Джек и счастливый день

Для короля у него была слишком плебейская работа. Проверить паровые машины, спуститься вниз, в тоскливый Октябрь, поругаться с поставщиками топлива, увести из-под носа фермера Папаши Смита последнюю цистерну дизеля, выставленную на торги, потом набить морду Папаше, посмевшему пойти с кулаками на короля, потом напиться с ним же в ближайшем баре, потому что жалко не успевающую добраться до Весны морковь, но себя-то еще жальче. Если он не притащит эту чертову цистерну дизеля, то остановятся все аттракционы, и тогда на него с кулаками пойдут уже собственные подданные, а их гораздо больше, чем даже пришедших забирать отца из бара Бычков Смит. Жаль, с этими миром и разбитым носом, как у Папаши, договориться не удалось – пришлось совсем несолидно надевать корону из помятых золотых кленовых листьев, а то точно бы ноги переломали. Бычки устыдились короны и пошли прочь, но Джек подозревал, что уведенную цистерну ему все же не простят. Придется искать дополнительные источники топлива – ту же леди Голдберри просить «вспомнить» лишнюю рощицу деревьев под спил. Хорошо еще, что присутствие девятихвостого лорда Сноухилла на неё благотворно влияло – просьбы короля Самайна она выполняла вполне споро.

Джек поднял глаза вверх, на Сонные холмы, где еще спала в разгар дня Ярмарка. Надо собраться с силами и возвращаться туда, где пускают дымы паровые машины, натужно крутящие карусели, где свистят каллиопы, надрывно рождая музыку, где пахнет тыквенным пирогом, яблоками в карамели и свежим кофе, где тебе напророчат неожиданное богатство и тут же обокрадут, потому что маги на Сонных холмах встречаются с такой же частотой, как и шарлатаны. А по пути ко дворцу ждут жалобы обворованных посетителей павильона танцующих нагинь, и надо с этим что-то делать, но самое простое – выставить вон нагинь с их вороватыми нагами не сработает, потому что потом именно эти же обокраденные посетители завалят жалобами на неправомочное выдворение обольстительных нагинь. Проверено и не раз... А после жалоб на нагинь придется разбираться с гоблинами, снова протащившими на Ярмарку зачарованные фрукты. И гоняться за ними по всему району по вопли соболезнующих граждан. И подчас соболезновали они отнюдь не королю.

И хочется одного – домой. Но сперва надо добраться до бара с заманчивым названием «Счастливые сны» и напиться кофе, перебивающий аромат какой-то гадости, выпитой с Папашей Смитом, а потом и с гоблинами, вновь клятвенно заверявшими, что больше торговать зачарованными фруктами они не будут. И ведь врут, недели не пройдет, как на них опять поступят жалобы.

А хочется домой. Но там у дворца уже стоит его единственная придворная дама, она же леди Опочивальни, она же Правительница гардероба, по имени Адель с совсем не соответствующей её благородному имени скалкой в руках:

– Ваше королевское величество! И когда вы успеваете набраться?! Ярмарка только-только просыпается, а вы уже еле на ногах стоите!

И надо опустить глаза вниз, скрывая их за пушистыми ресницами, и покаянно сказать: «Леди Адель, я очень виноват перед вами...» – только сил на это нет.

Она привычно высказывала ему:

– Милорд, лорд Сноухилл вас ждет уже второй час! К нему поступила жалоба от фермеров Смитов на то, что вы воспрепятствовали спокойному прохождению фермерского поезда в Остару!

– Вот же жалобщики... Я же мирно все с ними решил...

Только ходящая вверх-вниз скалка в руках леди Адель говорила, что в мирное решение она не верила:

– Милорд! Не провоцируйте лорда Остару! Он же и вальпургиевых ведьм напустить может, а совсем разозлите – имуги позовет в подмогу. И что вы тогда будете делать?

Король Джек-Фонарь Седьмой тут же сказал:

– Поставлю вас с вашей волшебной скалкой в первую линию боя с имуги. Кстати, что это?

– Не что, а кто. Драконы из Августа. Очень нехорошие драконы. Идите уже, горе мое... Переоденьтесь – выглядите, как нищий с паперти!

Он, не поднимая глаз, прошел мимо:

– Что бы вы понимали в гранже...

– Да что мне понимать в грязи-то?! – скалка в руках леди Адель резко скакнула. – И вновь зашивать ваши порванные штаны я не буду!

– Знали бы вы, сколько я за эти джинсы отвалил в магазине...

– Переплатили, милорд! – буркнула леди Адель, отправляясь во дворец вслед за королем.

Джек осторожно ей сказал – все же леди была вооружена:

– Леди Адель, предупредите, пожалуйста, лорда Сноухилла, что я скоро буду.

– Всенепременно, милорд! – отозвалась она, скрываясь на половине слуг.

Джек качнул головой:

– И кто решил, что тролль самое то в качестве придворной дамы? Святые небеса, что же я тут делаю...

***

Он, действительно, не знал, что тут делает. Он барахтался, пытался поддерживать порядок, выживал, гонялся за нарушителями, выслушивал отеческие наставления мэра Дампнесса и сходил с ума от местной безысходности.

Он всегда любил Хеллоуин. С детства. Это мрачное веселье, маскарад, сбор конфет большой ватагой... И никакого страха, что кто-то в эту осеннюю ночь посмеет обидеть тебя.

Тут же... Тут даже за взрослых было страшно. Тут грабили, тут обижали, тут насмехались, тут радовались чужой боли, тут даже убивали, к счастью, редко, но возиться с трупами и разбираться с убийцами все равно приходилось ему.

Тут крутились множественные карусели, но было страшно представить на них смеющихся детей. А ведь он с детства любил парки развлечений. Он любил туда бегать все лето в компании... В чьей компании? Джек не мог вспомнить. Только помнил чью-то ладонь, тащащую его за собой во вновь обнаруженную дырку в брезенте цирка-шапито.

Он когда-то любил все это – Хеллоуин, цирк, аттракционы, яблоки в карамели и клоунов на ходулях, но с каждым проведенным тут днем он все больше и больше увязал в липкой, безысходной брезгливости к этому миру, к клоунам, которые могут заорать тебе в лицо, глупо хохоча, к танцовщицам из кордебалета, которые тут предпочитали совсем не танцевать, к гадалкам, пророчащим только худшее, к магам с их липовыми чудесами, к призракам, пугающих прохожих, к фейри – эти были хуже всех. Клуриконы, дуллаханы, гоблины, феи, спригганы и еще целая куча безымянных существ, любящих лишь одно – издеваться над людьми.

С каждой проведенной тут ночью он сильнее и сильнее ненавидел этот мир, а ведь он король, он должен... Джек вздохнул: «Ну, не любить, но хотя бы уважать этот мир!»

