Девушка по имени Аяна

Где-то на краю мира, куда не ведут дороги на картах, есть лес, который дышит древней магией. И есть те, кто помнит его истинные имена и хранит забытые ритуалы. Их дом — не место на земле, а тихая грусть между миром живых и памятью ушедших.

***

Густой, непроходимый лес стоял вечным часовым. Мощные, испещрённые морщинами стволы деревьев подпирали низкое пасмурное небо, а их крон было не разглядеть — они терялись в серой пелене тумана. Воздух, плотный и влажный, пах прелыми листьями, хвоей и сырой землёй — древним, первозданным запахом, который не менялся веками.

Между могучих стволов, поросших бархатом мха и лишайника, извивалась, словно живая змея, едва заметная натоптанная тропинка. По ней, уверенно обходя знакомые корни и промоины, шагала девушка. Её шаги были бесшумными, будто она парила над землёй, а не шла по ней.

«Уже скоро», — пронеслось у неё в голове, и сердце отозвалось тихим, тёплым трепетом.

Тумс!

Резкий звук нарушил лесную тишину. Сосновая шишка, сорвавшись с невидимой высоты, ловко отскочила от замшелого корня и покатилась прямо под её ноги.

— Хватит, иду я, иду. Знаешь ведь, — пробубнила она беззлобно, наклоняясь, чтобы подобрать шишку. Земля под пальцами была прохладной и влажной, отдавая живительной горечью. Шишку она засунула в просторный карман своей поношенной куртки, ощущая её шершавую, ребристую фактуру.

Ещё несколько сотен метров — и тропинка вывела её на опушку. Здесь, на самом краю, чёрной водой дышало небольшое болотце, а на его зыбком берегу стояла изба. Старая, обветшалая, она казалась частью пейзажа — поросшая серым лишайником, покрытая годичным слоем пыли и забвения. Лишь в этом месте кроны образовывали естественное окно, позволяя скудному свету падать на покосившиеся стены.

Девушка на мгновение замерла, а потом, сорвавшись с места, бегом, почти вприпрыжку, влетела в старую дверь, едва не оторвав её с истлевших петель.

— Мама! Это я, Аяна! Я дома! — крикнула она, и её голос, звонкий и полный жизни, оглушительно прозвучал в мёртвой тишине. — Не ругайся, я не забыла!

В ответ лишь ветер пробежал по пустым комнатам, жалобно скрипнув половицами и разбудив сонных обитателей, что облюбовали это заброшенное жилище. Рядом с ней, словно рыжий призрак, метнулась лисица, лишь фыркнув в сторону незваной гостьи. И тут же, с громким хлопаньем крыльев, из-под потолка вылетали испуганные лесные птицы и стайка летучих мышей, закружив в воздухе клубы пыли.

Бамс!

Дверь с грохотом захлопнулась сама собой, едва последний из прежних жильцов покинул дом.

Аяна сняла с себя куртку с капюшоном и аккуратно повесила её в пустой шкаф, пахнущий древесной трухой и временем. Её взгляд упал на потрескавшееся зеркало, висевшее рядом. В нём отразились длинные волосы зелёного, словно сочная хвоя, цвета, утончённые черты лица, которые контрастировали с грубым шрамом — прямой линией, рассекавшей щёку от глаза до подбородка.

— Ну и вид... Да, мам? — спросила она, уже направляясь в соседнюю комнату, что когда-то была кухней. — Я пожалуй приберусь, а то зрелище не очень.

Комната представляла собой печальное зрелище. Воздух был густым и спёртым, пахнущим пылью, гниющим деревом и чем-то ещё — сладковатым и тленным. Повсюду валялись перья, ветки, комья засохшей грязи. Пыль лежала толстым бархатистым одеялом на каждой поверхности, и её запах смешивался с ароматом тления и старого дерева. В углу, словно немой укор, лежали несколько мёртвых птиц, их потускневшие глаза будто ждали, когда их наконец уберут. Аяна босой ногой нащупала на полу что-то холодное и скользкое — вероятно, плесень.

— Ох… — вздохнула она.

Она принялась за работу, сметая мусор в кучу и выбрасывая его в открытое окно. Каждое движение было выверенным, привычным. Убрав крупный хлам, она взяла ведро, вышла на улицу и зачерпнула тёмной болотной воды.

— Ой... Извини! — вдруг воскликнула она, доставая из ведра небольшого вьюна, который задел её пальцы скользким, извивающимся телом. Осторожно, почти нежно, она отпустила рыбу обратно в тёмную воду.

Вернувшись, она с силой опрокинула ведро, и вода гулким потоком хлынула на пол. С густым, шипящим звуком она унесла с собой верхний слой грязи, открыв взгляду потрескавшиеся, но всё ещё крепкие половицы. Принявшись за работу, Аяна водила тряпкой по полу, и казалось, что болотная вода была волшебной — она растворяла любые, даже самые старые пятна, даруя вместо них чистоту и лёгкий аромат сырой земли и перегнивших листьев. Ткань скользила по поверхности, снимая дни запустения, и под ней проступал тёплый цвет старого, но добротного дерева.

И вот, спустя несколько часов, когда солнце уже почти ушло за горизонт, окрашивая небо в багровые тона, уборка была закончена. Кухня сияла. Деревянные поверхности, вымытые до скрипа, отсвечивали в наступающих сумерках, и в комнате наконец пахло не смертью, а покоем и с трудом добытым уютом.

Девушка достала несколько восковых свеч, расставила их по углам комнаты и бережно подожгла каждую. Пользуясь моментом, она так же ловко извлекла из кармана сигарету, прикурила от трепетного огонька. Сделала глубокую, неторопливую затяжку, откинувшись на старый шкаф. Горечь дыма медленным клубком расползалась по лёгким.

