Джокер. Книга 3

Мир сузился до серых стен пещеры, до влажного камня под ногами и до неподвижной фигуры напротив.

Мозг, очищенный от всего лишнего, выдал единственное решение, отработанное до автоматизма. Внутренние ограничения — шутка. Боль от полученных ранее ударов, дрожь в перетруженных мышцах, тяжесть в легких — все это стало просто концепцией, которую я отбросил как ненужный хлам.

Голод и жажда растворились, не оставив следа. Потом я выключил вкус, обоняние, слух.

Мир погрузился в гнетущую, почти осязаемую тишину, но зато зрение взорвалось неестественной четкостью. Я видел каждую песчинку на камне, каждую трещину на стене, каждую каплю влаги, дрожащую на потолке.

Движения воздуха стали видимыми струями, огибающими препятствия. Чувство равновесия стало настолько четким, что я мог понять, насколько сотых долей градуса от идеальной оси наклонен пол, а осязание — в высокоточный радар, улавливающий малейшие колебания давления.

И затем — последний штрих. Сама слабость. Не физическая усталость, а сама концепция немощи, неспособности, уязвимости. Я объявил ее шуткой.

«Вот так-то лучше, — прошелестел в голове знакомый насмешливый голос. — Почему бы не сделать шуткой и его сердцебиение?»

Я проигнорировал Шута. Эффект от отключения слабости был ошеломляющим. Если до этого мое тело было просто освобождено от оков, то теперь его накачали чистым адреналином и сталью.

Мышцы налились, кости зазвенели под кожей, каждый нерв стал проводником молнии. Сила, которую я получил от предыдущих «шуток» удвоилась, утроилась. Я чувствовал, как могу разорвать этого телекинетика голыми руками.

Но он уже двигался.

Два массивных обломка сталактита сорвались с места с тихим, противоестественным шелестом. Они не летели по грубой прямой — они плясали в воздухе, описывая плавные, смертоносные дуги, чтобы ударить с флангов, зажать меня в тиски.

Я рванулся вперед, и мир замедлился еще сильнее. Мое тело отреагировало само, послушное новому, нечеловеческому чувству равновесия.

Я не уворачивался — я позволял потоку воздуха от каменных глыб скользить по коже, ощущая их траекторию так же ясно, как если бы держал в руках. Первая дубина просвистела в сантиметре от моего виска, вторая — рассекла воздух у самой спины, когда я присел в низком подседе, продолжая движение.

«Атакуй! — настаивал Шут. — Подойди и сорви с него эту унылую рожу!»

«Безрассудство, — холодно заметил Смерть. — Он ждет приближения».

Они оба были правы по-своему. Каждая клетка моего тела кричала, чтобы я бросился вперед и разорвал его, но холодный расчет и инстинкты боя подтверждали слова Смерти.

Агент Вилла стоял неподвижно, как идол, лишь пальцы его правой руки слегка подрагивали, будто дирижируя смертельным оркестром. Дубины, описав широкий круг, беззвучно развернулись и пошли на новый заход. Теперь они атаковали по очереди, словно поршни, заставляя меня постоянно смещаться, сжимая доступное пространство, метр за метром.

Я прыгнул в сторону, перекатился по грубому, влажному камню, чувствуя его шершавую текстуру каждой порой кожи, и тут же отскочил назад, едва избежав сокрушительного удара сверху, который расколол камень там, где я только что был.

Они двигались с ужасающей скоростью, но мое зрение, очищенное от всего лишнего, успевало отслеживать их.

И это его бесило. Я видел, как его прежде бесстрастное лицо постепенно искажалось гримасой раздражения. Его губы плотно сжались, брови сдвинулись. Две минуты я вертелся у него под носом, как игрушечный клоун на пружине, и для человека его уровня это уже явно было оскорблением.

— Хватит этих игр, — его голос прозвучал для меня лишь беззвучным движением губ, но я без труда прочитал их.

