Деревенский целитель

Стоячая вода пахла так, будто в нее вылили целый флакон тех приторных духов, которыми постоянно несло в местном трактире. Впрочем, иногда казалось, что ими пропитался весь поселок, включая лес и берег залива. Словно природа вобрала в себя ту удушливость, которая сквозила в жителях, особенно замученных тетках с серыми лицами, которые не спасала дешевая пудра. Вот уж они бы порадовались тому, что с ней случилось… Кто только придумал, что сельские жители более открыты душой, близки к природе и доверчивы, чем городские? Да здесь чужака сожрут в два счета, как бабочку, запутавшуюся в паутине, даже если эта бабочка ядовита.

Впрочем, какая уже разница… Мысли стремительно стали уплывать, угасла спасительная ярость, держащая над водой, взывающая к жизни. Одно хорошо: боль, недавно казавшаяся нестерпимой, стихла, веки опустились сами собой. И последнее, что мелькнуло перед глазами, — чья-то рука, от которой пахло странно, но как-то приятно, хорошо, безопасно. Руки, тянущиеся к беззащитному горлу, пахнут иначе.

Майре снова почувствовала этот запах, когда открыла глаза и поняла, что воды вокруг больше нет, что она лежит на чем-то мягком, в помещении с деревянными стенами и широким окном. Рассмотреть остальное пока не было сил. Однако ее первый вздох и движение ресниц не остались без внимания: над ней склонился какой-то молодой человек и осторожно коснулся ее лба. Она никогда его прежде не встречала, но сразу узнала аромат, который чувствовала перед забвением.

— Очнулась? Вот и прекрасно, — промолвил он тихо. — Тебе больше ничего не грозит, опасных ран нет, разум не пострадал. А все остальное подлечим.

— Все остальное? — беспомощно усмехнулась Майре, шевельнувшись и почуяв, как боль прожгла все тело, особенно грудь и низ живота. — А поподробнее?

— Тебе пока вредно долго разговаривать. Спи, сейчас это послужит лучшим снадобьем.

— Я еще хочу пить до ужаса, — призналась Майре. — Мне это можно?

— Можно, нутро у тебя не повреждено, — сказал незнакомец и поднес ей большой стакан воды с лимонными дольками. Она жадно осушила стакан до дна, и воспаленному горлу немного полегчало. Майре поблагодарила, однако в сон больше не клонило. Вкус лимона и незнакомая обстановка подстегнули ее нервы, и не терпелось хоть немного разобраться в случившемся.

— Вижу, ты и впрямь приободрилась. Тогда позволишь тебя осмотреть?

— Что? — растерялась девушка. Раны вновь заныли, кожа еще помнила чужие касания и Майре невольно бросило в краску.

— Не бойся, там я тебя не трогал, — заверил парень. — У нас есть женщины, они позаботились о тех ранах, пока ты была в забытье. Я только хочу проверить то, что здесь.

Он поднес палец к ее лбу, и Майре вновь не удержалась от улыбки.

— Ты, наверное, имеешь в виду рефлексы?

— Ну да, наука называет это так. Для меня же это что-то вроде эха — его ведь нельзя обмануть, что крикнешь, то и отзовется. Так и с нашим телом: все порывы, поступки и даже мысли сказываются на нем, хотим мы того или нет.

— Этого я точно не хотела, — возразила Майре, проведя рукой по одеялу.

— Согласен, но я не особенно умею утешать, — бесстрастно произнес парень. — Тебя тошнит? Удушье еще чувствуешь?

— Немного, — призналась Майре и тяжело сглотнула. Затем он поправил сползшее одеяло, велел Майре показать язык, подышать на осколок темного стекла, прислушался к биению сердца. Она напряглась, когда он склонился над ее телом, но его невозмутимость быстро притупила женское смущение.

— У тебя ушиблены ребра: перелома, к счастью, нет, но я должен убедиться, что сердце не пострадало, — пояснил он.

— Как тебя зовут? — вдруг спросила она.

— Эйнар, — ответил молодой человек. Теперь его лицо было совсем близко — большие зеленые глаза, золотисто-русые волосы, спадающие на плечи, и такого же оттенка легкий пушок на щеках и подбородке. Выпрямившись и заправив непослушные пряди за уши, Эйнар зажег спичку и осторожно поднес ее к глазам Майре.