Он, бросив пальто-бушлат в холле, пошел искать во дворце лорда Сноухилла.

Дворец он не любил за жуткую помпезность и кричащую роскошь. Кажется, дворец подозревал, что неугоден новому королю и мелко мстил – не туда повернувшим коридором, лестницей в никуда или наглухо заевшей дверью.

К счастью, сегодня дворец был настроен благодушно к Джеку, а, может, боялся гнева гостя – лорд Сноухилл умел воспитывать и не такие дворцы. Вот кому тут жить нужно, а отнюдь не Джеку.

Большая гостиная, где в кресле удобно расположился лорд Сноухилл, попивая чай с бисквитами, нашлась почти сразу же. Лорд Сноухилл с поистине царской грацией встал, приветствуя короля, а Джек, рассматривая многочисленные шелковые одеяния лорда, названия которых он даже не знал, снова пытался понять – куда тут можно спрятать девять хвостов? А уже тем более, как на этих девяти хвостах можно сидеть...

Лорд Сноухилл, легко поклонившись, чего-то ждал вместо того, чтобы тут же начать высказывать свои претензии, и Джек, поклонившись в ответ, вспомнил: он король, с ним нельзя заговаривать первым, хотя тех же гоблинов с их обзывалками и обидными кричалками это не останавливало.

– Лорд Сноухилл, добрый день.

Лорд снова склонил голову, и длинные белокурые волосы набежали ему на лицо.

– И вам самый добрый день, милорд. Я пришел к вам, чтобы разрешить одно небольшое недоразумение...

Джек, жестом приглашая присесть, вздохнул:

– Я этому недоразумению уже вправил нос, и мы расстались друзьями. Впрочем, это не помешало его сыновьям попытаться сломать уже мне ноги. И прежде, чем начнете ругать, дизель я купил честно. Я предложил окончательную цену, и Смит не стал её перебивать.

– Милорд, – мягко сказал Сноухилл, спокойно садясь в кресло, словно хвостов у него и не было, – вы же понимаете: сколько можете предложить вы и сколько – простые фермеры. Этот дизель крайне необходим для фермерского поезда – иначе они не успеют довезти морковь и другие продукты в Остару.

– При всем моем уважении, этой цистерны не хватит на километраж до...

– Простите, что?

Джек вздохнул – это он родился, когда уже перешли на метрическую систему, а они тут до сих пор ярдами и милями мыслят. Он поправился:

– Дизеля не хватит на всю дорогу до Остары. Поезд с горючкой из Июня задерживается, но он вот-вот прибудет. Морковь не успеет испортиться, а аттракционы могут остановиться. Клянусь – я дам преимущество при покупке горючки... дизеля фермерам из первого же пришедшего поезда из Июня. Я не буду повышать цену, но эту цистерну я вам не дам. Даже не просите.

– Что ж... Очень жаль, милорд. Надеюсь, что вы сдержите данное вами слово. – Лорд Сноухилл встал, – а теперь прошу прощения, позвольте откланяться.

Джек кивнул, и лорд, сделав положенные два шага назад спиной, развернулся и пошел прочь. Только... В дверях он все же остановился и сказал:

– Вы же не любите эти аттракционы и ярмарку. Так зачем позволяете им работать, милорд?

Джек предпочел не отвечать – хотел бы он изменить этот мир, но пока его сил не хватало. Его не уважали фермеры, его не слушались даже гоблины, что уж говорить об остальных фейри.

Он вздохнул и отправился в тяжелый и трудный путь – искать свою спальню. Голова после Бычков Смитов раскалывалась, и хотелось одного – напиться парацетамола... А за неимением его – просто лечь спать и не быть, выпадая из этого мира хотя бы на несколько часов. В полночь все равно придворная дама разбудит.

***

У неё был совершенно особенный цвет кожи – как карамель. Она говорила, что это досталось от матери откуда-то с юга. У неё были темные волосы ниже талии, а брови почти срослись друг с другом, и периодически она грозилась их выщипать. А потом они стали выпадать. Он помнил, как она плакала, когда выпали ресницы – предмет её гордости, – длинные, пушистые, темные, как уголь.

Он помнил, как прижимал её к себе и утешал, он помнил, как специально брился налысо перед каждой поездкой к ней в больницу. И она смеялась и плакала над его когда-то буйными (так она их называла) рыжими кудрями.

Он помнил, как радовался, когда она вернулась домой из больницы – самое страшное, казалось, уже позади. И их снова ждут приключения, поездки на удачу в никуда по первой попавшейся дороге, их ждут ярмарки, яблоки в карамели, веселье и будущее. Главное, что у них будет будущее. И когда-нибудь он даже скажет самые главные слова и позовет-таки её замуж, навсегда прогоняя прочь её Чарльзов, Стивенов, Мэттов и всяких Грегов, или как там звали её последнего парня до того, как она упала от боли на тренировке? Джек-то для неё всегда оставался тем самым парнем по соседству, с которым дружишь с детства, который знает все твои шрамы, болячки и секреты, который даже твои брекеты спокойно пережил, и за которого никогда не выходят замуж, потому что портить хорошую, проверенную годами дружбу и в страшном сне не привидится.

Он точно скажет, что любит её – теперь у них есть будущее.

Только почему-то вспоминается другое – он переходит улицу, чтобы поприветствовать её, чтобы сказать, как ждал её, а она протягивает цветную жестяную коробку из тех, в которых продают печенье, и говорит:

– Это тебе, Джек!

Он открыл глаза и судорожно вздохнул – коробка! Она должна быть тут! Он не мог прийти сюда без неё! Коробка просто обязана быть тут!

Он рванул в гардеробную, которую ненавидел. Она была огромная, она была гулкая, она была чужая и забитая от начала до конца чужими одеждами. Ему тут принадлежал совсем небольшой уголок, где в коробках лежали его немногочисленные личные вещи, одежда и обувь... И совершенно точно тут должна лежать та коробка из сна!

– Ты просто обязана найтись, – пробурчал он себе под нос, садясь на пол перед своими коробками и вскрывая их одну за одной. На пол летели футболки, еще в магазинной упаковке, трусы, джинсы, кроссовки, блокноты и какие-то книги...

– Ты просто обязана найтись...

И она нашлась.

Небольшая коробка с рисунками многочисленных подмигивающих тыкв. К крышке скотчем была прикреплена записка: «Открыть только после моей смерти!»

Он нервно заложил за уши длинную прядь волос, упавшую на глаза. И память ударила под дых. Тогда к её возвращению он снова ходил в парикмахерскую и брился налысо, потому что её волосы еще не отросли.

Он еле заставил себя открыть коробку дрожащими руками. Пахнуло домом, корицей, имбирем и кофе – сверху лежало небольшое вышитое её руками саше. Он ненадолго прижал мешочек к лицу, принюхиваясь и вспоминая её. Ею тут не пахло – она выбрала его любимые ароматы. А он даже её имени не помнил.