Его левая рука взметнулась из-за спины. Не дубины. Три коротких, отточенных клинка, похожие на удлиненные стилеты, сорвались с его пояса. Они зависли в воздухе на мгновение, остриями, направленными точно на меня, и рванули вперед.

В тот же миг сталактиты-дубины, будто получив новый приказ, изменили тактику. Они перестали бить по очереди и пошли в сокрушительную комбинацию, отсекая все пути к отступлению, загоняя меня точно на линии атаки летящих клинков. Пространство передо мной превратилось в смертельную паутину из камня и стали.

Левый клинок, тот что целился в колено, я успел поймать на разворот серпа. Сталь звякнула, отбрасывая стилет в сторону. Но правый, летящий в горло, пришлось избегать полным телом, бросая грудь вперед в неестественном изгибе.

Острие оцарапало мне плечо — неглубоко, но с разрывом плоти и резкой вспышкой тепла. В тот же миг третий клинок скользнул по бедру, рассекая кожу и мышцы, а один из сталактитов, воспользовавшись долей секунды, когда я сфокусировался на стилетах, чиркнул по груди, сдирая кожу и оставляя широкий, пылающий след.

Боль была объявлена шуткой, но повреждения отменять я пока не умел. Кровь текла горячими струями, мышцы горели, сообщая о нарушенной целостности.

Скорость и сила Шута стали очевидно недостаточны. Я был быстрее, выносливее, но разрыв в мощи между второй формой, пусть и с большой завершенностью, и третьей формой был пропастью, которую не преодолеть простым снятием ограничений. Он не просто блокировал атаки — он давил всей массой своего превосходства.

«Он играет с тобой, как кот с мышкой. Хочешь, я заставлю его смеяться до слез?»

«Это не игра, — холодно парировал Смерть. — Ты исчерпываешь свои возможности. А он — нет».

Мысленно я прикинул. Образ Смерти. Рисковать, накладывая метку на него? Нет. Пока он был загадкой, клубком скрытых возможностей.

Он даже техники не использовал, только чистый, отточенный телекинез. Если я активирую метку и он применит что-то, что сделает его недосягаемым — щит, невидимость, мгновенное перемещение — условие образа не выполнится, и я умру, сожженный собственным образом.

«Трусишь», — пропел Шут.

— Завались, — буркнул я.

Мой взгляд, выхватывающий каждую деталь, скользнул по пещере, мимо неподвижной фигуры в плаще.

Угол. Пятеро. Те самые товарищи Эрта, которых я якобы спас. Они сжимались у шершавой стены, глаза выпучены, лица искажены немым, животным ужасом.

Они ведь знали о засаде, знали, что я пришел на убой, но никак мне на это не намекнули, даже когда выходили вперед агента Вилла из той пещерки.

Они явно выбрали себя. Так почему я должен был поступать иначе? Их жизни или моя? Выбора не было. Это был расчет, простой и безжалостный, как удар серпа.

Они сделали свой выбор, когда молча пошли на сделку с Виллом. Теперь я сделаю свой. Мне нужно было пламя, а они отлично подходили на роль дров.

Я выбрал того, что был ближе всего — коренастого парня с перекошенным от страха лицом и коротко остриженными волосами. Внутри, в том ледяном резервуаре, где обитала Смерть, я ощутил медленное, неотвратимое движение. Метка.

«Теперь их жизни — тоже шутка», — прошептал Шут.

Часть моего запаса, сгусток времени, измеряемый годами, вспыхнул и испарился в уплату наложения метки. А взамен в меня влилась сила. Она прибавила мощи, скорости, веса всем моим движениям.

Следующий сталактит, летящий мне в голову с сокрушающей скоростью, я не стал избегать. Я встретил его восходящим ударом серпа. Удар отозвался глухим гулом по костям, но я не отступил.

Лезвие, резонирующее с Смертью, впилось в камень с сухим, хрустящим звуком, и массивная дубина, вместо того чтобы размазать меня, изменила траекторию и пролетела мимо.