— Не бойся, я всего лишь хочу посмотреть, в порядке ли твои зрачки, — пояснил молодой человек. Он поводил спичкой в разные стороны — язычок пламени то тревожно трепетал, то сиял ровно и безмятежно. Майре добросовестно следила за его движениями, и вскоре он с удовлетворением задул спичку.

— Что со мной? — осмелилась она спросить.

— Жить будешь, — благодушно усмехнулся Эйнар. — Вода и холод постепенно из тебя уходят, и разум, похоже, в порядке. Можешь что-то рассказать о себе?

— Память я не утратила, — заверила девушка, — зовут меня Майре, я прибыла из Кессы, из родных там осталась лишь престарелая и неумная тетка. Так что если бы ты меня не нашел, я бы сдохла в той канаве всеми забытая…

В ответ Эйнар лишь неопределенно повел плечами и спросил:

— Ты прежде страдала какими-нибудь недугами? Имела повреждения?

— Нет, а что?

— Мне надо знать, что было до происшествия, — будем так это называть, если ты не возражаешь, — а что оказалось его итогом.

— Ну, девственной я не была, если это тебя волнует, — резко промолвила Майре, — но не беременела и постыдными болезнями тоже не страдала. Поэтому, Эйнар, если обнаружишь что-то подобное, знай: это подарки от твоих добрых соседей.

— Они не мои соседи, — невозмутимо отозвался Эйнар, — мы здесь живем обособленно, хотя кое-какие дела с деревней я все же имею. Там ведь тоже болеют и нередко обращаются за помощью. Но не бойся, я им тебя не выдам.

Как ни странно, Майре действительно немного успокоилась: опыт говорил, что с виду сердобольные и щедрые на утешения люди на поверку самые ненадежные. А бесстрастность Эйнара была свойственна тем, кто умеет держать слово и не боится пересудов. Да и все в нем почему-то внушало чувство покоя и безопасности.

Будто угадав эти мысли, Эйнар улыбнулся и сказал:

— Нам здесь не впервой принимать и лечить путников, попавших в беду. Я исцеляю больных и раненых, другие мне помогают, и мы никогда не расспрашиваем сверх того, что те сами решат сообщить.

— А вдруг это беглые бандиты и убийцы?

— Я не судья, Майре, — заметил Эйнар, — разыскивать и карать виновных должны другие люди, или же кто-то посильнее. Но если ты так разговорилась, то, вероятно, и с постели встать сможешь. Как-никак трое суток пролежала! Мне кажется, тебе следует сходить в баню: пар поможет согреться, унять раны и успокоить нервы.

— Спасибо, — неловко отозвалась Майре, — и прости, если сказала что-то лишнее…

— Напротив, я только рад, что ты способна беседовать и вообще интересоваться жизнью. Мне доводилось видеть девчонок в такой же беде, и некоторые много дней молчали и глядели в стену, а другие то рыдали, то хохотали, то набрасывались, желая лицо расцарапать. Сколько людей, столько и состояний души, Майре!

— И ты не думаешь, что я сама во всем виновата?

— Да бог с тобой! — сказал Эйнар и впервые коснулся ее плеча по-дружески, не как любезный, но отстраненный лекарь. Затем он вышел за дверь и постучался в соседнюю комнату, откуда доносились мирные звуки прялки. Майре услышала женские голоса, и вскоре к ней подошла девушка с длинной каштановой косой и светло-карими глазами, одетая в льняную рубаху и штаны вместо юбки или сарафана. Она дружелюбно улыбалась.

— Привет, меня зовут Илва, — сказала девушка, — я здесь что-то вроде правой руки у нашего Эйнара! Впрочем, у него может быть иное мнение…

Майре тихо поздоровалась, а Илва бросила на целителя быстрый и лукавый взгляд. Тот ответил сдержанной улыбкой и промолвил:

— У меня просьба к тебе, Илва: проводи Майре в баню и помоги там — она еще слаба, как бы не потеряла сознание снова. А так я уверен, что омовение ей поможет.

— Думаю, ты прав, — кивнула Илва, — сейчас я все сделаю, а ты иди на кухню, Стина давно ждет с обедом. Наверное, и нашей больной стоит поесть?

