Деньги не пахнут 9

В душном помещении оперативного штаба ФБР царила напряжённая тишина, нарушаемая лишь мерным гулом работающих мониторов и тиканьем настенных часов. Десять огромных экранов вдоль стены одновременно транслировали изображение двух мужчин – Гонсалеса и Лау. На экранах мерцали их лица, каждое движение, каждый взгляд фиксировались десятками внимательных глаз оперативников.

Лау с трудом сдержал рвущийся из груди крик, сжал челюсти так, что на щеках заиграли желваки, и произнёс нарочито ровным голосом:

– Мы ведь уже проходили тот тест, о котором вы говорили. Думаю, пора обсудить детали инвестирования.

Гонсалес едва заметно ухмыльнулся – эта ухмылка, словно лезвие бритвы, прорезала его лицо.

– А разве сейчас ситуация не несколько иная?

В комнате повисла тяжёлая, почти осязаемая тишина. Воздух словно сгустился от напряжения, пропитался запахом пота и кофе, который кто‑то забыл на столе несколько часов назад.

Это был момент, к которому они шли месяцами. Плоды кропотливой подготовки к спецоперации постепенно созревали, и вот‑вот должны были упасть в подставленные ладони оперативников.

– Главное – добиться, чтобы Лау добровольно участвовал в преступлении, – произнёс агент ФБР рядом со мной, и его голос дрогнул от напряжения. На виске пульсировала крупная вена, а пальцы нервно сжимали край стола.

– Но важнее результата – сам процесс, – продолжил он, глядя на экраны. – Если мы допустим хоть малейшую ошибку, всё может рухнуть.

– Какую ошибку? – спросил, чувствуя, как в груди нарастает ледяной комок тревоги.

– Ключевой фактор – "умысел". Лау сразу заявит, что его подставили. Но если суд увидит, что мы вынудили человека совершить преступление, у которого изначально не было такого намерения, у него появятся основания избежать преследования.

Суть плана была проста, как удар молота: Гонсалес ни в коем случае не должен принуждать Лау к преступлению. Напротив – нужно заставить Лау самому выразить преступный умысел и действовать по собственной инициативе.

От успеха актёрской игры Гонсалеса зависела судьба всей операции.

И, как ни странно, сейчас чувствовал спокойствие.

"Он справится", – мысленно произнёс как мантру.

Неужели это и есть то самое непоколебимое доверие к ученику? В реальности не так часто занимался подготовкой кадров, но ни один из моих подопечных не обладал такой поразительной способностью убеждать, как Гонсалес.

И сейчас, глядя на него через экраны, вновь восхищался его мастерством. Каждое движение, каждый жест были выверены до миллиметра. Его актёрские способности раскрывались во всей красе.

На мониторе лицо Лау постепенно менялось. В глазах мелькали тени сомнений, губы нервно подрагивали.

– Теперь всё изменилось… – произнёс Гонсалес, и его голос прозвучал как тихий звон колокольчика в ночной тишине.

– Вы стали слишком знамениты, – добавил он, постукивая пальцами по стопке глянцевых журналов, лежащих на столе.

Передовицы пестрели кричащими заголовками об "азиатском Гэтсби". Подозрения, сплетни, намёки – всё это было щедро размазано по страницам, словно краска по холсту безумного художника.

– Если бы вы были на моём месте, разве согласились бы работать с таким партнёром? – спросил Гонсалес, и в его голосе прозвучала едва уловимая нотка презрения.

В любой нормальной компании отказ от инвестиций со стороны "подозрительного Гэтсби" был бы очевиден. Но Лау лишь на мгновение замешкался, а затем резко парировал:

– Разве не вы искали именно такого партнёра, как я?

– Вас? – удивлённо приподнял бровь Гонсалес.

– Вы отказывали множеству инвесторов не потому, что искали просто деньги. Вам нужен был партнёр, способный решать специфические проблемы. И я – именно такой человек.

В этот момент Лау фактически признался, что он – "решальщик". Но одних этих слов было недостаточно, чтобы стать неопровержимым доказательством.

