Дева из песка

Сухой бутончик тюльпана, завалявшийся с последнего восьмого марта, неловко хрустнул под ногой. В тот день он был живым и белоснежным — из двух слов: «белый» и «нежность», как нельзя кстати подходящих к празднику. Ведь начало весны выдалось холодным, за окном еще лежал снег, а в доме царила та самая нежность и теплота. И теперь увядший цветок так досадно об этом напомнил!

Сегодня во дворе было солнечно, порхали бабочки, пахло свежескошенной травой — только, увы, от соседей. Артем давно не притрагивался ни к газонокосилке, ни к лейке, ни к садовым фигуркам, которые смастерил сам. Они с весны стояли грязные и полинялые. Приходил в упадок и дом: цветные стекла на втором этаже покрылись пылью, холодильник пропах залежалыми продуктами, узорный когда-то пол стал серым.

Переступив порог мастерской, Артем с тоской поглядел на незавершенные скульптуры — прежде он лепил их на досуге, а зарабатывал производством дачного декора. Теперь не было смысла поддерживать в мастерской жизнь: все равно со дня на день придется съезжать. Но как все это оставить?

Особенно жаль было фигуру девушки из золотистой глины, похожей на песок с Финского залива. Артем стал лепить ее пару месяцев назад, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, и вскоре она стала его единственной отдушиной.

Подойдя к ней, мужчина всмотрелся в бесстрастное лицо, напоминавшее о древних мраморных богинях, которыми он любовался в детстве, в Летнем саду. Сейчас, когда внутри все казалось таким же безжизненным и иссохшим, как злосчастный бутон, ему отчаянно хотелось поговорить с кем-то — так почему не со своим творением?

А еще хотелось оттянуть момент сбора вещей, тем более что повсюду мелькали «приветы из прошлого» — забытые игрушки Кати, сережка Инны с выпавшей жемчужиной, необычный камешек, привезенный с курорта. И альбом с фотографиями предательски лежал на виду: компьютерные папки до сих пор казались Артему какими-то бездушными.

— Привет, — произнес он, кривясь в беспомощной ухмылке. — Вот так у нас и закончилось… А начиналось все в «Мухе», там мы с Инной сошлись: она дизайнер, я скульптор. Общие интересы, все дела… Да еще эта каштановая шевелюра до попы, глаза как черешни, вся такая смуглая, сияющая! Одно слово, южанка… Тогда мне с нее одной хотелось ваять, а то и стихи писать. Только ей это было не надо, я для нее был так, хороший парень и друг…

Артем запнулся, впервые озвучив болезненные воспоминания. Сердце Инны в то время было занято Володей, лидером метал-группы, которая безуспешно пыталась вырваться куда-то подальше крохотных клубов и местечковых фестивалей. Инна стремилась ему помочь и с горящими глазами рассказывала одногруппникам о гениальности любимого. Между ними вечно кипели страсти, они ссорились до укусов и крови, а потом так же мирились, и это ни для кого не оставалось тайной. В том числе и для Артема.

— А потом он пропал с радаров, — задумчиво сказал мужчина, — и мы с Инной стали ближе. Не сразу, конечно: поначалу оставались друзьями, а потом решили пожениться. Все вроде было хорошо, дочь родилась — здоровая, красивая. Я работал, Инна домом занималась, помогала за моей мамой ухаживать после инсульта, а потом и похоронить. Хотя мама-то к ней всегда относилась настороженно. А с полгода назад и я стал замечать что-то странное.

Говорить подробности ему не хотелось — про блеск в ее глазах, ответы невпопад, новые наряды и встречи с подругами, которых Артем не знал. Он до последнего боялся задавать вопросы, но все-таки спросил. А Инна почти с облегчением призналась, что Володя вернулся после долгих поисков себя, и она решила дать ему второй шанс.

И в принципе это можно было пережить, если бы не два обстоятельства — жена сообщила и о том, что Катя не дочь Артема: оказалось, что они с Володей еще не совсем расстались к моменту ее свадьбы. И именно беременность тогда окончательно отпугнула свободолюбивого рокера. Почему он передумал теперь? Да какая разница, если Инна светилась так, как никогда за пять лет брака…

— А мне до поры казалось, что все эти страсти и не нужны. Достаточно доверия, уважения, ответственности за домашний очаг. Но теперь с этим очагом и очередные проблемы подъехали, — вздохнул Артем.

