День лжеца

…в последний момент, когда тебе никто не поверит…

Сплин, «Пой мне еще»

Дети — цветы жизни!

Кто бы спорил? Вот только ранним утром хочется этот букет подарить бабушке, жене, няньке и дальше по инстанциям. Жены только у Виктора не имелось, да и мать, к счастью, осталась в настоящем мире, куда Вик почти два месяца пытался вернуться, ведомый трехрогой собакой к неведомым Вратам. По дороге-то они и подобрали Манюню — девочку лет пяти, то есть цветник-то общественный, и заботиться об этой клумбе приходилось всем по очереди, хотя в основном этим занималась Настя. Настя Виктору нравилась. Нет, не как женщина — как человек. Она была полной, зато доброй и рассудительной, а еще неплохо разбиралась в медицине — для командных нужд хватало. Настя ни за что бы не позволила Манюне перебудить лагерь с утра пораньше, когда на ночевку встали хорошо за полночь. Но девочка хохотала аж до визга, и Виктор решился встать и проверить в чем дело.

Солнце едва-едва поднялось над горизонтом, и было еще прохладно. В этом мире всегда было прохладно, словно бесконечная весна. Только потому весна, что ворохов разноцветных листьев не нашлось ни в одном городе, где проезжала их группа, хотя деревья имелись. А еще дни как один бесконечно долгие и солнечные — на выцветшем небе ни облачка, ни перышка, ни намека. В общем, погодка — самое то для долгих путешествий. Уж в чем-чем, в этом Виктор разбирался, даром, что ли, за последние три года работы чуть ли не всю страну успел исколесить. Командировки… Странно, но они сейчас уже не бесили, в отличие от разбудившего детского смеха.

Манюня стояла возле тлеющего ночного костра и, держась за животик одной рукой, другой указывала на Игоря. Студент в свою очередь смотрел на нее с удивлением и… смущением? Как будто его на глупости какой подловили. Это чего получается? Малявка его за чем-то застукала и потому ржет, как потерпевшая? Лизке, что ли, в любви признался? Виктор посмотрел по сторонам, но девушки с мечом нигде не увидел, хотя именно она оставалась ночью на дежурстве. Занятненько… И главное, подтверждает теорию необъяснимого Машкиного смеха. Вик перехватил взгляд Игоря, тот, отвечая на немой вопрос, лишь пожал плечами. Зато Манюня, завидев новую жертву для насмешек, подбежала к Виктору, глубоко вздохнула и, ткнув пальцем в сторону его ног, закричала:

— Дядя Витя! У вас! У вас шнурки развязались!

Он машинально посмотрел вниз на свои босые ноги — лень было обуваться, когда думал прикрикнуть на товарищей, чтобы вели себя тише, а потом вернуться досыпать.

— Вот блин…

А Манюня снова расхохоталась, довольная своей маленькой победой. Интересно, какой гад надоумил ребенка, что сегодня первое апреля? Кто научил этим древним шуткам? Ага, древние-то древние, но ведь попался же!.. Он снова столкнулся взглядом с Игорем и в свою очередь пожал плечами, развернулся и пошел одеваться-обуваться. Судя по тому, что из палаток и второй машины вылезали разбуженные, этот день будет долгим. Очень.

Девочке хватило полчаса, чтобы обсмеять только проснувшихся, а потому плохо соображающих взрослых — Игорь оказался первым. Они недоуменно переглядывались, раздраженно сверлили друг друга взглядами в поисках зачинщика, недовольно хмурились, поняв, что здесь собрались лишь жертвы. Вскоре Манюня и сама призналась, что про веселый праздник ей рассказала Лиза. Девочка проснулась с рассветом, долго ворочалась и уже собиралась разбудить тетю Настю, когда нашла под подушкой письмо и вспомнила наказ Лизы, что девушка таким образом подаст знак для празднования Дня Дурака.

— То есть, она тебя давно на это дело надоумила? — зачем-то констатировал Виктор, и Манюня важно кивнула в ответ. — А сама Лиза куда делась?

— Ушла!

— Ну, конечно! — воскликнул Стас. — Если бы я был автором этой великолепной идеи, тоже свалил куда-подальше, чтобы выспаться после ночного дежурства. Подумаешь, из-за этого до ее возвращения уехать мы не сможем! Зато какой шанс насладиться еще одним днем в этом дерьмовом мире!

У Стаса с Лизой с первой встречи не заладилось. Она его спасла, он ее чуть не убил, и все как один думали, что Лиза в Стаса влюблена, из-за чего Стаса ненавидел Игорь, влюбленный в Лизу. За этим милым, в принципе, дурдомом было весело наблюдать, даже сейчас, когда Игорь не смог проигнорировать тираду Стаса.

— Нашел проблему. Вернется к полудню и поедем. А так хоть нормально позавтракаем и обед приготовим.

— Хорошая идея, — неожиданно поддержала его Ольга и посмотрела на Артема, ее парня.

— Да, — поддакнул тот, — кофе бы не помешал сейчас.

— Серьезно?! — не собирался сдаваться Стас, но говорил больше для Ольги, чем для остальных.

— Серьезно, — подтвердила девушка. — У тебя же в кармане нет карты местности с отметкой крестиком пункта В. «В» — значит «Врата». Ну так? Нет, да? Тогда куда ты собрался переться без проводника? Шарика я что-то нигде не вижу!

«Не видишь, потому что не смотрела» — раздалось у всех в головах, а потом сквозь расступившуюся толпу к Манюне прошел Шарик собственной персоной.

Шарик был немецкой овчаркой, особенно если не обращать на три рога у него на голове. А еще он умел передавать другим свои мысли, совсем как сейчас. Он обещал вернуть их домой, для чего они и путешествовали к неким Вратам.

«У тебя что-то в кармане, что ты должна отдать взрослым, верно?» — спросил пес девочку.

Манюня хлопнула себя по лбу и полезла в карманы куртки, потом — джинсов.

«Во внутреннем» — подсказал Шарик.

Он выглядел уставшим и возбужденным одновременно: глаза блестели, язык вывалился из пасти, как в жару, дыхание было влажным и тяжелым. Пес дождался, когда Настя поможет девочке расстегнуть курточку, и с жадностью посмотрел на извлеченный на свет сложенный треугольником лист.

«Читай!»

Уговаривать Настю не пришлось. Она быстро пробежалась глазами по бумаге, а потом ровным голосом начала озвучивать послание Лизы:

«Мы так много спорили о том, что же это за место. Почему мы сюда попали? Как? Отчего здесь вечно одно и то же время года — никакое? Почему он так похож и одновременно непохож на наш родной мир? Почему цвета как на старой фотографии — выцветшие? Откуда взялись твари, что нападали на нас при появлении и никогда после? И правда ли существо, принявшее облик немецкой овчарки, ведет нас домой? Мы действительно хотим туда вернуться?

Сколько вопросов! Но никто из нас не назвал самого главного, даже я, хотя часто об этом думала. Сейчас, когда знаю ответ, пришло время спросить вас. Кто знает, может, кто-то еще сумеет найти на него правильный ответ. И это, скорее всего неправильно, но все-таки…

Все-таки кто мы?

Да, спросите себя об этом.

Страшный вопрос, как ни крути. Страшный в любом из миров, а уж в этом, похожим на филиал чистилища, особенно. А вот ответ, к которому я пришла, слишком банальный, но ведь… истина часто банальна, разве нет?

Мы — боль. Не болезнь, а именно боль. Такая, от которой не спасет ни один доктор, ни одна таблетка, сколько бы опиатов в нее не впихнули. Такая, какую не вытерпеть… Вот нас и ампутировали, выдрали с корнем, с волокнами нервных окончаний, с мясом. Так лучше заживет — по чистому, без гнильцы. Останется пустота, но лучше она, чем гниющие и ноющие мы. Лучше же?

Нет. Не для всех. Не для моего оригинала — она лучше умрет, чем позволит себе стать пустой.

Что лучше для ваших, решайте с ними. Тут не бывает однозначных ответов, никогда не бывает.

На этом все. Меч оставляю Стасу, все равно он теперь бесполезен.

Прощайте навсегда и удачи вам всем.

Лиза,

1 апреля, ночь»

— Прелесть какая! — не преминул выдавить ядовитое Стас, кажется, слова о бесполезности парень принял на свой счет. — Ушла она навсегда, а нас с первым апреля. Это уже не День Дурака. Это День Лжеца какой-то! Лгуньи!

Никто ему не ответил, озадаченные письмом Лизы. Что-то в нем заставило их задуматься, усомниться в верности решения путешествовать к Вратам, про которые никто, кроме Шарика, никогда не слышал. Сам пес-телепат стоял, оскалив пасть, щурился на взобравшееся на небосвод солнце, тихонько порыкивал, совсем без угрозы. Он смеялся.

Меч Стас все-таки забрал. Повыпендривался немного, потом понял, что всем плевать, и забрал. Виктор сидел в машине и сквозь распахнутую дверь не без интереса наблюдал, как Стас рассматривает прощальный подарок Лизы. Пользоваться им, в отличие от гитары, он совсем не умел. Дело было даже не в том, что парень держал двуручник одной рукой — Лиза тоже одной обходилась, но у нее меч оказывался продолжением, у него же… Машет, как ребенок только что подобранной палкой, для полного счастья лишь крапивы в соперники не хватает!

Заметив, что за ним наблюдают, Стас сделал еще пару рубящих взмахов, скривился от боли, бросил «железяку» на землю и принялся на показ растирать плечо. Нет, конечно же, он мог и правда потянуть мышцы с непривычки, но как же ярко заиграл комментарий Лизы про бесполезность. Наверное, такое можно сказать про каждого, кто берется за не свое дело и с нахрапа пытается показаться профи. Кажется, Стас и сам это понял, потому взял привычную гитару и принялся бренчать что-то бессмысленно-мелодичное.

Меч остался лежать на земле, больше никто из их маленькой компании не решился его поднять, даже Игорь, привязавшийся к его бывшей хозяйке. Ольга играла с Машей. Настя мыла за всеми посуду. Артем уехал в стоявшую неподалеку деревушку пополнять запасы — Шарик сказал, что там сейчас безопасно, и его сопровождение не понадобится. Пес растянулся рядом с дотлевающим костром и смотрел куда-то вдаль, словно ждал, что Лиза с минуты на минуту покажется на горизонте, посвежевшая и отдохнувшая от ночного дежурства. И пока Виктор смотрел на эту тихую картину обыденности: на играющего Стаса, на задумавшегося Шарика, на пылящийся меч, ему вдруг подумалось — что если Лиза и впрямь ушла? Ушла и никогда не вернется, сколько не жди.

Чушь какая-то! Лиза с самой первой их встречи так органично смотрелась в этом безумном мире, так много о нем знала, словно здесь и родилась, словно и не было для нее никакого другого дома. Ну куда такой возвращаться? К кому? Вик даже головой помотал, насколько был уверен в своих выводах, а потом вдруг вспомнил все разом: и мыльные пузыри, и дорогу через мост, и самую первую их встречу, когда не было еще никакой группы, лишь он один, да еще странная девчонка, что его спасла.

Виктор очнулся в этом мире два месяца тому назад, когда вокруг царила то ли ранняя весна, то ли поздняя осень. Вдоль обочин бесконечного шоссе лежал мокрый снег, непривычно чистый — ни единого черного развода от пыли и сажи от проезжающих мимо машин. Впрочем, никаких машин здесь не было, только авто Вика, да и то не подавало признаков жизни: приборы сброшены до нуля, даже одометр. Еще и мобильник отказался включаться, когда Виктор решил вызвать эвакуатор.

С час он ждал, что мимо все-таки проедет его нечаянный спаситель, но надежды оказались тщетны. Полчаса, час, полтора — глухо, только воющий ледяной ветер, из-за которого так не хотелось выходить на улицу и искать помощь самостоятельно. Дальнейшее ожидание несло в себе опасность остаться здесь на ночь, а так был хоть какой-то шанс добраться если не до населенного пункта, то до заправки или, на крайний случай, указателя, по которому можно попытаться сориентироваться. В общем, все лучше, чем просто сидеть в салоне и надеяться на чудо. И Виктор двинулся вперед по дороге, не имея ни малейшего понятия, куда это его приведет. Вначале импровизированная прогулка даже согрела, но потом холод вернулся, а вместе с ним пришла усталость.

«Какого черта? — злился парень. — Какого черта тут никого нет? Это же не какая-нибудь разухабистая деревенская колея, а вполне приличная магистраль, соединяющая два крупных города. Ведь не раз и не два по ней ездил, недостатка машин никогда не было! Что произошло?»

Ветер, очевидно, скучал, потому пригнал себе в помощь тучи с мокрым снегом, сделав прогулку еще более мерзкой. Несмотря на влагу, снежинки оставались колючими и постоянно норовили забраться под воротник, и у них это хорошо получалось. Виктор в своем легком пальто успел промокнуть до нитки и продрогнуть до костей, а путешествие не только не спешило заканчиваться, но и подкинуло новых проблем. Сначала он принял их за еще одну тучу, просто темнее прочих, да и вглядываться особо не хотелось из-за бьющих в лицо ледяных порывов. Вик пытался пятиться, пытался задрать воротник повыше, вжимая голову в плечи на пределе возможного, однако лучше ни при каком раскладе не становилось. А потом эти твари подобрались совсем близко, отчего стало сложно их не замечать, как бы погодные условия тому не благоприятствовали. Они были похожи на гиен, только без шерсти — черные лоснящиеся тела с горящими алым глазами и топорщащимися за спинами перепончатыми крыльями, топорщащимися против ветра, словно для них ни его, ни дождя со снегом не существовало, только жертва, сама пришедшая в лапы.

Твари не собирались убивать Виктора просто так — им хотелось поиграть, запугать, замучить, довести до отчаяния. Они долго гнали его, забегая вперед, сбивая с ног, гнали к кому-то, кто ждал их, кто руководил стаей. В очередной раз свалившись на асфальт, он подвернул ногу и не смог встать, хоть и попытался. Лже-гиены окружили его, давясь визгливым лаем, толкались масляными боками, бодали Вика, призывая встать и продолжить догонялки. И он бы встал, попытался упрыгать от них на одной ноге, но, когда поднялся, голова закружилась, тело повело, и парень безвольно рухнул обратно на дорогу. Тварям это не понравилось — видимо, показалось слишком скучным ждать, пока жертва придет в себя, чтобы они могли продолжить игру. Тогда вперед выдвинулись особи покрупнее, уцепились зубами за рукава и ворот и поволокли свою добычу дальше. От того, что он не бежал сам, легче не становилось, скорее наоборот, и вскоре Виктора укачало, добавив к нарастающей по экспоненте боли еще и тошноту.

«Да сожрите меня уже и покончим с этим!»

Стоило произнести это у себя в голове, как твари остановились и выпустили пальто из зубов, замерли, словно хотели дать добыче немного прийти в себя. В себя приходить не хотелось, потому что в кровожадности их намерений Вик ни на миг не усомнился. Но пытка ожиданием действовала на нервы, и он сдался, перевернулся на живот, а потом поднялся на четвереньки и увидел ее. Огромная самка сидела на его же брошенной машине и смеялась как человек: заливисто, но неприятно. Огромные крылья, заслонившие собой половину неба, мелко подрагивали в так смеху. И не было ни единого шанса, что Виктора пощадят, наоборот, все в предводительнице монстров говорило о том, что сейчас будет больно, очень больно, невыносимо больно. Чудовищно.

Она знала о его опасениях и страхах, потому не спешила с расправой, наслаждалась чужими эмоциями, и если бы стая не принялась тихонько поскуливать, не в силах больше сдерживать свой голод, еще долго просидела на крыше автомобиля, смакуя будущее пиршество. Впрочем, границы чужого терпения тварь отлично чувствовала, потому все-таки спрыгнула на землю и, капая черной слюной из раскрытой пасти, принялась расхаживать вокруг Виктора, облизываясь и принюхиваясь, морща время от времени нос. Вряд ли добыча ей не нравилась, о других возможных причинах идей не было, как не было их и о спасение. Можно, наверное, попробовать подраться хотя бы с предводительницей, только все равно не справится, а там еще и стая на подходе, что перестала смеяться и замерла в предвкушении. Оставалось лишь расстегнуть воротник и подставить под первый укус шею, и избавиться тем самым от бесконечных страданий.

Пальцы дрожали, пуговица то постоянно выскальзывала, то никак не хотела пролазить в прорезь, ее даже оторвать с первого раза нормально не получилось, и она повисла на вытянувшейся нитке. Предводительница тварей усмехнулась, глядя на его потуги, и решила не ждать, раскрывая пасть для первого укуса. Виктор машинально закрыл глаза и судорожно сглотнул, сердце пропустило удар. Сквозь веки было видно, как на него надвигается темное пятно… А потом его неожиданно рассекла черная молния, и оно стекло двумя частями вниз.

Запахло паленой шерстью и бензином, и неожиданно стало теплее. Вик осторожно открыл глаза и увидел перед собой невысокую девушку. Она стояла спиной к нему и смотрела на пылающую тушу твари, что еще минуту назад казалась парню непобедимой. Только и победительница хоть сколько-нибудь сильной не выглядела: смоляные волосы до лопаток, хрупкая фигурка в потертых джинсах и желтой футболке, бледная кожа, чуть ярче местных сугробов, на ногах высокие сапоги с тяжелой подошвой, видимо для прибавки веса, чтобы ветром не сносило. Зато меч в ее руке выглядел внушительно: обмотанный черной кожей эфес, черное отполированное лезвие, с которого на асфальт капали маслянистые черные капли — кровь убитой предводительницы. Еще мгновение незнакомка наблюдала, как горят останки разрубленной напополам твари, потом стряхнула с лезвия кровь и, развернувшись, решительно шагнула вперед. Виктор поймал взгляд ее желтых глаз с вертикальным зрачком и отпрянул, но девушка прошла дальше ему за спину.

