Девушка из лаборатории. Уран

Сколько бы в детстве не рассказывал мне отец о химии, из всех имеющихся на земле элементов, именно уран вытолкнул меня во взрослую жизнь, заодно перевернув ее. Я всегда хотела не просто иметь работу, мне хотелось принимать участие в чем-то важном, значимом. Может быть даже спасать человечество. Возможно этому было объяснение, ведь я выросла на постоянной ядерной угрозе со стороны западного мира, я знала, как действовать в случае появления тени серого гриба на небосклоне: надо прийти в школу, выстроиться по двое и направиться строем в сторону бомбоубежища. В школе преподавали НВП, не спрашивайте, если вы не ходили в советскую школу, как хорошо, что сейчас детям не грозит военрук автоматом Калашникова, и не надо лежать на грязных матах в подвале школы, а еще узнавать все способы убийства другого человека. Поэтому подробно на этом не будем останавливаться, хорошо?

Научившись контролировать урановый распад, люди изготовили очень быстрый способ самоликвидации за короткий срок, может поэтому НВП больше не преподают в школах - 1001 способ убийства знать не обязательно, когда есть одна красная кнопка в портфеле как минимум двух президентов? Работа в урановом отделе, мечтала я тогда, приобщит меня к большому миру перемен, наступившем в 20 веке. Физики-ядерщики на каждом углу рассказывали о том, как построить систему энергетики на уране. Первым делом речь шла о новой этике, экономике, праве, потому что вложения в эту энергетику окупаются через 100 - 300 лет, и начавший строительство не доживёт до его завершения. Мало того, в наше время всё убыстряющихся перемен нельзя предположить, как это было во времена 300 летнего строительства собора св. Петра, что общество останется прежним. В этом смысле уран ставит человечеству небывалые загадки, и учит его чему-то новому.

Уранщики сидели на четвертном этаже института и занимали огромное крыло. Когда-то это был самый большой отдел, хотя, возможно, и не самый дружный. Характеры людей были самые разнообразные, но на удивление подлых людей, завистливых или нечестных на первый взгляд ни одного. К тому моменту я не плохо изучила институт и очень обрадовалась, узнав о возможности работать с известным ученым, специалистом широкого профиля. Это был улыбчивый, добрый, разносторонне эрудированный человек с замечательной фамилией Чесноков. Приветствовал он любые смелые поступки и не любил трусость и глупость. Поэтому на еженедельных планерках, в обсуждении коллег не стеснялся порой жестко критиковать. За это его боялись некоторые, другие ненавидели. Ему было безразлично мнение всех. Свою жизнь он посвятил урану. Все что было с ним связано, его очень волновало и заставляло докопаться до истины. Когда пришло желание передать свои знания кому-то еще, он стал просить у руководства направить к себе молодых.

Первому своему ученику не удалось с ним поработать, он ленился, отвлекался, потом женился и убежал работать в банк из-за денег. Второй ученик был умен, мать - математик, с детства заставляла умножать длинные числа в уме, в результате это укрепило память так, что он помнил всю услышанную когда-то информацию. Чеснокову надо было только научить его способу мышления, системному подходу. Это то, чего хотела и я. Освоить мышление геолога.

Если на улице подойти к любому человеку, и спросить, как он представляет себе, как выглядит уран, почти уверена, ответ будет разный. Несколько лет назад вдруг стали популярны фильмы про апокалипсис и то, что могло бы последовать за ним. И всегда в них причина - ядерный взрыв. Иногда достаточно таблички «радиационная опасность», она тоже символ урана. Один приятель мне смог ответить, примерно так «ну, знаешь, скорее я представляю себе что-то светящееся в темноте, как светлячок» - это уже похоже на ответ, но в основном люди пожимают плечами.

Примерно в таком же состоянии находилась я, когда пришла в отдел. И впервые с урановой рудой я познакомилась по шлифу, опустив глаза на окуляры микроскопа.

