Джон Харрис

Глава 1. Джон Харрис

Ничто не сравнится с ощущением полной погруженности в работу, ничего тебя не отвлекает, можешь спокойно заниматься делом всей своей жизни. Тихой июльской ночью в лаборатории имени Дейва Хамера горело единственное окно. Из-под двери лучился тихий, тусклый свет. Тиканье приборов раздавалось по всему коридору, создавая симфонию звуков и тишины. Стерильный запах озона кружил голову, но Джон привык. Он был погружен в свою работу по созданию Жизни. Перед ним, на столе, под тусклым светом лампы, лежали чистые, до блеска пробирки, сложенные в аккуратный ряд. В чашке Петри, лежавшей справа от него, словно хаотичная зараза, распространялась колония новых микроорганизмов. Страшное зрелище для стороннего глаза, но для ученого уровня гения данный эксперимент является научным достижением.
Джон спокойно записывал на пожелтевшую от постоянных воздействий химикатов бумагу новые результаты экспериментов. «Бактерии в эксперименте №312 «Бак-312» размножаются с удивительной скоростью. За 24 часа бактерия размножилась до размера горошины, а за двое суток выросла до размеров ногтя большого пальца». Скользнув по столу, его взгляд остановился на новостной вырезке из газеты. «Джон Харрис — гений, новый Эйнштейн в молекулярной биологии!» Пустые слова, они даже не знают, что на самом деле происходит в лаборатории, думал Джон, понимая, что его эксперимент зашел в тупик, но отчаянно доказывая себе, что не мог ошибиться. Однако громкий заголовок не врал, человек в этой лаборатории, изучавший смерть, и вправду считался гением.
Джон, специалист в микробиологии и молекулярной физике, одетый в чистую классическую одежду, поверх которой всегда можно было увидеть белый, выглаженный лабораторный халат. Ученый, пытавшийся победить смерть с помощью науки, был аккуратен, он просто не выносил грязь. Его теорию знали все в лаборатории: «Смерть — результат биологических процессов, а любой процесс можно остановить». Джон не верил, что не сможет найти ответ на свой вопрос. Можно ли остановить смерть? Его теория была фантастична, другие ученые в области молекулярной биологии считали безумцем Джона, но где бы он был, если бы слушал чужие мнения. Три года назад из университета с отличием, всего за 4 года изучив всю программу и защитив диплом на отлично, выпустился студент Джон Харрис. Его теоретические работы вызывали восхищение у преподавателей, каждый знал, этот студент изменит мир. После выпуска из университета Джона пригласили в качестве ученого в лабораторию и поставили перед ним задачу изобретения нового удобрения для особо теплолюбивых культур. Джону совсем не понравилось это задание. «Я вам что, агроном? Сами возитесь в козьем дерьме». С этими словами Джон положил на стол главе лаборатории проект по созданию «Вечной жизни».
Хоть и с трудом, но его проект одобрили, хоть и считали идею абсурдной. С того дня Джон без устали работал над проектом победы жизни над смертью. Каждый, кто видел его за работой, считал его безумцем, но гениальным безумцем. Впрочем, Джон продолжал работу из года в год. Так прошло 3 года, став ведущим специалистом, его начали приглашать на конференции для новичков в его сфере. Юные аспиранты слушали его речи с восторгом, что потешало раздутое эго ученого.
Джон не заметил, как заснул за бумагами. Ему показалось, что кто-то тихо произнес фразу, которую он где-то уже слышал. «Джон, ты несешь чушь, давай разберемся вместе». Джон заставил себя оторваться от стола. Лаборатория была пуста. Слова эхом разносились в его голове, они напомнили ему о прошлом. Он подошел к окну, оперся лбом о холодное стекло, взял в руку железную подвеску, висевшую на груди, и закрыл глаза. За веками тут же всплыло лицо — не его отражение, а другое. Молодое, с озорными веснушками и всегда готовое помочь. Лео.
Джон по характеру был очень высокомерен. Это высокомерие не было врожденной чертой, а являлось скованной за годы, словно слои брони, упорных занятий и безуспешных экспериментов, которые в итоге заканчивались безоговорочной победой. А ведь началось все с простой поправки учителя в 15 лет. Тогда учитель поднял Джона и пристыдил его при всем классе. «Не надо умничать, Харрис, выскочек никто не любит». А в студенческие годы, когда Джон объяснял тему проекта своей команде, однокурсники не успевали за его мыслью, считали его чокнутым, когда понимали, что он разговаривает сам с собой вместо того чтобы что-то объяснять. Поэтому Джон никогда не принимал помощи, а люди, которые пытались давать ему советы или чему-то учить, сразу оказывались за дверью со словами «Оставьте ваши гипотезы для своего проекта».
Человек с синдромом Бога, так рассказывали о нем вновь прибывшим аспирантам и ученым. Но когда-то он был другим. Никто не знает о его прошлом. Впрочем, никому и не было дела до того, что БЫЛО, главное, что есть сейчас, а сейчас есть гениальный ученый, который внесет свою лепту в мир науки.
Его лаборатория находилась на 3 этаже, в самом краю. Представляла она из себя просторный кабинет с кучей приборов, сверкающих склянок, пробирок и целыми стеллажами с бумагами и реактивами. На большой доске в самом центре лаборатории висели газетные вырезки, научные статьи и формулы, записанные на огромных ватманах. Множество старых, покрытых пылью книг лежали возле стола. Казалось, в этих книгах — знания всего мира, и все эти знания хранились у Джона в голове.
У других ученых вставали волосы дыбом, когда видели юного ученого за работой, они просто не успевали следить за тем, что он делает. Одним словом, Гений. Несмотря на его занудство и высокомерие, многие ученые спрашивали совета у него, но не всегда получали ответ на поставленный вопрос.
Слухи о невероятных успехах Джона доходили даже до новостных каналов. Огромные толпы журналистов ломились в кабинет биолога. Покрасоваться перед камерами Джон просто обожал. Его гениальность должны видеть все! Без исключений. Он в красках рассказывал о новых формулах, которые он вывел, но журналисты чаще всего считали данный сюжет скучным, но, выслушав и законспектировав очередную непонятную для их мозгов лекцию о новом типе реакции кожи человека с новым типом мази, изобретенной Джоном, уходили. Джон всегда был одет строго и красиво. Красота должна подчеркивать безупречный ум. На его лице всегда красовались тонкие железные очки, но проблем со зрением у Джона никогда не было, а очки были элементом образа. На его груди красовалась подвеска, тонкий кружок металла, на котором был изображен волк. На вопросы журналистов о происхождении этого амулета Джон смотрел им в глаза, будто говоря: «Не лезьте сюда, это личное». Никто не знал о том, откуда эта подвеска у него взялась. Бурная реакция следовала за настойчивыми вопросами касаемо этого украшения. Одно все знали точно: оно для него дороже всего, что у него есть.
