детство

Лето выдалось холодным. Точнее, оно только начиналось и начиналось с пронизывающего ветра, тяжёлых облаков и кратковременных дождей через день. Сплошная осень. Сейчас за окном снова заливало, капли дождя бились о стёкла и собирались в неприятные лужи у подъездов. Застигнутые врасплох люди прикрывают головы куртками, портфелями и стремятся зайти под козырьки и навесы.

В двухкомнатной квартире под номером сорок четыре раздаются шаркающие шаги. Мужчина примерно такого же возраста бредёт на крохотную кухню. Включает пошарпанный электрический чайник со слоем накипи и опирается спиной на столешницу. Вот в его детстве лето всегда было тёплое. И неважно, что это был за год, что в то время случалось, что не случалось. Лето всё равно было, солнце шпарило и сжигало всё живое, речка манила своей глубиной и прохладой. В его десять, двенадцать, вплоть до двадцати, всё было как лето. Даже двойки по алгебре. В детстве, с июня по август, он со старшей сестрой и старенькой бабушкой жил в одноэтажном, но просторном деревянном домике в посёлке. Тогда, маленький ещё мальчик, боялся по ночам смотреть в окна, потому что по рассказам Аньки, что была старше на два года, ночью в окна могли заглядывать привидения и покойники. А покойников он без веских причин боялся. Но, не смотря на байки и запугивания, мальчик пробирался к приоткрытому окну и, зажмурив на всякий случай глаза, нюхал ночной воздух. Потому что днём он какой-то другой, не такой лёгкий и свежий, как в то время, когда весь посёлок вместе с бабушкой и Анькой спит. И грозы были в тысячу раз страшнее и опаснее. Сейчас же дождь стал частью рутины, фоновым белым шумом, что если выключат – ты даже не заметишь. А тогда дождь ломал деревья, со страшными звуками отрывал им ветви, бил не каплями, а самыми настоящими пулями в крышу. Молнии стреляли в землю, жгли листву и пугали малышей. Но это было много лет назад.

Мужчина повернулся к чайнику, что уже давно вскипел и начинал остывать. Часы на стене показывали начало третьего. Завтра понедельник и надо встать в шесть.

Метро ему почему-то нравилось. И громкие большие поезда, и толпы-океаны народа. Возможно потому, что так он чувствовал себя частью чего-то большого и вообще причастным к делу. Он шёл по станции, чтобы как обычно остановиться прямо напротив таблички со станциями, когда на противоположной стороне заголосил какой-то мелкий пацан:

– Не буду! Я её не люблю! – Верещал он и тыкал пальцем в старшую сестру, что была вообще не заинтересована в выступлениях младшего брата.

– Славочка, ну как же так? Нельзя так говорить! Вы же родные люди! – Сокрушалась их мать рядом. – Славочка, ну обними Лену на прощание!

Славочка посмотрел на Лену как на самое худшее, что случалось в его жизни и сделал внушительный шаг назад, при этом сложив руки на груди. Его сестра на секунду подняла глаза, а потом снова продолжила разглядывать свои ногти, а мать глубоко вздохнула.

– Пожалуйста! – Жалобно произнесла женщина. – Пожалуйста, Славочка…

Мальчик фыркнул и коротко прижался к сестре, едва касаясь её, тут же отступив. Женщина потёрла лицо и что-то прошептала. Приехал поезд, мать наскоро перекрестила дочь, поцеловала в обе щёки и отступила, давая ей пройти с большим рюкзаком и чемоданом. Девочка улыбнулась ей и помахала, не посмотрев на брата. Тяжёлые двери закрылись и поезд скрылся в туннеле.

Мужчина засмотрелся на эту громкую троицу и в самый последний момент успел проскочить в свой вагон. Он свою Аньку любил и старался не ссориться с ней. Из-за того, что она была старше, ему казалось, что она из другого мира. Аня знала то, что не знал он сам, рассказывала истории и страшилки, что по-настоящему веяли могилами и каменными крестами, шутила и одевалась по-взрослому, жила по-другому. Он помнит, что когда она куда-то уезжала, а отец ехал её встречать, то он, маленький, всё время ездил с ним, забирался в пыльный, пахнущий бензином, багажник, чтобы напугать Аню, когда она его откроет. Он делал так каждый раз до момента, пока не перестал помещаться в этот самый багажник. А Анька каждый раз делала вид, что напугана до полусмерти таким внезапным появлением младшего брата.

А мама всегда закатывала глаза на такие выходки, но на самом деле ей самой было весело смотреть на сына. О ней он почему-то мало что помнит. Аню и бабушку хорошо, отца чуть хуже, а мать вообще через раз. Он помнит её некогда длинные волосы, которые часто казались ему придуманными, её руки и жар открытой духовки. Он всегда стоял позади неё, когда она наклонялась, чтобы засунуть туда какой-нибудь противень, и думал откуда же там воздух. И почему он горячий? А сейчас мама с папой живут в Саратове и он с Аней, её мужем и двумя сыновьями, приезжает редко. А бабушка и вовсе умерла, дом забросили и он несколько лет медленно разлагался, служа пристанищем для бомжей и алкоголиков.

Поезд затормозил, его голова резко упала ему на грудь и он распахнул от неожиданности глаза. Мужчина прислушался к звучащим названиям станций – ему через одну. Он откинулся на спинку сиденья, стукнувшись головой о стекло позади, и сжал покрепче зонтик. Кажется, надо будет написать отцу и Ане. А маме позвонить.