Девятая жизнь Глории

Тёплый весенний вечер был окутан медовым ароматом глициний. Почтовые дирижабли возвращались в технические доки, главная магистраль освобождалась от паровых машин и электрокаров, редкие прохожие спешили домой. Я же неспешно прогуливался по любимой улице, с интересом изучая буйно разросшуюся растительность.

Вообще-то я планировал вернуться домой в прошлом часу, но мне приходилось то и дело останавливаться, подкручивая регулировочные винты своих окуляров, чтобы приблизить и сделать более отчётливыми соцветия глицинии. Не то, чтобы ради моих нехитрых натуралистических исследований имело смысл жертвовать привычным распорядком дня, но мне хотелось получше рассмотреть происходящее.

Заросли глициний, густыми лианами свисающие с городских стен, кишели очень своеобразной жизнью. Сотни механических пчёл, шмелей, и других насекомообразных биороботов, неустанно трудились, крупица за крупицей собирая драгоценную цветочную пыльцу. Воздух полнился тонким серебристым перезвоном и шорохом, весьма схожим со звуком, некогда издаваемым крыльями последних настоящих насекомых. Я всё ещё помню этот звук, мне есть с чем сравнить, можете мне поверить. Хоть я стар, но память моя работает как надо…

Помню я и научные названия растений, которыми механики-озеленители украсили город в этом году. Сказывается опыт, и полученные за время работы знания. Всё-таки я тридцать лет проработал биохимиком, двадцать пять лет был аграрным инженером и ещё пятнадцать – садоводом-ботаником, в свободное время терпеливо взращивая свой собственный сад. И теперь я узнаю многие растения, как своих старых друзей.

Взять, к примеру, глицинию – её ещё называют Wisteria, а чуть дальше раскинулся высокий, дивно благоухающий куст – сирень, что имеет также название Syringa… А на клумбах пестреет астильба, она же Gloria Purpurea. И все эти растения цветут насыщенными фиолетовыми оттенками, в соответствии с объявленным сезоном фиолетового цвета. Самая красивая на вид, конечно, Gloria Purpurea. Хоть она и не пахнет, но выглядит очень эффектно.

Gloria Purpurea. Глория… Снова Глория. Сердце болезненно сжалось. Всё вокруг как будто специально напоминало мне о ней – о моей Глории. О моей дорогой Глории, которой со мной больше нет.

Внезапно мои грустные размышления были прерваны посторонним звуком, громким и настойчивым… Звук ворвался в мой разум, мигом вытесняя оттуда шорох роботических крыльев и печальные воспоминания. Этот звук был звонким кошачьим мяуканьем.

-Мяу! Мяу-мяу! Мя-я-яу! – настойчиво позвал меня какой-то неизвестный пока представитель кошачьих.

-Кис-кис? – неуверенно откликнулся я. – Котик, ты где?

И тут же мне в ноги ткнулось большое и мягкое существо. Наклонившись, я погладил ярко-рыжее создание по мягкой спинке. Моя собственная спина при этом предательски хрустнула.

-Как ты здесь оказался? Ты чей, котик?

Кот обнюхал мои штанины, и, коротко муркнув, вывернулся из-под моей руки, резво отбегая в сторону. Остановившись на небольшом расстоянии, он взмахнул своим длиннющим, пушистым хвостом, словно подзывая меня к себе. Его внимательные синие глаза наблюдали за мной почти по-человечески проницательно, а кончики больших мохнатых ушей нетерпеливо подрагивали.

-Ты хочешь, чтобы я пошёл за тобой? – понятливо откликнулся я. – Ну хорошо, сейчас, сейчас…

Щадя скрипящие колени, я медленно двинулся вслед за пушистиком. Судя по необычной длине хвоста, крупной выразительной морде, большим лапам и насыщенному оттенку глаз, кот – из породы генетически модифицированных мейн-кунов. Выглядит ухоженным… Как он оказался один на вечерней улице? Наверное, его ошейник с отслеживающим чипом потерялся, и он нуждается в помощи. Или с его хозяином что-то случилось?