Клинки? Теперь я видел их траектории невероятно отчетливо, настолько, что было даже немного скучно. Моя рука с серпом описывала короткие, резкие, экономичные дуги, отбивая стилеты с резким, высоким лязгом. Они отскакивали от моего лезвия, теряя скорость и намерение, как испуганные птицы.

Я сделал шаг вперед. Затем другой. Он уже не загонял меня в угол. Я шел на него, сквозь град камней и стали, как будто рассекая плотную воду. Впрочем, «шел» было не тем словом. На самом деле я несся вперед подобно стрела.

Его глаза, до этого полные уверенного раздражения, расширились. Зрачки сузились. Он не понимал. Он видел, как я был на грани, видел мои раны, видел, как я истекаю кровью, и вот теперь я рвался сквозь его атаки, как будто они были лишь назойливым дождем, не оставляя на мне и следа усталости или страха.

— Как? — его губы беззвучно сложились в одно слово.

Я сблизился на дистанцию удара. Все его внимание, вся его воля была сфокусирована на мне, на этом невозможном, немыслимом прорыве. Его телекинез дрогнул — сталактиты на мгновение замерли в воздухе, потеряв долю своей смертоносной плавности.

Это был мой шанс. Я рванулся вперед еще быстрее, серп занесен для решающего, рассекающего удара по пояснице, чтобы перерубить позвоночник.

Он взлетел.

Оттолкнулся от каменного пола невидимой силой, и его тело, легкое и невесомое, поднялось в воздух на несколько метров, легко и изящно уходя от моей атаки. Он завис под самым потолком пещеры, и теперь смотрел на меня сверху вниз.

Но в его взгляде уже не было ни раздражения, ни холодной расчетливости. Там было чистое, неприкрытое недоумение, смешанное с первым, еще неосознанным проблеском шока.

Вот только отступать я не собирался. Он думал, что воздух сделает его недосягаемым, превратит в неприкосновенную мишень. Ошибка. Его же собственное оружие висело в пространстве, предлагая мне ступени.

«Лестница в небо. Кто у нас ее купит?!»

«Он потерял концентрацию. Используй это», — добавил Смерть.

Его сталактиты, эти громоздкие дубины, все еще висели в пространстве, замершие на мгновение после его неожиданного для самого себя взлета. Они были не угрозой, а решением.

Мое тело, пронизанное двойной силой — хаотичным вихрем Шута и холодной, неумолимой мощью Смерти — отреагировало быстрее, чем он успел перестроить свою защиту.

Я оттолкнулся от пола, почувствовав, как камень под ногами треснул. Первый сталактит был ниже других, все еще медленно вращаясь. Я приземлился на него носком сапога, едва коснувшись шершавой поверхности, и тут же, не гася инерции, оттолкнулся вверх.

Мое равновесие было абсолютным, каждый мускул работал с ювелирной точностью, выжимая максимум из каждого микроскопического движения. Второй сталактит, который он попытался резко опустить, чтобы сбить меня, я использовал как трамплин, оттолкнувшись от его боковой поверхности и взмыв еще выше, к самому потолку пещеры.

Его глаза, все еще застекленевшие от шока, сузились на долю секунды. Я был уже почти на одном уровне с ним, в зоне досягаемости, отделенный от него лишь тонкой прослойкой воздуха. Мой серп описал короткую, молниеносную, экономичную дугу.

Не убийственную, к сожалению. До смертельного удара мне не хватало сантиметров, его тело уже отодвинулось назад под действием телекинеза.

Но лезвие все же нашло свою цель. Оно впилось ему в плечо, чуть выше ключицы, с характерным влажным хрустом рвущихся связок и кости. Неглубоко, но достаточно болезненно.

Я видел, как его лицо, прежде бесстрастное, исказила гримаса боли и изумления, а в глазах вспыхнула чистая, неконтролируемая ярость. Он был ранен. Ранен тем, кого считал насекомым.

«Попал!» — взвизгнул Шут.