В этом и состояло второе обстоятельство. Двухэтажный бревенчатый дом на берегу озера Артем купил для семьи, вложив средства от продажи материнской квартиры и почти все свои сбережения. Он всегда любил природу и уединение, а также хотел, чтобы дочь дышала свежим и целебным воздухом.

Инне жизнь за городом не очень нравилась, она скучала по своим подругам и развлечениям. Но теперь без пяти минут бывшая жена рассчитывала оставить дом за собой и Катюшей, и все ее доводы звучали так гладко и так элегантно-цинично, что Артем не нашел что возразить. А когда опомнился, было поздно. Они съехали, чтобы дождаться, пока он соберет вещи, и возражать было уже некому.

— Только и остается размышлять наедине с тобой, как я вообще до такого докатился, — мрачно усмехнулся Артем, коснувшись покатого плеча скульптуры. Оно почему-то показалось ему необычайно теплым.

Впрочем, Артем понимал, что в нем говорил синдром спасателя, обретенный за годы жизни с овдовевшей, а затем больной матерью. Он не умел отказывать женщинам в заботе и комфорте, а уж тем более если с одной долго делил постель, а другую воспитывал как родную дочь. Правда, Инна предложила ему отказаться от родительских прав — мол, ребенку нужен настоящий отец, — и обещала, соответственно, не подавать на алименты. Она уверяла, что Катюша скоро его забудет и нет смысла рубить этот хвост по кускам.

Но Артему было больно расставаться и с девочкой, и с домом, который стал ему родным и будто доверил некие старые тайны. Засыпая, он порой слышал звуки, похожие на ласковый шепот, а во сне видел то деревенскую избу, над которой клубился дымок из трубы, то играющих на траве детей, то пожилых женщин в странных нарядах и цветных бусах, которые пели какие-то удивительные песни на незнакомом языке. И вместо искусственных ароматизаторов, которые вечно покупала Инна, ощущал запах свежего хлеба, ягод, меда.

И даже этого больше не будет…

Вдруг Артема охватило отчаяние, какого он не чувствовал даже после смерти матери. Сейчас было некому позвонить: близких не осталось, а настоящих друзей он так и не нажил — были только потребители, готовые попросить в долг, угоститься за его счет в баре, исповедаться в своих грязных делишках. И теперь, когда ему стало плохо, всех как ветром сдуло. Напряжение достигло такой силы, что сердце было готово треснуть по швам и излиться кровью, но глаза оставались сухими. Поздно учиться плакать, поздно раскаиваться, поздно работать над собой, хотя ему всего-то двадцать девять лет! Остается только искать путь к свободе…

Отвернувшись от скульптуры, Артем быстро пошел на кухню и достал початую бутылку виски, глотнул прямо из горлышка. Пустой желудок обожгло: он и не помнил, когда последний раз нормально ел. Собравшись с духом, выпил еще, сдержал подступившую тошноту, боясь, что с ней уйдет и запал, подсказавший единственный выход. На миг увидел все будто со стороны, издалека, и вновь усмехнулся — какое жалкое зрелище! Но по крайней мере в его силах все прекратить, в том числе и проблемы с домом.

На миг его одолело головокружение и мандраж, затем он решительно зашагал в сторону прихожей. Из зеркала на него глянуло бледное небритое лицо с мутными серыми глазами, по обе стороны которого свисали давно не стриженные светлые лохмы. Артем захлопнул за собой дверь и вдохнул полной грудью сладкий летний воздух — тоже, как он думал, в последний раз. Дальше путь лежал в сауну — старый деревянный домик у озера, возведенный кем-то из прежних хозяев. Артем слышал от продавца, что в окрестностях когда-то жило много финнов, и скорее всего дом был построен кем-то из них. А заходя в эту баню, он понимал, почему в быту северян она имеет особое значение.

Снаружи стены были покрыты узорной резьбой, изображающей птиц, рыб, медведей, деревья и морские волны, а внутри потемнели от многолетней копоти. Дровяная печь топилась по-черному, то есть дым подолгу висел в бане, и отчасти поэтому Инна не любила в ней мыться.

