Дитя Мораны

Я, выряженная в странного вида ночную рубаху до колен с вышитыми по краям рукавов и ворота красными узорами, отчаянно тупила, скрючившись на краю лавки. Из противоположного угла на меня смотрел веник. Опустим пока тот факт, что угол был совсем мне не знаком, да и веник, обыкновенный предмет домашнего обихода, тоже… Но он же смотрел! Я бы даже сказала, сверлил меня бусинками черных глаз, глубоко посаженных в желтоватые прутики.

Я в начале, конечно, решила, что показалось или, может, это мусор какой-то прилип. Да и в конце концов, никто не отменял странных шутников, наклеивающих на все подряд пластиковые глаза, купленные за копейки на маркетплейсах. Даже уверенности какой-никакой набралась. Спустила голые ноги на грубый тканый половик. Хотела подойти, проверить. Стряхнуть глупость на пол или отковырять бусинки, насаженные на горячий пистолет.

Но все же запоздалая волна страха накатила, пробежалась холодными пальцами по позвоночнику, не позволяя пошевелиться, тошнотворный комок встал в горле, перекрывая дыхание. А все потому, что эти самые пластиковые на вид бусинки моргнули… То есть, может не моргнули, а просто исчезли на мгновение и снова появились. Или это все мне только кажется?

— Я не подписывалась на фильмы ужасов, — выдавила едва слышно. Как вдруг глаза в венике пропали вовсе. Мимолетная тень скользнула по деревянной стене у самого пола. Скрылась за высоким порогом.

Висящая вместо двери легкая кружевная занавеска колыхнулась от пронесшегося по избе теплого ветерка. Где-то за ней зазвенело, загрохотало, послышался дикий кошачий мяв. И на пороге, протискиваясь между косяком и шторкой, появился большой черный кот, перехвативший поперек жирную крысу.

Я не в вакууме росла и каких только животных не видела, и такие же крысы красовались на витрине зоомагазина через дорогу от родной “новостройки”, и игуаны экзотические с выставками в город к нам наведывались и милые волнистые попугайчики ютились у соседки ввосьмером в клетке едва ли на полметра высотой, но вид, представший моим глазам, оказался чересчур тошнотворным. Я и вовсе испугалась. Живая еще крыса трепыхалась, зажатая в тисках кошачьей пасти.

А потом запоздало, что странно для меня, пришла еще одна мысль. “Так, может, это она смотрела на меня из-за веника?..” Еще одна волна холодного пота пробежалась по спине. Перед внутренним взором прокатился незамысловатый видеоряд, состоящий из всяких истории о том, что крысы могут нападать на людей. И “привет” уколам в живот, антибиотикам и бесконечным больничным коридорам.

Я похолодела в очередной раз. Все происходило удивительно быстро, информации поступало очень много, а обработать ее мой мозг почему-то в полном объеме не мог. Некая заторможенность чувствовалась в теле с сознании. Сейчас только до меня начала доходить странность ситуации. И основная ее деталь. Я нахожусь в какой-то незнакомой избе!

Пока я открывала для себя новые обстоятельства, жизнь вокруг шла своим, мне неведомым чередом. Кот неспешно, словно красуясь, проплыл (иначе и не скажешь) мимо меня и выложил добычу у другой пустующей лавки, вплотную придвинутой к печи. Крыса продолжила судорожно колыхаться, но кот взглянул на нее прищуренным янтарным глазом и истерзанная животинка совсем перестала подавать признаки жизни. Будто даже передние лапки на груди сложила… Или это очередное “показалось”?

— Ты, наверное, полагала, что я буду изводить ее? — кот, повернув морду ко мне, стал непринужденно вылизываться.

Я осеклась. Да, животных я видала разных, но вот говорящий кот... На экране телевизора, пожалуйста, но в жизни? Тут до меня медленно стала доходить простая мысль — я сплю. Это все мне просто сниться. Но видения, хоть и немного пугали, все же интриговали.

— Ты юродивая или речь отнялась? — подождав несколько секунд, вновь обратился ко мне кот, косясь желтым глазом. С его точки зрения (да и с моей тоже) я, наверное, выглядела странно. Растрепанные светлые волосы, задравшаяся ночная рубаха, и по лицу, кажется, что-то неспешно стекало.

