Девятая смена

Алина не помнила, как снова наступила зима. В бесконечной карусели, кидающей то в работу, то в домашние хлопоты, лето промелькнуло приступом лихорадочной жары, осень — дуновением сырости. И снова зима — как темный мешок, наброшенный на голову. Как долгое падение в глубокую темную яму.

Впереди снова была ночная смена. Стоя под единственным на дороге фонарем, Алина успела замерзнуть: подкативший в облаках белого пара автобус снова приехал позже положенного. Повезло, что водитель не пропустил остановку. Здесь на нее не указывало ничего, кроме одинокого знака, на котором, к тому же, уже наросла снежная шапка.

Склад одного известного маркетплейса, в котором работала Алина, находился за городом, и дорога туда занимала чуть больше часа, если не считать того времени, которое девушка тратила, чтобы приехать на окраину — к одной из немногих остановок, мимо которых проходил служебный транспорт. Алина влезла в автобус и села у окна.

Впереди, сквозь синий зимний сумрак, вилась трасса. Она проходила через частный сектор, над которым, как ватное одеяло, висел печной чад, а дальше — через поля и перелески, навевавшие тоску.

Алина сунула наушники в уши и отвернулась к окну. Уже на подъезде к складу, возвышавшемуся рядом с трассой гигантским равносторонним кубом, она заметила что-то среди деревьев. Неясная тень скользила за ними, оставляя в снегу глубокие следы, и вдруг исчезла под звуки песни Петля Пристрастия — Автоматизм.

“Жизнерадостный как саркофаг.

Одушевлен как сервант.

Игривый как статуя”.

Эта песня давно стала девизом Алины. С тех пор, как она не смогла поступить в вуз, несмотря на высокие баллы на ЕГЭ, ее жизнь превратилась в автоматизм. Даже сейчас, увидев нечто в темноте за окном, девушка лишь равнодушно отвернулась: из-за недосыпа и постоянного переутомления ей часто мерещилось всякое, особенно, в слабоосвещенных местах. Размытая фигура, тень, нависающая с немым укором. Все это пугало только в первые разы, но с тех пор Алина к этому привыкла, да и некогда было бояться мнимых монстров.

Днем она подрабатывала курьером, ночами ездила на склад, и пару раз в неделю брала отсыпные, чтобы не рассыпаться на полпути к цели. Ей нужно было как можно быстрее накопить на учебу в медицинском институте и наконец оправдать ожидания родителей. Они и так не были разочарованы неидеальными результатами экзаменов, а когда выяснилось, что Алина не смогла пройти на бюджет, в семье случился настоящий траур. Мать не хотела слышать никаких оправданий: ее не волновало, что сейчас почти все бюджетные места заняты льготниками. Каждый раз, вспоминая тот день, Алина невольно сжимает челюсти. Вот и сейчас, выходя из автобуса вместе с другими работниками, она снова ощутила, как на ее лице поверх привычной усталости и нервозности выросла мрачная маска.

Эта маска не была обидой на других или ненавистью к себе. Она была ядовитым разочарованием в том будущем, образ которого много лет светил сквозь неприглядное и серое настоящее, полное давления от родителей и учителей, презрения одноклассников, травли и недовольства собой. Но это будущее так и не сбылось.

Однако у него еще оставался небольшой шанс на существование, в который Алина решила вцепиться и не отпускать до последнего.

Двигаясь среди таких же, как она, людей, закутанных в толстые куртки и шарфы, по дорожке, ведущей ко входу на склад, она как обычно представляла себе грядущую смену, чтобы мысленно подготовиться. Гофры и паллеты, разгрузка товара, наклейка штрихкодов… Сегодня Алина должна была работать на сортировке — предстояло восемь часов возни с картоном, скотчем и кучами товаров. Один из самых сложных этапов.

От мыслей о смене Алину отвлекла темнота — на периферии зрения черный горизонт будто сдвинулся и сполз в сторону. Девушка оглянулась, ища что-то у стен склада, но тотчас отвернулась и пригнула голову. Кто-то из идущих рядом коллег бросил на нее недоумевающий взгляд.

***

Снова перекрытия нависли над затылком, как лезвия гильотины. Высота потолков здесь не помогала. Каждый раз Алина входила под эту крышу с чувством, которое наверняка испытывали Данте и Вергилий, когда спускались в Ад.