— О нет, спасибо, но пока я не хочу, — покачала головой Майре, — лучше мне после бани сразу вернуться сюда…

— Ты еще нашу баню не знаешь: она разве что мертвого не поднимет, а живому точно силы вернет! — заявила Илва и помогла ей встать, пока Эйнар удалился на кухню. Теперь Майре рассмотрела, что ее переодели в длинную хлопковую рубашку и шерстяные носки, и осмелилась спросить:

— А кто это делал, Илва?

— У Эйнара две помощницы кроме меня, они всегда моют и одевают женщин и детей, если потребуется. Разумеется, он все умеет сам, но не любит никого смущать. Тебе помочь?

— Спасибо, но нет, теперь я сама справлюсь, — решительно сказала Майре и надела поданный Илвой халат. Затем та проводила ее через двор в просторный рубленый домик. В предбаннике под потолком сушились пучки трав и соцветий, источающие резкий пряный аромат. Он немного взбодрил, и Майре осторожно глянула в зеркало. Там ей открылось мертвенно бледное, осунувшееся лицо с большими серыми глазами, покусанные губы, зловещие пятна на шее и плечах, следы от веревки на запястьях, седая прядка в густых темных волосах. Потом, развязав тесемки и спустив рубаху до пояса, Майре перевела взгляд ниже — на груди тоже виднелись отвратительные кровоподтеки, ссадины от грубых пальцев и заскорузлых ногтей, на животе след от того, как надавливали коленом.

И там, в самой потаенной и нежной женской глубине, до сих пор саднило и жгло, так что нормально сидеть она еще не могла. К счастью, хотя бы уже не кровоточило. Нутро не повреждено — вспомнила она уверенные слова Эйнара и тяжело вздохнула. К ее облегчению, Илва не стала по-бабьи охать и приставать с расспросами, а деловито взялась за сборы чистого белья и полотенец, натаскала воды и разожгла огонь под камнями.

Когда баня нагрелась, Илва помогла Майре устроиться на полке полулежа, а сама села напротив. Майре прикрыла глаза, и ее обволокло чем-то густым, мягким и теплым, словно домотканое одеяло, воздушная сдоба, нагретое в солнечный день сено. Пахло древесиной и смолой, что-то напевно потрескивало и шуршало, перекликаясь множеством тихих голосов и неизвестных ей наречий.

Но вдруг грезы оборвались, ее кожи кто-то коснулся. Майре вздрогнула всем телом, открыла глаза и попыталась вскочить. Лишь боль, резко стрельнувшая в живот и ноги, остановила ее, и девушка невольно застонала.

— Тише, тише, это же я, — стала приговаривать Илва, утирая испарину с ее лба. — Что, привиделось страшное? Ну, это часто бывает на первых порах!

— Вовсе нет, я слышала что-то очень приятное, — призналась Майре, — и это тепло так проникает внутрь, будто сладкий чай пьешь.

— Чай тоже отведаешь, у Стины он божественно получается, — улыбнулась Илва. — Да и баня у нас непростая, Эйнар всегда приводит сюда больных, когда они набираются сил. Этот воздух иссушает телесную память о недуге и облегчает душу.

— А растения, что там сохнут, тоже целебные?

— Конечно, но подробнее он тебе сам расскажет, я в этом не такая сведущая. Да и хватит нам болтать, тебе надо охладиться после первого пара. Хорошего все-таки помаленьку, Майре!

Девушка кивнула и вышла вслед за Илвой в другую каморку. Там они окатились холодной водой, затем обтерлись и стали одеваться, так как Майре чувствовала усталость. Но боль действительно поутихла, и на душе стало спокойнее. «Видимо, и впрямь целительство тут непростое, не зря я угодила в этот дом!» — подумала девушка.

Возвратившись в постель, Майре поблагодарила Илву, но та снова хитро улыбнулась и сказала:

— Это еще не все, тебе надо влагу в себя возвращать. Вот и Стина пришла!

В дверях показалась полноватая румяная женщина лет пятидесяти, в темном платье и с короткими светлыми волосами. Ее широкое скуластое лицо было слегка попорчено оспой. Она несла деревянный поднос с дымящейся кружкой, сахарницей и кувшинчиком молока. Стина оказалась не такой разговорчивой, как Илва, — лишь коротко поклонилась и поздоровалась, но тоже вызывала доверие.

Пока Майре не успела понять, что связывает этих людей, — разве что у Эйнара и Илвы явно было что-то помимо дружбы и целительского призвания. Но никто из них не выглядел опасным, а недавние события показали, что первое впечатление все-таки самое верное…

Майре выпила чай и ее оставили одну, но насыщенный день слишком разбередил нервы и сон бежал от нее. Да и любопытство понемногу брало верх над недавним шоком, возвращало к жизни. Поэтому когда Эйнар в компании Илвы вновь осторожно зашел в комнату, она лишь прикрыла глаза и притворилась крепко спящей. Они постояли над ней, затем выскользнули за дверь, и Майре села в кровати, обратившись в сплошной слух.

— Ну что скажешь, Илва? — вполголоса спросил Эйнар.

— В общих чертах я уже тебе рассказала, но судя по травмам и по тому, что нашлось в ее рвотных массах, эта Майре обладает очень крепким здоровьем. Или очень добрым ангелом-хранителем, хоть я в них и не верю, — заявила Илва. — Другие изнасилованные девчонки, которых нам доводилось вытаскивать, были куда сильнее изувечены, и самообладание у нее несравненно выше.

— Значит?..

— Либо нападавшие были не так уж жестоки, либо эта девица не из простых, Эйнар. А это может означать что угодно.

«Да ты и сама не так проста, Илва! — подумала Майре. — Улыбалась и болтала со мной в бане по-свойски, а уже знала так много! И теперь спокойно рассуждаешь про раны и рвоту — наверное, ты на всякое насмотрелась, только все равно тебе никогда не понять…»

Она зажмурилась и перед глазами замелькали осколки воспоминаний, отзывающиеся сразу во всех органах чувств, — жар костра, вкус земли, которую запихивали ей в рот, горечь сточной воды, что-то зловонное и склизкое, обвивавшее шею и цепляющееся за волосы, сырая рыба, которую она с трудом смогла проглотить. Интересно, до чего въедливая Илва еще успела докопаться? Поняла ли, откуда на самом деле шла Майре, и видела ли что-нибудь из пропавших вещей? Да, многое эти подонки сожгли, но ведь кое-что оставалось! И где оно теперь?

И вдруг ее все-таки найдут? Маа-Лумен не такой уж большой край, чтобы в нем было легко затеряться, — не сплошная деревня, конечно, как толкуют на том берегу залива, но куда меньше соседнего северного царства. А там ей пока делать нечего…

А главное, что от нее нужно этому странному Эйнару и его помощницам? Не даром же они ей помогают! Да, сейчас с нее нечего взять, но позже они непременно что-то потребуют, не деньгами, так услугами, силами или знаниями. Кроме того, Майре не сомневалась, что в ее чай добавили снотворное, но волнение пересилило его, а может быть, они не рассчитали дозу.

Но как ни странно, пока она не чувствовала к хозяевам дома враждебности и страха, будто запас этих чувств иссяк в деревне. Мысли снова перетекли в тот вечер, который она надеялась забыть: три пары выпученных от похоти глаз, багровые от возлияний и злости щеки, щербатые зубы, норовящие вцепиться в ее тонкую кожу, шершавые пальцы с обломанными ногтями, рвущие одежду и проникающие в самые нежные и сокровенные места. То, что было потом, она уже помнила совсем смутно, как стираются из памяти тяжкие недуги, но Майре очень страшила мысль о возможной беременности или какой-нибудь мерзкой болячке, которыми ее могли наградить.

«Впрочем, раз уж я угодила к этим чудаковатым лекарям, они могут избавить меня от такой неприятности, — сообразила Майре. — Если Эйнар сквозь пальцы смотрит на прошлое и настоящее своих пациентов, так неужели откажет в подобной просьбе? Он совсем не похож на того, кто считает, будто дело бабы — давать, рожать и не вякать, в этом я уверена. А вот что еще у него за душой? Хотелось бы знать, это может оказаться полезным…»

Мысли стали медленно уплывать и растворяться, то ли от усталости, то ли снотворный чай все же достиг цели. Напоследок Майре решила, что пока с нее достаточно знаний, — и позволила себе наконец забыться.