Впрочем, баня еще чем-то пугала ее: она жаловалась мужу на слишком сильный жар и уверяла, что там водятся крысы или еще какие-то мерзкие существа, норовящие укусить за голую кожу. Потом Инна и вовсе перестала туда ходить, благо в доме была оборудована современная душевая.

А вот Артем очень любил эту сауну: воздух в ней бережно обволакивал тело, выводил все лишние, досаждающие мысли и тревоги, будил в душе яркие картины и приятные мелодии. Именно там ему впервые привиделось незнакомое женское лицо, с которого он стал лепить песчаную деву, а позже часто видел ее во сне. Но Артем решил держать это в секрете, и не потому, что боялся насмешек.

Обычно он ждал, пока рассеется дым, а тепло оставалось внутри еще на пару часов. Но это было раньше, а сейчас у Артема созрели другие планы. Затопив печь, он стянул с себя и так пропотевшую на солнце одежду, забился в угол и закрыл глаза. Постепенно воздух стал накаляться, кожу покалывало и резало, как после сильного солнца. Это еще было терпимо, но Артем боялся, что в конце концов инстинкт заставит его сорваться с места и распахнуть дверь, а там и кинуться в прохладное озеро.

«Эх, надо было выпить побольше! — запоздало сообразил он. — А еще надежнее — если бы сейчас что-нибудь снаружи завалило дверь, ну или в таком роде…»

И вдруг в горле стало нестерпимо сухо, каждый вдох отзывался болью, словно в него вливали клей. Веки наполнились свинцом, жар затуманил последние мысли, в которых уже не было ничего смелого и возвышенного, — только паника, трепыхание в попытках спасти последние крохи жизни и чувств.

На краю сознания мелькнули только крысы, которых так боялась Инна, — вероятно, им и достанется его бездыханное тело? А потом жена приведет сюда нового хозяина, и сауну наверняка снесут. Что же, как говорится, каждому свое…

Когда Артем в следующий раз открыл глаза, вокруг почему-то была вода — холодная, освежающая, с горьковатым торфяным привкусом. Будь у него силы, он бы вообразил, что попал в реку забвения, все дальше уносящую от берегов жизни. Но сейчас он не мог думать и только отчаянно ловил воздух, извергал скопившийся внутри жар, сплевывал вкус копоти. А едва в голове чуть прояснилось, он заметил, что угодил в озеро, а над водой его удерживали… женские руки.

«Инна?» — чуть не вскрикнул он, но горло еще не успело окрепнуть. А вскоре Артем рассмотрел спасительницу, и она была совсем не похожа на бывшую жену. Волосы цвета молочного шоколада спускались мокрыми завитками по ее тонкой шее и плечам, золотисто-карие глаза грозно смотрели на него из-под темных бровей. Пухлые ярко-красные губы тоже были недобро поджаты. Интересно, это водостойкая помада или они от природы такие? Поймав себя на столь нелепой мысли, Артем сообразил: «Ну значит, жить буду!»

А вскоре он уловил еще один признак жизнелюбия — девушка-то была совершенно обнаженной! И тело Артема, тоже голое, быстро на это среагировало. К тому же, дурнота успела схлынуть — то ли он не успел наглотаться дыма, то ли эта бесстыдница владела какой-то магией. И ему все меньше хотелось умирать и думать про Инну.

«Но как же так? Мы ведь только расстались…» — мелькнуло в мыслях напоследок. Не то пережитки воспитания и стремления быть хорошим для всех, кроме себя, не то многолетняя привычка к одной женщине, проросшая в мысли, плоть и кровь, подменившая собой все эмоции и радости.

Вот только незнакомку все это, похоже, совсем не заботило. Она обвила руками шею Артема и поцеловала в губы — напористо, жадно и даже как-то зло, будто желала окончательно выбить из него прежнюю дурь и предрассудки. А он… в конце концов, разве он не оставался мужчиной? Не оставался живым? Да и некому было подсматривать и осуждать: отчасти Артем любил это место именно за уединенность.

Девушка была не просто красива — в ней словно таилось пламя, не боящееся дождей и ветров, только мягкое, готовое согреть. Ее загорелые щеки походили на спелые персики. А главное, она ему неуловимо кого-то напоминала, но точно не Инну и не одну из его давних юношеских увлечений.