Он аккуратно отложил в сторону саше и принялся дальше рассматривать содержимое коробки, старательно промаргивая слезы. Тут было много их фотографий – начиная лет с пяти.

Джек нахмурился – все верно, его родители переехали в этот район как раз к первому классу, чтобы он пошел учиться в приличную школу – на частную у них не хватало денег.

Они вместе на школьном дворе, на детской площадке, где-то в кафе, в торговом центре, в каком-то клубе... Она на стадионе, готовится к соревнованиям, она на уроке, грозит кулаком за то, что он отвлекает, она в обнимку с огромным дурацким медведем, которого он ей подарил на совершеннолетие. Она в университетской форме, приехала на каникулы, а он уже работал – не пошел учиться в отличие от неё.

Все это шло вперемежку со смешными записками, трогательными открытками, буклетами с меню из придорожных ресторанчиков, куда он её возил на своем мотоцикле.

А на самом дне лежала стопка писем, перевязанных шелковой лентой. На первом конверте размашистым почерком было написано: «Только не смей рыдать на моих похоронах! Не прощу. А письма... Письма читай, когда хочется посмеяться – я старалась придумать нашу дальнейшую чертову жизнь, и поняла, что иначе, чем комедией, она быть не может. Твоя Вик».

Сейчас смеяться ему совсем не хотелось, и он заставил себя положить письма обратно в коробку. Зато теперь он знал – её звали Вик. И он не проводил её в последний путь. Его не было с ней рядом, когда ей было страшно, когда ей было больно, когда она умирала. Вместо этого он гонял тут клуриконов, носился за боуги и уговаривал нагинь одеваться на представление хотя бы в рамках человеческих приличий.

Он ей был нужен, а вместо этого он...

– Милоооорд! – как всегда не вовремя раздался крик леди Адель. Как правительница гардероба она имела право сюда заходить, чем и воспользовалась. – Батюшки мои, ах, охайник! Хоть бы панталоны надели, раз в сорочке спать не обучены! Я все же дама! Имейте уважение, хоть каплю, милорд!

Он зло встал с пола – на нем были вполне нормальные боксеры.

– Леди Адель, впредь попрошу не заходить в мою спальню без моего на то разрешения!

– Я вам штаны принесла, между прочим! Весь вечер зашивала дыры. Думаете, легко штопать ваши штаны?!

В Джека полетели его джинсы со старательно зашитыми прорезями. Особо большим дырам, на коленях, не повезло дважды – их не только зашили ярко-алой тканью, но и веселенько расшили в цветочек.

Леди Адель плавно развернулась и пошла на выход из гардеробной, напоминая в своих пышных одеждах корабль под всеми парусами. В дверном проеме корабль сделал оверштаг и пробурчал обиженно:

– Могли бы хоть спасибо сказать! И, милорд, ужин подан! Вас просят спуститься на Ярмарку – фермеров обокрали, они требуют вернуть их собственность! Поспешите!

– Спасибо, – еле выдавил из себя Джек и принялся быстро одеваться. Нрав своей придворной дамы он знал: не придет в ближайшее время – в ход пойдет скалка.

Он натянул на себя джинсы, белую футболку с длинным рукавом, сверху накинул теплую фланелевую рубашку, не застегивая её. Обулся в кроссовки, подозревая, что сегодня опять придется много бегать – от тех же фермеров, – и бережно сложил все фотографии и открытки обратно в коробку. Саму коробку он спрятал под подушку на кровати.

***

С гиканьем, испуганным блеянием и отчаянным топотом, чуть не сбивая Джека с ног, мимо по ночной темной улице пронеслось овечье стадо с всадниками-клуриконами. Развевались их алые одежды, трепетали шляпы-треуголки, а винными парами воняло так, что сшибало с ног. Овцы, подгоняемые вместо кнутов высокими медными кружками, метались и хрипло дышали – видимо, это был не первый их круг по ночным Сонным холмам.

Джек, прислоняясь спиной к стене, выдохнул:

– Убью!

Клурикон, скакавший последним на чернушке, услышал его угрозу и, чуть сбавив темп и развернув своего боевого «коня», прокричал:

– Мило-о-орд, да нас-то за что?!

Перепуганная овца встала на дыбы и не удержалась, заваливаясь на спину. Встать из такого положения она уже не смогла, чему была несказанно рада. Клурикон, ругаясь и удушливо воняя вином, пытался вылезти из-под неё, но у него ничего не получалось – Джек подпер коленом бедную овечку, не давая ей сбежать.

– Мило-о-орд, мы же... – пьяно пробормотал клурикон, отчаянно рыдая. – Токмо о вас и печёмси-и-и... Ей небеса!

Джек ниже наклонился к волосатой, заросшей морде клурикона:

– Сейчас посажу в бочку, засмолю и... забуду!

Клурикон побелел – страшнее угрозы в умирающем мире не было. Тех, кого забывали, исчезали навсегда.

– Милорд.... Милорд... Не надо... Ради всего святого, что у вас есть... Не надо!!!

– Тогда вылезай и... Чтобы через четверть часа все овцы вместе с извинениями были у фермера Бейкера, понял?

– По... Понял, милорд...

Джек, удерживая уставшую овцу за шерсть, чтобы не дай бог та не принялась брыкаться, помог пьяному клурикону встать. Тот откровенно позвякивал стеклом – из карманов промокшего кафтана торчали в хлам разбитые бутылки вина. Видимо, именно их участь и оплакивал клурикон.

Джек вздохнул:

– Что ж вы днем лепреконы как лепреконы, но стоит наступить ночи...

– Милорд, – клурикон рукавом кафтана вытер нос и пробормотал: – дык... Весело жеж...

– Весело?! Это ты чуть не разоренным вашими стараниями Бейкерам скажи! – Джек посмотрел на несчастную овцу: если её отпустить – как пить дать сбежит, а держать и дальше... Джек вздохнул: – бегом за Бейкерами – я твоего боевого коня минут десять еще подержу, а потом отпущу – сам будешь бегать по Холмам, отлавливая чернушку. Понял?

– Понял, милорд. – Клурикон понуро побрел прочь. – Эх, ничего вы не понимаете в веселье.

– Весело должно быть всем, а не только тебе! Я же овцу отпущу, а потом буду любоваться с балкона королевского дворца, как ты за ней носишься. И вот мне точно будет весело!

Клурикон помчался куда проворнее. Впрочем, издалека нарастало блеяние и уже не такое веселое гиканье – дикие всадники-клуриконы, сделав круг по холмам, неслись обратно.

Клурикон предусмотрительно встал у стены дома, а Джек, сыпя ругательства, отпустил овцу и бросился на ближайшее крыльцо. Чернушка, не доверяя товаркам, быстро вскочила и понеслась за ним следом прямо по ступеньками.