В душной комнате с приглушённым светом мерцали экраны мониторов, отбрасывая бледные блики на стены. За окном, за плотной шторой, едва пробивался рассвет – тусклый, серовато‑голубой, словно разведённая водой акварель. Воздух стоял тяжёлый, пропитанный запахом остывшего кофе, пота и едва уловимой ноткой полироли для мебели. Где‑то вдали, за закрытыми окнами, глухо гудел городской транспорт, но здесь, в этом замкнутом пространстве, время словно застыло.

Гонсалес неторопливо поправил манжету рубашки – движение плавное, почти ленивое, – и произнёс, чуть приподняв бровь:

– Я ищу решальщика, да. Но это вовсе не значит, что подойдёт любой.

Его губы искривились в едва заметной усмешке, а в глазах мелькнул холодный, расчётливый блеск. Он выдержал паузу, наслаждаясь напряжением, повисевшим в воздухе, и продолжил, растягивая слова:

– Мне нужен человек более искусный. Тот, кто действует незаметно. Не такой решальщик, который размахивает своим присутствием по всему миру, словно… вот этим.

– Это твоя вина! – вырвалось у Лау, и голос его дрогнул от сдерживаемого гнева.

В этот момент он мысленно прокручивал одно и то же: "Если бы не тот проклятый тест на MET Gala, ничего бы этого не случилось! Я никогда раньше не оказывался в центре внимания – ни разу!"

Гонсалес лишь пожал плечами, будто отмахиваясь от назойливой мухи.

– Ну, возможно, я дал тебе возможность… Но в конце концов, разве это не твои собственные действия? Тебе стоило жить тише.

– Так теперь ты говоришь, что во всём виноват я? Я оказался в этой передряге из‑за твоего маленького теста! – голос Лау звучал резко, почти срываясь на крик.

Его глаза говорили громче слов – в них читалось немое требование: "Возьми на себя ответственность".

Гонсалес снова пожал плечами, словно отбрасывая ненужную тяжесть.

– Хорошо, признаю – частично это и моя ответственность. Так как насчёт этого? В следующий раз, когда тебе понадобится решальщик, я буду твоим человеком.

– В следующий раз?.. Ты что, не понимаешь, что сейчас не время для таких безрассудных поступков? Ты едва можешь свободно передвигаться…

– Если, конечно… тебе не нужен я прямо сейчас?

Лау замолчал. Слова застряли в горле, словно колючий ком, который невозможно проглотить. Он чувствовал, как пот стекает по спине, оставляя холодные дорожки под рубашкой. В ушах стучало: "Он намекает, что ему нужен решальщик прямо сейчас. Но мне нельзя привлекать внимание…"

– Вот видишь? Поэтому и сказал, что позвоню тебе в следующий раз, – наконец произнёс он, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

– Ну… посмотрим. Сначала расскажи, что тебе нужно, а я уже решу, – ответил Гонсалес, и в его тоне прозвучала едва уловимая насмешка.

– Хм… ладно, – Лау сглотнул, чувствуя, как сухость во рту становится почти невыносимой.

Гонсалес продолжил, будто разговаривая сам с собой:

– На самом деле, речь идёт о шахте Сонора. Мы всё обсудили, и убедить ключевых игроков удалось. Но финальное "урегулирование" оказалось камнем преткновения. Конечно, деньги у нас есть… Но такие суммы нужно готовить отдельно, не так ли?

В этих словах таилась ловушка – тонкая, как паутинка, но прочная, как сталь. Это была взятка. Взятка, которую невозможно отследить.

Наша цель была проста: заставить Лау сказать: "Я лично проведу отмывание денег и обеспечу их поставку."

Если бы он был умнее, то сейчас отступил бы – исчез, растворился в утреннем тумане, оставив всё позади. Но также хорошо знал: он не уйдёт.

"Потому что в нём уже работает эффект невозвратных затрат," – подумал спокойно, наблюдая за его лицом.

Люди часто одержимы идеей вернуть свои вложения. Трудно уйти, не возместив основную сумму.

Лау уже вложил немало, лишь чтобы пройти тесты Гонсалеса, и теперь его долги росли, словно снежный ком.

Разумным шагом было бы признать потери и уйти. Но…

Мало кто способен на это.

Чаще люди пытаются отыграться – и в итоге идут на ещё больший риск.

В оперативном штабе ФБР царила напряжённая тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных часов на стене и приглушённым гулом работающих компьютеров. За массивным столом из тёмного дуба сидели агенты, их лица мерцали в отблесках мониторов. Воздух был пропитан запахом кофе, бумаги и едва уловимым металлическим привкусом напряжения.

