ДэСэПэ

День 1

Севоня мама сказала, что она уже больши ни можит. Я иё панимаю. Я хоть и глупай но панимаю маму. Са мной очинь тижило. Мама гаварит что папа ни выдиржал и збижал патаму чта он слабай. А мама сильноя но и ана устайот.

У миня ДэСэПэ. Я сильна балею. Я сё время сежу в кресли и ни магу хадить. Я сматрю как бегают рибята ва дваре и мине тоже хочица пабижать с ними но у миня ДэСэПэ. Я ни магу беготь и дажи хадить. Мы жевем на пятам итаже и мама носет миня ва двор на руках. Кладьот на скамеку и идйот за креслам. Пака я лижу рибята ва дваре бегоют вакруг миня и смиюца. Они гаварят: - Нивалид! Нивалид!

А я ни Нивалид. Я Миша. Мине уже двинацать лет. И мама приходет с креслам маим и ругаица на рибят. А я смиюсь. Но мама ни видит как я смиюсь. Я смиюсь пра сибя. И маи руки дёргаюца сами па сибе. И я ни хачу чтобы ани дёргалесь но ани дергаюца. И губы тожа и всйо астальное. И ишо я глупай. Так рибята гаварят.

Мама возет миня ва дваре. Я лублу кагда я ва дваре и миня возют. Я сматрю на рибят и как ани бегоют и смиюсь. Я рат что рибята бегоют. А мама ни рада. Она злица и кричит: - Пашли атсуда. А дома ана плачит и гаварит: - За што. И я ни панимаю. Я многа ни панимаю. Пачиму я ни хажу ф школу? И што эта - школа? И пачему папа слабай а мама сильнай но плачит. А папа слабай а сам смиёца кагда приходет. Я иво лублу. Он смиёца што я хароший. И я смиюсь кагда он приходет. Он тожи харошай.

Мине мама гаварит: - Сынок у миня есть мичта. Я хачу чтоб ты паскарее умир. И тагда мы атму….. атму…чимся. Я не панимаю мама. Што такои мичта? И што такое умир. И атму… Я ни могу думоть такие длиные слава. Наверна мама хочит штобы я бегал как рибяты ва дваре. Но я ни магу. У миня ДэСэПэ.

Мама миня ложет спать. Я ни хачу спать, но ана стелит палатенец и ложет миня на кравать: - Спи, сынок. Можит сиводня…

Я ни хачу спать…Я ни хачу спать… Я ни хачу… Я ни…

Ночь 1

Я прасыпаюсь. Ишо тимно. Маи глаза ничиво ни видят. Я ни знаю долга мине ишо спать. Утро кагда свитло а сичас пака тимно.

Я лижу. Я ни магу шивилиться. И дажи ни дёргайусь. Я вижу дядю. Он стаит в тимноте. Он очинь бальшой. Больши мамы и дажи больши папы. Дядя ни ходет как мама ни бегаит как рибяты. Он стаит и я глижу на ниво.

В комнати свитлее. Дядя агромный. Иво адежда светица. Он паднимает руку и паказывает на миня пальцем. Я – Миша мине двинацать. А ты кто?

Но дядя малчит.

Я ни баюсь. Мине ни страшно. Дядя паказываит на миня пальцым.

Я ни хачу спать но мине вдруг хочица спать. Я засыпаю.

Ва сне мине харашо…поражение головного мозга…мине сница, што я литаю…гемипаретическая форма…рядам литит птица. Я иё ни видил никада…повреждение подкорковых структур… мине хочица иё пагладить…состояние легко обратимо…литать дажи луче чем беготь как рибяты ва дваре…ярко выраженный психотип… у мине тожи ест мичта…расчет перспектив по временной оси 16-85…я хачу бижать долга-долга а патом палитеть как птица… заявка на вмешательство внедрена…а патом сматреть как внизу мама и папа и рибяты ва дваре…подготовка.переход.в.стазисное.состояние.начало.воздействия…я правда лечу. Конечно же, мне это снится, не может не сниться, потому что не может ребенок двенадцати лет…я–Миша…больной детским церебральным параличом, как я…нивалид нивалид…, даже ходить самостоятельно…рибяты ва дваре смиюца… У меня столько вопросов к тебе…атмучиица…Но ты снова поднимаешь руку и указываешь на меня, и я сновааа проовааалииивааааааааа…….

День 2

Тело ужасно болит. Я вываливаюсь из сна, как из железной бочки, которая долго скатывалась по склону горы, покрытой буераками. В ушах тоже звенит, а каждый сустав выламывается и выкручивается. Мое тело не привыкло к движению, оно помнит только самопроизвольные судороги, тик и много-много страдания. Голосовые связки отекли, но пытаются говорить, хотя я не делал этого никогда в жизни.

Но боль пройдет, я знаю. И я заговорю. И буду ходить.

Пока я лежу и размышляю. Я помню всё. Все свои двенадцать лет. Даже как лежал на теплом и мягком мамином животе сразу после рождения. Мои мозговые винчестеры хранят все данные, принятые моими органами чувств. Поэтому я помню каждое слово, сказанное в моем присутствии, каждый жест каждого из когда-либо окружавшим меня людей, каждый аромат, и вкус каждой конфеты.

Но винчестеры заполнены лишь на одну десятитриллонную, и меня охватывает жажда заполнять их до бесконечности. Я жажду знаний, эмоций, впечатлений, общения. Мне двенадцать, но разум мой принадлежит существу непонятного возраста, одновременно юного и уже очень мудрого.

Но сначала я хочу ходить. Много, долго, далеко. Я не ходил всю жизнь, все двенадцать лет. Пора наверстывать.

