Деревня Глухово. Каратели

Военно-стратегический полигон Глуховский.

1981 год. Август-месяц.

Воскресенье: 14 часов 11 минут по местному часовому поясу.

Утром к железнодорожной станции “Солидарная” в районе реки Семилка, находящейся километрах в пятидесяти от советско-польской границы, подошел для разгрузки воинский эшелон.

Это, впрочем, никого не удивило. Все знали, что в данном районе планируются крупные военные учения «Запад-81», задействовав наличный состав двух приграничных округов. Эшелон включал в себя разнообразную мощную технику на платформах, артиллерийские орудия, танки, БТР и несколько воинских частей. Параллельно железнодорожному составу к месту рассредоточения средь лесных массивов двигались колонны командно-штабных машин, радиорелейных установок, грузовиков, цистерн с горючим, растянувшихся на несколько километров.

Разгрузка на станции Солидарная прошла успешно, по заданному ранее плану, разработанному в стенах штаба Прикарпатского округа. Когда последние платформы освободили от техники и подразделения выдвинулись на свои позиции, из прицепного вагона на землю спрыгнули пять бойцов элитного подразделения спецназа, входящего в состав разведывательной роты артиллерийского дивизиона.

— Куда нас теперь, командир? — разминая ноги и вдыхая лесной воздух, брякнул весело молодой боец Коля Синицын с позывным «Синичка». Фамилия и впрямь была под стать его безмятежному характеру рубахи-парня, а уменьшительное от «синицы» говорило о его полной доброте и невинности.

Командир группы капитан Воронцов осмотрел профессиональным взглядом место выгрузки эшелона, отметив про себя высокую степень оперативности развертывания штабов. В плане развернувшихся учений ему на редкость повезло. В семидесяти километрах от станции Солидарная, где-то в лесах, находилось его родное село, где он провел детство, пока не уехал поступать в военную Академию. Такой случай, можно сказать, выпадал любому командиру нечасто, если вообще никогда — чтобы оказаться на масштабных учениях в родных местах, где он не бывал уже пару десятков лет. За болотами, оврагами и густыми массивами, где-то там, в его прежней жизни, раскинулась небольшая деревушка, рядом с которой в 1942 году нацистские каратели полностью уничтожили крупное село Глухово, спалив его дочиста вместе с обитателями. Так гласила история. Отсюда и название полигона Глуховский.

Воронцов вторично обвел взглядом место выгрузки эшелона.

В несколько часов железнодорожный узел превратился в центр военного дислоцирования, растянув связь, палатки, штабы и продовольственные склады. Повсюду сновали команды обеспечения, подключали аппаратуру, возводили временные бараки для офицерского состава. Все части артиллерийского дивизиона отправились на заданные позиции, растворяясь колоннами в нескончаемых, казалось, лесах.

— Жрать охота-а! — втягивая запах полевых кухонь, заявил Коля. — Нам тоже в лес?

— Отставить вопросы, боец! — капитан смерил младшего сержанта недобрым взглядом, хотя, признаться, в душе питал к своему подчиненному нечто вроде отцовской признательности. Колю Синицына в роте разведки любили все, даже вечно хмурый и недовольный Тимофей Семенович Рыбалко с позывным «Ворчун», самый старший по возрасту, над кем Коля зачастую потешался при любых обстоятельствах. Старый и молодой: казалось бы, что общего между двумя поколениями? Однако это была забавная парочка — не разлей вода. Коля подтрунивал, получал от Ворчуна подзатыльник и, тут же хохоча, забывал о своей шалости. Тем не менее, группа разведки элитного спецназа была лучшей командой во всем дивизионе — сплоченной и дружной. Кроме капитана Воронцова, Синички и Ворчуна в отряд входили два испытанных бойца: помощник командира Степан Зарубин с позывным «Калач» за его неуемную силу и могучий рост, а так же радист Костя Васнецов, имея кличку «Художник» за его виртуозное обращение с ключом морзянки. Не последнюю роль здесь сыграла и фамилия знаменитого русского автора картин.

— Я в штаб, узнать указания! — предупредил Воронцов, обращаясь сразу ко всем, лишь бы от него отстал навязчивый боец. — По предварительному плану развертывания учений, комбат поставил нам задачу, после выгрузки выдвигаться вглубь леса, но что именно нам предстоит разведать, обещал разъяснить на месте.