Впрочем, это уже было неважно. Она властно повлекла его за собой к пологому берегу, там уложила на спину и без лишних слов устроилась сверху. На миг Артем вновь растерялся, с непривычки к такой женской вольности и напористости. Но очень скоро горячие руки его расслабили, сосредоточив все напряжение там, где было нужно. Артем уже жаждал вторгнуться в нее, не тратя время на прелюдии, и она пошла навстречу. Опустившись на бедра мужчины, незнакомка стала изгибаться и трепетать, будто исполняла некий ритуальный танец. Плечи, груди, живот, бедра, колени — все танцевало в такт мужской энергии, волнам озера и пламени в банной печи.

А потом сравнения стали так же неважны, как воспоминания и мысли… Тело пронзила немыслимо сладкая боль, и вся скопившаяся житейская грязь излилась, ушла куда-то в недра земли, скрытые под влажным озерным песком, — там ей и место!

В подтверждение тому дева озорно кивнула, тряхнула волосами и поцеловала Артема в лоб. Потом опять потащила в озеро, где они безмолвно выкупались, а вскоре Артем созрел для новых ощущений и уже сам поманил девушку к суше. Теперь он навис над ней, ощутил вкус ее горячей нежной кожи, пометил грубоватыми поцелуями, в которых было мало романтики, но в сто раз больше искренности, чем во всем его браке.

Наконец Артем почувствовал себя выжатым, но это была совсем иная усталость. Веки сами собой сомкнулись в приятном томлении, и когда он проснулся, небо уже было розовым от летнего заката. Он лежал на теплом песке, прикрытый большим мягким полотенцем. Завернувшись в него, Артем вернулся в дом, переоделся в чистое и попытался осмыслить происшедшее. Проще всего было счесть, что секс с красавицей ему привиделся от отравления дымом, но он слишком хорошо себя чувствовал.

Даже захотелось есть впервые за долгое время. Артем неплохо научился готовить от матери и порой сам кормил Катюшу по выходным, пока Инна уходила «проветриться». Усмехнувшись и отогнав неприятную мысль, он взял в холодильнике остатки вареной курицы, колбасы и сосисок, открыл маринованные огурцы, почистил картошку и стал варить солянку. Обед, перешедший в ужин, окончательно развеял тоску, и Артем снова подумал о деве, которая все сильнее кого-то ему напоминала.

Интуиция и рассказы бабушки, верившей во всякую нечисть, навели его на мысль. Он налил солянку в красивую самодельную пиалу и отнес ее в сауну, оставив у двери. Затем лег спать, а утром явился к озеру, которое в ранний час было удивительно прекрасным. Лучи солнца рассыпались по его перламутровой глади, словно сахарная пудра или волшебная серебряная пыльца. Артем даже пожалел, что не пошел когда-то в живописцы.

А на берегу, на полосе мягкого песка, стояла красавица, явно ожидающая его визита. На сей раз она была укрыта тонкой простыней, которая, впрочем, обрисовывала все плавные линии безупречного тела.

— Спасибо тебе за угощение, — произнесла она мягким бархатным голосом. — Давненько меня здесь так не благодарили, но ты хотя бы относился к бане с уважением. Не то что твои домочадцы!

— Кто же ты? — наконец решился спросить Артем.

— Не узнаешь? — лукаво спросила дева, и вдруг он все вспомнил. Это она являлась ему во снах и банных грезах — то по-юношески веселых и трогательных, то бесстыдно-чувственных, от которых болело тело и сладко напрягался рассудок. И именно с нее он вылепил свою песчаную богиню, повинуясь древнему инстинкту художника, в котором было что-то от ведовского таланта. Но тогда Артем был уверен, что это лишь мечта, обворожительный воздушный образ, а теперь красавица как ни в чем не бывало улыбалась ему. Только как-то двусмысленно, будто хотела сообщить нечто каверзное, а то и обидное.

— Ты банный дух? — тихо спросил он.

— Верно, — кивнула дева, — только, как ты уже убедился, не бесплотный! Я могу показываться людям, когда захочу, но давно этого не делала. Ты стал первым за много-много лет…

— Почему? Чем я такой особенный?