Котик был необычайно настойчив. Он то и дело подбегал ко мне, потирался о мои ноги, пытался даже прихватывать мои брюки зубами, а затем снова уходил вперёд и оглядывался, поджидая меня. Постепенно расстояние, пройденное нами, росло… И я сам не заметил, как оказался в каком-то заброшенном месте. Вокруг не было ни души, тут и там виднелись почти полностью разрушенные стены какого-то очень старого жилого здания, а остатки внешнего дворика поросли сорняками. Выглядело это всё крайне странно – запущенный район в облагороженном, чистом, технически развитом городе…

-Котик, ты куда меня привёл, а?

Кряхтя, я прислонился к разрушающейся стене, давая отдых ноющим суставам. Бионический протез, заменяющий мне стопу и голень правой ноги, конечно, усталости не знал, но остальные части моей натуральной старческой туши бунтовали против затянувшейся прогулки. Я расстегнул жилетку, снял шляпу и стал обмахиваться ею, пытаясь взбодриться.

-Мяу-у-у-у! – возопил кот, явно недовольный моей остановкой. Он нырнул в дверной проём, вильнув длиннющим хвостом-опахалом, и тут же вернулся, громко и требовательно мяукая.

-Я не могу больше… Погоди… Дай хоть отдышаться. Где мы вообще? Что это за место? Никогда раньше тут не бывал, хотя знаю город, как свои пять пальцев. Куда ты меня завёл, а, чёртик ты мохнатый?

Но коту мои вопросы были безразличны. Он продолжал оглушительно мяукать, явно настаивая на том, чтобы я шёл за ним внутрь разрушенного здания. Его хвостище мотался из стороны в сторону, уши-локаторы нервно подрагивали.

-Ладно, ладно… Уговорил. Иду, слышишь? Я уже иду. Хватит так истошно на меня мяукать!

Ворча себе под нос всякие нехорошие вещи про гиперактивных животных, я нерешительно подошёл к разрушающемуся проходу. Не слишком-то мне хотелось рисковать, но… Вдруг где-то там лежит хозяин этого котика, придавленный упавшей на него частью стены? Или заигравшийся ребёнок, позабывший о безопасности… Я постоял несколько мгновений в нерешительности, наконец вдохнул поглубже и переступил через порог…

… и всё окружающее пространство вмиг переменилось. Я оказался вовсе не внутри разрушенного дома – я стоял в прекрасном цветущем саду. Небо было ярко-голубым – таким оно было разве что в моём далёком детстве больше восьмидесяти лет назад. А ещё…

… я подошёл ближе, не веря своим глазам и окулярам. Вокруг цветов порхали настоящие пчёлы! И не только они… Это было просто невероятно. Последние насекомые вымерли ещё двадцать лет назад, в результате очередной химтековой модернизации искусственного кислородного щита планеты… И тут – нате вам, пчёлы! Живые, жужжащие, мельтешащие от цветка к цветку труженицы. И бабочки! Биороботы довольно достоверно копировали порхание крылышек, но в них не было – да и не могло быть – того изящества, гармонии, нежного и вместе с тем яркого очарования настоящих бабочек.

А какие тут были растения! Заросли ароматного восточного жасмина, увешанные крупными алыми плодами раскидистые яблони, маленькие мандариновые деревца… Кусты ценных сортов роз, почти полностью утраченных в ходе генетических экспериментов ещё во времена моей юности…

Я подошёл поближе к одному из кустов шиповника и осторожно потрогал края лепестков нежно-розового цветка. Потревоженный шмель, находившийся внутри, загудел и тяжело поднялся в воздух – все его лапки были облеплены жёлтой пыльцой.

Поражённый, я уже собрался было позволить какой-нибудь пчеле ужалить меня, дабы проверить, не сплю ли я, но тут к моему сознанию снова воззвал кошачий голос. На этот раз, услышав нежное «мяу», я вздрогнул всем телом и тут же повернулся на голос. Этот голос я узнал бы везде и всегда, из сотни, из тысячи кошачьих тембров…

-Глория! – воскликнул я.