Я начал падать, а его сдержанность, холодная расчетливость — все это испарилось, сожженное обидой и болью от полученной раны. Его рука взметнулась в яростном жесте, и на этот раз это была не просто манипуляция готовыми предметами.

Воздух в пещере завибрировал, загудел низкой частотой. От пола и потолка, от стен с сухим, частым треском откололись десятки, сотни осколков камня. Они не просто парили в воздухе — они за доли секунды обтесались невидимыми резцами, приняв идеально заостренную, стреловидную форму.

И затем они пришли в движение, став целым роем, злым облаком, которое закрыло собой четверть пещеры. Они неслись ко мне с такой скоростью, что даже мое ускоренное восприятие оценивало их как непреодолимую стену, смертельный шторм из камня.

«Ого, салют!»

«Уворачиваться бесполезно. Неизбежная гибель».

Обычными методами это было не пережить. Уворачиваться бесполезно. Отбивать — бессмысленно. Нужно было что-то иное. Совершенно иное.

Я вызвал маску.

Боль пронзила лицо, острая и знакомая, когда костяная пластина проросла сквозь кожу, сливаясь с ней воедино. Мир на глазах приобрел резкость отточенной бритвы, окрасившись в оттенки серого.

Черно-белое, лишенное полутонов видение выхватывало каждую песчинку на летящих камнях, каждый микровыступ на стенах, каждую морщинку на лице противника.

Но одного зрения было мало. Рой был слишком плотным, чтобы пройти сквозь него невредимым.

Мой взгляд упал на товарищей Эрта. Я не раздумывал. Не было времени на сомнения или угрызения совести.

Оттолкнувшись от последнего падающего сталактита, я ринулся прямо к ним, к стене, где они стояли, парализованные нарастающим ужасом.

Я не дал им очнуться.

«Жни свою жатву, Жнец».

Первый, коренастый, тот, на ком уже висела метка. Мой серп просвистел в коротком, горизонтальном взмахе. Его голова, словно спелый плод, с мягким щелчком отделилась от плеч. Его жизнь рванулась ко мне, вливаясь в Исток Смерти стремительным, ледяным потоком, который сжал мне диафрагму, а замах только начинался.

Второй. Метка. Его глаза только начали округляться, осознавая участь товарища, когда мое лезвие снесло голову и ему. Третий. То же самое. Четвертую девушку и последнего парня я зарубил вторым движением, за секунду исполнив обещание Смерти пять раз подряд.

Это было похоже на то, как если бы в тебя врезались пять разогнавшихся грузовиков.

Катарсис не наступил. Наступил взрыв. Апокалипсис внутри плоти.

Моя собственная сила, уже выведенная за пределы возможного комбинацией Шута и Смерти, встретила этот шквал, и что-то щелкнуло в основании моего черепа.

Словно внутри меня сломался невидимый замок, последний предохранитель, сдерживающий титана. Мощь, настоящая, первобытная, не знающая и не признающая ограничений, хлынула в каждую клетку, каждую нервную окончашку.

«Да! Вот оно!» — завопил Шут, и его голос слился с гулом в моих ушах.

Костяная маска на лице затрещала, по ней поползла паутина тонких трещин, не выдерживая чудовищного внутреннего давления. Я почувствовал, как мои кости удлиняются, суставы расправляются с болезненным хрустом.

Я стал выше, мои плечи развернулись, став шире, массивнее. Мускулы набухли, как перезрелые плоды, разрывая швы на одежде и напрягаясь под кожей стальными, бугристыми канатами. Я был переполнен силой, пугающей, чужой, почти божественной, и она требовала выхода.

Но тут же мое тело начало умирать.

Мышцы, не рассчитанные на такую чудовищную нагрузку, начали рваться сами по себе, посылая по нервной системе волны белой, обжигающей боли, которую даже Шут не мог полностью заглушить. Кости заскрипели под невыносимым напряжением, угрожая раскрошиться. Кровь из старых ран хлынула с новой силой, а из пор на коже проступили алые капельки — мой собственный организм начинал разлагаться заживо, не справляясь с содержанием этого монстра, в которого я превратился. Я был свечой, сгоравшей за секунды, чтобы дать одну ослепительную вспышку.