Мимо прогромыхали 131-е ЗИЛы с боеприпасами. С платформ скатывались последние танки. У рампы уже стояли несколько броневиков и самоходных гаубиц 2С1 «Гвоздика».

— Один из вездеходов наш, — напомнил командир. — Степан, предупреди экипаж, чтобы заводил двигатель. Как только уточню координаты с квадратом разведки, сразу грузимся и — вперед!

— А кухня? — жалобно, со слюнями во рту, притворно заканючил Коля.

— Перебьешься! — осадил Рыбалко, красноречиво сунув кулак под нос. — Не перечь командиру, заморыш.

— Ты спятил? — возмутился младший боец. — На пустой желудок? Может, ты и ползешь неуклонно к кладбищу, а мне свой организм здоровым держать надо! Знаешь, как меня последний раз девица закамасутрила? — едва ноги не протянул. И все из-за того, что вовремя не поужинал.

Их дружескую перепалку уже никто не слышал. Воронцов спешно отправился в развернувшийся штаб к комбату, а Зарубин махал экипажу заводить моторы. Спустя несколько минут к ним подкатил бронетранспортер БТР-70, предназначенный для перевозки отделения мотострелков и поддержки огнем при ведении боевых действий. Ворчун лихо взобрался на броню, а Коля все продолжал высматривать полевую кухню.

— Вот и командир, — оповестил всех Зарубин.

Воронцов набегу крутанул пальцем, подавая условный сигнал экипажу броневика на разворот. Взревев мощными двигателями, машина дала правый крен и, посылая в атмосферу клубы отработанного топлива, пошла вперед, набирая обороты. Капитан успел запрыгнуть на ходу. Дальше путь лежал по лесным дорогам и звериным тропам.

Так, собственно, и началась та загадочная история с деревней Глухово, о которой пойдет речь в данной книге.

…Добро пожаловать в 1942 год!

***

— На, держи! — раскрыв вещмешок, кинул банку тушенки Рыбалко. Коля подхватил налету, но тут же разочарованно молвил:

— Вот те нате, болт в томате! Удивил! У меня у самого таких три банки.

— Ты же жрать хотел!

— Я хотел горячей каши с кухни, дурында! Тушенку мы потом и так съедим.

Бронетранспортер, ревя натужно, пересекал овраги, иногда съезжая с накатанной колеи, иногда проваливаясь в рытвины, следуя заданному маршруту. В салоне гудело, трясло и грохотало. Костя Васнецов был на постоянной связи со штабом дивизиона. Воронцов с Зарубиным склонились над картой, подсвечивая фонариками. Внутри было душно. Сквозь смотровые щели просачивался редкий свет, в котором столбом стояла пыль.

— До места высадки километров пятнадцать, — прикинул по карте капитан. — Дальше пойдем пешим ходом, а БТР вернется на железнодорожный узел.

— Что будем искать? — спросил помощник.

— Наша задача, как объяснил мне комбат, по условиям учений, обеспечить продвижение колонне дивизиона продвинуться вглубь вот этого квадрата, — ткнул он карандашом в карту. Видишь эти разводы? Здесь должны проходить прибрежные скалистые образования у реки Семилка. Дальше, если не обнаружим условного противника, радируем в штаб, что маршрут чист, и за нами последуют колонны дивизиона. Главное, чтобы в этом квадрате не было засады.

— Или не напоролись на чужую разведку, — кивнул Зарубин. — Условный противник тоже где-то рыскает в этих лесах.

— Да. Нам необходимо до заката добраться до этих скал. Там пещеры. Там и заночуем, выйдя на связь с комбатом. Вот здесь… здесь… и здесь, — капитан обвел кружками заданные точки. — БТР туда не доберется.

— Головные части рассредоточились по западу и югу от лесного массива?

— И восточнее тоже. А нам разведать северный участок. — Воронцов обернулся к радисту Васнецову: — Костя! Отстучи наши координаты в штаб.

— Уже сделано, командир! — откликнулся тот, приподняв один наушник.

***

…Они третий час ехали по рытвинам, ухабам, пересекая ручьи и болота, все дальше и дальше углубляясь в непроходимый лес. Сквозь смотровые щели казалось, что здесь еще никогда не ступала нога человека. Сплошной стеной высились всевозможные деревья русского полесья. Кусты преграждали дорогу, иногда приходилось застревать, но экипаж машины справлялся с поставленной задачей – доставить группу разведки в условленную точку высадки.