Рот мой раскрылся в изумлении, пока я смотрел, как по густой высокой траве ко мне пробирается моя дорогая, любимая подруга, моя кошечка, моя белоснежная ангорская красавица с шёлковой шерстью и глазами-изумрудами.

Глория…

Моя Глория.

Глория, которую я вырастил из крошечного трёхмесячного котёнка, чьё хрупкое тельце было длиной всего лишь в половину моей ладони…

Глория, которая забавляла меня своим детским любопытством, а потом удивляла взрослым умом.

Глория, что умела вылечить мою хандру, и боль в моём теле.

Глория, которая заменила мне семью, залечив мою душевную рану после аварии, в которой погибла моя жена, а я потерял ногу и желание жить...

Глория, которая каждый будний день ждала меня дома, терпеливо и верно.

Глория, которая могла из милой красавицы превращаться в грозного зверя, оберегая наш общий кров и наш сад, как от слишком любопытных соседей, так и от возможных грабителей и вредителей.

Глория, что всегда была подле меня, чем бы я ни занимался, и ездила со мною во все командировки и отпускные путешествия.

Глория, которая была счастлива, когда я вышел на пенсию и стал проводить с нею всё своё время.

Глория, которая стала моим самым близким другом, и почти двадцать лет дарила мне свою кошачью ласку, игру, заботу и компанию.

Глория, что прожила полноценную и насыщенную кошачью жизнь, и два года назад умерла от старости у меня на руках.

-Мяу, мияу, мур-р-р… Да, это я, - подтвердила кошка, усаживаясь у моих ног, – Здравствуй, мой дорогой Уотсон.

-Глория… Это действительно ты? Ты жива… И ты… Ты говоришь?!

-Муяу, мы все здесь говорим, Уотсон. Не бойся.

Оглядевшись, я увидел, что кроме Глории и рыжего мейн-куна, что привёл меня сюда, из-за кустов и деревьев показалось ещё множество самых разных кошек, котов и котят… Я попытался было сосчитать их, но быстро сбился. Их было больше, чем я успел повидать кошек за всю свою жизнь.

-Что это за место? Какой-то кошачий рай? Или же я сплю и всё это мне снится: и этот дивный сад, и пчёлы, и… Ты?

-Нет, ты не спишь, миу… - мне показалось, что в её голосе прозвучала грустная улыбка. – Мы называем это место «кошачьим миром», Уотсон. Сюда попадают все кошки, чтобы прожить свою девятую жизнь. Свою последнюю жизнь, мур-ря. Здесь мы встречаемся с родными душами, рассказываем друг другу о предыдущих восьми жизнях, обмениваемся опытом, знаниями… Прежде чем уйти навсегда.

-Навсегда? – тупо переспросил я, пытаясь уловить смысл её слов. – Но куда, куда вы уходите, Глория?

-Туда, куда уходят все души, Уотсон… Чтобы отдохнуть, наполниться новыми силами, и новыми мечтами, и однажды вновь жить. И, возможно, вновь встретиться с теми, кто нам дорог.

-Так значит… Значит, мы с тобой всё-таки ещё когда-нибудь будем вместе?

-Я не знаю… Мияу… Но я бы очень хотела этого, мой дорогой друг. Я буду надеяться на это. Надежда – это очень важно.

Я сел на траву, дрожащими руками обхватил её мягкое, пушистое тело, и прижал к себе. Глория замурлыкала – так привычно, так знакомо, так тепло. Моё сердце, бешено колотящееся от наплыва эмоций, отозвалось острой болью. По щекам потекли горячие дорожки слёз.

-Я попросила моего кошачьего брата позвать тебя сюда, чтобы сказать тебе – не горюй обо мне, Уотсон. Со мной всё хорошо. И с тобой тоже всё будет хорошо, я узнавала, мияу…

Я не выдержал, и разрыдался, как маленький ребёнок. Глория приподнялась из моих объятий и начала старательно уминать моё плечо лапками, одновременно мурлыкая мне в ухо, как высокотехнологичный живой био-моторчик. Она делала так всегда, когда я чувствовал себя особенно уставшим и разбитым.

