День, который...

1994 год.

Люди спешили по своим делам в тени многоэтажек: лето выдалось жарким. На шершавом асфальте, пёстром от притопленного в битуме разноцветного гравия, лежали клубки свалявшегося тополиного пуха. Ободранные бордюрные камни укрывали сверху листья травы, проросшей по краю тротуара в полоске слежавшейся дорожной пыли. Город был готов расплавиться от жары, не спасал даже ветерок от проносящихся по проезжей части машин. На улицу Авиаторов с проспекта Свободы свернул синий троллейбус. Однако загорелые вспотевшие люди, караулившие его, не спешили выходить из тени от ближайшего универмага на остановку под палящее солнце — ждали, пока троллейбус подъедет к пустой посадочной площадке. Наконец тот заехал в дорожный карман и, остановившись, открыл двери. Из металлического нутра хлынул поток пассажиров — они спешили в спасительную тень, вытирая пот с лиц. Женщины нет-нет да поправляли помявшиеся мокрые платья, кто-то из мужчин закатывал рукава рубах, три девчонки-семиклассницы побежали искать магазин с газировкой, а двое парней-старшеклассников вообще сняли майки на ходу и пошли по тротуару с голыми торсами. Для этих людей душная поездка закончилась. Машущая на себя импровизированным газетным опахалом кондукторша окинула новых пассажиров взглядом, полным сожаления — никто не был готов садиться на раскалённый дерматин, все предпочли стоять в проходе. Открытые форточки внушали оптимизм, но только кондукторша с катушкой билетов в руке и сумкой мелочи на поясе знала, что сквозняк будет пламенным.

Жара не была помехой для радости маленького Максима. Он бойко шагал по тротуару, чеканя сандаликами подобие армейского шага. В пекле окружавшей его выдуманной пустыни мир могли спасти только два героя. Первым был, естественно, он, а вторым — его друг Яшка, громко хлопающий об асфальт подошвами своих сандалий. Двое храбрецов выглядели так, как подобало, по их мнению, бесстрашным защитникам угнетённых: одинаковые синие шорты и белые рубашки-безрукавки. Разве что узор на рубахах отличался: у Максима — клетка, а у Яши — волны, но в целом «униформа» была вполне торжественной. Стриженую голову Максимки покрывала зелёная кепка, которая сейчас представлялась ему офицерской фуражкой. Его товарищ головного убора не имел, но это не мешало Яше подносить ладошку к своей темноволосой голове, когда Максим нараспев командовал: «Сми-и-и-ирна!». Ребятам было весело. Сегодня они снова стали одного возраста, теперь обоим по шесть лет. А ещё они идут в кафе! Но поскольку в шесть лет нельзя уходить далеко от дома, даже храбрым воинам приключенческого освободительного корпуса, Максим то и дело сбавлял шаг, отзываясь на доносящиеся со спины просьбы не бежать так быстро.

За детьми шла симпатичная женщина средних лет в жёлтом летнем платье и кремовых босоножках. Её светлые волосы были заплетены в косу, на руке болталась небольшая сумочка. Она раз за разом промокала платком пот с лица, периодически выступавший на её загорелой коже. Пройдя вдоль улицы сотню метров, женщина крикнула сыну:

— Максим, не пропусти кафе! Налево!

Мальчишки, уже давно сменившие подобие строевого шага на бег, друг за другом залетели в открытую дверь. Простая однотонная вывеска, закреплённая над ней, гласила: «Кафе "Нежность"». Заведение было рассчитано на досуг детей из семей рабочих. Интеллигенция сюда не ходила, а члены партийного аппарата и вовсе могли не слышать о подобном месте. В зале стояло несколько круглых столиков с деревянными табуретами под ними. Стены украшали снимки облаков, животных, красивые берега морей, заснятые в солнечную погоду и прочие работы какого-то союзного фотографа.

