Дети Грааля

Тишина на Тисовой улице была ложью. Густая, липкая, как застывший жир на вчерашней тарелке, она давила на стены дома номер четыре, но не могла проникнуть в чулан под лестницей. Там, в пыльной темноте, пахнущей паутиной и мышами, тишина была иной. Она была общей. Одно дыхание на двоих, один стук сердца, расколотый надвое и бьющийся в унисон в двух крошечных телах.

Розамунда и Лилиан. Роза и Лили.

Им было пять лет, и они знали мир через щели в двери чулана. Мир состоял из тяжелых шагов дяди Вернона, похожих на приближающееся землетрясение, из пронзительного, как сверло дантиста, голоса тети Петуньи, и из хнычущего смеха Дадли, когда ему удавалось просунуть палец в щель и больно ткнуть кого-то из них.

Но их собственный мир был сплетен из другого. Из тепла ладоней, когда они держались за руки в темноте. Из беззвучного шепота, когда губы одной касались уха другой. Из общих снов, где они летали над аккуратными, одинаковыми крышами, а внизу горели изумрудные огни, похожие на их глаза.

— Мне холодно, Роза, — прошептала Лили, и ее дыхание превратилось в облачко пара, которое тут же растаяло.

Роза не ответила. Она лишь крепче прижалась к сестре, пытаясь согреть ее своим худым тельцем. Она всегда была щитом. Лили была сердцем, трепещущим и ранимым. Роза — колючками, которые еще не научились ранить, но уже умели ощетиниваться.

Сегодня было плохо. Хуже, чем обычно. Дадли разбил любимую вазу тети Петуньи, ту, что она называла «ужасно дорогой», и свалил все на них. Крик тети был лишь прелюдией. Настоящий ужас пришел вместе с запахом пива и пота, когда дверь чулана распахнулась.

Дядя Вернон был огромной, багровой горой плоти, заслонившей собой свет.

— Уродцы, — прорычал он, и слово, тяжелое и грязное, упало в их маленький мир, как камень в пруд. — Из-за вас одни проблемы.

Он не стал утруждать себя ремнем. Он просто схватил Лили за тонкую ручку. Хруст, тихий, как ломающаяся ветка, утонул в пронзительном вскрике девочки.

И в этот миг что-то сломалось не только в руке Лилиан.

В Розе взорвалось солнце. Черное, ледяное солнце, рожденное из бессильной ярости и отчаяния. Она не закричала. Она не заплакала. Она посмотрела на огромного, страшного человека, который причинил боль ее второй половине, и пожелала, чтобы его не было. Чтобы не было этой комнаты, этого дома, этой улицы. Чтобы они оказались где-нибудь еще. Где угодно, лишь бы не здесь.

И магия, дикая, необузданная магия крови Поттеров, откликнулась на безмолвную молитву.

Это не было похоже на исчезновение стакана или отращивание волос. Это было похоже на то, как трескается мироздание. Воздух в чулане загустел, завибрировал, стал осязаемым, как стекло. Пылинки замерли в воздухе. Звуки — рычание дяди, плач Лили — растянулись, превратившись в низкий, гудящий стон. По стенам чулана побежали трещины, но не по дереву — по самой реальности. Из них лился не свет, но его отсутствие; калейдоскоп невозможных цветов и геометрий.

Где-то, в месте вне времени и пространства, где вероятности сплетались в гобелен бытия, старик в бархатной мантии, чьи глаза видели все пути и все исходы, усмехнулся. Он не создавал эту бурю. Он лишь увидел крошечный вихрь отчаяния двух душ и легким движением мысли приоткрыл для него шлюз. Шлюз, ведущий в другой мир, в другую трагедию, где как раз освободилось место для двух новых жертв. Или, быть может, двух новых катализаторов. Это всегда было интереснее всего — наблюдать.

Для Розы и Лили все сузилось до одного ощущения: их вывернуло наизнанку. Их вырвало из затхлого мирка Тисовой улицы и швырнуло в ревущий хаос.

Последнее, что они почувствовали от своего старого мира — это удивленный хрип дяди Вернона, когда невидимая сила отбросила его от них.

А потом их поглотила бездна.