Я провела ладонью по щеке увидела на пальцах кровь. Боли совсем не почувствовала, но в целом во сне ее и не должно быть, ведь так?

— Говорящая я… — вздохнула, с большим интересом вглядываясь в отросшие ногти на руках. Я всегда стригла их аккуратно, под корень, а сверху только покрывала прозрачным лаком, чтоб добавить естественного блеска.

— Ох-х-х, — подобно столетнему старцу выдохнуло животное. — Говорящий тут я, а ты должна быть разговаривающей. Чего молчишь, будто ундина на нересте? Кто ты? Откуда родом? Как умерла?

— У-мер-ла? — по слогам проговорила я, поднимая глаза на кота, который по-человечески, свесив лапки, уселся на один из табуретов у стола.

— Эге, у нас тут по-другому не оказываются. Ты преставилась там, — кот неопределенно махнул передней лапой.

— Где?

— Что тут невразумительного? Как с вами сложно! – закатил глаза говорящий кот. — Почему непременно надобно было к нам пожаловать? Отчего не к кикиморам в их район? К упырям тоже недурно. Жили тихо, не горевали, бед не знали, мертвецов уж почитай сотни лет не привечали. И тут ты! Живо, имя, отчество, фамилию мне полностью, день рождения и кончины. Адрес по прописке!

Животное подскочило на задние лапы, табурет под ним слегка пошатнулся, но устоял. Из ниоткуда в кошачьих лапках появился пожелтевший пергамент и перо. Но что-то явно пошло не по плану, кот стал растерянно озираться, при этом продолжил свою сварливую тираду.

— Я, признаться, уразумел, что мыслишь ты не шибко споро, — он выразительно потыкал себя кончиком пера по лбу, затравленный взгляд его шнырял по всем шкафчикам, метался от одного к другому, даже по потолку прошелся, вглядываясь в развешенные плотными рядами пучки разных трав, — но мне надо срочно тебя оформлять. Служба у нас такая. О-фор-млять!

— Ничего я не скажу, — наконец собралась с мыслями я. — Может тебе еще пароль от Госуслуг и три цифры на обороте карты продиктовать?!

Я засуетилась в поисках телефона. Но ни на лавке, ни под ней его не нашла. Пристально оглядела избу и увидела родной до боли прямоугольник на столе. Он лежал прямо поверх вышитой белоснежной скатерти. Я подскочила, но ноги подвели, мозжечок не справился с нагрузкой, в глазах потемнело. В целом полный отказ всех систем.

Не знаю через сколько снова открыла глаза, но нашла себя на той же лавке. Спина уже разболелась от лежания на этом твердом и чересчур ортопедическом… На голове проступала огромная болючая шишка. А терпение подходило к концу.

— Так и будешь падать, — заявил все тот же кот, который почему-то все еще имел наглость говорить.

— Почему? — не вставая, спросила я.

— Потому что я тебя еще не оформил. К тому же, ты тяжелая, нелегко знаешь лапами тебя на скамью поднимать.

— И как ты меня оформлять собрался? Как алкаша в СИЗО? — упрямо уточнила я, сознательно пропуская тираду про вес, еще и руки на груди сложила в знак протеста. Зря я это сделала, конечно, лежать на лавке сразу стало экстремальнее. Но, напрягшись изо всех сил, я продолжила демонстрировать “бабкин характер”, как любили говорить мои приемные родители. В это время кот тоже продолжал бухтеть себе под нос, рыская по полкам в поисках чего-то.

— И чего ты ворчишь? — исхитрившись не потерять баланс, спросила я, повернув при этом голову на бок.

— Да чернила сыскать не могу, заговоренные.

— Возьми обычные и заговори, ты же говорящий, — легкомысленно предложила я, даже усмехнулась от такой игры слов.

Кот в своих поисках уже успел взгромоздиться на буфет и вытянувшись струнку шарил передними лапками по его самой верхней полке, но после моих слов в недоумении замер, лапки опустились, да и в стати он поубавил, чуть ссутулившись. Под шерстью заметно выпятился кругленький наетый животик. А морда у него стала… про такое моя мама с сюсюканьем говорила “приуморительный экземпляр”.