На главном экране крупным планом – лицо Лау. Его пальцы нервно барабанили по столу, выдавая внутреннюю бурю. В углу кадра мелькнул стакан с водой – на стекле проступили капли конденсата, словно слёзы.

Гонсалес, развалившись в кресле, произнёс с лёгкой усмешкой:

– В общем, мне нужен решальщик, который справится с этой проблемой… Сейчас‑то тебе это не слишком сложно, а? Видишь? Вот о чём и говорю. Хотя бы номер свой оставь – чтобы в следующий раз мог с тобой связаться.

В комнате повисла тяжёлая пауза. Агенты замерли, затаив дыхание. Даже кондиционер, тихо гудевший в углу, будто притих, прислушиваясь к диалогу.

И вот – долгожданный ответ:

– Нет. Справлюсь.

Лау произнёс это твёрдо, и в его глазах мелькнул огонёк решимости. Он сделал выбор. Он согласился участвовать в преступлении.

– Успех! – мысленно воскликнул, чувствуя, как по спине пробежала волна облегчения.

Агенты в штабе обменялись торжествующими взглядами. Кто‑то едва заметно улыбнулся, кто‑то кивнул, словно подтверждая: "Этого достаточно".

Но Гонсалес – звезда сегодняшней операции – не выглядел довольным. Вместо того чтобы принять предложение Лау, он неожиданно отступил:

– Сейчас, когда на тебя все смотрят? Да брось, не будем рисковать. Я не хочу влипнуть в твою историю и оказаться за решёткой.

– Я работаю не под своим именем. Меня никак не свяжут с этим, – парировал Лау, и в его голосе прозвучала нотка раздражения.

– Всё равно ты должен понимать мою позицию. Я предпочитаю действовать тихо, а эта ситуация… К тому же есть ещё один человек, который уже предложил помощь.

Гонсалес виртуозно играл на нервах Лау, даже упомянув несуществующего конкурента‑решальщика. Невольно задумался: сработает ли такая очевидная уловка?

– Сколько времени им понадобится? – спросил Лау, и в его тоне проскользнула тревога.

Удивительно, но это сработало.

– Они сказали, что хватит месяца, – ответил Гонсалес, небрежно пожав плечами.

– Я сделаю за неделю, – резко бросил Лау.

– За неделю? Знаешь, не люблю преувеличений, – с сомнением протянул Гонсалес.

– Это не преувеличение. Для таких дел нужна профессиональная система. У меня – четырёхслойная структура…

Лау начал с гордостью расписывать сеть своих подставных фирм. Его голос оживился, в глазах загорелся азартный огонёк. Он подробно объяснял, как быстро и точно может провести отмывание денег, перечислял свои преимущества.

Каждое слово фиксировалось в реальном времени в штабе ФБР. Мониторы тихо попискивали, записывая диалог, а принтеры на заднем плане едва слышно щёлкали, выводя на бумагу стенограмму.

– Ну и ну… этот парень действительно хорош, – прошептал один из агентов, не отрывая взгляда от экрана.

Как-то тоже не ожидал, что Гонсалес справится настолько блестяще. Пожав плечами, мысленно отметил: "Браво".

Почему Лау так активно включился в игру? Причины лежали на поверхности.

Сеть вокруг него сжималась – слава "Гэтсби" играла против него. Гонсалес казался последним шансом на спасение.

К тому же приманка – потенциальная прибыль от шахты Сонора – выглядела слишком заманчиво.

Добавьте к этому чувство долга, которое якобы испытывал Гонсалес, и уже вложенные средства, которые Лау не хотел потерять.

Но главное – талант Гонсалеса. Его природная способность манипулировать эмоциями людей заставила Лау забыть об осторожности и сыграть по нашему сценарию.

Наконец, после долгой паузы, Гонсалес произнёс:

– С такой системой… Ладно, доверю тебе это дело.

Он передал Лау задачу по передаче взятки. И Лау, как и обещал, отмыл деньги и доставил взятку ровно через неделю.

В штабе ФБР раздался сдержанный гул одобрения. Кто‑то тихо хлопнул в ладоши, кто‑то облегчённо выдохнул. За окном, сквозь плотные шторы, пробивался рассвет – бледный, розовато‑серый, словно символ нового дня и новой победы.