Из-за большого кассового аппарата то и дело выглядывала полная женщина с тёмно-русыми волосами, выбивающимися отдельными прядями из-под бело-синего колпака — отличительной черты работника общепита. Её потные крупные руки были в крапинку из-за множества родинок, а своими мясистыми пальцами она то и дело смахивала капли, стекавшие из-под колпака по круглому лицу. Слева от неё возвышался небольшой холодильник с несколькими полками, сплошь забитыми эклерами и одинаковыми кусками тортов. Справа от продавщицы располагалась витрина с выпечкой: крендельки, пышки, пирожки и беляши лежали на белых тарелочках, рядом с каждой такой тарелочкой — ценник. Бумага, на которой виднелись выведенные от руки цифры, успела выцвести за четыре года, примерно тогда цены меняли в последний раз.

По коричневой плитке зашлёпали сандалики, и скучавшая продавщица улыбнулась вошедшим детям:

— Ой-ой! Какие богатыри к нам пожаловали!

Максим и Яшка ещё больше засияли от похвалы и сразу же прильнули к холодильнику с пирожными и тортами. Яша ткнул пальцем в горку эклеров.

— Спорим, я сейчас десять таких могу съесть!

Максимка решил не отставать от друга:

— А я смогу двадцать, и бутылкой лимонада запью!

Продавщица засмеялась и обратилась к Максу:

— Максим, а где мама?

Тот не успел ответить, как в кафе как раз вошла его мать, утомлённая летним солнцем. Продавщица тут же всплеснула руками:

— Лидочка, красавица моя, наконец-то! Как давно ты ко мне не заходила!

Улыбнувшись, мама Максима подошла к кассе приобнять старую знакомую.

— Здравствуйте, Тамара Павловна! Не могла, всё какие-то заботы домашние были.

— Заботы у неё, заботы! Не братиком ли Максу вы там с Федей озабочены? А? — хитро посмотрела на гостью продавщица.

— Да что вы! — Красные щёки Лиды стали ещё ярче. — Из-за переезда много дел появилось, и всё по мелочи: там, сям.

— Ну, хорошо, что нашли время заглянуть/Ну-ну, спасибо, что не забываете. А что это на тебе за платье? Как с обложки «Бурды»! Не помню такого у тебя, — Тамара Павловна осмотрела подругу с головы до пят.

Лида потупила взгляд и кокетливо заправила прядь волос за ухо, довольная, что её наряд оценили по достоинству. Продавщица продолжила:

— Ой, ну ты прям звезда, звезда! А как Федя-то? Повысили его?

Улыбка Лиды немного померкла, но она старалась не показывать эмоций:

— Да пока нет, но скоро! Скоро будет!

Довольная встречей Тамара Павловна переключила своё внимание на мальчишек, окончательно заляпавших стекла витрин своими ладошками:

— Ну, красавцы-молодцы, кому сегодня шесть лет исполняется?

Максим отвлёкся от эклеров и, посмотрев на пожилую продавщицу, немного стесняясь, ответил:

— Мне-е-е.

Обе женщины засмеялись от умиления. Затем мама Максима достала кошелёк:

— Максим, Яша, говорите, что вам взять?

Максимка выдал давно мучавший его вопрос:

— А можно мне два эклера?

Лида, улыбаясь, ответила:

— Конечно можно, котик. Сегодня всё можно.

Максим бойко начал называть понравившиеся ему пирожные. Яша, сообразив, что сегодня в самом деле можно совсем всё, сразу показал пальцем на кусочек «Наполеона», как только тётя Лида повторила вопрос, что он хочет. Когда мальчишки побежали за стол, мама Максима аккуратно достала из сумочки маленькие кондитерские свечи и протянула их Тамаре Павловне, затем тихо проговорила:

— Вот, еле нашла зелёные. Сделаете, как договаривались?

Продавщица кивнула ей в ответ.

— Конечно, милая! У меня всё готово!