Их выбросило на твердую, потрескавшуюся землю. Удушливый запах гари, озона и чего-то металлического, сладковатого — крови — ударил в ноздри. Тишину разорвал оглушительный скрежет стали о сталь, и небо над головой взорвалось золотыми и багровыми искрами. Холод английской ночи сменился жаром пожарищ, а вместо давящей тишины чулана их встретил рев битвы двух мифических созданий.

Они упали прямо на пути ударной волны от столкновения невидимого меча и почерневшего клинка. Боль, острая и рвущая, пронзила их одновременно.

Падение было беззвучным криком сквозь изнанку мира. А приземление — оглушающим грохотом реальности.

Фуюки пылал. Не так, как горит камин или костер, дарящий тепло. Это был голодный, всепожирающий огонь, который жрал дома, асфальт и сам воздух. Небо, иссиня-черное, было разорвано рваными ранами, из которых сочился багровый свет, а земля под ногами девочек дрожала от непрекращающихся ударов.

Роза и Лили, выброшенные из своего тесного, но понятного ада в этот необъятный апокалипсис, жались друг к другу под обломками чего-то, что когда-то было бетонной стеной. Ударная волна от их появления швырнула их на землю, и острые осколки асфальта вспороли тонкую кожу на руках и коленях. Боль была острой, но она тонула в оглушительном хаосе.

Прямо перед ними, в эпицентре этого разрушения, танцевали две фигуры. Одна — рыцарь в серебряных доспехах, сияющий призрачным светом, сжимающий в руках невидимый клинок, от которого воздух искажался, как от летнего зноя. Другая — сгусток безумия и ночи, закованный в искореженную черную броню, из-под которой вырывались струйки алого пара. Берсеркер. Его рев был не человеческим, он был воплем самой агонии, звуком раздираемой на части души.

— Роза… что это? — голос Лили был тонкой ниточкой, готовой порваться. Ее сломанная рука безвольно висела, но сейчас она даже не чувствовала боли, парализованная зрелищем.

— Не смотри, — прохрипела Роза, пытаясь заслонить сестру своим телом, но она и сама не могла отвести взгляд. Ее детское сознание отчаянно пыталось найти этому объяснение. Монстры из сказок? Но сказки не пахли серой, кровью и раскаленным металлом.

Скрежет стали. Берсеркер, взмахнув огромным, похожим на фонарный столб, мечом, обрушил его на рыцаря. Удар чудовищной силы. Рыцарь отбил его, и от столкновения двух легенд по земле прошла новая дрожь. Искры магии, не похожей на ту, что взорвалась в их чулане, — древней, концентрированной, смертоносной, — брызнули во все стороны. Одна из них, ослепительно-золотая и горячая, как капля солнца, ударила Лили в плечо. Другая, чернильно-фиолетовая, пропитанная безумием, впилась Розе в бок.

Девочки вскрикнули в унисон.

И в этот момент земля под ними ответила.

Кровь, их общая кровь, смешавшаяся с пылью и пеплом, закапала в трещины на иссушенной земле Фуюки. Она просачивалась вниз, к корням этого проклятого места. И там, в глубине, она коснулась чего-то. Чего-то голодного.

Великий Грааль, оскверненный проклятием Всего Зла Мира, Ангра-Майнью, был не просто сосудом. Он был живой, пусть и извращенной, сущностью. Десятилетиями он впитывал ненависть, страдания и смерть этой земли. И сейчас, в момент своего почти полного воплощения, он почувствовал нечто новое. Две капли свежей, невинной крови, пропитанной аномальной магией, не принадлежащей этой эпохе. Две души, чистые, но уже надломленные страданием, идеальные проводники, идеальные якоря.

Грааль не думал. Он желал. Он потянулся к ним, как хищник к раненой добыче. Невидимые нити тьмы устремились из-под земли и впились в раны девочек, в их души. Это было не просто ранение. Это было клеймо. Причастие к черной мессе.

В их сознании пронесся шепот. Не слова, а образы. Горящий город. Море грязи, поглощающее все живое. Крики миллионов. Желания, извращенные и исполненные самым чудовищным образом. Вся боль и ненависть, скопившаяся в Граале, хлынула к ним, ища в их чистоте лазейку в мир.

Лили закричала от ужаса, ее разум не выдерживал этого натиска. Роза же, стиснув зубы, инстинктивно выставила свой ментальный щит, пытаясь защитить сестру, принимая на себя основной удар тьмы. В ее изумрудных глазах на миг вспыхнул тот же багровый огонь, что горел в небе.