— Хороший вопрос! — усмехнулась банница. — Ты далеко не самый скверный, но я вообще не жалую ваше племя, хоть людская энергия и недурна на вкус.

— Неужто никто тебе не нравился? — спросил Артем, невольно задетый этими словами. — И кстати, как тебя зовут?

— Называй Марией, если хочешь, — так звали последнюю хозяйку дома из финской семьи, при которой я родилась. Вот и ответ на твой первый вопрос: та семья была мне дорога. Несколько поколений сменилось у меня на глазах, и всех я встречала и провожала, — покойных омывали в моей сауне, младенцев мыли и благословляли. Нередко здесь и утехам предавались, что уж скрывать, и от этого снова рождались дети! А порой я даже помогала больным исцеляться. Но прошло много лет, сюда стали заглядывать и дурные люди…

Тут Мария прищурилась, и Артем решился спросить:

— Как же ты поступала с ними?

— По-разному, — безмятежно ответила красавица. — Читал восточную сказку про то, как служанка убила кипящим маслом шайку разбойников, пробравшихся в дом ее хозяина? Доводилось такое делать и мне, если дом занимал злой человек, только вместо масла был кипяток! А иногда я наводила морок и заставляла новоиспеченного жильца тереть себя мочалкой до мяса.

Артем вздрогнул и отвел глаза. Мария вновь улыбнулась и произнесла:

— Что, не нравится? Так думай перед тем, как спрашивать, Артем, — готов ты услышать ответ или нет! Вот что тебе ответила твоя бывшая суженая, когда ты спросил ее…

— Почему она так поступает, — мрачно завершил Артем. — Она сказала, что я сильный и еще начну все сначала. Но я-то знаю, что я слабохарактерный и удобный для всех…

— О нет! Ты куда более себя ценишь, нежели пытаешься изобразить. Разве ты себя хотел наказать этим святотатством в моей вотчине? Нет, ты рассчитывал наказать жену с любовником, отравить им жизнь в этом доме, а что сам уже не сможешь этим насладиться — так об этом не думается спьяну и смолоду. Такую бы энергию да в благих целях! Разве я не права, Артем?

— Наверное, так и есть, — тихо отозвался мужчина. — Но как начать сначала, если нет ни семьи, ни крыши над головой, ни денег? Здесь у меня было идеальное место для мастерской, а где я буду работать дальше? Я же не какой-нибудь хипстер, которому хватает ноутбука и столика в кафе…

— Ладно, хватит заумных слов, — отмахнулась Мария, — давай лучше о деле. Тебе нужны деньги на новую жизнь, а я не желаю пускать сюда эту парочку. Ты уж не серчай: никогда мне твоя благоверная не нравилась! Дурная аура у нее, и неведомы ей ни благодарность, ни уважение к домашнему очагу. И дочку свою она такой же растит, все ей разрешает да ничему не учит. Я не вмешивалась и не задевала их только ради тебя.

— Почему же?

— Да понравился ты мне, глупый, — благодушно вздохнула банница. — Я уж и не помню, когда последний раз отдавалась человеческому мужику. Поиграться, подразнить, напустить непристойные грезы на почтенного семьянина — это пустяки, не в счет…

— Значит, все-таки понравился? — улыбнулся Артем.

— Ты славный, — подтвердила Мария. — И раз мы хотим одного и того же, я помогу тебе. Ты на время их приезда укройся где-нибудь в городе, а я быстро выкурю отсюда всю компанию. Бывшая женушка не только на продажу дома согласится, но еще сверху тебе деньжат накинет, будь уверен!

— Надеюсь, ты не кипятком будешь действовать? — усмехнулся Артем и сам удивился, что этот разговор совсем перестал его угнетать.

— Не тревожься, я никого не покалечу, — заверила Мария, — только отобью у нее желание переступать этот порог. Продадите жилье, поделите деньги и разойдетесь — какой-никакой угол ты себе сможешь купить. А уж куда эта троица денется, меня не волнует! Мне жаль, что у тебя больше нет дочери, но лучше узнать о таком пораньше, не так ли?

— А ты останешься здесь?