Клурикон, стоило кавалькаде пьяных всадников выскочить на них из-за поворота дороги, заорал:

– Стоя-я-ять! А то ЗАБУДУТ!!!

От неожиданной подлости короля посыпались на брусчатку не только быстро трезвеющие клуриконы, но и перепуганные овцы.

Чернушка даже сунула свою морду Джеку под ладонь и заискивающе посмотрела на него: мол, не настолько мне и плохо было!

***

Разобравшись с овцами, клуриконами и Бейкерами, Джек отправился в бар «Счастливые сны» – хотелось отдохнуть от сумасшествия Ярмарки. По пути заодно шуганул очередного гоблина, приторговавшего фруктами из небольшой корзинки. Оттаскав гоблина за уши и снова обещая забыть, он отпустил его – не убивать же его, а тюрьмы тут отродясь не было.

В баре было привычно полутемно, играла какая-то тихая легкая музыка, которой, даже не понимая слов, хотелось подпевать. Зал с несколькими столиками был пуст. Лишь за барной стойкой сидела пара привидений и обсуждала нежизнь – высокий джентльмен в визитке и цилиндре и хрупкая барышня эпохи ампира. Перед ними стояли две чашечки с эспрессо, кажется, уже давно остывшие.

Джек еще у двери приветственно помахал бармену – высокому парню-блондину с короткими волосами, стриженными по моде Первой мировой войны, и яркими, просто вызывающе синими глазами. Одет он был в классические штаны, сорочку и жилет, так что сходу определить его эпоху не представлялось возможным. Он мог быть и из местной, отдающей викторианством эпохи, так и оказаться современником самого Джека.

Бармен приглашающе махнул королю, зовя к стойке.

Джек поприветствовал кивком призраков и присел на высокий стул:

– Привет, Шон.

– Привет, Джек. Как всегда? Или что-то другое? Погодка сегодня не очень – дождь собирается, а бабка-болотница уже во всю сметану варит – утром все будет в тумане... Случилось что-то плохое?

Джек пожал плечами:

– Не знаю. Когда у нас что-то хорошее случалось?

– Да, – Шон согласился, – настроение у тебя все хуже и хуже. Это все чувствуют.

– Причем тут это? – не понял его Джек. – Сделай мне, пожалуйста, кофе по-ирландски.

– Виски побольше, кофе поменьше? – улыбнулся Шон.

– Наоборот, а то меня леди Адель с лестницы спустит...

– Хорошо, сейчас все будет готово... – Шон отошел в сторону и занялся кофе: отсыпал зерна, молол их в ручной кофемолке, разжигал огонь в небольшой жаровне...

Джек поставил локти на барную стойку и подпер руками голову... Думать не хотелось. Лишь крутился в памяти сон и имя... Вики... Вики, которой он не помог и не был рядом. Вики, которую он не помнил, хотя хотел бы, пожалуй, рассказать ей о клуриконах, овцах и ночном забеге, но потом, в другом настроении, когда хорошо и хочется смеяться. Только вот он не смеялся уже давным-давно, как попал сюда.

– Тяжелые думы? – уточнил Шон, пододвигая высокий бокал.

– Нет, просто хочу увидеть один сон, а он ускользает от меня.

Бармен посмотрел на него слишком серьезно:

– Тогда ты не тот напиток каждый раз заказываешь. Сейчас я сварю тот самый кофе. Придется еще чуть-чуть подождать.

– Оксюморон, – откинулся на спинку стула Джек, крутя бокал в руках. – Кофе для хорошего сна. И, конечно же, с искорками, да?

– С чем? – отвлекся Шон от кофемолки.

– Ну, считается, что хороший магический напиток бросает во все стороны искры света... – Он сделал первый, всегда самый вкусный глоток кофе, когда знакомишься с ним и понимаешь – да, это то, что ты ждал и хотел. В меру крепко, в меру сладко и терпко.

Шон удивленно выгнул бровь:

– Да ты эстет... Что ж, хочешь искры – будут искры. Хоть я и не уверен, что они так уж и нужны.

Джек снова погрузился в думы.

Шон поставил на стойку чашечку кофе с воздушной пенкой молока, придвинул указательным пальцем к лежащей на столешнице ладони Джека и притворно хлопнул себя по лбу:

– Ах, да! Искорки!

Он прищелкнул пальцами над чашкой, и тут же над пахнущей карамелью молочной пенкой взвился вверх ядерный гриб, ярко сияя в полумраке бара. Чашка расплавилась, кофе наполовину выплеснулся, наполовину испарился.

Джек осторожно отодвинул от себя чашку:

– Пожалуй, теперь это хранить в свинцовом ящике и не вскрывать. Лет так двести-триста. И, надеюсь, Шон, ты не планировал здоровое потомство...

Бармен рассмеялся, смахивая чашку в мусорное ведро:

– Скажешь тоже! И жаль, кофе-то был отменный. Подожди, я сварю новый.

– Пожалуй, – тяжело сполз со стула Джек, – с меня сегодня хватит. Может, в следующий раз и без искорок!

Он вышел на крыльцо и выругался – на него из-под собственной подмышки ненавистно смотрел дуллахан. Развевался его черных плащ, огромный конь, чистокровный шайр судя по размерам (хотя зачем безголовому рыцарю тяжеловоз?!), плотоядно скалил зубы...

Джек не стал ждать, когда дуллахан выкрикнет его имя, и вытащил из кармана золотую монету, заставляя безголового рыцаря, злобно ругаясь, уноситься прочь.

***

Она сидела в инвалидной коляске, и от неё самой мало что осталось. Ногу ей удалили еще по лету, он к этому привык, но то, как она похудела всего за месяц, который он не смог навещать её, напугало его до дрожи. Он заставил себя улыбнулся:

– Вики, привет! С возвращением! Я тебя сильно ждал – всю осень распланировал, так что никакие возражения не принимаются!

Она задорно улыбнулась:

– У тебя всегда грандиозные планы, Джек, только... Я только за вещами заехала, Джек. Прости. Мне нашли место в хосписе. Я сюда уже не вернусь.

Он прикрыл глаза, отказываясь понимать:

– Как – не вернешься?

Она снова извинилась. К ней подошла её мать, миссис Теренс, Джек машинально поздоровался с ней, даже не помня, что сказал. Миссис Теренс подала Вики жестяную коробку с печеньем и пошла обратно в дом.

– Джек, пойми меня, – Вики старательно улыбалась, – и постарайся простить...

– Ты о чем, Вики?! За что простить?!? – он присел перед ней на корточки, чтобы были видны её глаза. – Тебе не за что извиняться. Это я идиот, стою тут, нервы тебе мотаю.

Вики протянула коробку Джеку:

– Держи, это тебе. И не держи зла...

– Вики... – Он сделал глубокий вдох. – Ты когда уезжаешь?