«Стая!» — вспомнил Вик и в ужасе развернулся.

Но бояться там было нечего. Доставившие ему столько боли и неприятностей твари жались друг к другу и жалобно скулили, пока с одной стороны их неспешно убивала здоровенная немецкая овчарка, почему-то с тремя рогами на голове, а с другой шла, умело размахивая мечом, спасительница. Она так ловко крутилась между черными телами, не давая чужим когтям и зубам себя задеть, что парень невольно залюбовался ею, и необычные глаза перестали его пугать. Так увлекся, что не заметил, как стая окончательно сгинула, растекшись черной жижей по асфальту, а потом и та выгорела, зажегшись от исходящего из меча огня. Девушка остановилась, кажется, хотела убедиться, что все сгорит, а вот пес развернулся и в несколько прыжков оказался рядом с Виктором. Испугаться парень не успел, скорее удивился, когда теплая лапа легонько коснулась его лба, погрузив в беспамятство.

Очнулся внутри своей же машины, на заднем сиденье. В салоне вкусно пахло свежим кофе, было тепло и горел свет. За рулем сидела недавняя спасительница, рядом с ней на пассажирском месте, свернувшись калачиком, лежал трехрогий пес, и как только уместился.

«Проснулся, соня?» — раздался в голове Виктора глубокий мужской голос, и парень завертел головой по сторонам в поисках нового члена странной команды, не сразу сообразив, что голос принадлежал собаке.

— Он разговаривает?!

— Шарик — телепат, — девушка непринужденно пожала плечами, мол, что такого? Как будто собаки-телепаты совершенно привычное явление, на каждом углу штук по сто за день встретить можно.

— Шарик?

— Он сам так представился, — невозмутимо ответила спасительница.

Виктор заметил, что глаза у нее стали темно-карими, и она теперь казалась обычным человеком, а лежащий на торпедо меч — театральной бутафорией.

— Почему Шарик-то? — не отставал Вик, хотя понимал, что привязываться к имени довольно глупо, но умных вопросов у него в голове не нашлось.

«Потому что терпеть не могу, когда ваше племя коверкает мое истинное имя, не сумев запомнить с первого раза».

— Ясно…

— А мне нравится «Шарик», — девушка тепло улыбнулась и погладила пса по голове, осторожно, стараясь не задеть рога. — Хорошее доброе имя. Меня вот Лиза зовут — как будто ничего ужаснее родители в свое время придумать не могли. — Она обернулась к Виктору и посмотрела прямо в глаза: — А тебя как?

— Виктор, — ответил парень, тайком ущипнув себя. Проснуться не помогло, потому он задал следующий вопрос: — Где я?

— Черт его знает, — Лиза снова пожала плечами. — Мир. Какой-то. На наш похож сильно, только людей нет. Попадаются, конечно, отдельные личности, как ты или я, но крайне редко. Ты вот первый, кого я здесь встретила. Хотя Шарик говорит, что есть и другие.

— А…

— Твари? — перебили его и, не дожидаясь ответа, продолжили: — Жухли. Охотятся группой. Только на новоприбывших. Только на сожалеющих о чем-то. Забавно, но это вторая встреченная мной стая.

— Жухли? — слово никоим образом не вязалось с нападавшими.

— Ну да. Вообще, они у меня с кляксами ассоциировались, но кляксы — это слишком мелко, чтобы называть так чудовищ. Правда, чудовища они такие себе, совсем не жуткие, скорее стремные, потому и жухли. А что? У тебя есть название получше?

Виктор задумчиво покачал головой. Ему хотелось закричать, спросить, кто же она такая, раз напавшая на него стая не показалась ей жуткой. Но промолчал, не зная, чего еще ожидать от этого мира. Тогда его совсем не взволновало, что Лиза уже встречалась с жухлями. Тогда он не верил, что девушка, мастерски владеющая мечом, могла о чем-нибудь сожалеть, как сожалел сам Виктор о том, что работа сжирает все свободное время и не оставляет ничего для личной жизни.