В ту самую ночь, когда последние отблески заката растворились в чернильной тьме над Вашингтоном, в дело вступил ФБР. Тишину разорвали резкие звуки сирен, мелькнули синие вспышки мигалок, а через мгновение в освещённом окне особняка Лау показались фигуры агентов в тёмных костюмах.

Арест прошёл молниеносно – без криков, без суеты. Только сухой щелчок наручников да приглушённые голоса, доносившиеся сквозь приоткрытую дверь.

На следующее утро мир проснулся от шквала заголовков:

"Скандал MDB: шокирующий след "чёрных денег" от Goldman Saxon к саудовской королевской семье!"

"Малайзия в политическом хаосе: нарастает давление с требованием отставки премьер‑министра!"

"Слухи об эмиграции: готовится ли премьер‑министр Малайзии к бегству?"

Страна погрузилась в водоворот событий. Улицы заполнились протестующими, телеэкраны пылали гневными репортажами, а в коридорах власти царила атмосфера обречённости.

В прежней хронологии, без вмешательства Сергея Платонова, премьер‑министр удерживал власть до 2018 года. Но теперь всё изменилось. Ключевой фигурой стал Лау.

Чтобы смягчить приговор, он начал вытаскивать на свет божий одну за другой мрачные тайны скандала MDB. Его показания, записанные в стерильно‑белом зале для допросов, звучали как удар молота:

– Я взял около миллиарда долларов… Считай это комиссией. Всё остальное – политические фонды для премьер‑министра.

Эти слова взорвали информационное пространство. Раньше пропавшие 4,5 миллиарда долларов из национального фонда считались исключительно аферой Лау. Но правда оказалась куда мрачнее: все финансовые потоки вели в одно место – в канцелярию премьер‑министра.

Общественный гнев вспыхнул мгновенно. Митинги у парламента, требования импичмента, крики в соцсетях – некогда всесильный лидер Малайзии стремительно катился в пропасть.

Обычно подобные скандалы в Юго‑Восточной Азии быстро забывались. Но не в этот раз.

Лау, прозванный "азиатским Гэтсби", приковал к себе внимание всего мира. Финансовым преступлениям редко удаётся стать сенсацией – обычно они ассоциируются с нудными бухгалтерскими книгами и бесконечными колонками цифр. Но история Лау стала исключением.

Его методы отмывания денег поражали наглостью и абсурдностью.

"Шокирующий трюк Лау: 3,5 миллиарда исчезают из‑за одной буквы!" – гласил очередной заголовок.

Первая схема оказалась до смешного простой. Лау создал подставную компанию PJST Limited – почти идентичную суверенному фонду Абу‑Даби PJST. Затем он перевёл деньги, замаскировав транзакцию под перевод реальному фонду. И что самое поразительное – ведущие мировые финансовые институты проглотили эту примитивную уловку. Без малейшей проверки 3,5 миллиарда утекли в фальшивую фирму.

Но это было только начало.

"Обманывая сыновней почтительностью" – мировые банки поверили в странную отговорку.

"Это азиатская культура!" – кричали новые заголовки.

Второй трюк оказался ещё более возмутительным. Когда банки начали задавать вопросы о подозрительных переводах, Лау разыграл неожиданную карту – сыновнюю почтительность.

– В Азии принято, чтобы успешный сын жертвовал богатства родителям, а те выражали благодарность, – объяснял он с невозмутимым видом.

И – невероятно – эта отговорка сработала.

Системы борьбы с отмыванием денег Уолл‑стрит, оснащённые самым современным ПО, пали жертвой "уважения к родителям". Весь мир замер в изумлении перед этой абсурдной реальностью.

А за кулисами событий, в тихом кабинете ФБР, Сергей Платонов листал досье Лау, время от времени поправляя очки. На столе дымилась чашка остывшего кофе, а за окном медленно опускались сумерки, окрашивая небо в багряные тона. История только начиналась.

***

В кабинете на 42‑м этаже небоскрёба пахло дорогим деревом и свежесваренным эспрессо. За панорамным окном Нью‑Йорка пульсировала жизнь: далёкие гудки такси, звон трамвайных колёс, обрывки разговоров, долетавшие сквозь толстое стекло. Наблюдая за всем этим, сидел в кожаном кресле, листая стопку распечаток, и время от времени поправлял манжету – ткань приятно скользила под пальцами.