— Юродивая, — с сильной обидой в голосе проговорил кот, кивая со знанием дела каким-то мыслям, пронесшимся в мохнатой голове. А потом с обреченным видом тяжко перепрыгнул на стол.

— А ты вообще крыс помойных ешь, — буркнула я, отворачиваясь к стене. Но лавка не одобрила этот тактический уход. Она пошатнулась. Стала заваливаться на бок, я, естественно, вместе с ней. Мгновение, и я в том же “упрямом” положении уже на полу. А из-за скамьи выглядывает нечто с теми самыми пластиковыми черными бусинками глаз.

Я визжала так в последний раз еще в начальной школе, когда во время урока отпросилась в туалет и обнаружила лягушку в раковине. Уже много позже я вспоминала этот эпизод и недоумевала, потому что отчетливо помнила в тот момент за окном ноябрьские снега.

Кучерявый же комок с ладонь размером в очередной раз мигнул блеснувшими глазками и тенью смылся по стене прочь.

— Ты шо вопишь? — кот вскочил на столе в боевую позу и взъерошил шерсть. В наглых же глазах читался безотчетный страх.

— Там колобок мохнатый!!! — крикнула я и стала отползать от лавки, которая повинуясь чьей-то неведомой силе сначала взмыла в воздух, а потом встала на место.

— Стой! — только и успел рявкнуть кот, как я опять отключилась. — Я же тебе сказал, я тебя еще не оформил.

— Да куда? — обреченно уточнила, не надеясь на ответ. Перед глазами по-прежнему кружили мушки от череды ударов и падений.

— В список навьих мертвяков, — все же сказали мне, но голос был иным. Женским, или скорее старушечьим, надтреснутым.

Я приподнялась на локтях. Урок усвоен, до этого загадочного “оформления” я могу нормально себя чувствовать только в определенном радиусе от лавки. Но, как показал опыт предыдущих разов, сидеть на ней я могу спокойно.

— Похоже, сейчас самое время помолчать, — авторитетно заявил кот, вылизываясь, хотя я даже не пыталась перебить старушку. В мою туго соображающую голову стали забредать сомнения, что я все-таки сплю. Шишка на голове саднила пульсирующей болью на коже, а плечо, которое я ударила пока падала, в просторном вырезе сорочки наливалось отчетливой синевой, вместе с которой тоже приходила ноющая боль. А растертая по ладоням кровь с лица не давала покоя до сих пор.

— Не обращай внимания, дорогуша, Василий у нас еще молодой да ранний, ты первая неживая на его памяти, попавшая к нам на участок, вот он и ерепенится, — ехидно проговорила бабушка, косясь на кота.

Выглядела старушка смутно знакомо. Крючковатый нос, золотой зуб торчащий в сторону, горб. Расшитый сарафан, рубаха, платочек, повязанный под острым подбородком. Я подозрительно на нее сощурилась.

— Не сверли меня очами, Баб Яга — я. Если хочешь, то да. Прям из ваших сказок и легенд. Та самая берегиня и ведунья, — кивала головой старушка вслед не заданным вслух вопросам.

— А как?..

— Так ведь не токма вы к нам валитесь, и мы к вам дорожки ведаем, — подмигнула Яга удивительно чистым и ясным для почтенного возраста правым глазом. Второй же, левый, наоборот, будто рыбий, сплошь был затянут мутной пленкой. — Назад что ли хочешь, милая? — резко погрустнела Яга, будто читая мои мысли. — Та у тя и не получиться.

— Почему? — успела спросить я, когда бабка сухонькой ладонью толкнула меня в плечо, мягко прося прилечь обратно.

— Не вижу, не ведаю. Нет те дороги ни в Правь, ни в Явь. Токма здесь будешь, значиться, у нас. А к нам як добралась? Тож не ведаю. Пустое все у тя, бесполезное что ли? Зовут-то як?

Я замерла. На обычный, казалось, вопрос товарищ память виновато пожимал плечами. Я лихорадочно стала вспоминать. Мама, папа, пес Чарли, школа, выпускной, день рождения, все размытое и ничего конкретного, лица у всех будто ластиком стерли. Я напряглась.Как можно забыть собственное имя?