… не знаю, сколько я просидел так, обнимая свою Глорию, слушая её мурлыканье, ощущая тепло и приятный вес её тела, и заливаясь горькими слезами. Течение времени не ощущалось в этом странном, но красивом кошачьем мире. Небо оставалось пронзительно-голубым, пчёлы жужжали, трудясь над сбором пыльцы, коты и кошки занимались своими кошачьими играми и общением. Лёгкий тёплый ветерок колыхал ветви деревьев, цветы, мои волосы, и длинную, густую шерсть Глории.

Этот мир был прекрасен. И абсолютно равнодушен к моим страданиям.

-Тебе пора возвращаться, Уотсон. Люди не могут долго находиться в нашем мире, - грустно сказала Глория.

Я поднялся с Глорией на руках, и тут же изумился тому, как легко мне это удалось. Я перестал ощущать боль в суставах, моё тело послушалось меня без привычного хруста, и я встал гораздо быстрее, чем обычно. И тут я заметил, что мои руки, удерживающие Глорию, изменились… Это были уже не руки старика, а руки молодого мужчины. Проверяя внезапную догадку, я осмотрел свою правую ногу – это снова была нога из плоти и крови, а не биопротез.

-Глория, со мной что-то… - мой голос прозвучал и тут же сорвался в изумлении, так как это теперь был не тягучий, ворчливый говор старика, а бодрый юный голос.

-Ты заметил… Теперь понимаешь, почему тебе нельзя больше здесь оставаться? Ты рискуешь потерять свою жизнь. А тебе ещё не время уходить. Возвращайся, Уотсон. Иди, и не оборачивайся. Я помогу тебе вернуться…

Я послушно развернулся и зашагал обратно. Мои помолодевшие ноги, обутые в старые, потёртые ботинки, сминали густую, сочную траву, которая тут же чудесным образом выпрямлялась, словно по ней никто не ступал. С каждым шагом мне становилось всё тяжелее…

Наконец передо мной возникла арка прохода в разрушенном доме, из которого я попал сюда. И я понял, что здесь мне придётся отпустить Глорию, расстаться с нею ещё раз. Но в этот раз необходимость разлуки не рвала моё сердце такой острой болью, а в моей душе затеплилась робкая надежда…

-Глория, скажи… Я буду помнить нашу встречу?

-Нет. Правилами это запрещено… Но ты будешь помнить меня, свою кошку. А я – тебя, моего человека. Всегда…

Вечерняя улица, безлюдная и тихая, объяла меня сгущающимися сумерками. Несколько живых пчёл слетели с моего плеча и устремились к пахучим глициниям.

Не понимая, каким образом я задержался на прогулке до позднего вечера, и недоумевая, откуда на моей одежде взялись эти удивительные пчёлы, я ощутил полнейшую растерянность… Когда это у меня начали проявляться провалы в памяти? Никогда прежде не замечал за собою такого…

В одном из моих карманов обнаружился небольшой пластиковый контейнер – давняя привычка во время прогулки иметь при себе ёмкость, в которой при случае можно сохранить какую-нибудь интересную находку. К примеру, образец растения, или минерала. Или нескольких чудом выживших настоящих пчёл.

Я положил в контейнер веточку глицинии, порадовался тому, что сохранил свой старый рабочий прибор, приманивающий живых насекомых, включил его, и стал ждать…

Я наблюдал за пчёлами, пока не стемнело окончательно, и улицы не осветились мягким, янтарным светом фонарей. И когда последняя пчёлка наконец залетела в мой импровизированный схрон, я вызвал ночное авто-такси, и попросил робо-водителя отвезти меня и мой ценный груз на место моей старой работы – в биотехническую лабораторию. Ума не приложу, как мне могло настолько невероятно повезти, чтобы обнаружить этих пчёл, но благодаря им у меня появилось ещё одно дело в этой жизни… У меня появилась надежда. А надежда – это очень важно… Откуда-то я это точно знаю.