Именно эту вспышку, этот всплеск чужеродной, оскверненной маны, и почувствовала Артурия Пендрагон.

Среди рева Берсеркера и звона стали она уловила этот тонкий, но пронзительный диссонанс. Это не была мана Слуги или Мастера. Это было нечто иное. Что-то живое. И оно было пропитано той же скверной, что исходила от Грааля.

Отразив очередной яростный удар Ланселота, она на долю секунды позволила своему инстинкту взять верх. Ее взгляд метнулся мимо ревущего противника, сквозь дым и руины, и нашел источник. Две крохотные фигурки. Дети.

«Здесь. Невозможно».

Ее сердце, сердце Короля, которое видело смерть и предательство, дрогнуло. Не от жалости. От леденящего осознания. Дети в эпицентре битвы Слуг — это уже катастрофа. Но дети, от которых исходит эхо оскверненного Грааля… это знамение, предвестник чего-то худшего, чем просто проигранная война.

— Вейвер! — ее голос, усиленный маной, был подобен звуку боевого рога. Он не просил. Он приказывал.

Юноша, скрывавшийся за остатками стены и наблюдавший за битвой с замиранием сердца, вздрогнул. Он видел момент, когда дети появились из ниоткуда, словно дефект на кинопленке. Он видел, как их ранило. Его разум аналитика уже кричал об аномалии высочайшего уровня.

— Забери их! — приказала Артурия, блокируя выпад Берсеркера, который, казалось, пришел в еще большую ярость от ее секундного отвлечения. — Уведи их из города!

Вейвер Вельвет подчинился не столько приказу Слуги, сколько собственному инстинкту мага, столкнувшегося с непостижимым. Он выскочил из укрытия, подхватил дрожащих, окровавленных девочек. Они были легкими, как птицы. Одна была без сознания, другая смотрела на него с недетской, пугающей серьезностью.

— Кто они, Сейбер? — спросил он, прижимая их к себе, чувствуя липкую кровь на своей куртке.

— Жертвы, — сквозь скрежет стали ответила она. Ее взгляд был прикован к Берсеркеру, но все ее существо было натянуто, как струна, от осознания присутствия детей. — В них… скверна Грааля. Они не должны были оказаться здесь. Это ошибка. Ужасная ошибка.

Она не знала, насколько права. Это была не просто ошибка. Это был новый вектор катастрофы, который только что прочертил свою линию через сердце Четвертой Войны за Святой Грааль.

А в тени, на крыше уцелевшего здания, человек в черном опустил снайперский прицел. Кирицугу Эмия видел все. Появление детей. Их ранение. Всплеск маны. Реакцию Сейбер. Он не чувствовал скверну так, как Слуга, но его аналитический ум, отточенный годами убийств и расчетов, сложил два и два. Неизвестный фактор. Аномалия, связанная с Граалем. И этот фактор сейчас находился в руках самого слабого и предсказуемого Мастера этой войны.

Он перевел прицел с Вейвера на темнеющее небо. Что-то изменилось. Правила были нарушены. И он, Убийца Магов, должен был понять, как это использовать. Или как это уничтожить.

Последний удар Экскалибура был не просто вспышкой света. Он был криком планеты, очищающим воплем, который на мгновение сжег всю скверну, весь мрак и все безумие, что воплощал в себе Берсеркер. Когда свет угас, на выжженной земле остался лишь рассыпающийся прах черных доспехов и тишина, тяжелая и звенящая после оглушительной какофонии боя.

Артурия стояла, тяжело дыша, опираясь на свой невидимый меч. Победа не принесла облегчения. Она обернулась, ее взгляд искал Вейвера, но тот уже исчез в переулках, унося с собой двух маленьких провозвестниц беды. Король Рыцарей чувствовала это своим Инстинктом: битва с Ланселотом была лишь прелюдией. Настоящая война — война за души этих детей и за судьбу, которую они принесли с собой — только начиналась.

А в это время Вейвер Вельвет бежал.

Он бежал, прижимая к себе два хрупких тельца, и с каждым шагом его сердце колотилось от смеси страха и чего-то похожего на отцовский ужас. Одна девочка, та, что темнее волосами, Роза, была в сознании, ее изумрудные глаза, слишком серьезные для пятилетнего ребенка, смотрели не на него, а сквозь него, будто видели механизмы мира за его спиной. Другая, Лили, металась в лихорадочном бреду, ее лоб горел, а со сломанной руки капала кровь, оставляя на асфальте темные, похожие на запятые, следы.