Моя цель была ясна: раздуть этот скандал до масштабов лесного пожара, а затем использовать его жар в своих интересах. Но это никогда не бывает просто.

Огонь по своей природе своенравен и непредсказуем. Чтобы управлять им, нужны мастерство и хладнокровие. Надо подбрасывать дрова, чтобы искра не угасла, подливать масла, когда требуется больше жара, и аккуратно направлять пламя, чтобы оно не перекинулось туда, куда не следует.

Потому внимательно следил за ситуацией. "Горит неплохо", – мысленно отметил для себя, просматривая новостные ленты.

Мир гудел от заголовков, словно улей, потревоженный пасечником:

"Яхта "азиатского Гэтсби" конфискована… Даже ванна с золотым покрытием?!"

"Коллекция драгоценностей и дизайнерских вещей Лау оценена в 400 миллионов долларов… Заказал даже розовое бриллиантовое колье за 30 миллионов для жены премьер‑министра!"

Министерство юстиции развернуло масштабную операцию по аресту активов Лау. Каждая деталь его роскошной жизни выплывала наружу, словно мусор после отлива.

В прошлой реальности это осталось бы просто ещё одним "делом о зарубежном хищении". Но сейчас всё было иначе. Образ "азиатского Гэтсби" и его связи с Голливудом уже захватили внимание публики.

"Ди Каприо вернул подарки от "азиатского Гэтсби" – картины Баския и Пикассо… Каждая стоит более 3 миллионов!

"Супермодель Миранда Керр вернула бриллиантовое колье стоимостью 8 миллионов!

"Свизз Битц также получил эксклюзивный Lamborghini…"

Обычно финансовые скандалы скучны – бесконечные подсчёты украденных сумм, таблицы, цифры. Но список подарков, розданных голливудским звёздам, оказался неожиданно зрелищным.

– Ну надо же… – донёсся из угла кабинета голос моего помощника. – У меня самый дорогой подарок – карта Starbucks, а тут миллионы раздают…

– И они просто говорили: "Вау, богатый друг!" – и всё? Это же явная взятка, разве нет?

– Если бы ничего не ждали взамен, это выглядело бы ещё подозрительнее…

Реакция публики была бурной. Люди обсуждали, возмущались, делились мнениями в соцсетях – поток комментариев рос, как снежный ком.

Но, наблюдая за этим, я тихо цокнул языком. "Всё ещё недостаточно сильно", – подумал.

Искра искрой, но огонь, подпитываемый любопытством или развлечением, гаснет быстро. Настоящее пламя, способное гореть долго и яростно, питается только одним – гневом.

А этого топлива в костре пока не хватало. Да, где‑то тлели угольки недовольства, но до настоящего пожара было ещё далеко.

За окном медленно опускались сумерки. Небо из голубого превращалось в лиловое, а огни города начинали мерцать, как россыпь бриллиантов. Я отложил бумаги, сделал глоток остывшего кофе и задумался: что ещё можно подбросить в этот огонь?

В воздухе витал терпкий запах кофе и полированной кожи – в кабинете царила та особая атмосфера, которую создают дорогие вещи и напряжённая работа. За окном медленно сгущались сумерки, окрашивая небо в глубокие пурпурные тона. И в это время сидел за массивным столом из тёмного дуба, перебирая стопку распечаток. Пальцы скользили по шершавой бумаге, а в ушах всё ещё звучали обрывки телефонных разговоров – далёкие, приглушённые, словно доносившиеся сквозь толщу воды.

– Разве не было нескольких добровольных возвратов? – донёсся из угла голос моего помощника. – А остальные молчат, будто воды в рот набрали.

– Похоже, те, кто ничего не вернул, явно что‑то скрывают.

– Даже если ты не знал, что подарок "с душком", разве не надо его отдать?

– Если ты принял его, зная, откуда он, – ты соучастник.

В обществе нарастала волна подозрений. Звёзды, позировавшие с Лау на фото, но не спешившие возвращать подарки, оказались под прицелом общественного осуждения. Но фокус внимания был смещён.

Гнев толпы почти не касался главного виновника – самого Лау.

