Детство Терминатора

Логика прозвищ темна и непонятна.

Можно быть качком, ходить в черной кожаной куртке и не снимать темные очки «как у Шварца» даже ночью, даже в ванной – а звать тебя будут Батоном. Потому что когда-то на школьной вечеринке ты, задумавшись, съел весь батон, который предназначался для бутербродов. А можно быть сухощавым дрищом – пусть и жилистым – носить джинсу и лохматые патлы вместо армейского ежика – и подвернуть ногу как раз тогда, когда по видеосалонам триумфально прокатится фильм с Арнольдом Шварценеггером о неумолимом киборге-убийце. Похромать всего-то несколько дней – и на всю жизнь остаться Терминатором.

Да, Терминатор – это я.

Некоторые, незаметно для самих себя, начинают соответствовать своим прозвищам – назвали тебя одноклассники Котом, по простой логике «Костя-Котя-Кот» - и вот ты уже начинаешь ластиться к девчонкам и шипеть, когда на тебя наезжают. Но я такой ерундой не страдал, мышцу не накачивал, кожу не любил, к оружию был равнодушен – был, ага… - не говоря уж о том, чтобы охотиться за Сарами Коннор, рискуя быть обвиненным в антисемитизме. Ну а то, что после срочки я остался в армии, в одних развеселых войсках – тех самых, про которых шутят, мол, рассказал бы вам одну забавную историю, но там еще четыре года до снятия грифа – никакого отношения к моему прозвищу не имеет. Терминатор, могу поспорить, в армии не служил…

Ну а там пошло-поехало: отслужил, послужил, заработал стойкую нелюбовь к оружию и вообще армейщине, влез в бизнес, отсидел – было-было… - откинулся, завел новый бизнес, а жену так и не завел… свою, а вот чужих, бывало, заводил… И все вроде хорошо, жизнь, как говорил новый русский в старом анекдоте, удалась… Но, когда тебе уже не сорок, и даже не пятьдесят – начинаешь все чаще возвращаться мыслями в прошлое и зачем-то грызть себя, размышляя о том, что вот тогда надо было поступить по-другому, а вон тогда – пойти в другом направлении, и вон та девчонка, если бы я был чуть посмелее, согласилась бы не только на поцелуй…

Вот на эти мысли меня и поймали.

Вот из-за этих самых мыслей я и сижу сейчас на лавочке в парке, щурясь на майское солнце. Да, вон тот парнишка в синей школьной форме, красном пионерском галстуке, лихо сдвинутом набок и с непослушными светлыми вихрами – это я.

Почему на мне советская школьная форма, не говоря уж о галстуке? Ну, так все просто – мне опять четырнадцать лет, а вокруг меня – 1984 год.

Забавно, да? Терминатора отправили в прошлое, чтобы изменить будущее.

Кто отправил? О, если я вам скажу…

В пронизанном солнечным теплом парке задул прохладный ветерок.

- Молчшшши… Молчшиии – зашумели листья деревьев.

…то лучше я вам, наверное, не буду говорить. Такие это, знаете ли, силы…

- Молчшиии… Молчшиии…

Молчу. Молчу.

Неважно, кто меня сюда отправил, да и зачем – тоже неважно. Скажу только, что не СССР спасать, в восемьдесят четвертом году это, знаете ли, уже поздновато. Но поменять будущее придется… Ой, придется… Не надорваться бы в процессе. Четырнадцатилетний мальчишка – это вам не киборг, да и тот, если помните, не справился. Вот и я, вполне себе возможно, в одиночку не справлюсь…

- Привет, Витёк!

Колька Тарасов, из параллельного класса. Не друг, не приятель, так, хороший знакомый. Большой любитель мены, чего угодно на что угодно. Могу поспорить, у него сейчас по карманам распиханы марки, солдатики, медные позеленевшие монетки и прочие, очень ценные, вещи. Впрочем, парень не жадный, для него главное не результат, а процесс.

В девяносто третьем отравится «Роялем». Была тогда, если кто не помнит, такая спиртосодержащая зараза в зеленых литровых баллонах.

- А чё это ты не в школе?

- А ты? – я дружелюбно хлопнул Кольку по руке и опять откинулся, широко раскидав руки по спинке лавочки.

- А я… это…

Прогуливает, понятное дело. Кому охота в такой день в душном, пропахшем мелом классе сидеть?

- Вот и я «это», - подмигнул я, - Жду я кое-кого.

- Ааа… - понимающе заухмылялся ничего не понявший Колян и, подмигнув мне, поскакал куда-то по своим делам.

А я остался на лавочке. Не объяснять же ему, что в школу мне никак нельзя. А причина этого «никак» должна скоро пройти по этой самой аллее.

Цок-цок-цок.

Звонко стучат по асфальту каблучки туфелек. А над туфельками – ноги. Красивые, стройные, длинные… Ноги, а потом опять ноги, а затем снова ноги – длинные они, чего уж там – а потом подол коричневого школьного платья – и сразу талия. А над талией черный фартук, а потом… покачиваются… колышутся…

Мда, как-то я подзабыл, что значит быть четырнадцатилетним.

Закинул ногу за ногу и прищурившись, я посмотрел на Вику Королёву из параллельного класса, мою первую любовь, подойти к которой и не то, чтобы признаться – упаси бог! – хотя бы просто сказать ей «Привет» я так никогда и не осмелился…

И сейчас не стану.

Вика продефилировала мимо, мимолетом мазнув меня чуточку недоуменным взглядом. Закончит школу, институт, удачно выскочит замуж – и умрет от передоза в девяносто восьмом, во второй половине августа.

Нет, не она мне сейчас нужна. Не ее я жду.

А вот его…

В начале аллеи появился и бодро зашагал в моем направлении парнишка в синей школьной форме, красном пионерском галстуке, лихо сдвинутом набок и с непослушными светлыми вихрами. Он шел почти вприпрыжку, помахивая сумкой с учебниками и точно так же, как и я, весело щурясь на солнце, на листья, на весну.

Я стал и сделал шаг навстречу. Парнишка коротко взглянул на меня, отвел взгляд, не узнавая, двинулся было дальше…

Потом, видимо, все-таки сработало узнавание. Ему начало казаться, что он определенно где-то уже видел меня, где-то буквально сегодня…

Например, в зеркале.

- Ну здравствуй, Витя, - сказал я себе.

Ведь если тебя снова сделали четырнадцатилетним и вернули в прошлое – тот ты, который в этом прошлом жил, ведь никуда не денется, верно?

Так что теперь в восемьдесят четвертом году живут двое Витек Рядовкиных, веселых парнишек четырнадцати лет отроду.

И ту гору, с которой не справится один четырнадцатилетний – ту с легкостью свернут двое.

Мальчишки – они такие.