Он маг. Он должен мыслить логически. Аномалия. Неизвестное происхождение. Связь с Граалем. Все это кричало об опасности, о необходимости немедленно избавиться от источника проблемы. Но они были детьми. Ранеными, напуганными детьми. И логика пасовала перед этим простым, неоспоримым фактом.

Ближайшая больница была чудом уцелевшим островком порядка в море хаоса. Вейвер, наскоро сотворив простое заклинание внушения, прошел мимо сонной медсестры, бормоча что-то о несчастном случае на стройке. Его приняли за обезумевшего от горя молодого отца.

Врач, старый, уставший человек с лицом, испещренным морщинами, как карта дорог, осмотрел девочек.

— Странные раны, — пробормотал он, обрабатывая ожоги на плече Лили и боку Розы. — Похоже на электрический разряд, но очень высокой температуры. И этот перелом… — он покачал головой, накладывая шину на руку Лили. — Бедные крошки. Что же с вами случилось?

Вейвер молчал. Что он мог сказать? «Их ранило магией в битве двух мифических героев»? Он заплатил наличными, оставив вымышленное имя. Пока врач занимался Лили, он попытался заговорить с Розой.

— Как тебя зовут?

Девочка молчала, лишь крепче сжимала руку сестры, даже во сне не отпуская ее. Ее взгляд был пугающе взрослым. В нем не было детской наивности, лишь глухая, затаившаяся боль и недоверие ко всему миру. Вейвер почувствовал укол совести. Он, маг, участник этой кровавой бойни, был частью того мира, что искалечил их.

«Это не моя ответственность», — твердил он себе, когда покинул больницу и укрылся с девочками в одном из своих убежищ. — «Я должен сосредоточиться на Войне. Найти способ победить. Эти дети… они лишь помеха».

Он разложил на столе карты Фуюки, схемы магических линий, но его взгляд постоянно возвращался к двум спящим фигуркам на диване. Он видел не помеху. Он видел двух сирот, выброшенных в эпицентр ада. И в их изумрудных глазах он смутно угадывал что-то знакомое, что-то из легенд его собственной родины.

Именно тогда решение созрело в его голове. Решение, продиктованное не логикой мага, а совестью человека. Он не мог оставить их здесь. И он не мог возить их с собой по полям сражений. Их нужно вернуть. Вернуть туда, откуда они, предположительно, родом. В Англию. Может быть, там есть родственники. Может быть, там они будут в безопасности. Это было самое логичное, самое правильное решение. Наивное, как он поймет позже, до идиотизма.

Он не знал, что на противоположной стороне улицы, в машине с тонированными стеклами, Кирицугу Эмия через бинокль наблюдает за окнами его убежища. Он не видел детей, но видел, как Вейвер вошел с двумя свертками. Его помощница, Майя Хисау, сидела рядом.

— Он забрал их, — констатировала она.

— Да, — голос Кирицугу был ровным, лишенным эмоций. — Вейвер Вельвет. Третьесортный маг, но с обостренным, пусть и неуместным, чувством чести. Он не убьет их. Он попытается их спасти.

— Что это за дети?

— Аномалия, — ответил Кирицугу, не отрывая взгляда от окна. — Якорь, который Грааль бросил в наш мир раньше времени. Или дополнительный ключ. Неважно. Они — переменная, которую я не могу просчитать. А то, что я не могу просчитать, я должен контролировать.

Он завел двигатель.

— Пробей по всем каналам. Дети, близнецы, около пяти лет, пропавшие в последние несколько часов. Особое внимание на Англию. У меня есть предчувствие, — сказал он. — Вейвер повезет их домой. И мы последуем за ним. Нам нужно понять, что они такое, прежде чем они станут проблемой.

Машина бесшумно отъехала от обочины и растворилась в ночи. Кирицугу не знал, что следует не просто за юным магом и двумя детьми. Он следовал за судьбой, которая уже сделала крутой поворот, увлекая всех участников этой трагедии к новой, еще более темной развязке. Вейвер думал, что везет детей к спасению. На самом деле, он вез проклятие домой.