Сегодня в дверь постучал человек, которого Джон больше всего ненавидел. Глава Хим. биологического факультета. Не спрашивая разрешения, он ворвался в лабораторию, испортив эксперимент Джона. Склянка с кислотой упала на пол, оставив след от химической реакции. Джон посмотрел на него с недоумением, это было настолько нагло, что Джон даже не успел понять, что только что произошло.
— Зайди ко мне в кабинет, обсудить кое-что надо, — и, захлопнув дверь, ушел, оставив опешившего Джона. На его лбу проступила вена. Оскорбив главу, он снял лабораторное оборудование и от злости швырнул его в коробку.
Кабинет находился неподалеку от лаборатории. Джон шел по коридору, многие голоса слышались из кабинетов. Смех разнесся из открытого кабинета.
— О, Джон, заходи к нам, чаю выпей, — голос коллеги звучал очень громко, что отталкивало Джона.
— Извини, предпочитаю проводить время за более продуктивными делами по сравнению с тем, что делаешь ты изо дня в день. Когда ты сдашь свой проект, который потребовали от тебя сдать… если не ошибаюсь, месяц назад?
— А Джон как всегда грубый… Не хочешь, так и скажи… — голос коллеги стал грустным и тихим.
Джон нехотя зашел в маленький кабинет.
— Конор, к тебе заходил управляющий химбио факультета?
— Вильям Хаус? Не, не заходил, а что? — ответил Конор, передавая кружку теплого чая Джону.
— Он зашел ко мне, сказал зайти к нему и тут же ушел.
— Ну, это в его духе, он не слышал ничего про занятость его подчиненных.
— Ты, кстати, тоже, — брызнув, сказал Джон. И, отдав пустую кружку, пошел далее.
— Даже спасибо не сказал… Жуть какой грубый, — сказал Конор еще одному коллеге, который стоял все это время рядом.
Джон дошел до белой, старой двери, на которой большими буквами было написано: «Управляющий Хим.-Биологического факультета Университета им. Д. Хамера. Вильям Хаус». Джон дернул за ржавую ручку и вошел.
Кабинет был совсем небольшой: большой стол, занимавший полпространства, кожаное кресло и множество громоздких шкафов с толстыми папками, хранившими в себе тысячи личных дел и документов. Вильям Хаус — пожилой мужчина лет шестидесяти, работал в университете управляющим и параллельно управлял лабораторией. Ходят слухи, что Вильям — близкий родственник ныне умершего создателя университета Джорджа Хамера.
— Вильям, я предпочитаю получать сообщения на почту, а не слышать их лично. Ваше поведение нарушает технику безопасности в моей лаборатории. – Сказал Джон не скрывая свою ненависть
Почесав свои густые седые усы, Вильям положил на стол толстую папку, на которой неаккуратным почерком было написано: «Аспиранты Университета им. Хамера».
— Джон, тебе как ведущему специалисту с завтрашнего дня прикрепляются два аспиранта. Ты у нас ученый опытный, идеи твои довольно амбициозны, ты ярчайший пример для новоприбывших, даже старикам есть чему у тебя поучиться. Прибавка твоя будет составлять 500 долларов. Подпиши вот здесь и можешь быть свободен.
У Джона скривилось лицо от услышанного.
— Нет, Вильям, мне не нужны аспиранты, я слишком занят текущей задачей.
— Это приказ свыше, ничего не могу поделать, — сказал Вильям, хотя прекрасно понимал, что Джон знает, что он на данный момент является этим высшим руководством.
— Я в любом случае не буду ничего подписывать. Мне не нужна эта прибавка.
— Хорошо, в таком случае… — Вильям достал новую папку, открыл ее, пролистал некоторые страницы и достал листок с договором Джона. — «Я, Джон Харрис, присоединяюсь к лаборатории имени Хамера и обязуюсь выполнять правила данного учреждения, а именно…» — Вильям начал перечислять правила учреждения. — «…а также по истечении пробного периода, при достижении статуса ведущего специалиста, я обязуюсь взять на обеспечение нескольких аспирантов на неопределенный срок. В случае неисполнения мной требований высшее руководство может остановить мою текущую задачу и отстранить от нее на срок, равный тому, пока требования не будут соблюдены». Думаю, Джон, выбора у тебя нет. — С этими словами Вильям достал ручку из стола и передал ее Джону.
— Я не писал этот документ! Я не знал об этих правилах! — Джон был в ярости.
— Верно, ты его не писал, ты его подписал, — Вильям показал на документе подпись Джона. Она была его.
В этот момент Джон вспомнил, как подписывал ослепленный гордостью за себя какой-то листок, не смотря на его содержание. Джон выхватил ручку, подписал бумагу и вылетел из кабинета, захлопнув за собой дверь.
— Джон, что случил… — Конор, услышав крики, выглянул из своего кабинета.
— Заткнись, кретин, — Джон перебил коллегу и зашел в свою лабораторию.
Джон был в бешенстве. В какой-то момент Джон остановился и схватился за подвеску. «Успокойся, посмотри на себя», — пронеслось у Джона в голове. Он посмотрел в зеркало. В зеркале не было уверенного в себе ученого, Джон увидел в зеркале маленького ребенка в истерике. Джон успокоился. Открыв дверь, он увидел кучку ученых, собравшихся у дверей в лабораторию.
— Вам заняться нечем? Что за столпотворение? Вы мешаете важному эксперименту. — Но по Джону было видно, что эксперимент его волнует в последнюю очередь.
Джон не выносил, когда кто-то указывал, что ему следует делать, он сразу приходил в ярость, которую не мог контролировать. Дверь лаборатории закрылась, отсекая любопытные взгляды. Тиканье приборов, которое раньше успокаивало, теперь звучало как отсчет времени до катастрофы. «Два аспиранта», — эхом отдавалось в голове. Два источника хаоса, два наблюдателя, две возможности для ошибки. Он медленно поднял с пола книги, возвращая каждую на свое идеальное место. Рутина успокаивала. Джон пошел спать. «Пусть приходят, — тихо сказал он в пустоту, и голос его прозвучал чужим, слишком уставшим для обычной ярости. — Посмотрим, на что они способны».