Я оттолкнулся от пола. Камень подо мной не треснул — он взорвался, оставив после себя глубокую вмятину, окруженную паутиной трещин. Мое движение было будто исчезновением и мгновенным появлением на противоположной стене пещеры. Я оттолкнулся от нее, и кусок скалы размером с мою голову обрушился под моей стопой с оглушительным грохотом.

Летающие сталактиты, которые агент Вилла с яростью послал мне навстречу, я не огибал. Я пробивался сквозь них, как пуля сквозь картон, разбрасывая в стороны облака острых осколков.

Его каменные стрелы, этот жужжащий, смертоносный еще минуту назад рой, теперь казались мне стаей сонных, медлительных мух. Я прошел сквозь них, ощущая, как они царапают мою кожу, как застревают в раздувшихся, каменеющих мускулах, не в силах нанести серьезной раны.

И пока я летел к нему, все так же висящему в воздухе с лицом, на котором ярость окончательно сменилась нарастающим, животным ужасом, я наложил на него метку. Шестую. Последнюю.

Я добрался до него за три невероятных прыжка. Он попытался отпрянуть, отчаянно рвануться вверх, к потолку, но моя рука с серпом, теперь казавшаяся мне рукой какого-то древнего исполина, настигла его. Удар пришелся в живот.

Лезвие вошло глубоко, с отвратительным хлюпающим звуком рвущейся плоти, с глухим хрустом ломающихся под напором ребер.

Я проткнул его насквозь, ощущая, как острие выходит со спины, цепляясь за позвоночник. Я добрался до самых кишок.

Его тело судорожно дернулось на лезвии моего серпа, из его рта хлынула струя крови, смешанной с соком желудка. Его широко раскрытые глаза, полые от шока и неверия, уставились на меня.

Мы падали вместе, но по-разному. Он — с оглушительным воплем, в котором смешались невыносимая боль, ярость и абсолютное неверие в происходящее. Я — молча, как камень, все мысли сосредоточив на единственной задаче: сгруппироваться и не разбиться о каменный пол.

Его концентрация рухнула вместе с ним. Рой каменных стрел, еще секунду назад бывший смертоносным, слаженным облаком, замер в воздухе, а затем посыпался вниз бесформенным гравием, с глухим, частым стуком ударяясь о землю, как внезапный ливень из камня.

«Контракт завершен. Готовься к расплате», — холодно напомнил Смерть.

Мое тело ответило на прекращение действия образа Шута, ускорившееся из-за невероятной мощи, обретенной телом на несколько секунд, мгновенной и чудовищной отдачей. Вся адская боль, которую я так долго держал на расстоянии, вонзилась в меня тысячами раскаленных игл.

Каждый мускул свела судорога, выгибая спину дугой и сковывая конечности невыносимыми тисками. Из носа и рта хлынула густая, темная кровь, горькая и теплая на языке.

Я чувствовал, как она заполняет мои легкие, превращая каждую попытку вдоха в хриплое, булькающее мучение. Я лежал, распластанный, и мое тело было разбитым, треснувшим сосудом, из которого стремительно утекала жизнь.

Но я видел его. Он упал в десятке шагов от меня, ударившись о камень с отвратительным, влажным хрустом — я почувствовал эту вибрацию даже через пол, даже без слуха. Его нога была сломана, вывернута под невозможным углом, белая кость торчала из порванной плоти.

Он лежал на спине, обеими руками судорожно сжимая свою вспоротую рану на животе, из которой вываливались розовые, скользкие петли кишок. Лицо было пепельно-бледным, искаженным гримасой агонии, но его глаза, темные и глубокие, все еще горели чистейшей ненавистью.

— Проклятый… ублюдок… — его голос был хриплым, прерывистым, каждый звук давался ему мукой. — Монстр… Вилл… Вилл придет по твою душу… Он… он даже не представлял… что ты… за тварь…