— Меня зовут… — стала повторять одно и тоже, в надежде что, хоть тело вспомнит, как я отзывалась раньше. Но и тут оказалось глухо. По ощущениям целую вечность я пыталась выудить из головы хоть что-то, но все попытки оказались тщетными. Яга пристально смотрела мне в глаза, а потом покачала головой.

— Не зна-а-аешь, — вздохнула сочувственно старушка.

— Как не знаю? Не может быть. Я, наверное, просто не помню! — от бессилия у меня затряслись руки. Я судорожно вцепилась в рубашку, будто пытаясь насильно вытащить то самое свое “Я”.

— Василий, пиши Дарьяна, — еле слышно проговорила Яга, в уголке чистого глаза стала копиться влага.

— Но как? Это же… — кот замер над уже разложенным на столе давешним пергаментом. Перо дрогнуло в лапке, оставляя на белоснежной скатерти большую красно-коричневую кляксу. Животное очень по-человечески ойкнуло, зажимая свободной лапкой пасть.

Яга сразу перестала разводить непонятные мне сентиментальности и чуть нахмурилась, и тут же из угла, подобно маленькому роботу пылесосу, выскочил знакомый мне мохнатый колобок. Он заскочил на стол и стал чего-то там тереться.

— Да кто это такой?!

— Домовой. Вас что, Василий еще не познакомил?

— Познакомишь их тут, этот прячется по углам, эта же из круга охранного норовит ускользнуть.

— Василий, вот на кой ты мне говорящий да бестолковый этакой нужон?

— А я что? Она сама говорить отказывалась! Я же вопрошал как зовут, откуда родом.

— Мог не спрашивать, все равно круг без меня не сдюжишь снять. Объяснил бы девочке, где она, да как. Чай, не на допрос Дарюшка попала.

Кот обиженно задрал нос. Отвернулся. Я в очередной раз замерла. Эта “Дарюшка” отозвалось во мне чем-то теплым, приятным, хоть и я не могла сказать, что именно так звали меня раньше.

— Полежи еще, милая. Ты и головой ударилась из-за этого прохиндея. Принесу мазь. — Яга подняла вверх когтистый палец, — На ромашке и арнике, сама летом варила-крутила. Враз полегчает.

Старушка скрылась. А “прохиндей” с видом оскорбленной невинности посмотрел ей вслед. Потом встал на задние лапки и чего-то там завозился над столом. Домовой как раз закончил тереться об скатерть. Выпрямился (если так можно сказать про меховой шар), тоненько чихнул. Глазки-бусинки его вперились в Василия, как мне показалось, тоже осуждающе. И кот, в край разозлившись, поддал лапкой по пушистому меховому боку. Домовенок с тихими повизгиваниями скрылся в углу за веником.

— Ты погляди, деточка, какую я те одежду ладную откопала, в сундуке под чарами хранилась, новехонька, — Яга вернулась, неся на вытянутых руках платье. — Молодкой была, сама носила, да уж и некуда девать-то, а те уж в пору придется.

Я осмотрела предложенный наряд и с удивлением поняла, что мне нравиться. Далеко от привычных штанов и безразмерных кофт, но было в нем что-то этническое, в сарафане с подолом в пол и рубахе с длинными разлетающимися рукавами.

Я хотела было подняться, посмотреть поближе на наряд, но Яга еще не позволила. Принялась растирать раны и шишки пахучей мазью, от которой я расчихалась. Бабка шепнула пару слов, зуд в носу у меня прошел. Она мелко закивала и отправила Ваську за водой. Сама же завозилась с печью, вынимая из горячего ее нутра измазанный пеплом чугунок.

— Ты небось городская девчушка-то? — внезапно спросила Яга.

— Ну да, — ответила я и почему-то смутилась.

— Да ты не переживай, пообвыкнешься тут у нас, я гнать не стану, живи, помогай. У меня ж, старушки, просьбы махонькие. За домом хозяин следит, — она кивнула головой в темный угол за печью, где возился домовой. — За двором – Васька. А ты, стало быть, в ведовстве мне помогать станешь. Травки собирать будем, сушить на зиму, да местным, чем сможем подсобим. У кого коровка телиться, а кто и сам разродиться, — подмигнула мне Яга чистым глазом и разулыбалась.

— А я не умею… — неуверенно начала, но Яга перебила.