Глава 2. Аспиранты

Наступило утро. Девушка лет двадцати двух сидела за столом, заваленным бумагами и вырезками из газет. «Джон Харрис — гений, новый Эйнштейн в молекулярной биологии!» — гласил заголовок. Сегодняшнего дня девушка боялась больше всего. Встреча со своим кумиром, гением, о котором слагают легенды, человеком, который перевернет мир с помощью своих знаний. Камила сидела и читала очередную диссертацию Джона. Она пыталась понять каждую строчку, она восхищалась Джоном, и когда узнала, что ее распределят в группу к Харрису, была на седьмом небе от счастья. Прозвенел будильник. Восемь утра, надо собираться, встреча в Пятнадцать часов дня. Камила начала собирать сумку. Положив самую новую из диссертаций Джона, свой блокнот с рисунками и остальную мелочевку.
В этот момент в комнату общежития зашел парень.
— Ты все за бумагами сидишь? Что ты нашла в этом… Харрисе? Он же идиот и моральный кретин. Ты слышала, что про него рассказывали?
— Мне все равно, что о нем говорят, Алекс. Он гений! Который перевернет мир своими знаниями. Я горжусь тем, что мой наставник будет он, — Камила выглядела мечтательно, ее голубые глаза сверкали. — Ты бы тоже собирался, не думаю, что ему понравится, если ты опоздаешь в первый же день практики.
— А мне не все равно? Мне не особо нужно наставничество этого придурка, я и так химик неплохой, правда, чтобы меня взяли куда-то, нужно практику пройти. Поэтому приду, послушаю, что он там говорит, и уйду. А в конце подкуплю его, чтоб подпись поставил.
— Алекс… ты… даже не знаю, как тебя назвать. Вали отсюда. Мне собираться надо, — ее голубые сверкающие глаза потускнели и стали серыми.
— Ну-ну. Удачи тебе, смотри, в обморок не упади, когда его увидишь, — сказал Алекс, усмехнувшись.
Но Камила уже не слушала парня. Все ее мысли были заняты предстоящей встречей. Помни, ты идешь к нему не как фанатка, а как коллега, как человек, который готов слушать, что он говорит. Алекс ушел, а Камила начала убирать вещи со стола.
Камила — скромная, красивая девушка со светлыми волосами, собранными в аккуратный пучок, из которого вечно так и норовила вылезти неаккуратная прядь. Ее глаза — красивые, яркого цвета морской волны. Однажды Алекс заметил, что иногда они становятся более яркими или, наоборот, тускнеют. Он думает, что это зависит от настроения, но научно это обосновать так и не смог. На Камиле всегда можно было увидеть милый, теплый вязаный свитер. Она очень любила свитера. «Миленько и тепло», — говорила она.
Камила умела определять эмоции человека, определять состояние по языку тела, по глазам. Она могла определить, когда человеку грустно или одиноко, а услышав голос, она могла спокойно услышать, как фальшивит голос профессора, читающего по чужому конспекту. Камила не любила конфликты, но она их и не избегала, она просто видела их за километр и делала изящный крюк, предпочитая не ломать копья, а осторожно обходить минное поле человеческих эмоций. Алекс — единственное громкое исключение, ее единственный друг. Познакомились они на втором году обучения в университете. Камиле он кажется очень громким, но, несмотря на это, она считала его своим другом. Она видела в нем перспективного парня, который добьется всего без чьей-либо помощи. Он будет агрессивно завоевывать вершины, пока не дойдет до конца. И хоть Камила не подавала виду, но она прислушивалась к его дерзким советам и считала его надежным человеком, на которого можно положиться.
С Джоном Харрисом было иначе. Его слова, даже грубые и высокомерные, которые пересказывали в коридорах, казались ей честными. Он не лгал из вежливости. Его теории в статьях дышали такой одержимой, одинокой страстью к истине, что она чувствовала родственную душу. Не только в романтическом смысле, но также в смысле товарища по одиночеству. Она восхищалась не тем, кем он казался миру (гением, «новым Эйнштейном»), а тем, кем он был наедине со своими расчетами, — упрямым, беззащитным в своей одержимости, раненым идеалистом, который пытался починить саму смерть. Камила видела за высокомерием боль. Боль, которую пережил Харрис.
Убравшись на столе, ей на глаза попался небольшой снимок. На этом снимке был Алекс с ее котиком. «Два котика», — подумала Камила и, улыбнувшись, убрала фотографию в сумку. Камила надела плащ и вышла из общежития.
На улице стояла прохладная июльская погода, моросил дождь. Запах дождя смешивался с запахом пекарни неподалеку создавал новый, неописуемый запах. Кирпичики асфальта, ровно выложенные рядом друг с другом, создавали необычный узор, от которого немного кружилась голова. Камила зашла в магазин, чтобы купить себе еды на оставшийся день. В магазине было намного теплее, чем на улице. Девушка поежилась от холода и двинулась дальше по магазину. Взяв булочку и бутылку холодного чая, она думала над тем, что можно подарить своему наставнику. Будет ли он рад, если Камила зайдет Джону за кофе? Любит ли он кофе? Ее раздумья прервал пронзительный смех.
