Детский сад какой-то

‎В вечернем сыром и слегка вялом воздухе мелькали желтые, багряные и еще зеленоватые листья, плавно погружаясь в асфальтные зеркала луж, тревожа их покойную гладь. Видимо, дождь проходил давно, так как лавочки были уже сухие — еще по-летнему по-юному живущее солнце, не успевающее за расписанием холодов, высушило всё за день. Из ворот детского сада выходили семьи, или матери с детьми, или отцы, но кто-то выходил, кто-то кому-то очень нужный и кем-то любимый, тепло галдоня о прошедших приключениях, о вкусе слопаной котлеты на обеде, о том, что Маркуша Гусев вылил Надьке Лезковой за шиворот суп, да еще так подло, исподтишка, сзади, — вот подстава, — а Надька поставила ему фингал под правым глазом, потому что Надька левша, ну и двоих — к детскому психологу на профилактику хулигании, а там: «Ну что, опять Надежда и Марк? И долго это будет продолжаться? Ну заходите. Отработаем.» Пришли же работать, вот работа сама в руки каждый день просится.
‎«Да она сама, первая начала!» — требовал адвокатуру Гусев, а Надюха, насупившись, молчала, глазами в пол, от несправедливости и клеветы, она была убеждена, что правда всегда вскроется [не от тоски ножом]: он всем так уже делал, все видели правду, и если многие ее скроют, от страху, то кто-то таки скажет, а врать ему нет резона. Ирочка сидела напротив детского сада в простоватой мужской курточке цвета хаки, военного хаки, облокотившейся на перило лавочки рукой поглаживая свои морщинки у глаз — свой признак нагрянувшей старости, у которой была веселая, звонко смеющаяся молодость. Все дети вышли, свет погас, на зеленых воротах с солнышком повернула в замке ключик хрупкая молодая женская ручка и элегантно запропастилась в карман бежевого плаща. «Все дети уже вышли.» — сказал растерянный бежевый плащ, увидев Ирочку, все еще наблюдающую бряцающие от ветра качели за весело в цветочек украшенной решеткой.
‎«Я знаю.» — ответила Ирочка.
‎«Что-то случилось?» — по воспитательской привычке обеспокоился чужой бедой бежевый плащик хрупким прозрачным почти девчачьим голосочком.
‎«Вспоминаю. Когда-то я мечтала стать воспитательницей. В детстве.» — заоткровенничала Ирочка.
‎«А почему не стали?»
‎«А я не знаю. Дело в том, что моя мама всегда отнимала у меня даже мной заработанные вещи, говоря, что у меня нет ничего моего в этом доме. Когда я... меня обидел мужчина, и я боялась выходить из дома... Она старалась превратить мою жизнь в ад, чтоб я съехала, она кричала, что это ее кружка, включала свет в комнате, в которой я только что его выключила, и уходила. Она фотографировала записи в моих дневниках и отсылала их моему бывшему, потому что тот давал ей денег. Когда я находила работу, она меня унижала и била, а потом всем говорила, что я не работаю, а работает только она. У нее был постоянный горб и скоробленный уголками вниз рот от злости. Но только со мной. С другими она была ангельски вежлива, улыбчива и галантна. Даже с кошкой. Но не всегда. Я решила сделать вид, что меня нет дома. Спрятала свои ботинки. Моя мама пришла с работы, пнула кошку [я это отчетливо слышала], сказала ей, какая она мерзавка, какая она дрянь. Да. Она ненавидела меня, потому что я знаю ее настоящую. Знаю. От знания много печали. Горе от ума. Умножая знания, мы умножаем скорбь. Но лучше — знание. Она выводила меня из себя, до истерики, до тряски в руках, и наслаждалась этим зрелищем, потому что это ее власть над другими. Втихоря даже шепотом обо мне говорила, мол, поплачь на прощанье, я тебя уничтожу. Я училась на преподавателя. Стала встречаться с парнем, а он из этих, скенхедов, или как их там. Сговорились они вдвоем против меня. Он еще мне жучок с прослушкой в рюкзаки и шкафы понатыкал. Непростой он жук. С матерью моей вообще переспал. И от всех этих жуков. Ну, я и замолчала. То есть, онемела я от такой подставы. Не могла говорить с людьми. Ну меня из колледжа и отчислили, как тю-тю. — повела у виска Ирочка и улыбнулась слегка, с грустинкой. — Ну сестра. Да, сестра у меня еще была. Была в восторге, вдохновенно уговаривала маму, мол, давай упечём ее в психушку, еврейку эту поганую. Я не родная была, как оказалось. Мама боялась такого неосторожного шага. В принципе поэтому и не совершала видимого убийства. Подсыпала, доходило дело, какие-то вещества в мою еду, чтоб медленно вышло и незаметно, я это видела, а сама ничего ей не говорила, просто выливала а делала вид, что пью или ем. Она медик. Медики лучшие серийники.»
‎«Кем вы теперь работаете? И где ваша мама?»
‎«Да директором в детском доме. Муж у меня вот следователь. А мама?.. Анна Леонидовна? Да Анна Леонидовна в тюрьме. Но не по моей. Какое-то дело в кардиологии с отравлениями. Меня зовут Ирина Афанасьевна Симонова. Вот вам моя визитка. Чаю с вами попьем. Как вас зовут?»
‎«Вероника Ермошкина. Отчества нет. Ну, так вышло.»
‎«И как у вас день?»
‎«Да опять эти передряги, знаете-ли. — волнительно затрепетал тонкий голосок. — Надька с Гусевым дерутся, приходится успокаивать, и вроде успокоили, всё, мир, а на следующий день то же самое. И все ребята знают, что парень всех задирает и за дело получает, а он все равно отнекивается. И родители у него приличные. Папа священник, мама — работник культуры и искусства. Маленький принц, но знаете, какой-то принц Шарля Де Костера, какой-то Филипп. Мучает лягушонка какого-то лапы ему оторвёт, а потом Надюше в руки бросит, и идет жаловаться, что-де она лягушат обижает, слёзы из себя выдавливает. К психологу парня водили. А он обманул психолога. А гипноз на него не действует.»
‎«А что родители?»
‎«А родители не верят. Говорят, что хороший мальчик. Я на камеру снимать не имею права. Понимаете?»
‎«Я всё понимаю. Будет конфликт. Родители серьёзные. Следите. Я наблюдала, когда работала вожатой, что девочка лет шести кипяток из окна на голову мальчику вылила. Материлась. Мы сделать ничего не успели, не смогли. Вы знаете что такое кипяток на голову? Это не дети, а группенфюреры гестапо.»
‎«Он тоже матерится.»
‎«Не по-немецки ненароком? Вот коллаборационисты. Но это не основное. Интеллект у него острый. С ним надо не прямо. Не победить, а перехитрить попробовать, как сказал один полководец. Чтоб его собственная подстава его и победила. Посмотрите советский фильм «Республика ШКИД». Хороший фильм. Что ж. Прошу меня отпустить домой. Не забудьте про мою визитку, я очень хочу попить с вами чаю. До свидания. Хорошо?»
‎Ермошкина кивнула и задумалась, глядя долу, потом в небо. Какое красивое небо. Звезды как новые! Вчера светили тусклее. Наверно, кто-то протирает их там от пыли, наводит порядок. А ведь права Надька: правду все знают, да не все говорят, да и неважно это, правда сама себя говорить умеет. Тут терпение надобно. Сабр — как по восточному.