— Прибудем, доложим комбату, что на месте, — сверился с компасом Воронцов.

— Патроны, жалко, холостые дали, товарищ командир! — с набитым ртом, перекрикивая гул, пожаловался Коля. — Я последний раз боевыми стрелял на полигоне в нашей учебке.

— На кой хрен тебе боевые? — подцепил друга Тимофей Семенович. — На войне, что ли? Это же учения!

— А хоть по белкам пострелял бы. Или лося какого завалил.

— Я те завалю! — сунул кулак под нос старший товарищ. Коля лишь отмахнулся, обратившись к начальнику:

— Я слышал, вы из здешних мест? Вроде как детство здесь где-то ваше протекало?

Воронцов надолго задумался, вызывая в памяти ностальгические воспоминания.

— Повезло вам, товарищ капитан. На таких масштабных учениях попасть в родные края.

— Мда-а… — вздохнул тот. — Точно что, повезло. Где-то там, за скалами, у берегов реки Семилка, средь лесов, затерялось мое родное село. Но я там не был больше двадцати лет.

— Родители, близкие живы? — участливо спросил Зарубин.

— Один я был в семье. Родители умерли пять лет назад, сразу друг за другом, — печально поведал командир. — Да и села уже как такового нет. Три двора, пять сараев, колодец, водокачка. Последние сведения, когда писала мама — все обитатели разъехались по городам. Кто в инженеры подался, кто на заводы, кто как я — в армию. Село пришло в упадок.

Он на миг задумался, что-то вспоминая.

— Но это еще не такая трагичная участь, какая постигла нашу соседнюю деревню.

— А что с ней?

— Деревня Глухово… — как бы заворожено и печально вспомнил Воронцов. — По истории до нас дошла её жуткая судьба. В 1942 году туда пришли немецкие каратели, спалив её дотла, загнав всех жителей в один сарай. Женщин, детей, стариков. Закрыли, подожгли, и уничтожили всё живое. Якобы, жители прятали у себя партизан. Так гласит история, дошедшая до нас. — Он сглотнул комок.

Повисла тягостная пауза. Даже Коля перестал жевать с набитым ртом. Грохот движков разбавлял эту гнетущую тяжесть на сердце. Женщины, старики, дети…

— И что… — поперхнулся Коля. — Вообще никого не осталось? — на глаза отважного бойца навернулась поволока. — Ни одной живой души? Ни детей, ни женщин?

Воронцов долго молчал, затем, что-то припоминая, выдавил из себя:

— Потом, спустя годы, поговаривали, что при налете карателей спасся лишь один старик. Инок. Отец Федор.

— И его видели? — подавшись вперед, выкатил глаза юный боец.

— По некоторым данным, после оккупации и прихода наших войск, его несколько раз встречали издалека, бродящим по пепелищу. Но тут уже начинается настоящая мистика, переходящая в легенду. Эта легенда передавалась из поколений в поколения. Я в детстве тоже слышал ее.

— А что в ней, в легенде?

— Будто бы инок отец Федор постоянно бродит по пепелищу и развалинам, а потом внезапно куда-то пропадает. Деревню заново не отстраивали, но родственники сожженных в сарае установили там мемориал, наведываясь на место трагедии в течение последующих лет. Вот они-то и замечали иногда бродящую средь углей сутулую фигуру старца.

Командир умолк, сообразив, что слишком разоткровенничался не к месту.

— А вы сами его видели?

— Нет. Пацаном был, а потом уехал в Академию поступать. С тех пор и не был в этих местах.

— И мы сейчас как раз к ним подъезжаем? — не угомонился Коля. — К этим местам?

— Да. К тому берегу реки, к тем скалам и пещерам. В нескольких километрах от них располагалась когда-то сожженная деревня Глухово. Так дошла до нас история.

В этот момент движок натужно взревел, бронированная машина сделала разворот и замерла. Из кабины донеслось:

— Прибыли, товарищ капитан! Дальше не проехать, начинаются прибрежные скалы. За ними бурлящая река.

— Принято! — тут же подобрался Воронцов. — Костя, отстучи, что мы на месте. Ворчун — всю амуницию и припасы за борт. Калач — на тебе ориентировка и направление азимута. Синичка — осмотреть периметр на предмет присутствия условленного противника.

И, выскочив из люка, вся группа тотчас рассредоточилась по бокам от вездехода. Машина, дав задний ход, развернувшись, ушла, скрывшись в лесу.

