Девочка и крот

Морозное утро дышит сонной тревогой. На вётлах перекаркиваются вороны. В полумраке темнеют покинутые дачные дома.

У дороги тихо тарахтит грузовик-теплушка. Солдаты редкой цепью залегли вокруг неприметного одноэтажного коттеджа. Пар дыхания и торчащие над сугробами автоматные стволы выдают их присутствие. Изредка кто-нибудь кашляет или переворачивается на бок, и остальные вздрагивают, вытягивая шеи и крепче сжимая оружие.

Напротив дома, метрах в сорока, за массивным внедорожником, устроились двое. Армейский ящик служит им штабным столом. Рация, термос, карта местности.

– Чего тянем? – спрашивает первый, напряжённо всматриваясь в тёмные окна постройки. Он прячет озябшие ладони в рукава кожанки, торопливо переминаясь с ноги на ногу: – Дай команду.

– Не надо спешки, – второй, в полковничьем полушубке, подносит бинокль к слезящимся на ветру глазам: – Волк в западне опасней тигра.

– Забыл, что она сказала? – собеседник повышает голос. Его губы нервно подрагивают.

– А ты чего хотел? Ребёнок. Школьница, – военный примиряюще поднимает ладонь: – Ей страшно.

– А нам нет? – голос первого срывается на крик: – Думаешь, они не боятся?

Покрасневший палец тычет в сторону белых маскхалатов.

– Подождём ещё немного.

Словно в подтверждение его словам распахивается дверь. Девочка-подросток робко выходит на снег. Длинная чёлка падает на глаза. Тонкая полоска рта. Короткая синяя шубка. Первый шаг. Второй.

– Почему не стреляют? – нервный судорожно суёт руку за отворот кожанки.

Полковник хватает рацию:

– Акустик!

Поодаль на откопанном клочке грунта пристроился мужчина в наушниках. Сейсмический датчик воткнут в заледенелую почву.

Акустик медлит. Лязгают предохранители, чёрные дула автоматов жадно вглядываются в тонкую фигурку, неспешно приближающуюся к джипу.

Рация разрывается треском:

– Шумы. Есть движение…

– Уйдёт же мразь, – мужчина в кожанке выхватывает пистолет, ловя в прицел бледное лицо с острым подбородком.

Полковник замирает, уставившись в пустоту. Решение даётся ему нелегко:

– Огонь… не открывать!

– Да ты… – нервный ошарашено поворачивается к нему и, выпучив глаза, кричит: – Да как же… Ах ты сука!

Выстрел разрывает тишину. Вороний грай и шелест крыльев наполняют небо.

Лесная опушка. Полуденное солнце пробивается сквозь листву, освещая густую дубраву. По тропинке устало бредут дети – два мальчика лет пяти и девочка чуть постарше.

– Зинка-резинка! – обладатель выгоревшего вихра ржаных волос показывает спутнице язык.

– Дурак, – девочка хмурится, надувая щёки, но через пару секунд сама весело смеётся вместе с мальчишками.

– Рыжий, рыжий, конопатый убил дедушку лопатой, – подначивает второй мальчик, и получает от товарища затрещину: – Щегол!

Друзья стискивают кулаки, суровые лица полны решимости. «Кия!» – тонкие босые ноги встречаются синяками.

– Уа-ха-ха! – схватившись за ушибленные голени, бойцы шлёпаются на тропинку.

– Не ссорьтесь, – Зина наклоняется, рассматривая их исцарапанные колени.

– А тебя вообще никто не звал! – Щегол чешет ссадину: – Чего увязалась?

– Ну мальчики, – тянет она капризно: – Ну пожалуйста.

– У нас секретное дело, – серьёзно ворчит Рыжий.

– Какое?

Рыжий хмурит брови и выпячивает губу, стараясь казаться таинственным:

– Там клад в лесу.

– Клад! – хором восклицают дети.

– А ты откуда знаешь?

– Мой батяня вчера туда ходил, – рыжий кивает в сторону чащи: – Говорит, земля во многих местах ископана. Словно искали чего.