– Завтра.

Он осторожно спросил:

– На сегодня планы есть?

– Пока только укол обезболивающего, я после него с час буду овощем, а потом – свободна.

– Тогда... Я сейчас отнесу коробку домой... Тебе пяти минут хватит на укол?

Вики напомнила:

– Джек, я потом с час буду спать...

– Поспишь в машине.

– Где?

Джек повторил:

– В машине. В соседний городок приехал парк развлечений. Тот самый, при котором цирк «Летающие братья Папийон».

– Джек... Ты сошел с ума! – ахнула Вики.

– А что такого? – старательно уверенно сказал он. – Я за рулем, ты поспишь в машине, кресло загрузим в багажник – ничего страшного. Где надо – понесу на руках, но не в пещерные века же живем. Один день счастья, Вики... Пожалуйста. Помнишь, мы хотели еще разок увидеть, как летают под куполом цирка братья Папийон?

– Джек...

Он ткнул пальцем в её нос:

– Раз это единственное возражение – могу кого угодно из твоих знакомых загнать за руль. Только скажи – кого? – Он встал и спешно достал телефон. – Звонить Грегу или Метту?

– Иди ты... Если я и соглашусь на это безумие, то только с тобой.

– Тогда у тебя, так и быть, десять минут. Поняла? А я в гараж за машиной...

***

От кассы он отошел, ругаясь. Он не понимал причину, по которой его карточка оказалась заблокированной – он с полчаса назад на заправке покупал для Вики воду. Наличности катастрофически не хватало, а просить денег у Вики было стыдно – он-то хвост распушил, а вышло... А вышло хреново.

Вики ждала его в толпе возле клоуна и смеялась вместе с немногочисленными детьми над его нехитрыми фокусами.

Он подошел к автомату с закусками, выбрал первые попавшиеся на глаза сэндвичи и оплатил картой – просто чтобы проверить её. В лоток автомата с тихим гулом упали два его оплаченных сэндвича. Джек от неожиданности рванул обратно в кассу, забывая про еду, но... Терминал опять отказался принимать карту.

За метаниями Джека с любопытством наблюдал высокий, немного грузный мужчина, прислонившись к будке кассы. В его руке был венок из кленовых листьев.

Джек вернулся к автомату с едой, забирая сэндвичи и снова сделал заказ... Из лотка послушно выкатилась банка колы – оплата якобы заблокированной картой вновь прошла без проблем. Он колу даже забирать не стал.

Джеку хотелось орать в небеса от несправедливости происходящего – у него был всего один этот день! Один день и... Дальше ничего. Пустота без неё. Один чертов день, который он хотел ей и себе подарить, но даже с этим у него ничего не вышло...

Все летело наперекосяк, все рушилось в его и её жизни. Точнее, он вздохнул – в её жизни, у него-то, вот пакость, еще куча времени в запасе. Это у неё ничего не осталось.

Он упрямо сжал челюсти и опять направился к кассе. В третий, так же бесполезный раз.

Была, впрочем, еще одна возможность... Если Вики, конечно, согласится... Джек нахмурился, пытаясь понять: как протащить коляску через дыру в заборе парка? Сами-то они с Вики легко там пролезут, если лаз еще не обнаружили и не заделали.

– Проблемы, парень? – к нему подошел грузный мужчина в джинсах и клетчатой рубашке. За лето, которое Джек провел тут, то катаясь на аттракционах, то добровольно помогая их чинить, он уже выяснил, что это был хозяин парка мистер Отум.

– Никаких проблем, мистер Отум. – Джек отступил в сторону.

– Да не бойся, парень. Я тебя лет с пяти помню – часто ж мелькала твоя рыжая приметная голова где ни попадя.

– Сэр, я...

– Да стой же... – Мужчина проследил беспокойный взгляд Джека и фыркнул, – никуда она не денется. Сэнди еще десять минут будет выступать. Нравится тут?

– Конечно, сэр.

– А денег не хватило, да?

– Сэр...

– Дело житейское, – отмахнулся Отум, – только ту дырку я велел заделать. Сегодня Самайн, сегодня лишние тут не нужны. Что для тебя осень, парень?

Джек засунул руки в карманы. Зачем все эти вопросы явно скучающему мистеру Отуму, он не понимал, но все же ответил:

– Прощание.

Мужчина рассмеялся:

– Да ла-а-адно! Это ты сегодня из-за неё. А на самом деле? Чем пахнет осень? – Он внимательно всматривался в Джека, словно от его ответа зависела судьба мира.

Джек пожал плечами, не спеша уходить – вдруг после ответов на вопросы, удастся уговорить на посещение парка в обмен на отработку – ремонт какой-то или уборку...

– Карамелью. Сливками. Тыквой. Лакрицей. Тайнами.

– Вот-вот, парень. – серьезно согласился Отум. – А чего от жизни хочешь?

– Сейчас... Хотя бы один счастливый день. – Джек вдохнул и быстро начал: – вы не могли бы помочь с...

Отум его перебил:

– И какой же для тебя день счастливый?

– Сегодняшний, – честно ответил Джек, он знал, что завтра она уже уедет и не разрешит её навещать, как запретила это делать месяц назад.

– Один счастливый день, причем сегодняшний. И всё... – Отум посмотрел в сторону смеющейся Вик. – ...ради неё?

– Да, один счастливый день – для нее.

– Это дорого будет стоить. Очень дорого.

– Сколько? – тут же спросил Джек, быстро прикидывая, кого попросить в поручители для кредита. На нем уже висел один – за покупку машины.

– Твоя жизнь.

– Что..? – такой цены Джек не ожидал.

А Отум спокойно повторил:

– Твоя жизнь. Все равно же тебе без Вики не жить, ведь так, парень?

Джек криво улыбнулся – Отум, оказывается, хорошо его знал:

– Так.

– Я помню еще – вы с ней постоянно вместе. Куда она, туда и ты... Близнецы-проказники... Так... – Отум вновь посмотрел на Вики. Клоун закончил выступление, толпа детей начала расходиться, Вики, развернув кресло, стала искать Джека глазами. Отум кивнул Сэнди, и тот вновь начал свое привычное: «Подходи, народ! Здесь сказка живет!» – отвлекая Вики врученным воздушным шариком.

Отум протянул руку Джеку:

– Так... Сделка? Один счастливый день в обмен на твою жизнь.

Джек сглотнул, дернул тугой ворот толстовки с Чеширским котом и безропотно протянул руку:

– Сделка. – Почему-то он всегда знал, что плохо кончит. – Только кто отвезет её домой?

Отум, пожимая руку, сказал:

– Не бойся, не пропадет...

Джек не успел возмутиться, как Отум со всей силы ударил его в грудь, заставляя падать назад...