— Не умеешь – научим, не захочешь – неволить не станем, дорог в Нави, чай, больше, чем жителей.

— Нет-нет, вы не поняли, я, конечно, помогу, буду учиться, но все же объясните еще раз, где я оказалась? Мне до сих пор кажется, что это сон.

— Может и сон, Навь она ж вся така. Не всамделишная будто. Но ютимся тута веками и тысячелетиями. Царь у нас есть цельный и безраздельный – Чернобог. Правит мудро, да не хватает его везде, як без этого? Сынок евонный – Кащейкой кличут, колдунишка поганый, все мёртвых на цепи держит, уйти не позволяет, силу их ймет. Да что о нем, противном?

Я задумалась, в голову приходили разные статьи историков-литературоведов, которые утверждали, что Чернобог и Кащей по сути один персонаж и, если говорят о втором, то надо вспоминать о первом и наоборот.

— Верьте ему больше, — вновь прочла мои мысли старушка и разозлилась. — Говорю ж, паскудь эта мертвецов доит, силу тянет, и приходит в верхний мир. А там, что уж кому расскажет, то и запомнят.

— Зачем он так делает?

— Знамо дело, у нас тут все как в сказке вашей, и водяные с русалками, и шишиги с банниками, кого тока нетути. Всяка нечисть и нежить водиться, каку тока смогет человек уразуметь. А вот если он, энот человек, с самого начала мыслит, что миром загробным Кащей-прощелыга правит. Так и будет он под его силой, он ж верил в него, может и жертвы приносил.

— Ну это вы загнули, жертвы у нас давно не приносят, — задумчиво проговорила, но напоровшись на насмешливый взгляд старушки, осеклась.

— Не волнуйся, милая, ты у нас очутилась, значиться, под его чары не попадешь.

Как раз появился Васька, с трудом перетаскивая через порог большое деревянное ведро. Я не смогла на это смотреть и подскочила, в пару шагов оказалась возле надрывающегося кота, подхватила ведро, которое оказалось меньше обычного в несколько раз.

И только потом поняла, что не упала в обморок, как до этого. В недоумении посмотрела на кота, тот ответил мне такой же растерянной моськой. Взгляд на Ягу не добавил понимания. Ее дряблое лицо вытянулось, а в глазах заиграли зеленые искры.

— О-о-ой, — совсем уж по-стариковски вздохнула Яга, опускаясь на табурет и комкая в руках полотенце. — Чародейка, еще и не обученная. Ну что ж, Василий, год нам предстоит веселый. Умойся, Даришка, приоденься, да к столу добро пожаловать.

Я сделала как велели, но переодеваться при коте почему-то было очень неловко. Вроде животное, а ведь разумное, говорящее. Не справившись со смущением, попросила его отвернуться, а после разглаживая на теле зеленый сарафан, не могла наглядеться исходящим из него невидимым сиянием, которое словно узор покрывало его полы.

Я присела за стол и замерла перед чашей с мутным содержимым, явно тоже настоянном на травах.

— Испей, Даришка. Обычай у нас эдакий. Да и очухаться тебе подмогнет, голова-то совсем, чай, не варит, — проговорила Яга, подперев сухонькой рукой щеку.

Бабушка была права, по-прежнему соображалось туго. Но до меня все-таки дошло, что это все похоже на обряд из сказки, который то злая, то добрая бабка проводила с неким царевичем, часто просто Иваном. Но вместо “выпарила в баньке” лайт вариант с умыванием в ведре. Даже смешно стало, без году неделя в этом сказочном царстве, а уже пытаюсь делать вид, что все понимаю.

Подняла чашу и заранее сморщилась, предвкушая неприятный запах, вкус или того хуже соплеобразную консистенцию. Но мне повезло, напиток едва пах какими-то травами, на вкус был сладким и пился как чистая вода. Яга, наблюдавшая за моими кривляниями, усмехнулась.

Как вдруг в окно постучали. Снаружи, невесть на чем сидел ворон. Яга подскочила, засуетилась. Выбежала на улицу. Встревоженный Василий чутко поводил ушами, пытаясь расслышать хоть что-то.

— Что случилось? — не выдержала и спросила.

— Помолчи, видишь, беседу слушаю.