Наступила тишина.

…Они прибыли.

***

Спустя несколько минут, когда разведчики огляделись, установив свое местонахождение, по рации поступила команда по всему дивизиону. Пройденный бронетранспортером путь был признан командованием свободным от условленного противника. Закрутился гигантский механизм передвижения артиллерии, выводя орудия на заданные точки. Где-то в глубине лесов взревели тягачи, по тропам и оврагам поползли колонны воинских частей. Но это происходило уже за спинами разведчиков; здесь же, у них впереди, тихонько бормотала протекающая река, в ветвях ухала сова, и все это, как покрывалом, накрывал мерный шорох шевелящихся на ветру деревьев. Лес как бы застыл, замер, приняв и вобрав в себя незнакомцев. Обволок своей таинственной сущностью. Растворил в себе без остатка.

Что-то странное витало в воздухе. Странное и непонятное. Чем ближе подходили к скалам, тем все больше казалось, что воздух постепенно сгущается над ними.

— Никто ничего не замечает? — нарочито тихо задался вопросом Зарубин.

Сгустившуюся плотность воздуха теперь ощущали все. Чем ближе слышались пороги реки, тем вязче становилось пространство. Казалось, группа разведки постепенно увязает в какой-то прозрачной кисельной массе. А вскоре к этим ощущениям добавился еще и какой-то звук.

— Слышите, братцы? — заворожено прислушался Васнецов, обладающий стопроцентным слухом. Звук становился все громче, превращаясь в гул сотен авиационных моторов. Все присели по команде Воронцова, наводя автоматы в гущу леса. Прозевать противника они никак не могли — степень их подготовки была настолько высока в дивизионе, что группа Воронцова считалась лучшей командой разведки в обоих военных округах. Коля Синичка хоть и был развязным, не в меру веселым рубахой-парнем, однако числился среди своих сослуживцев настоящим профессионалом. Поэтому, когда, наконец, над лесом появился сам источник гула, все замерли от потрясения, а он первым вскинул автомат.

— Эт-то чё еще за хрень соб-бачья? — задрав голову, заикаясь, выдавил Коля. Взгляд его был устремлен поверх голов своих товарищей. Радист Васнецов, Тимофей Семенович, помощник командира Зарубин и сам капитан Воронцов, запрокинув головы, смотрели в том же направлении. У Коли отвисла челюсть.

…В небе, косяк за косяком, заполняя собой облака, показались винтомоторные самолеты: они летели с Запада на Север. Волна за волной, они проплывали далеко вверху над головами разведчиков. Освещенные снизу заходящим кровавым солнцем, сверкая стеклянными кабинами, по виду они напоминали немецкие пикирующие бомбардировщики Юнкерс-87, виденные в кинохрониках о Великой Отечественной войне, прозванные советскими солдатами «лаптежниками» за неубирающиеся шасси.

— Я н-не… понял? — округлил глаза Коля. — Кино что ли снимают? А где тогда съемочная группа с актерами?

Воронцов поднес к глазам бинокль. Зарубин принялся было считать — один, пять, восемь, двенадцать — но тотчас сбился со счета.

— И это наш условный противник? — изумился Рыбалко. — Это же самые настоящие немецкие машины!

— Гляньте! На них кресты! — почти завопил Коля. — На крыльях, на хвостах! — он не отрывал взгляд от бинокля. При восьмикратном увеличении были очень хорошо видны фашистские символики «бубновых тузов» воздушных асов Геринга.

Зарубин уставился на командира непонимающим взором:

— Они там что, подурели в своих штабах? Крупномасштабные военные учения сразу двух приграничных округов, а условный противник выбран в качестве нацистской символики? Бред какой-то! А где же тогда «синие» и «красные», как это обычно бывает при войсковых учениях?

— Честно говоря, сам не пойму, — обескуражено признался Воронцов. — Комбат не упоминал при мне никаких немецких самолетов, пусть даже и стилизованных под них.

Он обернулся к Васнецову:

— Включи радиостанцию! Вызывай штаб напрямую, без морзянки. Тут какая-то чертовщина происходит.

И как бы в подтверждение его слов, далеко за горизонтом стал нарастать гул разрывов канонады. Небо постепенно приобретало кроваво-красный оттенок. Где-то очень далеко грохотало, а уже севшее солнце показало на прощание свою жуткую светящуюся корону.