Спертый, холодный и сухой воздух, напитанный запахами пластика, пыли и чего-то застарелого, при первом вдохе вызывал удушье. Вид тянущихся далеко вперед стеллажей, абсолютно одинаковых, создавал впечатление лабиринта.

И каждую ночь казалось, что где-то в глубине этого лабиринта притаился Минотавр. Правда выглядел он не как человек с бычьей головой — этот образ был слишком поэтичным и утонченным для такого места, как склад маркетплейса. Здесь Минотавр скрывался под видом старшего смены, который орал на сотрудников за любой мельчайший просчет и лепил штрафы просто так. Или под видом тяжеленных паллетов с товарами. Или под видом рабочего приложения на телефоне, которое выдавало ошибки посреди важных операций или не начисляло оплату за выполненные задания, потому что произошел какой-то “сбой” в системе.

Алина слишком хорошо знала эти “сбои”. Штрафы-то всегда начислялись безошибочно.

Девушка вошла в раздевалку и вместе с остальным женским составом переоделась в одинаковые робы. Все вещи, включая телефон, они оставили в ячейках, прицепили бейджи, вооружились перчатками и отправились на охранный пункт, где, впрочем, снова нужно было раздеваться. Поначалу эта процедура вызывала у Алины стыд и ужас, потом — вгоняла в отчаяние, но теперь девушка уже привыкла и с каменным лицом терпела сальные взгляды охранников и их попытки подшутить или лишний раз ущипнуть ее за оголенные бока.

Так здесь превентивно контролировалось воровство. Перед сменой и после нее каждый сотрудник подвергался позорному шествию через охранный пункт, где его осматривали с ног до головы и обклеивали каждую вещь, включая трусы, стикерами, а после снимали их. Это требовалось, чтобы исключить возможность пронести на себе какую-то вещь. Впрочем, отдельных индивидов это не останавливало — они проносили украденное не на себе, а в себе. На этот случай здесь имелись металлоискатели.

Получив оклеенную стикерами форму, на глазах у охраны и других полуголых сотрудников Алина оделась и сразу же направилась вглубь лабиринта — в блок сортировки, где под режущим глаза светом ламп работники дневной смены уже закрепляли на погрузчике последние коробки.

Там ее встретила Лариса — тучная женщина с волосами, крашенными в морковный цвет. Она отчего-то считала Алину своей подругой и постоянно при пересменке или когда им выпадали общие часы, тащила девушку в курилку или заводила с ней разговоры ни о чем.

— О, а вот и Алинка наша, — ввинтился в ухо сиплый голос Ларисы. — Пойдем покурим, что ли, а то тебе до утра пахать.

— Нет, спасибо. Мне нужно готовить свой квадрат для работы, — отказалась Алина, получая от старшего смены ТСД и прикрепляя его себе на руку.

— Что-то ты в последнее время совсем смурная стала, — Лариса усмехнулась, хотя в ее интонациях слышалась озадаченность. — Смотри совсем не уработайся, девочка. В твои годы нужно по дискотекам прыгать и парней цеплять, тем более, с таким смазливым личиком. А не коробки на складе клеить.

— Мне это неинтересно. Я уже говорила, что у меня другие приоритеты.

Все эти разговоры раздражали. Каждую ночь одно и то же — если не Лариса, то кто-нибудь другой пытался влезть Алине под кожу и выяснить, что же с ней не так, если в двадцать лет она работает здесь, а не занимается тем, чем должна, по общему мнению, заниматься молодежь. Тем более, девушки, которым, как считалось, гораздо проще устроиться в жизни — надо только найти себе богатого жениха, а дальше можно хоть до гробовой доски ничего не делать. Алине даже думать о таком было мерзко. С детства она знала, что ее ждет медицинская карьера, она горела идеей изучать человеческое тело, спасать людей, совершать открытия. Как вообще можно мечтать о том, чтобы сидеть у кого-то на шее?

Приняв равнодушный вид, Алина направилась к стеллажам, где лежали в стопках коробки, которые еще предстояло собрать и проклеить. В спину ей летели слова Ларисы и смешки сортировщиков — любителей погреть уши да перемыть коллегам косточки на перекуре:

— Дался тебе этот универ! И без высшего образования люди хорошо живут. Диплом — это еще не пропуск в богатую жизнь, Алинка.

Девушка лишь фыркнула. “И мне об этом говорит человек, который, прожив полжизни, все еще работает на складах за гроши”, подумала она и щелкнула канцелярским ножом.