И вот наконец настал сладкий момент — мама Максима поставила на стол поднос с выпечкой и пирожными. Чего на нём только не было: и пирог с картошкой, и ватрушка, и слойки с ягодами, и пирожки с капустой. В двух гранёных стаканах был грушевый лимонад, ещё в двух — компот из сухофруктов. Максимка даже не знал, с чего начать. Яшка уже тоже весь извертелся. Ёрзая на стуле, он посматривал то на товарища, то на угощения, и не мог позволить себе начать есть, пока друг не попробует — всё-таки это был день рождения Макса, а не его. Лида выставила себе с подноса гранёный стакан с чаем и, поцеловав сына в щёку, произнесла долгожданное:

— Солнышко, с днём рождения! Угощайся!

Второй раз говорить было необязательно: мальчишки с ходу налетели на пирожки и лимонад, не сводя при этом глаз со сладких, прохладных, рифлёных эклеров. После того как дети покончили с первыми вкусностями, Лида немного сдвинула поднос к краю стола. Максимка посмотрел на маму удивлённо, но тут из-за спины раздался голос Тамары Павловны:

— Максим! Ты теперь стал таким большим! — Она несла маленький бисквитный торт, покрытый белой глазурью. В центре находилась заботливо выведенная зелёным кремом цифра шесть, шесть зелёных свечей горели по краям. — Сейчас прям загадывай желание и дуй!

Продавщица аккуратно поставила тортик напротив именинника и добавила:

— Давай, Максик, и оно обязательно сбудется!

Виновник торжества немного смутился, но счастья не скрывал. Он смотрел на выложенную шестёрку и думал о рыцарских подвигах в других галактиках, которые сможет совершить только он. Яшка всё это время заворожённо смотрел на маленькие огоньки: у него даже торта в жизни ещё никогда не было. Определившись с желанием, Максим набрал в рот воздух и произнёс про себя: «Я хочу быть храбрым и спасти мир!»

«Вуууух!» — мальчишка разом задул пять свечей, а затем и шестую. Мама и тётя Тамара захлопали в ладоши.

— С днём рождения!

— С днём рождения, сынок!

Максим и Яшка снова принялись уплетать сладости. Они шутили и что-то показывали друг другу, корча рожицы. Лида улыбалась, смотря на радостное лицо сына, и иногда делала маленький глоток чай из своего стакана. И тут произошло неожиданное.

— Федя?

Тамара Павловна никак не ожидала увидеть на пороге кафе мужа Лиды. Точнее, её удивил облик, в котором Федя решил явиться в общественное место. Он был одет в калоши на босу ногу, чёрные брюки и криво застёгнутую клетчатую рубаху с короткими рукавами. Некоторые пуговицы на рубахе отсутствовали, верхняя оказалась просунута не в ту дырку, что придавало мужчине смешной и неказистый вид. От Лидиного мужа разило алкоголем. Его красные мутные глаза немного слезились и из-за этого блестели, как стекло. Грязные волосы сверху стояли дыбом, а по бокам свисали патлами.

— Здрасьте, — вот и всё, что смог Федя выдавить из себя и тут же направился к единственному занятому столику.

Лида вскочила со стула.

— Зачем ты сюда пришёл?! Иди домой, проспись!

Муж отмахнулся.

— Чё я, зэк, что ли, сидеть дома? Я хочу — я пришёл! — Виляя, нетвёрдой походкой, он добрёл до ближайшего стула за соседним от детей столом, и присел. — Это мой сын! У него день рождения! Я пришёл к нему! Ты моя жена! Я пришёл к тебе! К вам! Все вместе на дне рожденья! Чё те не нравится-то?

Лида выглядела испуганной и расстроенной, но ещё таила надежду убедить мужа не портить праздник сына:

— Федя, ты пьян! Зачем ты сюда пришёл?