Входит мама. Я пока молчу, не хочу ее пугать. То, что она не видит мои гиперкинезы, уже вводит ее в ступор. Она переводит взгляд на мои ноги. Они вытянуты и расслаблены. Впервые в моей недолгой жизни. Она застывает, открыв рот. Погоди, я сейчас еще ноги сам спущу с кровати.

Конечно, мне придется тренироваться. Мышцы атрофированы. Но вместе с винчестерами для мозга ночной гость наградил меня еще и не ясной, но постепенно растущей силой. Я рывком перебрасываю ноги вниз, и вот уже сижу. На меня смотрят глаза, напуганные, шокированные. Она не понимает, что происходит. Как такое возможно…? Я улыбаюсь этим глазам. Ты «атмучилась», мамочка.

Шок сменяется радостью, еще недоверчивой, но уже наполненной надеждой, что это не сон, не ошибка. Я встаю. Смотрю на нее и молчу. Потом не выдерживаю и говорю.

- Мама…

Она бросается ко мне, обнимает. Сжимает так, что мои детские хрупкие кости трещат, а суставы, и так выламывающие всё тело, болят еще сильнее. Поняв, что делает больно, мама меня отпускает. Отходит назад и рассматривает, словно я незнакомый ей человек.

- Что же это…? – только и может она сказать. Поэтому она повторяет эти слова, как мантру. - Что же это? Что же это, сынок?

…у мамы есть мичта…

В этот день я еще не выхожу на улицу. Хожу по комнатам, все увереннее и увереннее, но на улицу пока рано. Маме надо придумать, что сказать всем.

…рибята ва дваре…

Да и мне надо придумать, что сказать ей. Хотя мне легче. Надо обмануть только одного человека. А ей всех: от моего папы до врачей.

К вечеру я немного устаю. Обнимаю маму, желаю спокойной ночи. Иду спать, слыша в спину:

- Господи, завтра же пойду… Свечку. Нет, свечки, много свечек… В девяти храмах… Богородица, Дева, радуйся…

Ночь 2

Он снова стоит надо мной. Теперь я понимаю больше. Цветом он напоминает каплю ртути в градуснике: ты видишь в нем лишь свое отражение. Голова почти упирается в потолок, и это в нашей-то квартире, где потолки – 3-20! Лица его я не вижу, его костюм плавно обтекает каждую часть тела, в том числе голову, превращая ее в идеальное яйцо.

По анатомическому строению: человек - руки, ноги… Но рост…? Кажется, что он занимает полкомнаты. Мощная грудная клетка, крепкие ноги, мускулистые руки, силу которых не скроет ни один костюм.

Он смотрит на меня. Хотя лица не видно, а значит, не видно и глаз, я вижу, что он смотрит на меня. И улыбается. Может, не ртом (кто его знает, что там, под костюмом?), но он точно улыбается.

Я улыбаюсь в ответ. Медленно произношу:

- У меня всего три вопроса. Почему – я? Кто ты? Зачем?

Его голос звучит в моем мозгу. Это голос Отца, он наполнен нежностью и любовью. Он бесконечно мудр и добр.

- Ты именно такой, каким я сконструировал тебя. Создал из человеческой заготовки. Юн. Мудр. Добр. Любопытен. Ты такой один на миллион. Ты - поразил силой духа. Что мне нужно? Будь моим представителем в этом кластере Вселенной. Живи, просто живи. Смотри, слушай, будь собой. Я стану смотреть твоими глазами, слушать ушами. Но никакого вмешательства. Лишь наблюдение. Обо мне ты пока ничего не поймешь. Я из невообразимого далека. И с соседней улицы. Разная размерность наших кластеров. Ваша минус три. Наша минус семь. В тоже время я как вы. Но гораздо, гораздо старше. Невероятно старше. Мы правильно свернули в развитии. Вам пока не повезло. Но всё впереди. Вы так молоды.

Он снова протягивает ко мне руку. Я взлетаю над кроватью. Зависаю в воздухе. Он отступает, и я вижу, что стены позади него нет. Там космос. Он берет меня за руку, как девочка берет божью коровку, стараясь не повредить панцирь. Если он сожмет руку сильнее, она распадется на кварки. Но он не сожмет. Даже если я ударю его или даже выстрелю из пушки.

Он спокоен и счастлив.

Мы висим в космосе. Он показывает мне россыпи звезд. Их мириады мириадов.

- В видимом вами спектре около 832 секстиллионов, - уточняет он. - Но это без учета темной материи и неоткрытых вами пока состояний нестабильности. Вот – ваша звезда.

Он указывает вправо. Там столько галактик, что каждая кажется песчинкой на морском берегу. Он кивает головой в том направлении, и галактики стремительно приближаются, рассыпаясь на отдельные песчинки. Несколько секунд, и вот мы уже несемся к маленькой желтой звездочке. К Солнцу. Мы так близко, что я вижу солнечные протуберанцы и могу дотронуться руками до солнечной материи.

- А где вы? Ваш мир?

Он поворачивается ко мне. Я не вижу его лица, но снова чувствую: он улыбается… И тогда я понимаю: все что я вижу – всего лишь одна его комната. В небоскребе, где каждая комната - Вселенная…

- Мы еще увидимся?

- Конечно. Для тебя пройдет год или двести лет, для меня это будет завтра…

Он исчезает.

Я засыпаю с улыбкой на устах.

Я спокоен и счастлив.

Теперь мне можно будет побегать с ребятами во дворе.

А когда никто не увидит – и полетать.

И погладить птицу…

Ту, из сна…