"Неужели это предел?" – мысленно спросил себя, проводя пальцем по краю стакана с ледяной водой. Капли конденсата стекали на ладонь, оставляя холодные следы.

Всё объяснялось просто: Лау был иностранцем. А Америка, как правило, равнодушна к проблемам других стран. Сколько бы миллионов долларов из налоговых фондов Малайзии ни проглотил этот мошенник, если американцы не пострадали – история оставалась далёкой и неважной.

Время от времени в прессе появлялись статьи, копавшие в прошлое Лау благодаря его скандальной репутации "азиатского Гэтсби". Но отклик был вялым.

И неудивительно – большинство текстов выглядели так:

"Со студенческих лет он вёл роскошный образ жизни и целенаправленно выстраивал связи с ближневосточной элитой, в том числе подружившись с седьмым сыном саудовского короля. Этот человек формально возглавлял PetroArab, хотя компания почти не вела реальной деятельности… сокращено… Лау также имел связи с пасынком премьер‑министра Малайзии и использовал их для совместных проектов между MDB и PA…"

Содержание было подробным, но именно эта детализация работала против него. Как только в тексте появлялись фразы вроде "подставные компании" и "бухгалтерские махинации", публика, ещё недавно заворожённая голливудскими скандалами, начинала терять интерес.

"Похоже, пора подбросить новое полено в огонь", – вновь подумал про себя, откидываясь на спинку кресла. Кожа приятно скрипнула под весом тела.

В итоге, решил вмешаться лично. Когда дело касается управления огнём, нужен опыт мастера.

"Лау… Те же методы, что у Theranos?" – гласил новый заголовок.

Недолго думая, выбрал Theranos как точку сравнения. Если присмотреться, эти два случая развивались совершенно по‑разному. Но для розжига пламени не важно, насколько они похожи – главное, чтобы поленья занялись.

Сначала сосредоточился на общих чертах. В мошенничестве важны не столько финансовые схемы, сколько фундаментальный метод обмана.

"У Холмс и Лау было одно очевидное сходство. Оба сначала проникали в "элитные сети", а затем использовали их как трамплин для ещё более масштабных афер. Холмс начала с того, что обхаживала громкие имена вроде Генри Киссинджера, и благодаря этим блестящим связям смогла привлечь огромные инвестиции без технической проверки. Лау действовал так же.

Лау получал множество предупреждений, но каждый раз преодолевал их с помощью своих "связей".

Например, когда он пытался получить кредит от банка на имя MDB, собственного кредитного рейтинга компании не хватило. Тогда Лау привлёк своих знакомых из суверенного фонда Абу‑Даби. А этот фонд – гигант, признанный во всём мире.

С их "гарантией" MDB получила кредит в 2,5 миллиарда долларов без какой‑либо проверки.

И это было только начало.

Уже тогда его подозревали в отмывании денег, но он снова использовал свою "сеть", чтобы избежать проблем. Банки уже чувствовали неладное в денежных потоках Лау. Их отделы этики поднимали красные флажки.

Но…

Один из руководителей суверенного фонда заявил: "Я хорошо знаю этого человека – он чист".

И этого оказалось достаточно.

Конечно, такие детали не удержат внимание обычного человека. Поэтому просто подготовил небольшой "реквизит".

"Лау зарегистрировал подставную компанию на имя своего отца. В результате огромные суммы денег перетекали между отцом и сыном. Когда банк запросил разъяснения по этим подозрительным транзакциям, Лау вышел из себя и отправил следующее письмо…"

Тут же раскрыл копию "письма гнева" Лау в отдел этики банка. Текст пылал яростью – каждая строчка дышала раздражением, словно автор не мог сдержать эмоций. Слова били по глазам, как острые осколки стекла.

За окном окончательно стемнело. Город зажёг миллионы огней, и они отражались в стёклах небоскрёбов, создавая иллюзию звёздного неба, упавшего на землю. Я отложил бумаги, сделал глоток остывшего кофе и улыбнулся. Огонь разгорался.

А в душном кабинете, где воздух пропитался запахом перегретой электроники и застоявшегося кофе, где перечитывал письмо Лау. Экран ноутбука мерцал, отбрасывая бледные блики на полированную поверхность стола. За окном Нью‑Йорка шумел вечерний город – далёкие гудки такси, звон трамвайных колёс, обрывки разговоров, долетавшие сквозь тройное стекло.