— Беседу? — повторила я, но задумалась. Почему, если этот кот умеет говорить, то и умной птице не уметь того же самого. Или наоборот, Яга разные языки животных знает. Эта мысль тоже заставила меня улыбнуться, но Василий мысли читать не умел и виду моему разозлился.

— Смеху тут маловато, посланник Чернобога не каждый день прилетает. Да еще с думами столь черными.

— Ты услышал, о чем они говорили?

— Да, но только самое начало про худые вести, Ядвига опосля полог наставила. Ничего не разобрать.

— Ядвига?

— Ну да, Ядвига Ягинишна, чему только в школах вас учат?

— Это у Бабы Яги матчество получается? Потому что силу по материнской линии получила?

— Воистину так, в их роду девочки только рождаются, и те ведуньи да чаровницы, завсегда безотцовщины. Вот и дочка Яги тоже… — кот спохватился, что наговорил лишнего и внезапно резко закончил, — чего допытываешься? Ступай да у нее самой спроси.

Я пропустила ворчливое замечание Василия. Зеленый отвар наконец прочистил мне сознание полностью. Вспомнились даже позабытые дела. Взглядом нашарила телефон, который заботливая Яга перед тем, как накрыла на стол, переложила в буфет.

В нем же есть всякие почты, мессенджеры, социальные сети в конце концов. Вряд ли в Нави стоят вышки земных сетевых операторов, но хоть что-то же должно открыться. Имя свое найду в конце концов.

Пластиковый прямоугольник смотрелся не естестественно в этом деревенско-ведьминском антураже. Не вязался со склянками на полках и резными ножками табуретов, с идеально белой печью и рядками неподписанных книг в кожаных переплетах с металлическими вставками, с оплавленными свечами и странноватыми глинянными статуэтками.

Все же, каким инородным он бы не был, телефон ожил и выдал мне странное время 01:45, хотя за окном явно был день, а индикатор батареи горел предупреждающим красным и показывал последний десяток процентов. Я судорожно, чувствуя близкую разгадку, попыталась разблокировать экран. Но набор цифр, казалось въевшийся в подкорку, сейчас я не смогла воспроизвести. Бестолкового тыкалась в кругляши, как слепой котенок.

Будто ища поддержки, посмотрела на Ваську, который с невозмутимым видом по-человечески доедал наваристый суп из глубокой выструганной из цельного дерева плошки, черпая его безразмерной ложкой, разрисованной под хохлому. В целом сказочный у него был видок, да и как только лезет в него столько, недавно же целую крысу умял? Я брезгливо дернулась. Кот же думал о чем-то своем и совсем не любопытствовал гаджетом, который никогда в жизни, может, и не видел. Или, пока я лежала в отключке, уже лазал в нем, ничего не понял и разочаровался?

Шестерни сознания вновь провернулись, и я вспомнила, что ставила в качестве пароля день и месяц рождения. Да, знаю, не безопасно, но в целом не так много у меня было добра, чтоб воровать, только сам телефон, но я его из рук не выпускала.

Очередной провал в памяти поверг в шок.

— Слушай, Василий, а вы, когда меня оформляли, в бумажке какую дату рождения написали?

— Яга наказала дату ейную записать, токмо годом иным. Это же во многом формальность, чтоб расспросить тебя, понять, в уме ты еще али в безмозглого мертвяка обратилась, которого изничтожать надобно. Ей самой тебя осматривать пришлось, ты ж ниче не помнишь.

— И что за дата? — ни на что не надеясь, спросила я.

— Знамо дело, тридцатое июня.

Попытала счастье в очередной раз. Может и не получиться, а других вариантов все равно нет, а так хоть буду знать, что дату рождения точно неправильно записали в этот их список Навьих мертвяков. И к моему облегчению или ужасу телефон разблокировался.

Я отшатнулась.

— Не может быть…

Но размышлять было некогда. Индикатор заряда жалобно показывал одинокую шестерку, а значит, у меня все меньше времени. Я зашла в приложение и обомлела. “Страница удалена или еще не создана” рядом с перекошенной сине-белой мордой. Зашла в другое приложение и мороз пробежал по коже “пользователя не существует”. В галерее были фотографии, но на всех меня будто вырезали в редакторе. Люди без лиц обнимают пустоту, а на тех, что были селфи вообще только фон.