«Чистота!» — глаза Аяны тепло сверкнули в полумраке.

Фух!

Внезапное дуновение сквозняка, ледяное и целенаправленное, разом потушило сигарету.

Аяна нахмурилась.

— Серьёзно?

Чирк!

Она чиркнула зажигалкой, закурила и сделала глубокую, вызывающую затяжку.

Фух!

Пламя снова погасло, оставив лишь горьковатый дымок на кончиках её пальцев.

— Ну, что?! — возмутилась она, руки упёрлись в бока. — Я уже взрослая, если что!.. — тут же добавила она уже тише, и по её лицу поползла смущённая улыбка.

Бам!

Верхняя дверца шкафа, будто наделённая собственной волей, распахнулась и, движимая подчёркнутой строгостью, аккуратно стукнула девушку по макушке.

— Тс-с... Ладно, ладно, я поняла, злюка! — рассмеялась Аяна, потирая голову.

«Блин, опаздываю...» — дёрнулась она внутри, мельком глянув в окно, где ночь уже полностью вступила в свои права.

Она засуетилась. Её зелёные волосы, словно живое существо, метались по кухне от шкафа к шкафу. Её движения были быстрыми, но выверенными, родными — отточенными долгой практикой. На стол легли пучки засушенных трав, цветы, ветки и листья. Горьковатая полынь, нежные ромашки, колючие еловые лапы — всё это сплелось в её ловких пальцах в причудливый, ароматный и хрупкий букет.

Солнце окончательно скрылось, и лес окутала густая, непроглядная тьма. Тишина вокруг дома сгустилась, стала осязаемой, словно туман.

И тогда задняя дверь избы со скрипом открылась. Аяна с букетом в руках вышла наружу, глубоко вдыхая прохладный, насыщенный запахом хвои и болотных цветов ночной воздух.

Шаг.

— Один.

Шаг.

— Два.

Она медленно шла, не глядя по сторонам, опустив голову и сомкнув веки. Ветки тихо хрустели под её босыми ногами, холодная земля щекотала пятки.

— Пятнадцать... — её шёпот прозвучал как выдох.

Она подняла голову и открыла глаза. Из её широких зрачков, белых, как лунный свет, медленно потекли слезы, оставляя влажные дорожки на щеках.

Чирк!

Огонь зажигалки с резким звуком разорвал абсолютную тьму, словно астероид, режущий космическую черноту.

Аяна медленно поднесла пламя к засушенному букету. Сухие травы вспыхнули мгновенно, осыпая её руки горячими искрами, которые больно жалили, но она не дрогнула. Пятно света стало огромным, и в его центре проявился пятиметровый столб, вкопанный в землю. У его основания лежало большое кострище, заполненное пеплом прошлых лет. Вокруг столба неровным кругом, диаметром метров двадцать, виднелась выжженная дотла трава — священная граница.

Пальцы уже пылали от огня, и она, превозмогая боль, отпустила пылающий букет в жадное сердце кострища. Кострища, что стал могилой для самого дорогого, отнятого людской прихотью.

Едва букет коснулся углей, как в ответ поднялся ветер. Его гулкий вой, похожий на протяжный крик, был слышен повсюду. Но это был не холодный сквозняк из дома, а тёплый, мощный порыв, который вдохнул в костёр новую жизнь. Пламя взметнулось высоко вверх, озаряя девушку, избу и болото ярким оранжевым светом. Огонь танцевал безумный танец, поднимая к небу мириады искр, словно звёзды, стремящиеся вернуться домой.

— С днём рождения... — шёпотом, полным бездонной нежности и боли, сказала Аяна и подняла свои заплаканные, белëсые глаза к небу, где сквозь редкие прорехи в тучах холодно мерцали одинокие звёзды.

Треск костра и прерывистое дыхание девушки были единственными звуками, разносящимися по округе. Ни один зверь, ни одна птица, ни одна рыба в болоте не смели нарушить эту великую, священную тишину.

Всю ночь горел костёр у старого столба. И всю ночь, недвижимая, словно часть этого ритуала, стояла рядом зеленоволосая девушка, её белëсые глаза были устремлены куда-то далеко, вглубь небес или вглубь памяти.

Когда огонь наконец погас, рассвет уже начал размывать черноту неба на востоке. Аяна, уставшая и продрогшая, во мраке двинулась обратно в дом.

Пройдя сияющую чистотой кухню, она вошла в маленькую спальню и без сил рухнула на застеленную чистым, но пыльным покрывалом кровать.

— Мамочка... Я скучала... — едва слышный, детский шёпот сорвался с её губ, прежде чем она провалилась в глубокий, исцеляющий сон.

Солнце медленно поднималось, его первые робкие лучи пробивались сквозь ветви и пыльное стекло окна, освещая комнату. На кровати лежала зелёноволосая девушка с большим шрамом на лице. Её глаза, снова закрытые, были спокойны. Грудь мерно вздымалась во сне.

А рядом с ней, на краю постели, сидел силуэт. Женщина, сотканная из самой густой, непроглядной тьмы, с длинными, струящимися волосами и в развевающемся платье из ночи. Её нельзя было разглядеть — лишь угадать очертания. Нежная, почти невесомая рука из мрака медленно, с бесконечной любовью гладила спящую Аяну по волосам.

Кап.

Одна-единственная тёмная, как чернила, слеза скатилась из невидимых глаз и упала на белую простыню, расплывшись призрачным пятном.

***

«Дом — это не стены и не крыша над головой. Это тихий шепот за спиной, знакомый скрип половиц и прохладная ладонь на лбу, когда больно. Это место, где тебя ждут, даже если тебя нет. Даже если тебя уже давно нет...»