Письмо пылало высокопарными фразами:

"Это "подарок", который я передал отцу. Это знак уважения к старшим – краеугольный камень конфуцианской культуры. Каждый раз, создавая богатство, мы отдаём часть родителям согласно обычаю, а они, в свою очередь, проявляют щедрость к детям. Нарушить эту традицию – абсолютное табу, ведущее к страшным несчастьям. Это крайне чувствительный культурный вопрос, а вы пытаетесь вести дела в Азии, не понимая этого!"

Абсурдность оправдания била в глаза. Но что же решили банковские топ‑менеджеры, получившие это послание?

– Переводы внутри семьи не всегда поддаются логическому объяснению, – таков был их вердикт.

Непроизвольно хмыкнул, откидываясь на спинку кресла. Кожа неприятно скрипнула. "Да, теперь пора подлить масла в огонь", – подумал цинично, потирая в очередной раз пальцами шершавую кромку стакана с ледяной водой. Капли конденсата вновь стекали по стеклу, оставляя мокрые дорожки на ладони.

Правила финансовой системы работают не для всех одинаково. Они созданы для 99 % населения, тогда как верхний 1 % легко сглаживает острые углы подобными нелепыми отговорками.

Именно тогда-то и вспомнил лозунг протестов Occupy Wall Street. Хотя сами акции давно сошли на нет, шрамы финансового кризиса по‑прежнему кровоточили в сердцах тысяч людей. Гнев тех, кто лишился дома из‑за алчных банков, не утихал. Нужно было лишь подбросить щепотку ярости – и спящий огонь вспыхнет с новой силой.

"Разве это не странно? – написал в этой статье. – Когда обычный человек пытается взять кредит в десять тысяч долларов, он должен собрать десятки документов. И даже тогда одобрение не гарантировано. Но когда речь идёт о сотнях миллионов, достаточно одного письма про "конфуцианскую культуру". Невероятно".

Так что спокойно бросил эту искру в сухую траву и замер в ожидании. "Посмотрим, как отреагируют люди…

Реакция превзошла все ожидания.

Не только жертвы финансового кризиса, но и те, кто годами бился за кредиты, взорвались гневом. В соцсетях полетели комментарии – резкие, горькие, пропитанные обидой:

– В прошлом году мне срочно нужны были пять тысяч долларов на лечение родителей. Естественно принёс всё: справки о доходах, трудовой договор, налоговые декларации, выписку по кредитной истории… И всё равно получил отказ. А этот тип получает миллиард по одному письму про "конфуцианскую культуру"?

– Работаю на двух работах, но мне отказали в ипотеке – сказали, доход нестабильный. Может, стоило написать "у меня богатые друзья"?

– Я работал в банке. VIP‑клиенты вообще не проходят проверку кредитоспособности – им сразу одобряют займы. После кризиса нагромоздили столько регуляций, что взять кредит стало почти невозможно для малого бизнеса, фрилансеров, людей с низким доходом. А для богатых – экспресс‑линия?

Эти слова были как бензин, выплеснутый в костёр.

Постепенно, но неумолимо, спящая ярость пробуждалась.

Вскоре соцсети запылали.

Это уже не просто мошенничество – это вызов всей привилегированной структуре финансовой индустрии.

Голоса становились резче:

– Разве после кризиса нам не обещали реформы?

– Богатые получают кредиты по email, остальные – "невозможные кредиты".

– Это они называли "прозрачной системой"? Да, прозрачно: "обычным людям кредитов нет".

– Wall Street дождался, пока Occupy затихнет, и показал своё истинное лицо.

– Сколько ещё нас будут дурить?

– Пора сломать эту систему.

Гнев толпы разворачивался в сторону Wall Street. Онлайн‑пространства заполнялись язвительной критикой финансовой элиты. Некоторые призывали возродить движение Occupy Wall Street.

В центре бури оказался Goldman.

Естественно. Именно они помогли Лау выпустить сомнительные облигации, запустив всю мошенническую схему.

В прошлой реальности Goldman дистанцировался от дела, заявляя, что не причастен. Лишь когда ситуация накалилась, они свалили вину на "нескольких недобросовестных сотрудников".

Но сейчас всё было иначе. Что и требовалось.