Джек заорал, попытался сопротивляться, только руки схватили пустоту... Открыл глаза он уже тут – в роскошной кровати с балдахином, с чуть помятой короной из кленовых листьев, парой сэндвичей и пустотой в груди.

Джек открыл глаза и выругался в потолок:

– Сволочь! Какая же ты сволочь! Я счастливый день не для себя просил!!!

***

Настроение было хреновое, и погода забавно вторила ему – небо было хмурое, затянутое серыми тучами с ранним снегом. Туман окутал улицы, смягчая звуки и пряча неприглядные улицы. Впрочем, Шон вчера предупреждал про туман. Болотница расстаралась.

Где-то что-то стучало, охало, стонало, скребло когтями по камням, вызывая дрожь, и Джек сказал в плотный туман:

– Прокляну!

Ему сдавленно ответили из тумана:

– Милорд, за что? Мы же токма ради атмосфэ-эрности стараемся.

– Мне этой атмосферности за глаза хватило за последнее время.

Туман ответил парой голосов:

– Ну, дело хозяйское.

– Не хочешь достоверности – сказал бы, мы бы ни старались.

– Забуду! – спокойно сказал Джек, и толпа со стонами, цокотом, стуками и когтями бросилась прочь.

Джек потоптался на крыльце «Счастливого сна» – там не видно было ни огонька, видимо, бар еще не работал. Джек неуверенно дернул дверь на себя, и та послушно открылась. Тут же включился приглушенный свет, тихо замурлыкала музыка в попытке поднять настроение. За барной стойкой никого не было, и Джек, садясь на высокий стул, стукнул по звонку – вдруг все же Шон или кто-то еще откликнется.

Шон пришел минут через пять, поправляя задранные до локтей рукава:

– Доброе утро, Джек. Извини, был на заднем дворе – товар принимал... Сегодня ты рано. Совсем дурно стало?

– Совсем, – подтвердил Джек.

– Тогда это совершенно тот повод, чтобы выпить «Осенней грусти» – потрясающий коктейль, тебе понравится. – Он потянулся за бокалами, висевшими над стойкой, но Джек остановил его:

– Лучше кофе. Двойной эспрессо. Мне нужна ясная голова.

Шон покладисто согласился:

– Хорошо. Кофе, так кофе – отменный выбор для того, кому совсем дурно. Что случилось, Джек? Я могу помочь?

Джек долго смотрел в стойку бара, а потом все же признался – все равно ближе существа, чем Шон, у него не было. Не с мэром же Дампнессом это обсуждать.

– Меня обманули со сделкой.

– Круто, – серьезно сказал Шон. – Что-то можно сделать?

– Пойти и набить морду? – скривился Джек. – Только для этого надо вернуться домой, а это невозможно.

Он отдавал себе отчет, что вряд ли Шон его поймет – дом у него и дом у Шона могли быть разными.

Бармен спокойно возразил ему, заканчивая молоть кофе:

– Ну почему же. Все возможно. Особенно, если идти через черный вход. Мне в последнее время тут не нравится – мрачно стало, кровью постоянно пахнет, нехорошо тут. Думаю, возвращаться пора.

Джек понятливо кивнул – ему тут с самого первого дня не особо нравилось.

Шон загрузил кофе в эспрессо-машину:

– Сильно надули-то?

– Очень. Я из-за этого не был рядом с ней, когда она умирала... Я должен был быть рядом, я должен был помогать ей справляться с болью, я должен был рассказывать ей сказки, когда она засыпала в последний раз. А я торчал тут и гонялся за гоблинами.

– Тогда... – Шон вернулся к Джеку и признался: – тогда я не могу помочь. Со мной ты точно опоздаешь.

Джек поднял на него глаза:

– Я не просил о помощи.

Шон фыркнул:

– И зря. Я могу поговорить с авен-туро, может, кто и согласится проводить тебя. С авен-туро ты успеешь. Эти проходимцы из Бродячего народа пролазят везде, даже где их не ждешь.

Джек долго всматривался в Шона, пытаясь понять – можно ли ему доверять?

Тот криво улыбнулся и пояснил:

– Пока не сломал голову: попросить авен-туро помочь попасть куда-то и когда-то – обычная практика. Ничего сверхъестественного. Все так делают. Надо неспешно куда-то добраться – просят фермеров с их поездами. Надо спешно и фейри-куда – просят авен-туро. Просто надо точно знать – кого из авен-туро просить.

Джек серьезно сказал:

– Буду благодарен. Очень.

– Ты с этим тут поосторожней. Не всякому такое можно говорить. Поймают на слове – мало не покажется. А у меня к тебе простая просьба – наведи тут порядок, хорошо? Пусть тут будет весело, ярко и каплю опасно. Стар я, чтобы уходить с насиженного места.

– Сделаю все от меня зависящее, слово короля.

Кофе-машина словно дождалась конца серьезного разговора и только сейчас начала шипеть и плеваться кофе.

Шон подал чашку готового эспрессо:

– Я постараюсь его найти как можно быстрее. Зовут его Музыкант.

– Как я его опознаю?

– Поверь, ты поймешь! – рассмеялся Шон. – Ты точно поймешь, что он Музыкант.

***

Шон был прав – Джек сразу узнал Музыканта в незнакомце, отиравшемся у дворца под присмотром хмурой и привычно вооруженной скалкой леди Адель, сегодня своим нарядом напоминавшей не корабль, а цирк-шапито: настолько яркими были юбки, блузка и наброшенная на плечи шаль.

Мальчишка был одет как все из Бродячего народа – аляповато, кричаще, бедно. Алая рубаха, расстегнутая на груди, множество цепочек, сияющих липовым золотом, обтягивающие черные штаны и платок, повязанный вокруг бедер. За спиной у мальчишки висела гитара, а вокруг него звенела неуловимая музыка, которую слышишь не ушами, а сердцем. И эта музыка пришлась по душе Джеку. Единственное, что не понравилось Джеку в авен-туро – это его белобрысые волосы. Музыкант не мог принадлежать Бродячему народу – они сплошь смуглокожие и темноволосые. На родине Джека были, конечно, пэйви, но вряд ли эти путешественники заходили ТАК далеко.

Музыкант, заметив возвращавшегося во дворец Джека, медленно, с чувством внутреннего достоинства пошел ему навстречу. Пусть он был босым и простоголовым, но он не собирался теряться при виде короля.

– Милорд, – мальчишка все же склонился в довольно изящном поклоне, – мне сказали, что вам нужна помощь.

Джек спокойно протянул ему руку:

– Для начала – никаких милордов. Я Джек, и мне, действительно, нужна помощь.

Мальчишка уверенно пожал его руку:

– Я Музыкант. И авен-туро никогда не сообщают своего имени, чего и вам бы перенять от нас надобно.

– Мое имя и так всем известно, – улыбнулся Джек.