У меня затряслись руки. Некогда навороченный смартфон выпал и углом ударился об пол. По экрану поползли мириады тонких трещин-паутинок. Как вдруг потемневший уже экран вновь заработал, хотя среди помех я не могла ничего разглядеть, а из динамиков лился невнятный шум, сквозь который я все же разобрала пару звуков.

— Сестр… омощь… апрашива… стры… щей… помогите!!! — вдруг отчетливо поверх разбитого экрана появилось лицо какой-то девушки непонятного возраста, ей могло быть как семнадцать, так и тридцать, она прижималась к стеклу, изо всех сил ударяя ладонями в него, а за спиной ее клубились морозные пары. По веснушчатому лицу текли слезы, которые замерзали в воздухе, оставляя на бледной коже красные полосы ожогов. Слов уже было не разобрать. Экран померк окончательно.

Я вскочила на ноги, первое, что пришло в голову, кто-то забрался ко мне в телефон, но потом подумалось, что это все лишь был случайно пойманный сигнал. Может здесь маги всякие так общаются.

Василий, как оказалось, тоже уже был тут как тут. Он замер, в позе его читался страх. Шерсть вздыбилась на загривке, а взгляд желтых глаз остеклянет. Зрачок в них почти исчез. Он будто потерял связь с настоящим.

— Она кличет нас, вопит, что ей больно! — неожиданно кот завалился на бок и стал перекатываться из стороны в сторону, истошно вереща и перемежая внятные слова таким воплем, словно его резали заживо. Он хватался за голову и начал даже рвать на себе шерсть когтями. Я пыталась его схватить, чтоб он не делал себе хуже, но он исцарапал и меня.

В избу влетела Яга. Она с костяным стуком бухнулась перед котом на колени, мертвой хваткой вцепилась в Ваську. Завела речитативом какую-то заунывную скороговорку, раскачиваясь из стороны в сторону, и спустя, казалось, вечность кота отпустило. Легкая морозная дымка вышла из его тела. Он забылся сном, хотя и-по прежнему тяжело дышал, периодически тихо постанывая по-кошачьи.

— Что тут у вас сталося? — Яга заглянула мне в глаза и поняла все без объяснений. Подхватила телефон с пола. Тут даже я заметила, что он покрылся морозными узорами. — Не тужи, Дарюш, я все улажу. То не твоя забота, не тебе об этом и кручиниться. Не тебе волосы со снятой головы оплакивать.

Яга засуетилась. В четыре руки мы с ней сноровисто вымазали кота толстым слоем той мази, которым недавно мне залечивала синяки бабка. А после я переложила его на печь. Сначала, признаться, даже побоялась это делать, потому что боялась сделать ему больно.

Яга покидала неведомые мне травы и еще что-то в большой мешок с завязками.

— Не позже як через парочку дней ворочусь. Домовой пока накормитъ-напоитъ, а ты – научайся! — бухнула на стол мне перед носом книжку толстенную. И спешно ушла. Только на пороге обернулась, сверкнули зеленые искры в испуганных глазах. Но больше ничего не сказала.

Я подскочила к окну, черная большая птица еще сидела на невысоком покосившемся плетне. Вдруг она посмотрела мне в глаза и шумно хлопнув крыльями скрылась за верхушками елей.

Домовой сноровисто похватал посуду и уже чистой взгромоздил ее обратно в один из бесконечных шкафов, а после потерялся в тенях и сам.

Я впервые осталась одна. Никто не следил за мной. Никто не ворчал над ухом. Приоткрыла обложку книги и, заприметив рябь из старорусских “ятей” и “еров”, закрыла ее обратно.

— Может я прогуляюсь вокруг? — спросила пустоту. Тишина была ответом. Я решительно вздохнула и встала.

Но на пороге, отодвинув занавеску, задумалась. А какая обувь у местных в моде? Наверное, лапти, но вроде, там еще их надо правильно завязывать, да и не на босу же ногу их натягивают. На тряпки какие-то, сколько не силилась не вспомнила, как они называются. Но те считались сродни нательному белью, странно в бабкиных закромах такое искать. Может, у домового спросить? А он вообще понимает что ему говорят? Может, Яга его как-то колдовски упрашивает, вон и Васька с ним беседы не заводил, или чувствует конкурента за внимание старушки и миску сметаны?

— Как сложно, блин, — возмутилась вслух. — Были же там какие-то черевички у царица Екатерины. Или нам не почину? Кроссовки бы сюда.

Вдруг за спиной в комнате что-то глухо стукнуло раз-другой. Я обернулась, готовясь к худшему, но увидела домового, который, сидя посреди пола, стучал по нему какой-то изогнутой палкой. Рядом лежала, чуть растекаясь в стороны, бесформенная белесая горка.

Маленький пушистый колобок пытался, похоже, привлечь мое внимание. Он выпростал тонкую, почти птичью трехпалую лапку из пушистого нутра и плавно подозвал меня, продолжая сверлить пустым взглядом. Я подчинилась. Домовой протянул палку, я взяла. И потом он вынул из ниоткуда еще пару палочек-ножек и стал ими дрыгать, указывая тонким когтистым пальцем на них.

— Ноги? — поняла я, что это крокодил по домовячьи. Малыш кивнул, вскочил на лапки и быстро пробежался сначала в одну сторону от меня, потом в другую, и показал на окно. — Обувь? На улице бегать? — предположила я и снова угадала. Домовой, как мне показалось, делая усердное выражение лица, стал показывать, что бьет палкой по кучке, при этом думает об этой самой обуви. Странная субстанция слегка конвульсивно дернулась и по ней пошли круги, похожие на бензиновые разводы на воде.

Я чуть отодвинулась. Казалось такой себе идеей бить палкой по странноватой кучке, вдруг еще взорвется, меня заляпает. Но тут-то до меня дошло! Я же в сказку, получается, попала, а в сказках положено быть волшебным предметам. Вот это он и есть. Странноватый, конечно, “волшебный предмет”, я думала тут всякие клубки, дорогу показывающие, блюдца с яблоками, будущее показывающие. Но то, что было передо мной больше напоминало слизня или что-то из реактора на ЧАЭС после аварии.

Впрочем, берем, что дают, со всякими странностями разбираться будем потом. Вон, домовой тоже не похож на маленького добродушного деда с бородой, и что? Да и Васька на умудренного годами фамильяра мало тянет, слишком обидчивый и пугливый. Да и я на мертвяка тоже мало смахиваю, но все равно именно в этот список попала. Разумная нежить, емае.

Я представила самые удобные кроссовки из земного гардероба и ударила палкой по кучке. Но ничего не произошло.

Я в недоумении снова посмотрела на домового. А тот вновь показал, что бить надо часто, а думать усердно, и тогда только будет результат, который он обозначил, подняв большой палец вверх. Я удивилась, оказывается интернациональные жесты на земле и здесь, в мире мертвых, похожи. Надеюсь.

На второй заход я уже настраивалась дольше. Кроссовки перед глазами были прямо как настоящие, руку протяни и они появяться, а я и потянула, мысленно естественно, но образ внезапно рассеялся, лопнул мыльным пузырем.

Кучка на полу по-прежнему была безобразно бесформенной и будто насмехалась над моими потугами, учащая колыхания.

На третий раз я уже напряглась, домовой крутился рядом, будто пытался поддержать. Я сосредоточилась, добавила к образу еще несколько элементов, в том числе и чистые носки, которым хотя бы тут, в волшебном мире не будет, надеюсь, сносу и ударила по кучке раз-другой, а потом третий. Занятие увлекло, я будто погрузилась в какую-то внутреннюю “мастерскую”, и прорисовывала обувь перед внутренним взором, с каждым штрихом она проступала все яснее и четче.

Я почувствовала, что пора остановиться. Замерла. И со страхом, медленно открыла глаза. Победа в борьбе с этим сказочным артефактом была на моей стороне. Вместо субстанции лежали мои брендовые кроссовки, и носки рядом с ними. На дело рук моих, кажется, с удивлением взирал домовой, которого вид иноземной обувки привел в ступор. Малыш даже суетно крутиться вокруг перестал.

— Что это такое вы сделали? — внезапно заговорил домовой. Нет, у него не прорезался рот или еще какое интересное отверстие, просто я стала слышать его у себя в голове, прямо посередине между ушами.

— