День труда на Марсе

— Ты наступил мне на ногу! — хором прокричал один миллиард цианобактерий.

Чужак записывал всё замеченное в памяти. Прямо перед ним возникла перепалка. Чтобы пройти в строю, парадная комиссия попросила всех бактерий "как-нибудь скучковаться", и для этого дела им пришлось закупиться гидрокостюмом. Стоящий над ними шар выражал удивление от услышанного.

— Нет, не понимаю, а я тут при чем? — облако из споров полевого хвоща даже не прикасалось к рыжей земле. Детишки хвоща настолько разозлились необоснованной претензией, что решили вспылить: со звуком «Пу-у-уф!» в гидрокостюмную фигуру прилетели около двадцати или чуть больше тысяч спор. Цианобактерии в недовольстве протерли платком внешние визоры.

Справа от цианобактерий пугливо мельтешил робопаук. Внутри цистерны с хладогентом находился искрящий кибермозг. По-видимому, на работе его нещадно ласкали крепким словом, из-за чего его ходильные ноги нервно дрыгали, поднимая оранжевый песок в воздух.

— Мое вам большое «извините», — сказал робопаук. — Извините, извините, извините. Растяпа я. Вчера всю ночь на смене провел: погрузка-разгрузка, передача груза, навигация, организация трансфера, обработка, карантин…

Цианобактерии попытались грозно топнуть ногой; жидкость внутри костюма при ударе об землю смягчала прикосновение, из-за чего наблюдатель мог подумать, что большая кошачья лапа плюхнулась своими подушечками.

— А вот не надо, пожалуйста, топтать моих сородичей, — цианобактерии грубо повертели пальцем перед кибермозгом. — Вы логист?

— Да, к сожалению…

— Так следите за своим маршрутом, противный!

Робопаук всхлипнул: «Ну простите меня великодушно!»

В самом начале строя принялись разворачивать транспаранты. Чужак фиксировал не только названия, но и прочие признаки. Алые, зелёные, желтые в цвете; тканевые, бумажные и виртуальные, с неоновой подсветкой или со светящейся люминесценцией, лучами проходили вдоль множества существ, поддерживались руками, лапами и прочими интересными конечностями. Ряды покрывались лозунгами. Бесплодная марсианская земля наполнялась красками, поля оживали от новоприданного замысла.

— Суховато, — пожаловалась большая желтая рептилия. Её длинный язык лизнул воздух в поиске влаги. — Очень сухо. У кого есть вода?

— Кто-нибудь знает, когда процессия начнется? — высунувшаяся из улья пчела кричала через мегафон. Шум работающих крыльев перекрывал её голос, и поэтому никто не отвечал на её вопрос.

Сквозь толпу протискивались люди. Они, как и многие другие, облачились в скафандр, в их руках были флаги и штандарты.

«Заявились наши благодетели», — усмехнулся кто-то с усами и кошачьими глазами, при этом дернув хвостом как хлыстом.

— А когда начало? — вновь спросила пчела, но все услышали только громкий шелест крылышек.

Из всей пестрой процессии, пожалуй, своим спокойствием выделялся чужак с другой планеты. В его молчании угадывалось замешательство — чужаку всё происходящее было в диковинку.

— Неужели гуманоиды посещают день труда? — улыбчивая рыжая кокетка осведомилась у чужака.

— Считайте это попыткой получить переживание, — ответил он. — В вашей культуре я, должно быть, что-то между журналистом и психологом.

Женщина явно интересовалась инопланетянином. Завязался разговор.

— А что, в вашей звездной системе нельзя получить аналогичное переживание?

— Нет.

— Почему же? Я слышала, у экзотерианцев превосходные возможности в генеративных технологиях эмоций.

— Мы — телепаты. Если вы знаете, то мы живем единой сетью, у нас нет потребности в трудовой самоидентификации, — чужак наконец-то повернулся лицом к кокетке. Серая кожа, бледнота, черная округлость глаз и слабая выраженность черт, при видимой схожести с человеческим всё выглядело скучным и немного разочаровывающим для рыжеволосой женщины. — Каждому экзотерианцу суждено выполнить свою долю общего Дела. А вот вы, похоже, нуждаетесь в труде просто так. Это часть вашей личной жизни.

— Мы можем быть телепатами, а можем ими не быть, — сказала она. — Один простой укол, и ты в сети. Но для нечеловеческих существ у нас всегда открыта мыслительная коммуникация: таково обязательство перед теми, кто помогает сохранять и воспроизводить жизнь. Без тех же бактерий нам будет крайне сложно восстановить экологию планеты. А без растений мы не получим кислорода. Так намного проще понять, где заканчиваются наши потребности, когда начинаются потребности других и как договориться не сталкиваться за ресурсы. На Марсе это важнее всего, ведь мы заново порождаем природу.

— Интересно. А труд ваш в чем заключается?

Рыжеволосая немного помедлила с ответом. Рядом стоящая рептилия лизнула языком свой глаз.

— Я дорогоукладчица. Лазерным резаком срезаю каменные уступы в долине Маурта. Оплавляю грунт до остекленения, ставлю геомаячки для маркировки дороги. Один день моего труда - это двести-триста метров чистого пути.