– А что он там делал-то?

– Веники ломал.

– Брешешь, – товарищ подозрительно щурится.

– Зуб даю! – клянётся Рыжий, чиркнув ногтем по резцам.

Троица углубляется в лес. Здесь всё иначе: птицы поют звонче, поскрипывают стволы, яркие краски луга сменяются темно-зелёными тонами. Чернеют в траве крупные ягоды вороньего глаза, алеет спелая клещевина. Зина рвёт на ходу мелкие цветы, собирая букетик.

Внезапно Рыжий вскрикивает, соскочив с тропинки. Девочка тыкается лицом в вихор внезапно остановившегося Щегла.

– Фу! – мальчик пятится, показывая пальцем на нечто, скрытое в траве: – Вот уродство.

Дети опасливо окружают диковинного зверя размером с кошку, покрытого бурой лоснящейся шерстью. Бочкообразное тело, минуя шею, продолжает остроносая голова. Короткие когтистые лапы по-черепашьи загребают землю. Животное издаёт не то писк, не то шипение, стараясь уползти с тропинки.

– Что за дрянь? – Рыжий опасливо тыкает существо сандалией.

– Ужасть какая… – Щегол разглядывает находку со смесью страха и любопытства: – Давайте её раздавим.

– Зачем? – Зина вздрагивает. Ей хочется погладить странное животное – оно кажется ей милым и беспомощным.

– Дура, это же мутант, – Рыжий оглядывается: – Сейчас мы его прихлопнем какой-нибудь корягой.

– Точно, – Щегол смело поддевает мохнатый бок ботинком, отпихивая зверя назад на тропу. Мальчики гогочут, предвкушая забаву.

Девочка растерянно оглядывается на одного, на второго:

– Ребята, вы правда хотите его убить?

– А как же, – Рыжий щурится: – Струхнула, да? Сейчас посмотришь, как мы в футбол сыграем. Щегол, становись на ворота!

Сообразительный товарищ пригибается, растопырив руки словно заправский вратарь.

– Штрафной бьёт сам капитан команды! Зрители напряглись в ожидании, – Рыжий отходит подальше, примеряясь для разбега.

Зина не может поверить – неужели они серьёзно? Вот так просто – взять и убить. Как они могут?

Импровизированный мяч затих, словно предчувствуя свою участь. Футболист начинает разбег. Вот он решающий момент матча. Что-то кидается Рыжему под ноги. С криком «Мля!» мальчик спотыкается и летит лицом в траву.

Зина с отшибленной спиной сворачивается калачиком на тропинке, прижимая к груди вырывающийся тёплый комок. Острая мордочка тычется ей в лицо.

– Тише, мой хороший, – цедит она сквозь зубы. От боли прыснули слёзы. Щегол тормошит её за плечо: – Зинка, ты чего? Сбрендила?

Открыв глаза, девочка медленно поднимается. Весь измазанный землёй Рыжий насуплено трёт локти.

– Дура, ты его ещё оближи.

– Он мой, – девочка смотрит в чёрные глаза-бусины, окаймлённые длинными волосками: – Вы, живодёры, его не получите.

Мальчики подходят вплотную, рассматривая взятую под защиту жертву.

– Это крот-переросток какой-то… – Щегол шмыгает носом: – Куда он тебе?

Зина переворачивает животное брюхом кверху:

– Это не переросток…

– Тогда что?

– Это кротёнок.

Растолкав друзей, девочка твёрдым шагом возвращается к опушке. Мальчики окрикивают её, но без толку.

– Я не дам тебя в обиду, – шепчет Зина на ходу, и тяжёлая ноша успокаивается, пригревшись…

Городской парк в осеннем убранстве – жёлтое и красное под ногами, мокрое зеркало асфальта. Покачиваются на ветру бумажные кормушки. Голые ветви тянутся в набухшее влагой небо.

Они идут молча – шаг в шаг – и для неё это важно. Зина кутается в облако искусственного синего меха – без запаха, без подшёрстка – украдкой изучая профиль своего спутника. Стас. Стас. Она готова произносить это имя по сто раз на дню. Думать о нём постоянно, ждать встречи. Если ей и суждено было влюбиться впервые, то только в него. Футболист. Весельчак. Всегда такой уверенный и грубый… Даже с ней. Но разве стоит на это сердиться?

– Я звонила тебе вчера.

– Ну… – достав пачку, Стас закуривает: – Будешь?

– Нет, спасибо… Ты ходил куда-то? – спрашивает она как бы невзначай, для поддержания беседы.

– Типа того. С пацанами тусовались. Надо было серьёзную тему перетереть, – его глубокий хрипловатый голос звучит так по-взрослому весомо.

– Мог бы с собой позвать, – девушка смотрит с лёгким укором. Стас пожимает плечами – мало ли чего он мог.

– Кострикова тоже там была?

Парень поворачивается и, хитро прищурившись, цедит, не выпуская изо рта сигарету:

– Была. И что?

– Ты с ней спишь? – Зина сама не замечает, как повышает голос.

Коротко гоготнув, Стас отвечает:

– А даже если сплю, твоё какое дело?

– А как же я? – она внезапно теряется.

– А я и с тобой могу, – парень берёт её за плечи, но получает толчок в грудь: – Не трогай меня!

Они сверлят друг друга глазами. Стас примирительно улыбается:

– Солдат ребёнка не обидит. Иди ко мне.

– Обещай, что никогда не будешь с ней встречаться, – Зина выставляет перед собой руки: – Иначе это последняя наша встреча.

Его мобильный разрывается рэпом. Парень щёлкает слайдером:

– Привет… Нет, не занят.

Стас насмешливо поглядывает на спутницу, отвечая в трубку:

– Как раз думал, чем бы мне заняться… Ага, приду, жди… Целую. Пока.

– Это она?

Он молчит, убирая телефон в куртку.

– Я с тобой, – Зина приняла решение. Пора разобраться с этой крашенной стервой.

– Никуда ты не пойдёшь, – Стас предельно серьёзен: – Я тебе потом позвоню.

– Ах так? – девушка топает сапожком: – Да ты мне на фиг не сдался! Понял?

Стас резко шагает к ней и, взяв за предплечья, прижимает к себе. Их губы впечатываются друг в друга, и Зина чувствует, как пахнущий никотином язык проникает ей в рот, шарит по зубам, по нёбу. Она отвечает – страстно, отчаянно, растягивая блаженные секунды. Когда она открывает глаза, судорожно вдыхая холодный октябрьский воздух, Стас уже отстранился. Не прощаясь, он идёт в сторону шоссе. В его руке появляется мобильный.

Чувствуя, как горит лицо, Зина смотрит ему вслед. Остывая от объятий, она думает, но пойти ли за ним. Он идёт к той Люське, это точно. И так же он будет целовать и её. Если бы только целовать. Зина закусывает губу, жмурясь от душевной боли.

– К чёрту тебя! Чтоб ты сдох! – бросает она на ветер и, развернувшись, идёт домой, вколачивая каблучки в прелые кленовые листья. Внезапно асфальт поддаётся, проседая под её весом. Девушка замирает. Что-то знакомое, но забытое, как будто из детства, проносится в мыслях. Стараясь ухватить это ускользающее видение, Зина оборачивается, и замечает чёрную фигурку Стаса на той стороне парка.

Фыркнув, она вытаскивает каблук из трещины и сворачивает на тропинку.

Горячее дыхание июльской ночи. Девочка переворачивается на бок, сминая липнущую простыню. Спасительный сон не приходит – душно. Зина лежит с открытыми глазами, прислушиваясь к уличным звукам. Собачий лай, треск сверчков. В родительской комнате на удивление тихо – ни вздохов, ни возни, без которых мама и папа не могут заснуть… Облизав пересохшие губы, Зина тихо садится на кровати. На ощупь вдоль стены выходит в сени, на прохладный дощатый пол, и жадно пьёт из ведра колодезную воду. Становится лучше и – под встревоженное кудахтанье куриц – Зина спускается во двор. В хлеву тяжело дышат овцы. Густой запах навоза щекочет ноздри.

Нырнув в узкую дверь сруба, девочка останавливается у дощатого ящика. За соседней перегородкой взбрыкивает разбуженный поросёнок, и его настойчивое похрюкивание отвлекает Зину. Она гладит просунувшийся между прутьями сопливый пятачок:

– Спи, у меня ничего нет.

Нагнувшись, девочка шарит в устланном соломой ящике, пока не нащупывает мохнатую спину любимца. Вытащив его, Зина садится в углу комнаты. Глаза зверька влажно поблескивают в лунном свете, пробивающемся сквозь вырубленное в бревне окошко. Кротёнок обнюхивает её руки.

– Кушать хочешь? Я тебе завтра червей накопаю, – шутливо обращается она к нему. Тот успокаивается и мерно сопит. Зина закрывает глаза, незаметно проваливаясь в дрёму.

Тёмные коридоры сменяют друг друга. Рыхлые стены сочатся влагой, белеют переплетёнными корнями. Спёртый, землистый запах, шорох осыпающихся комьев. Она ползёт, раздвигая непослушную почву плечами. Кажется, этой кишке не будет конца. Выдохнувшись, Зина растягивается в тоннеле и прислушивается к звенящей тишине. Постепенно проступают звуки – упавшая капля, жук, копошащийся в подземном лабиринте. Кажется, можно слышать, как прорастает трава – неспешно и упорно, и это едва уловимое шуршание становится фоном. Под землёй так спокойно. Девочка ощупывает глинистые своды, мнёт пальцами липкие катышки… Ощущение тепла и уюта так не идут этому месту, но тут она чувствует себя как дома.

Зина переворачивается на живот. Руки вытягиваются вперёд, выгибаясь ладонями наружу – не тонкие загорелые ручонки, но крепкие, покрытые бурой шерстью лапы упираются в стенки лаза. Подвижный хоботок пробует воздух. Ноги, невероятным образом поджавшиеся к бочкообразному корпусу, толкают вперёд – она скользит по подпочвенной галерее глубже под землю – в логовище…

Пробуждение так же неспешно, как и погружение в сон. Приходя в себя, Зина удивлённо оглядывается, едва различая очертания стоящего у стены корыта, плетёных корзин и убранных на ночь кормушек. Она вспоминает подземный мир – такой осязаемый и реальный, что девочка проверяет, не сбиты ли колени, и отряхивает голову.

Кротёнок тычется в лицо, попискивая и елозя лапами по груди. Повинуясь внезапному порыву, Зина идёт воевать с жердью, подпирающей ворота от незваных гостей. На улице посвежело. Слышно, как шумят машины на далёкой автостраде. Сквозь лесопосадки пробивается свет фар. Пахнет цветущим табаком и стоялой водой из кадки. Зина держится едва заметной тропинки. Позади остаются грядки, яблони и покосившийся плетень. Она идёт через картофельные ряды, задевая курни. Остановившись на краю дороги, девочка опускается на пыльный клевер и отпускает кротёнка. Пальцы не хотят расставаться с тёплыми мохнатыми боками, но наконец она оставляет его и подаётся назад.

– Вот, – говорит она дрогнувшим голосом: – Ты свободен.

Зверёк роет. Он уже полностью скрылся под почвой. Проходит несколько минут. По Зининым щекам беззвучно катятся слёзы. Земля вздыбливается у её коленей – показывается хоботок и передние лапы. Кротёнок ластится к ногам, и она прижимает его к груди, расцветая в улыбке.

До утра они не смыкают глаз. На колхозном поле, среди спелой пшеницы и васильков, носится тоненькая фигурка, прыгающая и смеющаяся от счастья…

Белый квадрат окна. Кухня в утреннем полумраке. За окном – побитые дождём многоэтажки. Вдалеке чернеет лес. Зина тыкает вилкой приготовленную бабушкой овсянку. Клейкая масса дымится, остывая. Девушка вспоминает ночь, проведённую без сна и страх, из-за которого она несколько раз просыпалась – липкое, навязчивое чувство, словно в комнате есть кто-то чужой. Это ощущение не покидает её и сейчас. Стоит расслабиться и закрыть глаза, как перед мысленным взором предстаёт полузатопленный лаз со склизкими сводами. Нечто огромное вздымается в темноте, посапывая сквозь дрёму и вздрагивая, словно ждущее своего часа чудовище.

«Просто детские страхи», – пытаясь отвлечься, Зина разглядывает магниты на холодильнике. «Уже неделю я сама не своя», – девушка припоминает то странное беспокойство, мучавшее её последние несколько дней. Лёгкое дежавю, едва оформившееся предчувствие, что всё, что происходит, уже когда-то было, может, даже не с ней, а просто говорили по телевизору… Мама рассказывала, что лет семь назад Зина сильно болела. Психическое расстройство из-за смены обстановки. Пришлось обращаться к психиатрам. Странно, но девушка совсем не помнит то время. Кажется, у неё была плюшевая игрушка – размером с кошку – и она ей очень дорожила… Мама не рассказывала подробностей, только упомянула однажды, что ей снились подземелья, а на ночь она заползала под диван.

Зина улыбается своим мыслям. Так бывает, что родственники сообщают нам какие-нибудь забавные случаи из нашего детства, а мы не помним ничего подобного, и остаётся только смущённо улыбаться, принимая их слова на веру, но с чувством, что это говорят не о нас, а о ком-то другом. Ведь мы – это то, что мы о себе помним…

Самое неприятное для неё сейчас, что она не сдержала себе же данное обещание. Ещё вечером, раз за разом прокручивая в голове встречу со Стасом, она морщилась от досады – нельзя, нельзя позволять так с собой обращаться. Да кто он такой?! «Не буду ему звонить!» – стиснув кулачки, Зина легла спать, но сон не шёл. На душе была тревога. Стас хороший, уговаривала она себя. Откинув одеяло, девушка потянулась за мобильным. На улице выл ветер, задувая прямо в окна. Прислушиваясь к длинным гудкам, Зина поймала себя на мысли, что не знает, что ему сказать. Трубку никто не брал. Девушка попробовала ещё несколько раз. Не слышит? Не хочет говорить или просто выключил звук, чтобы не мешали… «Как он может так со мной поступать? Как?» Усталость взяла своё, и девушка спряталась под одеяло, оставив для дыхания небольшую щёлку. Старая-старая привычка…

Сейчас, когда она сидит на кухне, зачерпывая уже остывшую овсянку, Зина понимает, что это была слабость… Он ведь увидит, что она звонила ему, и не один раз, а это значит, что ему не придётся звонить первым и извиняться. Он просто перезвонит – как ни в чём небывало, и спросит её своим обычным «Привет, чего звонила?» Зина вздыхает. Ну почему? Почему любовь превращается в мучение? Разве люди не могут быть просто счастливы?

Телефонная трель звучит неожиданно громко. Опередив бабушку, девушка срывает радио-трубку с подставки. Дав себе пару секунд на то, чтобы успокоить дыхание, она ровным и холодным голосом спрашивает:

– Алло?

– Зина? – женский голос, утомлённый и встревоженный.

– Да?

– Зина, это Стасина мама… Стас пропал.

Почувствовав слабость в ногах, Зина опускается на пол.

– С чего вы взяли, тётя Валя? Может, он в гостях, – Зина придаёт голосу должное безразличие. «Остался у неё…» Внутри что-то обрывается.

– Ты знаешь, у кого он может быть?

– Без понятия, – вяло отвечает Зина.

– Если что-нибудь узнаешь, дашь знать, ладно? Мы очень за него волнуемся.

– Хорошо, тётя Валя. Обязательно сообщу.

Попрощавшись, Зина ставит трубку на базу. Уже в ванной, открыв воду погромче, девушка даёт волю слезам.