Максимка и Яшка, вжавшиеся в свои стулья, за всё это время не издали ни звука. Им уже было не до угощений — им было страшно и неуютно. Максим думал, что приговоривший за обедом отец просто поспит, а вечером они все втроём — он сам, мама и папа — пойдут гулять по городу. Но Макс не предполагал, что всё повернётся вот так. И что папа будет странный и даже немного злой.

Из-за прилавка донёсся голос Тамары Павловны:

— Фёдор, послушай! Сыну сейчас такое не нужно! Ты зачем такой пришёл? Ты посмотри, посмотри — дети как съёжились! Ты что их пугаешь?

Мужчина удивлённо протянул в ответ:

— Я пуга-а-а-аю? Это й… я пугаю? — Он медленно развернул покачивающуюся голову в сторону мальчишек и, подавшись немного вперёд, спросил: — Я страшный?

Яшка оцепенел, ему приходилось смотреть на ужасного дядю вполоборота, по телу у него бегали мурашки, а к горлу подбирался комок. Максим смотрел на отца мокрыми глазами. Он очень тихо выдавил из себя:

— Угу.

— Что-о-о-о? — Федя продолжал смотреть на детей исподлобья остекленевшими глазами. — Сынок, я же твой папка! — Он улыбнулся. — Что ты меня-то боишься? Я тебя в трудную минуту не…не оставлю. Не как все эти мрази вокруг! Вся эта кабинетная шелу… шелупонь!

Мама Максима топнула ногой.

— Федя! Прекрати! Что ты к детям пристал? У твоего сына день рождения, а ты его до слёз довёл! — Лицо женщины стало быстро наливаться краской, она уже почти кричала.

Муж перевёл пропитый взгляд на неё.

— Не затыкай мне рот! Я его жизни учу! Чтоб знал, как с ним обойтись могут! На улицу вышвырнуть… после всех заслуг!

Из-за прилавка вновь закричала Тамара Павловна:

— Да ты что делаешь-то? Федя, если сейчас не успокоишься или не уйдёшь, я вызову милицию!

Лида воскликнула дрожащим голосом:

— Не надо милицию!

Федя шлёпнул ладонью себя по коленке.

— Правильно, давай так! Зачем этой стране теперь техники? Такие, как я, зачем? У нас ведь перестройка — всех уволить и по тюрьмам! Всех, кто может думать!

По щекам Максима текли слёзы, его маленькое детское сердце стремительно наполнялось обидой и отчаянием. Яшка хлюпал носом, но пытался делать это как можно тише: боялся, что накричат и на него.

— Фе-дя… — Имя мужа далось Лиде с трудом. Последний звук вылетел из её груди со свистом, воем. Женщина опёрлась рукой на стол перед собой. Её ноги едва заметно затряслись. Лида закрыла глаза, её веки задёргались.

Разгорячённый алкоголем Федя лишь рявкнул:

— Что? Что тебе?!

Лида упала на пол и забилась в судорогах. Яшка закричал от испуга. Продавщица истошно завопила:

— Лидочка!

Федя несколько мгновений осоловело смотрел на бившуюся в припадке жену, а затем бросился к ней. Максим видел сквозь слёзы, как его пьяный, взлохмаченный отец пытается одной рукой перевернуть маму на бок, а другой — лезет ей пальцами в рот, чтобы достать язык. Во всяком случае, он кричал что-то такое в ответ Тамаре Павловне, когда та подбежала к нему. Продавщица тараторила, что скорая уже едет, пыталась удержать на полу дергавшиеся ноги Лидии. Яшка рыдал от страха, продолжая держаться за скатерть — схватился за неё, когда увидел, как у тёти Лиды изо рта пошла пена. Спустя пару мгновений мама Максима замерла, обмякла. Тамара Павловна вскочила и выбежала на улицу с криком:

— Скорая, скорая, быстрее! Люди, помогите!

Федя всё ещё пытался что-то достать у жены изо рта, но у него ничего не получалось — его качало из стороны в сторону. У Максима пропал голос из-за комка в горле, но он всё же прошептал сквозь плач:

— Ма-а-мочка-а!