За окном окончательно стемнело. Город вспыхнул миллионами огней – они отражались в стёклах небоскрёбов, создавая иллюзию звёздного неба, упавшего на землю. Спокойно закрыл ноутбук, сделал глоток остывшего чая и улыбнулся. Огонь разгорался – медленно, но верно.

***

В просторном зале заседаний Goldman Sachs царила напряжённая тишина, нарушаемая лишь тиканьем старинных напольных часов в углу. Воздух был пропитан запахом полированного дерева и дорогого кофе – тот особый аромат, который возникает в местах, где решаются судьбы миллионов. За панорамными окнами медленно опускался вечер, окрашивая небоскребы Манхэттена в золотисто‑оранжевые тона.

На большом овальном столе лежали распечатки пресс‑релизов – их края слегка загнулись от частого перелистывания. В этот момент сидел в кресле с высокой спинкой, ощущая прохладу кожаной обивки сквозь тонкую ткань рубашки. Пальцы невольно сжимали край стакана с ледяной.

В официальных заявлениях Goldman звучали тщательно выверенные фразы:

"Инцидент произошёл в 2012 году в переходный период, когда новые регуляции только внедрялись. В системе, ещё не полностью сформированной, несколько сотрудников действовали самостоятельно".

"Узнав о происшествии через Институт Дельфи, Goldman осознал серьёзность ситуации и добровольно сотрудничал с Министерством юстиции, сыграв ключевую роль в аресте Лау".

"Мы готовим судебные иски против двух сотрудников, содействовавших мошенническим действиям Лау. Руководители, закрывавшие глаза на происходящее, приняли ответственность и ушли в отставку".

Компания признала прошлые ошибки, ловко переложив вину на ушедших руководителей. А "новое руководство" торжественно обещало начать с чистого листа.

И этим "новым лидером", конечно же, оказался Пирс.

"Хотя Goldman участвовал в выпуске облигаций в 2012 году, позже мы заподозрили неладное в поведении Лау и потребовали дополнительной проверки. Несмотря на риск потерять ценного клиента в пользу конкурента, мы внедрили строгие процедуры управления рисками – в результате Лау перестал быть нашим клиентом", – уверенно заявлял он в интервью.

Пирс подчёркивал, что Goldman больше не ведёт дел с Лау, ненавязчиво указывая на банк‑конкурент, который принял клиента. Вскоре выяснилось: именно этот банк недавно предоставил MDB крупный кредит – исключительно на основании гарантии суверенного фонда Абу‑Даби, без какой‑либо проверки.

Как только новость разлетелась, акции банка рухнули.

Goldman изящно перенаправил гнев общественности, одновременно подставив конкурента – два удара одним движением.

– Ну как? – спросил, наблюдая за игрой теней на стенах зала.

– Результаты, безусловно, впечатляют, – небрежно ответил Пирс, поправляя манжету белоснежной рубашки.

– Слышал, тебя рассматривают как следующего CEO после этого.

После скандала Пирс стал лицом "обновлённого и чистого" Goldman. Если действующий CEO уйдёт, кресло займёт именно он. А значит, он может стать полезным союзником.

Но у сотрудничества со мной есть условия.

И естественно бросил Пирсу едва уловимое предупреждение:

– В будущем лучше ждать "одолжений", а не пытаться рассчитаться "долгами". Как уже тебе говорил – если жадность смешивается с одолжением, жди беды.

Если бы он отверг моё "одолжение", сейчас Goldman ощущал бы на себе удар обвала акций. А если бы вдобавок пошёл дальше и сыграл на понижение… ситуация могла стать крайне неприятной. Если не сказать хуже.

Напомнив ему об этом, увидел, как Пирс неохотно кивнул:

– Тогда буду ждать.

Будем говорить откровенно, всё ещё был должен ему один долг. И теперь он согласился: и в этот раз сам решу, когда и как его вернуть, чтобы мне было удобно и выгодно.

Но вдруг выражение лица Пирса изменилось – в глазах мелькнула тревога:

– Кстати… с тобой всё будет в порядке?

В этот момент в моей памяти опять всплыла та самая история – нелепое оправдание Лау, которое каким‑то чудом сработало:

"В Азии принято, чтобы успешный сын делился богатством с родителями, а они в ответ проявляют благодарность", – заявил он тогда, глядя на банковских аудиторов с невозмутимым спокойствием.