— Кто у нас закупиться решила? Камилочка, здравствуй, почему ты не здороваешься со своими лучшими друзьями? — К Камиле подошла высокая девушка, окруженная подругами.
— Что тебе нужно, Тиффани? — Камила выглядела раздраженной.
Хоть Камила и сторонилась конфликтов, у нее не всегда получалось обходить их стороной.
— Мне? Ничего. Увидела старую знакомую, решила подойти, — смешки слышались от ее подруг. Они что-то говорили на ухо Тиффани и смеялись. — Что у тебя с лицом? Выглядишь так, как будто живешь в клоповнике. — Подруги разразились смехом.
Камила развернулась и попыталась уйти.
— Ты куда пошла, уродина? А попрощаться? — Девушка достала из кармана телефон и направила на Камилу. — Смотрите, кого мы встретили! Хорошо, что вы не чувствуете, тут в магазине такой запах. Ну что ожидать от той, кто живет с крысами в обнимку. — Девочки продолжали смеяться, а у Камилы проступили слезы.
Тиффани — ее бывшая подруга. Года четыре назад они очень дружили, делились секретами друг о друге, но потом она нашла подружек поинтереснее, и Камила из лучшей подруги превратилась в объект для насмешек и шуток. Почему подруга так поступила, Камила не знает, она знает только то, что нет у нее больше подруг. Тиффани была из обеспеченной семьи. В 18 лет она уже ездила на новенькой машине, которую подарил ей папа, а Камила жила в общаге и питалась булками.
Камила выбежала из магазина, даже забыв заплатить за то, что взяла с полки. Дождь усилился. Камила побежала быстрее к лаборатории, где должна была проходить встреча.
Несмотря на то что Камила была очень добрая, почему-то ее многие не любили. То ли из-за скромности, то ли из-за того, что Камила не любила громких людей, которые гордились тем, что их убивает. Она никогда не ходила на вечеринки, не пила алкоголь со всеми. Она предпочитала проводить время за более спокойными занятиями. Но сверстники считали это странным, поэтому Камила стала фриком.
А тем временем Камила все ближе и ближе подходила к лаборатории. Большое квадратное здание белого цвета, а у входа на территорию красовалась статуя Джорджа Хамера, основателя университета, в котором училась Камила, и лаборатории, где она будет работать в скором будущем. У входа в здание стояло много людей: некоторые выходили, чтобы покурить, некоторые — чтобы поговорить с родственниками, но сейчас большее внимание было приковано к управляющему лаборатории. Журналисты окружили его.
— Извините, правда ли, что у Джона Харриса появились ученики? Кто это? Откуда они? Неужели у нас появились гении, такие же как Джон?
— Да, это правда, к Харрису были прикреплены два аспиранта. Встреча с ними закрытая и не требует огласки, прошу расходиться. Комментарии закончились.
Журналисты пытались еще что-то спросить, но управляющий поспешил внутрь здания.
Камила тоже зашла в здание.
— Извините… — попыталась обратиться к управляющему Камила.
— Я же сказал, комментарии закончились!
— Я не журналист… Я абитуриент Камила Рейн. Пришла на встречу с наставником.
Вильям взглянул на девушку и быстро затараторил.
— Извини, дорогая, не признал. Такая шумиха из-за этого Джона, почему же его все считают за знаменитость? Так смотри, сейчас подойди к регистратуре, скажи фамилию и имя, они тебе дадут бейдж. Далее поднимайся в триста тридцать третью аудиторию, это кабинет Джона.
— Хорошо, я поняла, — сказала Камила и пошла по указанию на регистратуру.
С каждым мгновением сердце Камилы все больше и больше пыталось вырваться из груди. Этот волнительный момент, момент, который не давал спать ночами. Получив бейдж, Камила поднялась наверх и, найдя 333 кабинет, дернула за ручку.
Зайдя в лабораторию, Камиле показалось, что в ней никого нет. Гробовая тишина резала уши. И лишь редкий писк приборов нарушало эту полную тишину. Камила прошла глубже в кабинет. В нем было десятки разных приборов, лампочек, огромные стеллажи с бумагами, книги, лежавшие огромными стопками. Камила увидела блокнот, взяв его, она прочитала несколько строчек:
«Эксперимент №50 провалился. Объект эксперимента оказался недостаточно адаптирован к условию вакуума. Требуется поместить объект наблюдения в среду, где температурный режим будет соблюдаться постоянно. Требуется заказать…» Камила не успела дочитать последнюю строчку, как услышала голос Джона.
В дверном проеме, залитый светом из коридора, стоял Джон Харрис. Он не спал. Он выглядел так, будто не спал несколько суток, но его усталость была того же порядка, что и усталость гранита — древняя, фундаментальная, ставшая частью структуры. Он медленно вошел, и свет включился сам — автоматический датчик сработал на движение.
— Во-первых, — его голос прозвучал негромко, а с такой четкостью, будто каждое слово было выточенной деталью, — вы нарушили карантинную зону. На вас нет средств индивидуальной защиты. Ваше присутствие здесь — это биологический шум.
Он прошел мимо нее, не глядя, как мимо неодушевленного предмета. Надел халат одним точным движением.
— Во-вторых, — он повернулся к ней и медленно опустил очки на кончик носа. Его взгляд поверх стекол был не сердитым, а оценивающим, как взгляд ученого на потенциально интересный, но загрязненный образец. — Вы прикоснулись к протоколу. Это данные. Данные, в которые я вложил семьдесят два часа непрерывной работы. Ваше прикосновение не добавило к ним ни бита полезной информации. Оно лишь увеличило вероятность ошибки. Вы понимаете концепцию «внесения помех»?
Камила замерла. Ее голос исчез. Она не испугалась выговора — она оцепенела от масштаба этого безразличия. Он говорил с ней не как с человеком, а как с фактором.
— Я… я аспирант, Камила Рейн. Меня направили к вам, — она выдохнула, голос ее дрожал, но не от страха, а от сверхнапряжения, как струна.
Джон на секунду закрыл глаза, как бы сверяясь с внутренним расписанием. Открыл.
— Мне докладывали о двух единицах. Где вторая?
— Я не знаю… он, наверное…
— «Наверное» — не научный термин, — перебил он, и в его голосе впервые прозвучала легкая, холодная усталость, как от необходимости объяснять базовые понятия. — Ваш статус: аспирант. Моя задача: формально выполнить требование руководства о вашем присутствии. Ваша задача: — он сделал паузу, взвешивая слова, как будто назначая ей дозу яда, — наблюдать. Молча. Ваша активность будет сведена к минимуму, чтобы не нарушать ход основных процессов. Вы поняли?
Камила кивнула, не в силах вымолвить слово. Это было не «сиди и жди». Это был приговор к роли призрака в его мире.
— Хорошо, — он достал со стеллажа новый, сверкающий халат и положил его на стол перед ней. — Наденьте это. Это не защита для вас. Это защита эксперимента — от вас.
Он повернулся к своим приборам, его спина стала стеной. Разговор был окончен. Он даже не назвал своего имени. Он был настолько уверен, что она его знает, что счел это избыточным. И в этой невысказанной уверенности было больше высокомерия, чем в любых громких титулах.
Камила надела халат и села за стол напротив наставника. Она до сих пор не могла понять, что только что произошло. Слова Джона звучали точно, будто эти слова он готовил долгое время. Вот какой гений в жизни. Камила, хоть и была оскорблена поведением Джона, все равно восхищалась им.
— Камила Рейн. Вы находитесь здесь на правах аспиранта. Находясь в зоне проведения эксперимента, вы подвергаете опасности всю мою многодневную работу. Покиньте, пожалуйста, опасную зону.
— Куда мне отойти?
— За метр от стола, за которым я работаю. Так же лишние вопросы создают помеху, я не могу работать, пока меня отвлекают. Вы лучше узнайте, где второй аспирант. Я не приемлю опозданий. Я выделяю свое драгоценное время на ваше обучение, будьте добры пользоваться им.
В этот момент в лабораторию ворвался Алекс. Он быстро надел свой халат. Он был наглаженный. Небрежный вид Алекса напряг Джона.
— Дарова, я Алекс. Ты, как вижу, Харрис. Я немного опоздал. Поясните, чем мы занимаемся? — Алекс протянул руку Джону, на что Джон отодвинул от себя руку Алекса ручкой.
— Как я уже сказал первому аспиранту, я не приемлю опозданий. Хвалю за соблюдение техники безопасности — надеть халат при входе в санитарную зону, сильное действие для аспирантов вроде вас. Ваша коллега не додумалась взять в лабораторию халат. — Джон положил на стол новый лабораторный халат. — Я попрошу тебя снять свой халат и надеть стерильный. Чистота в химической лаборатории — это залог успеха эксперимента.
— Какие мы чистые. — процедил Алекс.
— Так уж и быть, повторю правила нахождения в моей лаборатории.
Первое. Вы не должны прикасаться к приборам, пробиркам, бумагам и любым предметам в этом помещении без моего ведома.
Второе. Вы не должны меня отвлекать от работы. Если я не дал каких-либо указаний, вы садитесь и ждете их.
Третье. Как я уже говорил, я крайне негативно отношусь к опозданиям. Если не хотите испортить отношение к вам, лучше не опаздывать.
И последнее, я вам напоминаю, вы находитесь здесь на правах аспирантов. Моя задача: формально выполнить требование руководства о вашем присутствии. То есть вы сидите, смотрите, задаете вопросы, если они не уровня школьников, я на них отвечаю, и вы уходите. Моя лаборатория для вас — учебный класс, а не место встречи друзей. А на сегодня я закончил. Снимайте халаты и вешайте их у двери. Завтра жду вас к 9 часам. Свободны.
Камила с Алексом переглянулись.
— И это все? Ради чего я перся сюда? — Алекс был в полном недоумении, как и Камила.
— Ради того чтобы я вам объяснил правила нахождения в лаборатории. Большее ваши мозги усвоить за один раз не способны. Еще раз повторяю — свободны. Мне работать нужно.
Камила с Алексом вышли из кабинета. На их лицах выражалось полное непонимание происходящего. Не сказав ни слова, они пошли домой.

Уже в общежитии Алекс пришел в комнату к Камиле.

- И как тебе первый день практики с твоим кумиром? – Голос Алекса звучал с насмешкой, хотя он тоже не ожидал такого теплого приема.

- Своеобразно. Я представляла его… более сговорчивого. Но вот такие гении в работе, строгие, не терпящие неуважения к труду.

- Да кретин твой Джон, шел пол часа ради чего? Ради дести минутной лекции о техники безопасности и его капризов? Это полный бред.

- Бред, но мы вынуждены ходить к нему, все-таки он нас научит чему-нибудь.

- Я бы не был так уверен. Ладно хватит о нем, он меня бесит. У тебя чай есть? Угостишь?

Камила хоть и сказала, что представляла Джона немного другим, но его он выглядел в точности как девушка и представала. Высокомерный гений ученый, делающий все ради достижения цели. Джон был идеалом для Камилы. Он был человеком, на которого можно было равняться.

Глава 3. 30 июля. Ошибка.

«30 июля. Эксперимент чувствует себя в пределах приемлемых значений. В условиях вакуума теория об адаптации организма к необычным средам подтвердилась. Требуется проверка на генетические мутации и изменения в клетках ДНК».

Джон устало смотрел на только что написанную записку и, прикрепив её к большому устройству, отступил на шаг. Тяжёлый, сложный механизм гудел, давая знать, что работа идёт. Джон уставился на часы. Они показывали без десяти восемь. «Скоро придут», — пронеслось в голове учёного.

Он закрыл глаза. Третьи бессонные сутки давали о себе знать. Покрасневшие глаза ныли и слезились, словно просили пощадить их и не открывать вновь. Джон сел за стол и положил голову на сложенные руки. Голова так и тянулась упасть. «Коэффициент полезного действия снизился примерно на десять процентов. Нужно поспать», — подумал Джон и в секунду затерялся в бесконечности мыслей и микросновидений.

В следующий момент сонный учёный подскочил, услышав грохот из коридора. В следующую секунду, ругаясь, в лабораторию зашёл Алекс, а за ним, застенчиво улыбаясь, зашла и Камила.

— Тёмные коридоры, в чём проблема — лампочку поставить, — Алекс, взъерошенный и мокрый от проливного дождя, возмущаясь, надел халат и подошёл к Джону. — Выглядишь неважно, тебе бы…

— Я разберусь без твоих советов, — слова Джона звучали резко. Высокомерный тон взбесил Алекса.

В следующую секунду Камила поставила на стол стакан с ароматным кофе. Посмотрев на Джона, она пододвинула стакан с напитком.

— Это что? На кой чёрт ты притащила еду в лабораторию? Кажется, сегодня наше занятие мы посвятим разбору базовых правил в химической лаборатории!

— Кретин, это она для тебя купила. Ты второй день как зомби.

Джон посмотрел на покрасневшую девушку, потом перевёл взгляд на напиток. Сделав глоток, он почувствовал, как горячий кофе взбодрил его. После нескольких секунд размышлений он сказал:

— Я предпочитаю добавлять сахар. Он стимулирует работу мозга, а лактоза, наоборот, пагубно воздействует на работоспособность и концентрацию.

Алекс опешил от слов Джона. Он несколько секунд с непониманием смотрел на него, а потом довольно громко сказал:

— Ты бы лучше спасибо ей сказал! Мы из-за тебя полчаса в очереди стояли, она ещё и деньги свои потратила!

— Я вас не просил об этом, — сказал учёный, допив кофе и выбросив стакан в мусорку у выхода.

— Да ты…! — Алекс хотел сказать что-нибудь, но Камила, взяв его за плечо и тихонько мотнув головой, попросила ничего не говорить.

— Хватит лишних слов. Садитесь за стол, лицом к доске.

Аспиранты послушались и сели, готовясь слушать.

— Сегодня мы поговорим о том, что стоит передо мной. К какой цели я хочу прийти. Мой проект, над которым я сейчас работаю, представляет собой изобретение способа победы над смертью. Этот проект позволит увеличить продолжительность в первую очередь моей жизни. Думаю, этот мир не переживёт моей смерти, — Джон усмехнулся.

Алекс с каждым подобным словом убеждался, что Джон не гений, а самодовольный болван.

— То есть ты хочешь сказать, что можно создать волшебный эликсир, который излечит тебя? Как в игре? Это же абсурд! — Алекс удивился сказанному. Проект и правда звучал как сюжет из мира фантастики.

— Это было абсурдом, пока за эту идею не взялся я. Камила, я видел у тебя в сумке мою новейшую диссертацию. Дай её мне.

Взяв её из рук девушки, Джон открыл папку и достал первый лист.

— Первого января, положив в чашку Петри бактерии вида Deinococcus radiodurans и подвергнув их ряду экспериментов, я выяснил: данные бактерии способны выдерживать радиационный фон до 5000 Гр, а также экстремальному обезвоживанию и противодействию УФ-излучению. Также было обнаружено, что эти бактерии обладают способностью к репарации ДНК. То есть у этих бактерий есть особенность, которая нужна для создания Вечной жизни.

— А как происходит репарация? Это что-то вроде деления себе подобных клеток? — поинтересовалась Камила. Хоть она и множество раз перечитывала эту диссертацию, услышать подробности от создателя было очень увлекательно. Даже Алекс, не понимая значения большинства слов, был увлечён рассказом.

— У бактерии не одна, а несколько копий генома, обычно 4-10 копий. После повреждения она использует их как резервные образцы для сборки. И эта способность как раз подходит под описание Вечной жизни. Если бы мы научились извлекать этот механизм из ДНК этих микроорганизмов, у меня получилось бы создать технологию, с помощью которой мы бы могли…

Джон достал старый микроскоп и чашку Петри с микроорганизмами. Взяв образец, Джон добавил стимулятор к бактериям. Положив стеклышко с образцом под микроскоп, он подозвал аспирантов.

— Под увеличением вы можете видеть, как повреждённые участки зарастают, подобно ране на коже человека. Но в отличие от кожи, эта бактерия может делиться почти бесконечно, — Джон улыбнулся, ожидая восхищения.

Камила, внимательно посмотрев, тихо спросила:

— Джон… а почему у них такая странная морфология? И… клеточная стенка, кажется, истончается. Это же признаки стресса, а не регенерации.

Джон, отодвинув микроскоп от Камилы к Алексу, сказал:

— Не выдумывай. Ты видишь то, что хочешь видеть. Это прорыв.

Алекс, чтобы подразнить Джона, говорит:

— Опа, и спектр какой-то мутный. У здоровых клеток, по-моему, пик должен быть не менее трёх микрометров, а у твоих — смещён. Похоже, они не бессмертные, а умирают как-то по-новому.

— Не несите чушь. Я всё проверил. Результаты в ходе алгебраических вычислений показали допустимое значение.

— Но, отнюдь, клетки выглядят не как бессмертные, а как медленно умирающие, — сказал Алекс, понимая провал Джона.

Джон, не выдержав, швырнул на стол толстенную папку с вычислениями.

— Вот! Ваше задание на сегодняшний день. Если найдёте ошибку, я вам разрешаю не приходить сюда в течение трёх дней.

— Договорились. Смотри, чтобы жалеть не пришлось, — в глазах Алекса играл азарт.

— Я никогда не ошибаюсь. В отличие от вас.

Алекс и Джон пожали руки, а Камила стояла в стороне, предвкушая, что произойдёт что-то страшное.

Через 10 минут аспиранты оказались в другой лаборатории которую коллега Джона любезно предоставил для их работы. Перед аспирантами стояла задача разобрать за день огромную стопку вычислений и найти ошибку.

— Алекс, ты же понимаешь, что нам сейчас это всё переписывать, пересчитывать, — голос Камилы звучал беспокойно. Ей очень не нравился этот спор.

— Не дрейфь, сейчас за пару часов управимся.

— Ты же понимаешь, что Джон просто так не признает ошибку. Из этого ничего хорошего не выйдет.

Алекс молча приступил к работе. Он никогда не сдавался, всегда достигал поставленной цели, несмотря ни на что. Ещё в раннем детстве отец привил ему принцип: либо ты на борту, либо ты за бортом. Отец Алекса был строгим моралистом, он всегда считал: «Если сказали сделать так, значит, ты должен так сделать». Но Алекс никогда не понимал этого принципа. Алекс всегда пытался найти другой, более простой выход, который, несмотря на простоту, давал больший результат. Они много спорили на этот счёт. Но в один момент случилось так, что Алекс больше никогда не мог спорить с отцом.

Отец Алекса был расстрелян бандитами, которые не дождались денег от их семьи. Эти бандиты в начале 2000-х совершали набеги на их родной город. Жестокие расправы ждали тех, кто не подчинялся их воле. Полиция ничего не могла сделать, они жили в опасном районе, где всё решали деньги, связи и воровской мир. Мать Алекса ушла из семьи, когда сыну был год. Так маленький десятилетний мальчик оказался на улице. В первую же неделю Алекса нашли органы опеки, узнав о судьбе единственного родителя. Мальчика закрыли в детдоме до 15 лет. В свой пятнадцатый день рождения Алекс вместе с двумя своими друзьями совершил побег из учреждения. Сбежав, он столкнулся с новой проблемой: отсутствие документов, денег и возможности обрести жильё. Так одинокого молодого человека нашёл старый учёный — Сэм Хельс. Он принял его к себе домой, а в будущем оформил официальную опеку. Сэм забрал новые документы, где мальчик уже был Алексом Хельсом.

Старый учёный преподавал химию мальчику. На удивление, тот всё схватывал на лету, а его подход всё упрощать стал прорывом в его учёбе. Сдав все экзамены в школе, он поступил на химбиологический факультет в университете, где преподавал его новый опекун, к сожалению, покинувший Алекса в день выпускного в школе. Это сильно ударило по мальчику — за три года он успел привязаться к старику. Алекс начал прогуливать пары, а, чтобы его не отчислили, подкупал преподавателей. Встретив Камилу, он вздохнул глоток свежего воздуха. Камила была очень похожа по характеру на Сэма — тихая девушка, стремящаяся достичь успехов. Спустя год общения Алекс признался в чувствах девушке, но, получив отказ, пропал на неделю.

Несмотря на трагичное прошлое и неудачи в настоящем, Алекс оказался там, где ему нужно было оказаться. Он сидел и перебирал листки с вычислениями Джона. Прошло два часа, а стопка не уменьшалась. Камила вбивала данные в таблицу, чтобы не запутаться.

— Вот бы была машина, вроде мощного калькулятора. Вбиваешь данные… а он тебе результат со всеми вычислениями, — зевнув, сказала девушка.

В этот момент Алекс вскочил.

— Точно, как я сразу не додумался до этого! Камила, дай компьютер!

Алекс сел на место, где сидела Камила, и начал быстро писать скрипт, который сделал всю работу за них. Спустя час скрипт был готов.

— Камила, неси коньяк, я гений!

Алекс ввёл исходные данные и за несколько секунд получил результат. Ошибка и правда была — в самом конце, потеряв одну букву в уравнении, всё пошло под откос. Алекс распечатал лист с ошибкой, взял флешку со скриптом и пошёл к Джону.

— Слышь, гений, выгляни в окошко, дам тебе горошка, — Алекс постучал в лаборантскую.

— Что? Нашёл ошибку? — усмехнулся Джон.

— Ты не скалься. Нашёл.

Алекс передал Джону лист с ошибкой и флешку со скриптом. Но Джон, даже не посмотрев на листок, смял его и выкинул в мусорный бак.

Алекс застыл. Он сначала не понял, что произошло, но потом «выключатель сгорел». Алекса прорвало.

— ТЫ ИДИОТ, ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ! МЫ НАД ЭТИМ ТРИ ЧАСА СТАРАЛИСЬ! А ТЫ…

— Результат признан недействительным. Скрипт не может полностью заменить человека, в нём может быть ошибка.

— Ты строишь из себя гения… Считаешь себя лучше других, но по факту ты такой же тупой организм, как и твои подопытные! — Алекс в приступе агрессии снёс образцы со стола. — Ты такой же человек, как и все остальные! Или же у тебя есть какая-то суперспособность? Может, твой амулетик даёт тебе столько уверенности? Дай примерить!

Алекс сделал то, чего ему делать не стоило даже в приступе агрессии. Он сорвал с Джона подвеску и выкинул её в коридор.

В следующую минуту наступила гробовая тишина. Казалось, воздух сейчас треснет от напряжения. В мгновение Джон налетел на Алекса, повалил его с ног, начал наносить удар за ударом. Пока Камила не оттащила Джона на пару метров. Он сел на одно колено и закрыл лицо руками.

— Джон… Я… Я не хотел… Прости… Я…

— Заткнись, кретин, — в голосе Джона звучала смесь отчаяния, агрессии и грусти. На его глазах навернулись слёзы. Джон встал и выбежал из лаборатории.

Камила посмотрела на Алекса с ужасом на лице. Лицо Алекса было в ссадинах. Она побежала к нему.

— Алекс, ты в порядке?

— Д… да. Я в норме…

В следующую секунду она дала Алексу пощёчину.

— Я же предупреждала, что плохо кончится! — у Камилы потекли слёзы. Она обняла друга.

Алекс повернулся и увидел очки Джона, слетевшие с него во время драки. Он взял их.

— Что я сделал… — Он осознал, что заставил Джона ещё раз пережить то, что Джон видит в своих кошмарах. То, что сам Алекс переживал много раз.