– Но не таким тоном сказанное, Джек. Не таким тоном... Все знают, что ты Джек-Фонарь Седьмой, а не Джек. Это совсем другое, просто пойми.

Джек, если честно, не расслышал разницы при произношении его имени.

– Может, пройдем по дворец? Там удобнее все обсудить.

Брови Музыканта взлетели вверх:

– Мне сказали – у вас срочное дело. Очень срочное дело.

Джек пожал плечами:

– Я все равно опоздал на месяц, не меньше. Пара часов ничего не решит.

– Вы ошибаетесь, Джек. Так куда вас надо отвести?

– Домой, – сказал Джек – он никак иначе не мог объяснить, куда ему надо. Как сказать: мне нужно в двадцать первый век в Ирландию – в мире, где ни веков нет, ни самой Ирландии?

Музыкант долго вглядывался в Джека, а потом развернулся боком и указал на дворец:

– Вот ваш дом. Отныне и навек, но не туда же вы собирались так спешно. Попытайтесь сказать понятнее – куда вам нужно?

Земля...

Европа...

Ирландия...

Типперэри...

Что значат эти слова для мальчишки, живущего в Самайне?

Вот ведь, действительно, долог путь до Типперэри...

– Мне нужно... Мне нужно попрощаться с той, кого я не проводил в последний путь.

Музыкант нахмурился, снова ничего не понимая:

– На кладбище? Но... Это слишком странно даже для Джека-фонаря – поднимать зомби для прощания. Может, попытаетесь последний, третий раз объяснить: куда вам нужно?

Джек сказал:

– Я хочу увидеть Вики.

Музыкант выругался, гитара за его спиной звякнула громким, карябающим нервы аккордом.

– Давайте я вам чуть-чуть помогу, а то и впрямь окажемся на кладбище в компании зомби, а вы их даже усмирять не умеете. Вы хотите увидеть живую Вики, чтобы попрощаться. Правильно?

Джек скривился:

– Правильно.

– Тогда чего же мы ждем? – Мальчишка как железными щипцами вцепился в запястье Джека и потащил за собой. – Это только кажется, что времени полно, а на самом деле иногда чем раньше выйдешь, тем быстрее придешь!

И Джек не сопротивлялся, проигнорировав даже крик леди Адель, высказавшей что-то неприятное о мальчишках, сбегающих от первых же трудностей.

Они бежали, казалось, не разбирая дороги. Джек быстро потерялся в хитросплетениях улиц, крыш, узких лазов в заборах и затхлых подвалов. Только и показалась знакомой дыра в брезенте шапито, когда через вечность бега с заходящимся в диком ритме сердцем, они с Музыкантом нырнули в темноту и грохот представления бродячего цирка. Раздалась барабанная дробь. Гулко выстрелил пистолет, раскидывающий во все стороны конфетти – даже на раскалывающуюся от удара о низкие подмостки, на которых располагались скамейки для зрителей, макушку Джека упала парочка блесток. Грохот аплодисментов и топочущих ног оглушили пытавшегося отдышаться короля – на арене вовсю шло представление и бодро резали на две половины девушку. Полетела перед глазами мелкая пыль, заставляя чихать.

– Осторожнее, – прошептал Музыкант, пригибая ниже голову, – скамейки же! Что никогда не смотрел представление отсюда?

Джек улыбнулся:

– Частенько...

– Пойдем, время идет... – Музыкант потащил его в проход, откуда они выскользнули мимо удивленного униформиста на улицу, где ярко светило солнце, почти слепя после цирка, а еще ужасающе воняло дизелем, попкорном и сахарной ватой – Джек был в своем мире. Он замер, рассматривая, как за забором парка он стоит и пинает торговый автомат, а Вики смеется и хлопает в ладони клоуну Сэнди, вытащившему из шляпы кролика.

– Она? – уточнил Музыкант, продолжая тащить Джека за собой и мимоходом обворовывая карманы прохожих. Джек попытался его остановить:

– Верни билеты!

– Они нам нужнее – нам еще вернуться как-то надо, – возразил Музыкант, пихая за пазуху три билета.

– Они на один проход, – заметил Джек.

Музыкант отпустил его руку и возмутился:

– И как тогда мы проберемся назад? Деньги есть?

Джек осторожно потрогал корону, которую постоянно таскал с собой во внутреннем, поистине бездонном кармане бушлата:

– Денег нет, но есть кое-что получше.

Он показал краешек золотых листьев. Музыкант присвистнул:

– Только не говори, что ты загонишь корону по дешевке... Это даже хуже поднятых зомби...

– Несмешно.

– Тогда... Какой у нас план?

Джек сглотнул – он вдруг понял, что прощаться он не хочет. Он очень не хочет прощаться.

– Выходим за ворота, я хватаю Вики, ты берешь кресло – оно складное, много не весит, поверь. И... И бежим обратно.

Музыкант довольно хмыкнул:

– Вот и попрощались, однако! Только кресло-то зачем?

– Надо, – твердо сказал Джек.

– Ну, смотри – король у нас ты!

А потом было безумие... Надеть корону, подхватить чудом сдержавшую крик Вики на руки, пронестись мимо Отума, показав ему средний палец, влететь в цирк мимо склонившегося в поклоне капельдинера, предусмотрительно откинувшего полог на входе, мимо униформиста, рукой указывавшего на вход за кулисы, мимо зрителей, мимо шпрехшталмейстера, артистов, тоже склонившихся в поклоне, клятвенно заверяя себя, что запомнит все эти лица и обязательно потом отблагодарит, через служебный выход вырваться куда-то в подворотни, и бежать, бежать, бежать через день, ночь, утро, и снова день в Сонные холмы и дальше, наплевав на цокот когтей по брусчатке, на чьи-то завывания и стоны... Бежать по темным улицам, надеясь на одно – это все тот же день, иначе леди Адель выскажет ему все, что думает по поводу королей, пропадающих надолго, а лорд Сноухилл потом добавит, и мэр Дампнесс не останется в сторонке... И даже Шон, наверное, обидится, ведь он обещал ему в ответ на помощь с авен-туро навести тут порядок...

А на руках тихо сдерживала стон боли Вики, и он уговаривал её:

– Сейчас... Еще чуть-чуть осталось... Сейчас... Еще маленько потерпи, сейчас уже не будет больно. Больно уже никогда не будет, Вики.

Быстрее, быстрее, через узкие лазы заборов, снова по крышам, снова где-то в клубке предательски не заканчивающихся улиц... А как он думал: украсть у смерти жертву трудно и долго.

И остановиться, еле переводя дух на площади перед дворцом, понимая, что вот-вот упадешь от усталости и так же четко отдавая себе отчет – со своей драгоценной ношей падать нельзя!

Вики еле выдохнула ему куда-то в шею:

– Только ты мог так странно устроить мою смерть...