— Мне было интересно узнать другое, — признался инопланетянин.

— А что именно?

— Что для вас труд?

И опять рыжеволосая немного помолчала.

— О, всё понятно! — внезапно осенило собеседницу. Чужак только сейчас заметил, что женщина даже в скафандре накрасилась. — Вы же впервые тут? Наверное, у себя дома наслушались всяких глупых небылиц о людских праздниках. На Марсе это общий праздник, и для людей, и для животных, и для растений. Даже бактерии участвуют, как видите. Так что для меня труд? Как бы сказать доступнее... А вы же запишите, чтобы рассказать сородичам?

— Да, если хотите, — инопланетянин в знак согласия сделал дружелюбный жест.

— Конечно хочу! Я чувствую себя человеком, когда осознаю свой труд полезным. Когда мне не нужно задаваться вопросом, для кого этот труд предназначен. Все мы здесь одна большая община. Отшельники на Марсе редко доживают по-доброму свой век.

— Значит, чем больше трудитесь, тем больше вы человек? Так?

— Труд для меня жизнь. На Земле мне не было места — пришлось отправиться в путешествие в один конец. Марс никому не предлагает идеальных условий, всё придётся добывать кропотливым трудом. Когда его портят или презирают, моя жизнь увядает. Наверное, именно поэтому в этот день мы порождаем новую жизнь. Как вы сказали? Трудовая самоидентификация? Ну да, есть что-то в этих словах. Здесь обретают счастье те, кто находит свое призвание, пусть оно и не такое важное или престижное.

— Я здесь вижу иное чувство, — задумчиво сказал чужак. — Но я не готов его назвать. Боюсь, на человеческом языке оно означает сферу отношений.

— Вы про любовь? Может быть.

Гигантская светящаяся голова повисла в небе, ликующе улыбалась огласила всем собравшимся: "Товарищи и товарищки, живые и не очень создания! Мы начинаем движение во славу общего труда!". Кокетка потеряла интерес к чужаку.

Толпа немедля отрегировала действием. Улей с пчелами от неожиданности чуть не рухнул прямо на голову кибермозгу; высунувшаяся пчела закричала "Ах, пропустили!". Тихо в небе проносились бионические дроны, бабочки с бесконечно черной фотоэлектрикой, и каждый взмах их крыла пускал на существ медно-золотую россыпь. Муравьи вели строй, удерживая толпу ровной линией, и от их феромонных переговоров некоторым становилось не по себе. Существа уловили ритм речевок и барабанов, всюду горели алым лозунги.

— Мирному Марсу — рабочий день в четыре часа!

— Труд рабочим марсианам, а не королям!

— Скажем нет работе во время сна!

— Меда и цветов мохнатым трудягам!

— Всем рептилиям достойное для существования озеро!

— Без труда не будет счастья!

Шествующие бросали в марсианский воздух семена — соединяясь с ветром, их гнало по пустыне в поиске нового дома. Пчелы пускали нектар в виде микроскопической дымки, и в рецепторах костюма чужака появилось предупреждение, что марсианская атмосфера внезапно стала сладкой и питательной.

Чужак ничего не кричал, не взмахивал в приветствии и вообще никак не выражал свою солидарность, кроме равномерной поступи вместе с остальными. Но он удивлялся тому, как разнородная толпа приобрела в один краткий стук сердца единство. Все прекратили возмущаться от тесноты и творческой неразберихи. Ему не требовалось обращаться к сторонней помощи, чтобы обнаружить биологическое разнообразие среди участников парада. Некоторые из биовидов и в приобретенном через генетическое вмешательство сознании не приобрели коллективность, столь полезную для продуктивности, но и одинокие создания притягивались, соединялись в едином потоке, устремляющемся куда-то вдаль по давно иссохшей марсианской земле.

Там, откуда прибыл чужак, такой праздник неведом, всё в их Семье предопределено с рождения; ни отказов, ни встречных предложений, ничего не изменить и всему придан свой рок, как учат в интеллектуальных коллектиумах. И его родная планета ровная, сглаженная, без прямых углов и несоответствий, все естественные ошибки природы ликвидированы, всё работает на одно мироздание. Им не нужно такое единение, потому что кажущийся труд звучит идеально распределенным по ролям. И в чужих жизнях его раса не нуждалась - биологию давно выдавила техника.

А здесь всё строго наоборот - лишь в один день внешне хаотическая масса, имеющая зачастую интерес только к удовлетворению насущных потребностей, придает себе силу содружества. И под шествием земля словно оживает, золотится и перестает выглядеть по-гадкому смертной.

Но одно чужаку было непонятно — ради чего существа маршируют раз в год по пескам умершей планеты... На горизонте, прямо на пути манифестации показался зелёный кут, над которым парило белое пушистое облако. Не найдя легкого ответа на собственное глубокое раздумье, инопланетянин повернул голову на рыжеволосую, чтобы глубже постигнуть празднующих, изучил её поведение и принялся говорить в такт со всеми:

— Мир! Труд! Май! Марсу — жизнь!