— Ты что же, рассчитывал, что я уйду с тобой? — лукаво спросила дева. — Нет уж, здесь моя вотчина, а ты не колдун, да и мудрости тебе пока недостает, чтобы взять в свой мир древнего духа. Я буду ждать, пока в этом доме снова поселятся люди, о которых захочется заботиться, а ты не растрачивай молодость попусту.

— Но как же то, что было? — тихо спросил Артем.

— Это было очень приятно, — призналась Мария, — я давно не встречала таких мужчин, как ты, романтиков будто из позапрошлого века… Но тебе надо искать хорошую девушку из людей, строить новый дом, детей заводить, а у меня тут свои дела и радости.

— И я больше тебя не увижу?

— У тебя же останется мой портрет! И во сне я иногда буду приходить, — улыбнулась банница. — А пока, раз уж ты меня так щедро угостил, позволь и мне побаловать тебя.

Она подала ему руку и повела в сауну, а там, в предбаннике, подала Артему красивую узорную кружку с каким-то душистым напитком.

— Это кисель из ягод, которыми меня угощают лесные духи, — пояснила Мария. — Он придает силы и телу, и душе: земля поделится с тобой своей энергией, если примешь угощение с благодарностью.

Артем пригубил кисель, оказавшийся в меру сладким и чуть пряным, со вкусом диких лесных ягод и меда. Понемногу он выпил все до дна, и Мария добавила:

— Оставь эту кружку себе. Она принадлежала той семье: я сохранила кое-что из их скарба, когда старики умерли, а молодые подались кто куда. Новые жильцы приходили и уходили, а вещи так и помнили прежнюю ауру…

— Спасибо, — от души промолвил Артем и сам обнял девушку. Она охотно прильнула к нему, взлохматила его волосы, а затем их губы вновь встретились. Простыня упала на песок, Мария ловко справилась с одеждой Артема, и на сей раз он стремительно овладел ею сам. Впрочем, она явно была довольна таким пленением и шептала ему слова благодарности на незнакомом языке, протяжно стонала, когда мужчина совсем отпускал себя и двигался с бесцеремонной резкостью. Но как можно было удержаться, когда в объятиях было древнее волшебное существо, посланница иного мира, помнящая иные времена и диковинные истории? Да, банная дева не станет ему подругой или женой, но его творчество с этих пор определенно станет иным, наполнится жизнью и магической энергетикой.

Вдоволь насладившись друг другом, они полюбовались на озеро, которое к полудню налилось густой синевой и тихо плескалось о прибрежные камешки. А над водой порхали стрекозы с серебристыми крыльями.

— Что же, мне пора отдыхать, — сказала Мария, — а ты берись за дела, Артем. Как только бывшая суженая нажалуется тебе, скажи, что согласен поделить дом по справедливости, если о таковой вообще можно толковать. А вздумает на жалость давить — не слушай, закрой сердце, даже если станет больно. Иначе новой жизни тебе не видать…

Артем безмолвно кивнул, забрал подаренную кружку и ушел в дом. Вечер он скоротал за сбором вещей, а ночью долго ворочался, думая о той самой новой жизни, которая лишь маячила впереди, пугала и соблазняла. Мария больше не показывалась, но он надеялся, что до продажи дома еще успеет с ней проститься.

А через несколько дней после его отъезда в дом наведалась Инна вместе с Володей и дочкой. Артем заблаговременно запер мастерскую, предупредив, что свои работы вывезет позже, и теперь ждал от бывшей жены вестей. Долго маяться не пришлось: уже на следующий день Инна позвонила и обрушила на Артема целую бурю из слов, всхлипываний и бессильной злости.

— Что ты там устроил в доме? — воскликнула она, даже толком не поздоровавшись.

— О чем ты?

— О твоих чертовых спецэффектах! Ты какую-то аппаратуру в сауне расставил, чтобы нас пугать? Так это подсудное дело, если что! Нам же могло и плохо сделаться.

— Ты ничего не путаешь? — усмехнулся Артем. — Я скульптор, а не мастер по спецэффектам. Может, вы просто перепили на радостях или съели что-то не то?

— Еще издеваешься? Нет, я всегда знала, что с этой баней что-то не так, но такое!.. Мне и не хотелось туда идти, это Володя обожает сауну и прочие мужицкие штучки, вот и уломал меня. Катя спала, мы устроились, и вдруг стало темно, послышался какой-то треск, завывания, как в кино о призраках, плач, музыка какая-то дикая… У меня даже что-то типа галлюцинации случилось: то вижу на лавке труп в белом саване, то младенца в люльке, то девицу, которую моют, причесывают, одевают в старомодную рубаху, а она почему-то плачет.

— И как бы я такое устроил, по-твоему?

— Да не знаю, — сердито отозвалась Инна. — Просто что я еще могла подумать? Но да, как-то странно получается! Тем более что Володя ничего этого не видел: ему примерещилось, будто в баню какие-то мужики с топорами и вилами лезут…

— Ну и что было дальше?

— А дальше мы кое-как выскочили оттуда в чем были — точнее, ни в чем, и понеслись к дому, а с дороги нас соседи увидели. Я со стыда чуть не сгорела!

— Да ладно, прежде ты гордилась своими формами, — заметил Артем.

— Не язви, тебе это не идет! И вообще ты какой-то другой стал…

— Какой?

— Не знаю, — призналась бывшая жена, — отстраненный, что ли, чужой…

— Так я и есть чужой, Инна, для вас с Володей и Катей уж точно. Или ты полагала, что мы останемся друзьями?

— Ну… а что тут такого? Многие так делают! Разве это хуже, чем всю жизнь друг друга ненавидеть?

— У меня нет к вам ненависти, и я не собирался портить ваш отдых, — Артем знал, что это была лишь наполовину правда, но впервые в жизни не смущался. — Но я давно говорил, что у каждого места своя атмосфера, свой багаж из чьих-то судеб и воспоминаний, так и в этом доме с баней. Если ты с этой атмосферой не срабатываешься — меняй что-то в себе, Инна, ничего другого не могу тебе посоветовать.

— Еще чего! — отрезала Инна. — Я, в отличие от тебя, не собираюсь голову забивать всякой мистикой и эзотерикой, мне реальной жизни хватает. Но в этом доме ноги моей больше не будет, особенно после того, как на меня голую пальцами показывали и смеялись. Хорошо еще, никто на телефон не снял, а то стали бы звездами Интернета, блин…

— Ладно, давай это обсудим, — бесстрастно отозвался Артем. Он действительно не испытывал ни злорадства, ни особого торжества, только умиротворение, словно внутри развязались какие-то тугие узлы, не дававшие дышать, чувствовать и говорить то, что думаешь.

Теперь Инна была готова выставить «паранормальный» дом на продажу как можно скорее. Правда, она пыталась намекнуть Артему, что справедливо было бы отдать ей как женщине с ребенком больше половины от «совместно нажитого», но он быстро пресек эти разговоры. В итоге суд вынес решение, которое для обеих сторон было не то чтобы радостным, но по крайней мере удобным.

Навсегда покидая финский дом, Артем незаметно склонился перед старой баней и пожелал ее хранительнице покоя и новых толковых хозяев. Но он был уверен, что она еще непременно навестит его в сновидениях. А пока предстояло забрать с собой готовые скульптуры и вновь погружаться в работу.

На свою часть денег, вырученных от продажи дома, Артем со временем смог купить небольшую, но уютную квартиру, которую частично оборудовал под мастерскую. Пока он делил ее только со своими творениями, но, разумеется, не терял надежды привести в дом хозяйку. Просто не торопился и жил настоящим, в котором была бодрящая питерская прохлада, туманы и ветер, ароматный кофе в пекарне, незатейливый и яркий палисадник под окнами, театральные новинки, которые он вечно пропускал в прежней жизни.

А затем состоялась его первая персональная выставка — раньше Артем участвовал только в коллективных, — которую он назвал «Дева из песка» и посвятил «прекрасной хранительнице домашнего тепла». Все зрители истолковали эти слова по-своему, но оценили женские образы, отличающиеся необыкновенной грацией и нежностью. А главной героиней, конечно, стала девушка с длинными волосами, укрытая тонкими складками простыни и держащая кружку с древними узорами.

И нет, Инна не объявлялась на горизонте и не просилась обратно. С момента завершения судебных дел она ни разу не звонила Артему и не искала с ним встречи, он не имел понятия, как обстояли дела в ее новой семье, — и это уже совершенно его не волновало.