– Нет-нет-нет, не смей, Вики, умирать. Вот теперь точно нельзя умирать – твой счастливый день только-только начался!

Он посмотрел в прячущийся за тучами тонкий серп луны и вздохнул:

– Ну, или начнется скоро...

Музыкант, без сил опуская на брусчатку кресло и раскладывая его, прошептал:

– Просто помни её здоровой.

– Точно! – проорал в темные небеса Джек, проклиная собственную недогадливость.

– ...и с двумя... – продолжил Музыкант, тут же осекаясь. – О, прости, ты сам понял. Я же говорил, что кресло не понадобится.

– Да, я сам понял! – расплылся в улыбке Джек, все же опуская свою драгоценную ношу в кресло – сил держать Вики на руках больше не было. Ноги подогнулись, и он рухнул возле кресла, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. А Вики серьезно рассматривала свои ноги. Для верности она даже ткнула пальцем в левую. Она помнила, что её ампутировали из-за саркомы.

– Это бионический протез? – она посмотрела на довольного, потного, раскрасневшегося Джека.

– Нет.

– Это просто протез?

– Нет, – качнул головой Джек.

– А, поняла. Однако, какое забористое лекарство мне назначили.

Музыкант хлопнул Джека по плечу:

– Мне пора.

Джек стал поворачиваться к нему, но авен-туро уже исчез. Джек все же сказал в пустоту:

– Спасибо!

Удовлетворенная собственной версией Вики вытянула босую ногу вперед, шевеля пальцами.

– Забористое лекарство.

– Вики, это не лекарство.

– Тогда кома.

– И не кома.

– Смерть? Не думаю, что я была настолько жадной, что потащила бы тебя с собой.

– Это реальность. Я же сказал – это твой счастливый день. И он будет повторяться, повторяться и повторяться, пока нам не надоест.

– Мило-о-орд, – кто-то сдавленно хмыкнул за его спиной.

– Как мы можем надоесть? – завторил ему другой.

Хлопнула скалка в руке леди Адель:

– Ничего, я ему не дам заскучать!

Джек хмыкнул:

– Вики... Я давно тебе хотел сказать. Я тебя лю...

Она резко подалась вперед, затыкая своей ладонью ему рот:

– Не смей! Пусть это сон, пусть это кома, пусть это иная реальность или что угодно – не разбивай волшебство! Не говори «люблю». Ты никогда этого не говорил. Скажешь, и я пойму, что надо просыпаться. А там процедуры, уколы, там смерть. Не говори, что любишь – настоящий ты так никогда не говорил. Не буди меня. Не настолько я и храбрая, как хотела думать.

Он уткнулся лбом ей в колени:

– Вот это я встрял...

«Надо было в том мире говорить, что я тебя люблю. Надо было это кричать в ответ на каждую твою улыбку... А тут ты не поверишь, что я настоящий и живой...» – он прикрыл глаза.

Гоблин тихонько поднырнул ему под руку:

– Милооорд, а хотите, мы ей докажем, а?

Клурикон, сидящий на ступеньках дворцовой лестницы, подтвердил:

– Убьем вас пару раз – сразу поймет, что вы живее всех живых!

– Забуду! – Джек повернул голову на бок и прошептал темноте: – забуду!

– А сейчас-то за что?! – взвыла темнота.

Джек встал, улыбаясь:

– Вики, прости, сглупил... Главное: живи и привыкай к миру. А я сделаю его таким, каким ты хочешь.

Ему сейчас было так отчаянно хорошо, что он вспомнил разноцветные гирлянды, быстрые карусели, на которых едут и смеются дети и влюбленные парочки, музыку из бара «Счастливые сны», вспомнил смех, веселье, тепло, он сейчас даже дуллахана любил и одарил его корзиной для головы – так проще её носить, чем подмышкой.

Он был так счастлив, что готов был простить Вики все будущие толпы Грегов, Меттов, Стивов и даже Чарльзов. Надо будет – сам их сюда притащит, лишь бы она радовалась, любила, смеялась, жила. Потому что он знал главное правило: любишь – дай свободу своей любви. А она... Если любит, то она сама вернется.

Он так любил сейчас этот мир, что тот засиял в ответ, словно бриллиант из лучших гномьих мастерских.

Дуллахан задумчиво кашлянул из корзины:

– Благодарю, милорд, устал за века – даже голову некуда было прислонить... Только одно но, милорд... Сейчас одиннадцать часов ночи, милорд. Ночи. Солнце сейчас немного некстати, не то, чтобы я был против солнца, конечно.

Джек поднял глаза на небосвод и принялся упихивать сопротивляющееся солнце обратно за горизонт, а потом выкатывать полную луну. Возразить, что месяц только недавно народился, дуллахан уже не решился.

Джек протянул руку Вики:

– Пойдем-ка! Я познакомлю тебя с потрясающим парнем – он готовит сногсшибательный кофе. Тебе понравится.

Вики неуверенно встала на ноги, странно и кособоко, и Джек осторожно потянул её за собой. На защиту Вики кинулась леди Адель, Немезидой нависая над Джеком:

– Никуда наша Золушка не пойдет! Ишь, чего удумали – в одной туфельке девочку куда-то тащить! И кресло ЗАБУДЬТЕ, пожалуйста, ни к чему оно тут. И к вашему сведению, кофий я умею готовить! И покои для леди вспомните – у вас это плохо получается, но вы уж постарайтесь подумать!

Она обняла Вики, и та вся потерялась под могучей рукой леди Адель:

– Пойдем, девочка, от этого плохого мальчика! Тебе кушать и кушать надо, а он кофий предлагает! Пойдем... Еще и хозяину «Счастливых снов» тебя подсовывает – совсем из ума выжил... – Она обернулась на лестнице, рявкнув: – милорд! Солнце опять лезет без спроса! Вы король или нет?!

Джек кивнул – сейчас он любил даже леди Адель:

– Вики, ты иди... Я сейчас... Солнце обратно закачу и приду... И зря вы так про Шона, леди Адель. Он хороший парень. – Он погрозил солнцу пальцем и пошел следом за Вики во дворец.

Дуллахан задумчиво пробормотал из корзины:

– Скажем ему про Шона?

Клурикон хмыкнул:

– Милорд ему в первый же день имя свое подарил.

– Вот глупыш, – буркнул дуллахан. – Лишимся же так короля – этот проходимец динни ши сожрет нашего короля и не подавится.

Клурикон подумал и философски изрек:

– Чему быть, того не миновать. А опыт, как говорится, сын ошибок трудных... Кстати, говорят, у подножия Сонных холмов видели стаю бродячих собак... Пойду-ка я позову своих – эх, накатаемся!

Дуллахан хмыкнул:

– И это существо еще что-то про опыт говорило. Стоять! Не порти королю вечер – завтра накатаешься. Разве не видишь, король впервые за все время счастлив.