непроглядная темень шла за Грабалом по пятам и настигла беглеца возле самого дома. У двери снова ошивались нежданные гости - на этот раз двое вооруженных мечами молодцев. Стражники-немцы, состоявшие в подчинении у хозяев Града, опасные, но предсказуемые - они, как и Глиняный Селим, ждали именно Грабала. Скрываться смысла не было. Посыльный вышел на свет.

- Грабал? - спросил один из бойцов, громадного роста парень с вислыми усами и налитыми кровью глазами.

- Он самый, - устало пробормотал посыльный, уже зная, что последует за ответом.

- Господин Ланг требует вас к себе.

Путь от дома до замковой стены охромевший Грабал преодолевал за четверть часа, но стражники с самого начала задали быстрый темп ходьбы, и ему пришлось чуть ли не скакать за ними на одной ноге. По путь солдаты переговаривались на немецком, без стеснения издеваясь над увечьем задержанного чеха. Конечно, можно бы было ответить что-нибудь очень злое, но кто ж знает, что у стражников на уме? Вряд ли Ланг станет ругать их за пару оплеух языкастому посыльному.

Они добрались до улицы, одна сторона которой шла вдоль стены. Оставалось не более пяти минут ходьбы, но тут откуда-то послышался тихий свист. Стражники остановились - Грабал отдал должное их бдительности - но предугадать того, что случилось дальше, они не смогли. Да и кто бы мог вообразить, что опасность придет сверху - с неба цвета чернил!

Тень обрушилась на солдат, как молот на кузнечную заготовку. Один из стражников оказался смят сразу; Грабал разглядел, как тяжесть чудовища вминает его в землю. Брякнула о камни стальная кираса, что-то хрустнуло, и все стихло. Затем второй солдат потянул из ножен меч.

Глиняный Селим присел на четвереньки, положив длинные пальцы на спину убитого стражника. В свете фонарей, свисавших с стены, посыльный рассмотрел чудовище. Больше всего он походил на страхолюдного шута, которого Грабал как-то раз видел в Замке. Уродца привез старший сын императора Рудольфа, но его безобразие очень быстро стало раздражать государя, и принц без особой жалости избавился от игрушки. В фигуре Селима угадывались те же обманчивая неловкость и бессознательная грубость. Красноватая кожа действительно напоминала засохшую глину. Грудная клетка вогнулась, образуя на спине большой горб. Живот впалый, как у осы. Непропорционально длинные руки заканчивались тонкими пальцами; на месте плечей и локтей руки как будто обрывались, их части связывала толстая проволока. Существо склонилось к жертве, потом обратило взор на Грабала, и тот закричал от ужаса.

Да, тварь была глиняной в самом прямом смысле слова. Над головой турок, похоже, работал кое-как или еще не завершил труда. Кирпичного цвета плоть застыла в маске испуга. Пустота внутри грубо намеченных широкими движениями пальцев глазниц. На месте носа и рта - трещина, рассекавшая лицо от подбородка до лба поперек, как жвала хищного насекомого. Увидев Грабала, чудовище раскрыло пасть, став окончательно похожим на гигантскую саранчу или осу. Из горла Глиняного Селима, как из сломанной флейты, вырвался сиплый свист.

Грабал побежал, слыша, как за спиной звякнул обо что-то твердое клинок, потом коротко взвизгнул немец, и все оборвалось. Второй прыжок чудовища был не менее впечатляющим. Оно в мгновение ока достигло посыльного. Лапа Селима схватилась за плечо. Ухитрившись выхватить нож, Грабал ударил его по пальцам, но лезвие только скрипнуло по проволоке, скреплявшей глиняные фаланги. Левая рука чудовища сомкнулась на кисти посыльного, заставив его выронить оружие. Селим наклонился к лицу Грабала, черные провалы остановились на уровне глаз посыльного.

- Иисус-Мария! - прошептал Грабал. Крика не вышло, да кого звать на помощь, если против тебя - сам дьявол.

Глиняный Селим чуть качнул головой, потом трещина на его лице разошлась, обнажив темную утробу и тонкие острые гвозди, заменявшие твари зубы. Пасть становилась все шире и шире, а Грабал смотрел в нее, и смерть, которую он там видел, завораживала, манила, ждала.

Четвертый день

Филипп Ланг любил роскошные одежды и вкусную еду, красивых женщин и пьянящее вино и хотел, чтобы окружающие считали, что дальше всего этого интересы императорского фаворита не распространяются. Работу над образом недалекого суеверного взяточника Ланг вел долго и усердно, а люди, подобные Франте Грабалу, были в этой работе бесценны. Когда Грабал не явился на доклад, камердинер вначале рассвирепел, а потом, узнав о найденных на Градчанах трупах стражников, впал в отчаяние. Вдруг посыльного поймали и пытают? Что если он расскажет врагам, кто настолько яро интересуется смертью Браге? Тогда в Ланге заподозрят врага, а сам он никогда не узнает, с какой стороны ожидать удара.

Он прождал до вечера и послал за вторым человеком в Праге, которому доверял. Мартин не славился сдержанностью, как Франта, но обладал куда большими познаниями в науке убийства, кроме того, был немцем, что выгодно выделяло его на фоне пражских авантюристов. К чехам Ланг всегда относился с опаской.

Ужиная вместе с Рудольфом и его младшим братом Матиасом, Ланг сидел на мягком стуле, как на гвоздях. К счастью, император не обращал на камердинера внимания. Матиас нечасто гостил в Праге, с каждым визитом вел себя все странней, и, будучи рядом с братом, Рудольф посвящал все время ему. Глядя на костистое лицо, на крючковатый габсбургский нос, на клинообразную бородку, в которой запуталась капуста, Ланг спрашивал себя, что именно в Матиасе навевает такую тревогу, но ответа не находил. Слово Рудольфа, отославшее камердинера прочь, стало благословением.

Ланг вышел к собору святого Вита, где назначил встречу Мартину, но убийцы в условленном месте не было. Вместо него там стоял турок из свиты Матиаса. Турка этого взяли в плен в одной из пограничных стычек, и пражские дознаватели неплохо с ним повеселились до того, как брат императора обратил на него внимание и приказал освободить. За прошедший с того момента год осман явно осмелел.

- Господин Ланг.

- Огюз, - чужеземное имя будто бы царапнуло язык.

- Можете звать меня Яном, это имя дали при крещении.

- Огюз, - повторил Ланг. - Что вам здесь нужно?

- Удивительно, сколь многие достойные мужи задают в последние дни этот вопрос, - турок отсоединился от стены собора и жестом предложил камердинеру пройтись. Ланг покачал головой.

- Я требую объяснений.

- Правда? - поднял бровь Огюз. - Я далек от понимания, что же такого натворил.

- Где Мартин?

- Ах, его звали так. Довольно грубый молодой человек. Думаю, его вам не будет недоставать, в отличие от Франтишека Грабала. Он оказался приятным человеком, если хотите знать мое мнение.

Ланг сжал кулаки.

- Не злитесь, - сказал турок. - И не переживайте. Вам пока ничего не грозит. Мы оставим все, как есть, до назначенного звездами часа, но он придет быстрее, чем кажется. Постарайтесь найти себя в чем-то другом, господин Ланг.

- Я не понимаю.

- И это именно то, к чему мы стремились. Неведение - это благо, великое благо. Если не верите, я готов доказать.

- Да что вы, ад вас побери, хотите от меня? - взорвался Ланг. - Что за доказательства? Что вы сделали с моими людьми?

- На все эти вопросы есть один ответ, - мягко сказал Огюз. - Посмотрите на собор. Он прямо над нами. Только учтите мои слова о неведении, хорошо? Ибо увидев его, вы потеряете покой, господин Ланг.

Он пошел прочь.

- Всего вам хорошего. Выбор за вами.

Ланг поднял голову и медленно повернулся лицом к собору святого Вита. Существо сидело на одном из многочисленных шпилей, украшавших собор - черный силуэт на фоне темно-синего неба. Перехватив взгляд Ланга, оно ловко перескочило на соседний шпиль, оттуда на крышу и исчезло за стеной, оставив тело Мартина висеть на соборе.

Глиняный Селим по крышам добежал до крепостной стены, легко спустился в сторону Оленьего рва, незамеченным добежал до реки, перебрался в Старе-Место, укутал плечи в рванину, сделавшись неотличимым от бродяг, и пошаркал по направлению к Тынскому собору. Прибыв на место раньше хозяина, он занял место напротив ратуши, где сидел каждый день, наблюдая за нищими и выбирая новую жертву. Хозяин поощрял охоту. Практика, говорил он, рисуя на теле Селима новые письмена или замазывая сколы и трещины, - единственный путь к совершенству.

В поздний час добыча пряталась по домам, поэтому Селиму не оставалось ничего, кроме ожидания. Он видел, как хозяин заходит в собор, чтобы попросить у бога прощения за очередной день и заслужить спасение. Иногда Селиму тоже хотелось поговорить с богом, и он чувствовал обиду за то, что его не пускали в храмы.

- Пойдем, - бросил прошедший мимо хозяин.

Они направились в сторону дома - каждый своим путем. Как обычно, Селим добрался первым. Из подвала больше не слышались крики, и новых людей в доме не было. Селим спустился по лестнице. Вчерашняя добыча лежала на соломенной подстилке, обмотанная бинтами и источающая страх. Отчего-то хозяин разозлился, когда увидел, кого притащил Селим. Он приказал отпустить его, натаскать соломы для ложа, сторожить, пока наверху еще шел прием гостей, а потом даже принялся лечить. Селим знал, что это все бесполезно. Его когти пробили живот жертвы насквозь, а челюсти разгрызли плечо, сломав все кости и вскрыв все трубочки, по которым у людей течет кровь. Однажды глиняное существо видело, как кошка принесла к порогу дома пойманную крысу. Оно поступило так же. За что его ругают?

Увидев Селима, добыча заметалась и начала сдирать бинты, поэтому пришлось скрыться с ее глаз. Дождавшись хозяина, Селим проводил его до лестницы, а сам встал наверху и принялся слушать.

- Он сказал о демоне заката, - произнес Грабал. Говорить было больно. - Расскажите уже, за что вы навели порчу на Браге. Теперь ведь... можно?

Астролог помедлил, затем неуверенно кивнул.

- Мне очень жаль. Глиняный Селим знал, что вы не должны дойти до замка, а он чрезвычайно исполнителен. Что же до Браге, то звезды поведали ему слишком многое. Про моего господина, про то, что он должен стать следующим императором путем переворота. Беда Браге в том, что я обнаружил то же самое.

- Вы убили его из-за предсказания. Но разве судьбу можно обмануть?

- Не обмануть. Звезды не утверждают, звезды подсказывают, - ответил турок. - И неужели не во власти Рудольфа уничтожить младшего брата из страха потерять престол?

Грабал замолчал. Говорить больше было не о чем. Он погиб из-за нелепой случайности, страхов монарших особ и туманных пророчеств немых светил.

- Вы упомянули демона заката, - нарушил тишину турок.

- Он был в инструментах Браге.

Колдун покачал головой.

- Он в каждом из нас, пан Грабал. Я открою вам тайну: мой господин приказал мне не вредить Рудольфу. Оставить все, как есть. Переворот может случиться через много лет. Убрав Браге, я всего лишь обезопасил господина, не позволил Рудольфу узнать, что сказали звезды. Я был милосерден. Банальный яд, быстрый и надежный, подлитый в бокал не моей рукой. Достаточно было лишь пригласить на встречу амбициозного молодого астронома, нашептать ему пару интересных идей - и результат не заставил себя ждать.

Грабал скрипнул зубами.

- Инструменты же, поймите меня правильно, - всего лишь путь соприкосновения, - сказал астролог. - Можно долго философствовать над тем, чей именно демон сидит в них. Это мог быть предвестник смерти Браге или ваш собственный демон, ведь именно вас они в конечном счете и привели к гибели.

Больше всего на свете Грабалу захотелось отвернуться, чтобы обезображенное лицо турка не стало последним, что он увидит перед смертью, и отойти в лучший мир из этого, полного несправедливости. Он даже знал, какими будут следующие слова астролога. Решение оказалось разочаровывающе простым. Быстрый яд и инструменты. Соприкосновение. Молодой астроном. Турок печально улыбнулся.

- Так вот почему Кеплер привел меня сюда?

- Мы не желали вам зла, - повторил турок. - Иоганн попросил не причинять вам зла. Отчего-то вы показались ему симпатичным человеком.

- Зачем ему скрывать правду от государя?

- Я вижу в нем потенциал, а значит, видит и мой господин. При императоре Матиасе звезда Иоганна Кеплера засияет ярче, чем при Рудольфе.

Все было сказано. На умирающего волной накатили усталость и боль.

- Сколько мне осталось?

- Не буду врать. Немного. Посидеть с вами, пан Грабал?

Посыльному хотелось послать турка куда подальше, но, представив рогатую фигуру, сотканную из дыма и крови, демона заката, пришедшего за намеченной душой, он испытал страх. Самый короткий язык Праги шевельнулся в самый последний раз.

- Прошу вас, - и замолчал навсегда.