- Вот смотри, - пока я смотрела в микроскоп, Чесноков погружался в объяснение. Ты видишь ванденбрандеит. Он так назван по фамилии бельгийского геолога. Он образует плотные стекловатые массы, друзы таблитчатых кристаллов. Покрути микроскоп. В проходящем свете плеохроирует от почти бесцветного до зеленого, он редок, но чаще встречается с реликтами настурана, урановыми чернями, сульфатами и арсенатами урана. По темно-зеленому цвету отличается от других.

Так проходило несколько часов, потом Чесноков садился за свой стол и начинал писать. Его мысль никогда не останавливалась, даже когда он рассказывал. Потом отрывался от стола и спрашивал.

- Как там петрография? Подтягиваешь?

- Стараюсь.

- Продолжай.

Мой учитель был петрограф, что редкое явление для мужчин. Обычно, они предпочитают заниматься глобальными вопросами, вроде тектоники плит или структурной геологией. Женщинам остается вещество: шлиховой, минералогический, петрографический анализ по шлифам и химии. Чесноков нас и разделил также: меня посадили за книги и микроскоп с эталонной коллекций пород, собранных за разные годы и с разнообразных месторождений. Моего второго молодого коллегу он натаскивал на понимание структурной геологии, чему тот и сам был рад, он пытался полюбить петрографию, но как не смотрел в микроскоп, неизменно засыпал. Забегая вперед, скажу, что через год после смерти нашего учителя, Виктор, так звали моего коллегу, сел за микроскоп и стал раздавать советы начинающим минералогам и петрографам, более опытные приходили к нему тоже за советом. Чесноков был человеком, повторюсь, широко эрудированным и находиться рядом с ним и не «заразиться» петрографией было невозможно.

Первые месяцы мои прошли в ужасающей тоске, представляете, с девяти часов до шести, смотреть в окуляры на разные стекла? Шлиф - это срез с любой породы, его приклеивают канадской смолой на стекло и можно рассматривать какой формы минералы, как они расположены друг по отношению к друг другу, что с ними не так, иногда они вдруг замешаются чем-то или их края неровные, нетипичные. Надо все записать в тетрадь: название, цвет, текстуру и т.д. Свериться с эталонной коллекцией, спуститься на два этажа в лабораторию, освоить все, чем занимаются они.

У меня не всегда получалось запомнить название, определить структуру. Иногда я отчаивалась, если понимала- я встречала уже подобный шлиф, а вспомнить не могла. Виктор смеялся надо мной, Чесноков - никогда.

- Многие не могут запомнить, но ты сотню раз это сделаешь и все получиться!

- Когда? - не унималась я.

- Вот поедете в поле, руками пощупаешь все эти магматические разности и наступит осмысленность!

Однажды мы вместе с моим молодым коллегой, Виктором, спустились в подвал, заканчивался подготовительный период к полю, и Чесноков спешил нам все показать. В подвале хранилось руда, там постоянно работала вытяжка, шкафы плотно закрывались, уровень радиации, если вдруг экологи начнут беспокоиться, был минимален. Зато образцов с разных месторождений много. На всю жизнь я запомнила, что урановые соединения в виде натечных корочек, затейливых рисунков и безобидно выглядящих черных штрихов, и вкраплений в породу может быть разным, но самое большое мое впечатление — это все оттенки желтого и оранжевого почти до красного, это то, что я видела и потом, приезжая на месторождения. Сейчас, когда я уже более десяти лет не работаю в урановом отделе, вспоминая тот период и спроси меня кто-то на улице, что для меня уран, я бы ответила так: «это желтое пятно, солнечное и красиво-яркое».

Иногда я начинала мечтать, особенно погружаясь в чтение литературы вокруг урана, в многочисленных книжных шкафах стояли книги и журналы по тематике. Так, я узнала, что уран, его извлечение и захоронение или использование отработанных производных - сложная, многоступенчатая задача, вокруг которой множество спекуляций. Как и везде, намекая на мою работу в золотарном отделе, говорил Чесноков.

Назревающий энергетический кризис, способный разразиться в нашей стране, потеря крупнейшего месторождения урана в Казахстане, масса нерешенных задач - я чувствовала азарт охотника. Воспоминания о работе в лаборатории и поиске лекарства от ужасающей болезни, стали реальностью вновь. Теперь, это лекарство представлялось с другой стороны- я встраивалась в огромную цепочку людей, меняющих реальность прямо сейчас. Конечно, это звучит несколько идеалистически, но не иметь вот такую мечту и не думать о большем в своей жизни, я не могла. Мне нужно придумать свою гладиолусную котлету.

Уран - широко распространен в природе и занимает 38 место среди химических элементов. Чаще всего встречается в осадочных породах, кислых магматических и вулканических, вы уже поняли - везде. Я пришла в урановый отдел ровно в тот переломный момент, когда поиски месторождений по аномалиям закончились, необходимо разработать методику прогнозов обнаружения руды в более глубоких пластах и следующая задача: технологии извлечения из трудных минералогических связей урана и сопутствующих ему полезных компонентов.

Старики помнили свои открытия и качали головой, глядя на нас: почему мы не рвемся к собственным? Они начинали работу в золотой век науки. Денег выделяли много, а на разведку урана бросили всех оставшихся специалистов, кого смогли вернуть со Второй Мировой войны. Месторождения открывали одно за другим, но самые первые разработки были в Средней Азии, Кавказе, и конечно, сместились в сторону Сибири, где обнаружены крупные залежи.

Наконец, наступило лето, и мы уехали в Присаянье. Мы приехали к иркутским геологам, те устроили лагерь на берегу Бирюсы, в честь этой реки назван холодильник. Это бурная река, вокруг тайга, ягод и грибов было полно и красота такая, что дух захватывает, перешагнув Урал природа несколько раз меняется, но любое место не возьми - везде особенные, шикарные пейзажи. Именно там я поняла, как привыкла к городу, - каждый останец, возвышающийся над лесным массивом я воспринимала за разрушенный дом. Что поделать с городским восприятием?

Очутившись в лагере, а добирались мы несколько дней на поезде, машине и потом вездеходе, мы с Виктором обнаружили, что нам поставили одну палатку. Начальнику не сообщили, что едет мужчина и женщина, моя фамилия тогда была среднего рода, а инициалы ему ничего не сказали. Мы сколотили двое широких нар, поставили между ними стол, печь уже была, потом нарубили дров. Вот и весь наш нехитрый быт на три месяца. Наша задача была - обеспечение научного сопровождения геолого-разведочных работ для будущего месторождения урана.

Каждое утро, мы вставали в семь, в это время раздавался гонг поварихи, точнее мат. Эта простая деревенская женщина работала много лет поваром в геолого-разведочных экспедициях, в ее обязанности входило приготовление завтрака, обеда и ужина, выпечка хлеба и мытье посуды, учет продуктов и согласование их с начальником. Она была одинока, и забота о тридцати пяти геологах ее не тяготила, наоборот была в радость, но выражала она ее по своему, через ругань и недовольство всеми. Самая большая палатка была под столовую, рядом - кладовка, и в стороне - мусорная яма, возле нее и поселился спустя пару недель после нашего приезда медведь. Он приходил после одиннадцати вечера, когда выключали генератор и во всех палатках гас свет и объедался остатками, иногда порыкивая от удовольствия. Я боялась после этого времени выходить, а сибиряки подшучивали надо мной, говоря, что если ему надо мной закусить, тонкие стенки брезентухи не спасут. В этом была своя логика, но почему-то стены, даже условные, действуют успокоительно.

После завтрака все разъезжались по участкам работ. Мы ходили по разбитым на клеточки топографами профилям и описывали все, что видели. Собственно, работы ведутся при поисках месторождения несколько лет. Когда обнаруживается или аномалия по радиоразведке или подходящие для урана геологические условия, геологи выезжают и заверяют радиометром и отбором проб с поверхности геологическое строение площади, следующий этап, обычно на следующий год - буровые работы, поиски в советские годы, во-время открытий богатых месторождений длиться от пяти до десяти лет, потом отработка.

Когда каждый день ходишь с коллегой в маршруты, таская на плече радиометр, а на спине - пробы, консервы с хлебом для обеда и тетрадь для записей с фотоаппаратом, конечно много приходиться общаться. Так, я узнала, что Виктор еще и учитель, работает вечерами с детьми, учит их спортивному ориентированию и в целом ему нравится эта работа. Его мать работала учителем в школе, преподавала математику. Тогда пришла мысль: «надо же, как судьба распорядилась». Дело в том, что я тогда искала учителей везде. Я хотела перенять опыт геологический, житейский и просто мне нравились умные и образованные люди, сильные личности.

После этой поездки мы спустя время поженились с Виктором. И на работе нас стали называть «семейный тандем».

В институте в то время часто проводили конференции, семинары и просто планерки, где рассказывали о месторождениях, успехах отдела и мировых и задачах, стоящих перед геологами. После них Чесноков или его друзья, много вспоминали о. прошлом, все собирались вокруг кофемашины и часами слушали истории. Ностальгия мучила стариков, по пешим прогулкам, отбору проб, новым дорогам, преодолении горных перевалов и просто запаху костра. Другая сторона этих воспоминаний - необъяснимые поступки. Как-то хоронили одного заслуженного геолога, с очень громким именем, когда пришли к нему домой и подошли к гардеробу, где висела одежда, обнаружили руду. Коллекция была богаче нашей в подвале, сам хозяин умер от рака. Еще один пример: наш сосед по кабинету открыл три месторождения урана, к его авторитетному мнению прислушивались все, аккуратист до занудства, как-то он открыл окно, и шагнул в него, на подоконнике остались тапочки. Никто не понимал его поступка, в его жизни с виду все шло прекрасно. Я могу много историй рассказать подобного рода, и все они будут похожи на диагноз.

Наши старики прекрасно понимали, как сложно работать молодежи: министерство урезало сроки поиска месторождений, оставляя два года на проведение работ, если за это время не удавалось вскрыть руду, финансирование сокращали или вовсе прекращали. И это при том, что методику еще надо только придумать для поиска иными способами, специалистов становилось с каждым годом все меньше. А пока нам предлагали переуточнить запасы рудопроявлений, найденных ранее. Так нам с Виктором досталась в один счастливый год Чукотка.

Конечно, мы обрадовались. Еще бы - край света, и работа со старыми знакомыми - иркутскими ребятами. Дело в том, что сам институт не мог выполнять производственные задачи: бурение скважин или проходка канав, геофизика- для этого нанимали геологов поближе к территории, которую намечалось обследовать. Сибиряки нам нравились, но было несколько вопросов, чтобы их понять, надо начать с развала СССР.

В 90-ые годы геологи были не нужны, геолого-разведочные партии простаивали и люди по-тихоньку искали работу, разбегаясь кто куда. Вот в это нелегкое время, два брата из небольшого городка под Иркутском искали возможность выкупить одну из контор, и наконец это удалось осуществить.

Им досталась старая техника, архивы, несколько человек и энная сумма долгов. Они переглянулись, подсчитали возможности, взяли кредит и отправились на близлежащий карьер. Там раньше добывали долериты, диабазы и другие не менее прекрасные породы. Они решили возобновить добычу, вернули пару мужиков, кто может работать на тяжелой технике и начали резать камень на могильные плиты. Уже очень скоро, они раскрутились на всю Восточную Сибирь, вылезли на рынок Дальнего Востока и рванули на запад. Когда вся страна была завалена их изделиями, а все, что мог предложить этот мир куплено, они приуныли. И в один прекрасный день поняли, что они скучают по настоящей геологической работе.

Для начала они вернули геологов-золотарей, создали артели и отправились на поиски золота. Через время, они посчитали, что цена на уран растет, и это куда интересней золота. И вдруг появляется договор с Чукоткой. Братья засучили рукава и поклялись друг другу поработать на краю света. Они даже купили самую современную буровую установку в Канаде и потом заключили договор с нами. Это были стопроцентные романтики. Потому что все понимали - договор убыточный.

Находиться рядом с Чесноковым и работать с ним - это передача знания из неисчерпаемого источника, очень скоро мы поняли, что выросли до средних специалистов, которых много, нам хотелось большего. Чесноков все время подогревал в нас интерес и старался, чтобы мы самостоятельно работали больше. Скоро мы с Виктором узнали, что пора лететь на Чукотку, предстояло описывать 19 километров керна, то стали ждать, кого нам дадут в помощь, не можем ведь мы вдвоем таскать тяжелые ящики, с эффузивами, пробуренными большим диаметром. Но начальник отдела неожиданно для нас проявил упрямство и даже Чесноков ничего не смог сделать. Мы улетели выполнять работу, и только осенью узнали, что двенадцать человек из отдела он отправил на крайне бедное месторождение, по которому он хотел написать докторскую диссертацию. И такое бывает.

Итак, мы на Чукотке вдвоем. Первое, что поражает - это пастельные цвета и трудности с дыханием о чем узнаешь, когда идешь в маршрут. Но для начала мы прилетели на место работ. Геологи из Иркутска уже на месте. По договоренности с администрацией, они заняли и привели в порядок длинное здание, принадлежащее порту, но сейчас не использованное, покрасили комнаты, убрали мусор, устроили комнату для камералки и кернохранилища. И когда дело сделано, легли на свои новенькие кровати и загрустили. Наверное, если бы на месте оказались психиатры, они поставили бы диагноз - массовый депрессивный психоз. Бывает ли такой?

Для жилья оборудовали второй этаж. Поднимаешься по лестнице, попадаешь в длинный коридор, по обе стороны - бывшие кабинеты, переоборудованные в комнаты для проживания, есть душ с горячей водой, батареи топят круглогодично, если на Чукотке максимальная температура плюс пятнадцать - это жара по меркам той местности. В самом дальнем углу живут питерцы. Их пригласили на работу, потому что сами сибиряки ни разу в жизни не видели вулканические породы. Светило и крупный специалист из Санкт-Петербурга должен был научить различать андезит от туфа. Как только он сошел с трапа самолета, купил ящик водки и закрывшись со своим аспирантом, молодым парнем лет двадцати восьми, запил там горькую. Аспирант на третий день вышел из комнаты пошатываясь, сел на скамейку перед зданием и сказал.

- Все, я больше не могу. И тут же раздался крик в окно.

-Андрей! Где водка?

И Андрей побежал в магазин. Вот на этом моменте к портовому ангару подъехала машина, и из нее вышли мы с Виктором. Все было странным: лежащие мужики, пьющий питерец и нервный, издерганный вышестоящим начальством и в силу внутреннего устройства начальник. Лето, которое не было похоже на лето, холодное море - я впервые попала на край света и в самую северную часть.

В комнате, куда поселили меня сидела молодая, почти модельной внешности повариха. Она уходила в запои раз в месяц, и тогда мы по будильнику утром просыпались, спускались на первый этаж, на хорошо оборудованной кухне, сами разогревали себе завтрак, готовили вечером ужин. И никто не жаловался. Все понимали - нельзя брать красивую, молодую, вчерашнюю школьницу в такое путешествие, где нет ничего - ни клубов, ни кафе, нет даже людей по вечерам, куда пойти ей после ужина? Холод и темно так, что даже местные сидят дома и смотрят телевизор после четырех. В заливе плещутся касатки или проплывают туши белух. Вот и все развлечение.

Кстати, кроме нее, тоже романтика, видимо в душе, никто не откликнулся на эту вакансию - кормить почти пятьдесят человек три месяца без выходных. Она искренне верила, что справиться, оказалось, иногда ей требовался отдых. Начальник его не давал, поэтому она брала его оригинальным способом - отключая сознание до невозможности с ней иметь хоть какое-то дело.

Наконец, спустя почти месяц, протрезвел Питерский геолог и отправился в маршрут в камералку. К этому моменту мы с небольшой группой иркутчан, кто нашел силы оторваться от кроватей, натаскали огромную коллекцию разных образцов, осталось их разложить на полке и подписать. Вот за этой просьбой, набравшись храбрости и пошел начальник партии. Он постучал в дальнюю дверь, вошел в комнату, и нашел там невменяемого петрографа, из угла светились отчаянием глаза аспиранта. Пришлось действовать решительно. Он отвел питерца в душ и начал поливать его водой. Потом напоил горячим чаем. Вернулся в комнату и выбросил всю водку. Через три дня рычания за стенкой, все еще нетвердой походкой крупный специалист подписал все образцы, смог ответить на некоторые вопросы и обессилив, ушел спать. Это была первая победа. Вторая проявила себя странно. Среди иркутчан была молодая пара. Они недавно поженились, до этого где-то работали на карьере. Как обычно, ребята претендовали на зарплату опытных геологов. На месте оказалось, их опыт заключался в том, что пять лет они подсчитывали по ночам груженные Камазы. Когда наши сибиряки узнали о том, что они ничего не умеют и отказываются ходить в маршруты, у них прошла депрессия, и они побежали работать - им нужно было отстоять честь Сибири. Мы с Виктором к тому времени сделали несколько профилей опробования и две сотни погонных метров первого бурения. Это стало вызовом.

- Что с вами, мужики? Вам мало платят? - спросил как-то Виктор лежащих на боку сибиряков.

- Здесь как на луне- ничего нет, ни дерева, ни ромашки. - ответил Прокоп, крепкий горняк, он приехал расчищать канавы.

- Мы тоже привыкли к ромашкам, но работа ведь…

- Солнце целый день, не ясно, когда спать, когда нет. -вяло отозвался Денис совсем молодой парень- это был его второй полевой сезон.

- Ну вы хоть иногда с окон одеяло снимайте. - в первый же день, геологи приколотили в своей комнате тонкое, плотное одеяло и ни разу еще не сняли его с окна.

- Да не в цветах дело, и не в солнце, мы ведь - мужчины! Это все чертов уран - он сводит людей с ума, - отозвался со своей кровати Егор. Он много где поработал, в основном имел дело с золотом, потомственный старатель. И впервые не мог справиться со все нарастающей тоской.

Что это было. Может и правда кислородное голодание, а может люди настолько привыкают к определенному окружению и если оно меняется, начинается тоска? Начальник просто не понимал, как ему быть: буровики работали вяло, с трудом ворочали трубы, ругались с геологами. Участковые геологи спали, а вновь нанятая молодежь оказалась нерадивой, надо бы отправлять на Большую Землю, а это равно признанию в собственном промахе при приеме на работу. На другой день после разговора с Виктором и глядя на меня, каждый день приезжающую после тяжелых маршрутов по чукотским горкам, все встали и заставили себя шевелиться. И тогда при бурении мы вскрыли руду. Это стало настоящей удачей. Начальник радовался как мог, купил билеты молодежи и отправил их подальше первым самолетом, мы пошли к причалу и наловили креветок. И поимели дело с местной полицией. Креветки здесь ловили почему-то редко, а между тем это довольно простое занятие - забрасываешь растянутую на раму сеть, в центр кладешь кусочек мяса и опускаешь на дно. Пока вся эта конструкция болтается под водой, болтаешь с ребятами о жизни. Поднимаешь сеть, вытаскиваешь кучу нежнейших креветок. Очень быстро можно наловить за вечер и поужинать деликатесами. Когда у нас уже было полведра, приехала полицейская машина, вышли двое, попросили креветок. Думаю, у сибиряков генетическая боязнь их. Поэтому без вопросов они высыпали в подставленную коробку, пожали плечами и вернулись к ловли. Каково же было удивление, когда спустя минут двадцать нам привезли ящик американского пива. Жизнь на Чукотке стала выравниваться!

Полевой сезон заканчивается всегда одинаково - поднимается ветер, в небе что-то неуловимое начинает меняться, значит скоро осень. На краю земли лето оказалось очень ярким, надо только знать места, где его наблюдать. В районе наших работ размером с Бельгию растет всего семьдесят деревьев, есть ручьи, вдоль них трава и насыщенных оттенков фиолетовые, розовые и синие цветы, после серо-коричневых каменных развалов глыб куда не посмотри - это просто наслаждение для глаз. В какой-то момент вдруг появляется вдоль моря тонна грибов, в основном крепкие белые. И сразу за ними ягоды. Местные семьями собирают их в огромные бидоны. Это витамины, варенье, компоты на зиму. Мы заканчивали работы. Пора прощаться.

Возвращение - это всегда предвкушение. Кажется, пока тебя не было дома, друзья, город, родные - все продвинулось куда-то и тебе придется догонять. Уж дети за лето всегда так быстро растут, - неожиданное удивление. И сам ты приезжаешь обновленный, и с этим чувством хочется войти не в свою старую жизнь с проблемами, а делать нечто новое. И ты никак не готов узнать, что твои окончательные цифры по разведанным запасам начальник скрыл, чтобы выдвинуть финансирование в министерстве на свой участок работ.

Между тем коллеги не могли похвастаться результатами. Руду в тот год вскрыли только мы. Чукотка подарила нам уран со сложной и новой формулой, за все наше терпение и тяжелый труд с 19 километров керна в ящиках и тяжелые условия.

Муж вскипел. Он терпел долго. Но столкнувшись у дверей директора с начальником отдела, он высказал ему все, что думает о ведении таким образом дел. За что наша группа стала изгоями.

Чеснокову с его характером было не привыкать. Виктор негодовал. На другой год нам дали бесперспективный район, да, мы научились уже чувствовать уран на расстоянии и находили сферические натеки настурана даже на дорогах, но жить на выселках, пусть и в хороших условиях, которые создал старейший геологический отряд, попутно искавший и другие металлические руды, помимо урана в Забайкалье, нам не хотелось. Муж мечтал о настоящей работе. Я больше переживала за него. Тогда я испытывала надвигающуюся депрессию. У меня не выходили из головы слова Егора об уране и сумасшествии, я смотрела на опустошенные территории, погубленные выщелачиванием. Не могла справиться с собой. Где во всем этом я? Что хорошего мы делаем и кто все эти люди вокруг? Почему накрывает неясной тоской на месторождениях. Что происходит на самом деле. Справиться со всем этим я не могла. И однажды поехала на конференцию смежников. Геология - это не только месторождения, это и строительство и геоморфология, внутри нее есть люди, занимающиеся процессами, способными помешать человеку комфортно жить. Если ваш дом вдруг провалиться под землю. Неудобно, правда? Или вдруг земля начнет трястись и люстры раскачиваться над головой. Мои родители до сих пор вспоминают это происшествие. Я познакомилась с женщиной, которая всю свою жизнь посвятила пониманию почему и как на склонах ползут пласты грунта. И она заразила меня этой любовью. Так для меня открылся мир, в котором нашлось место мне.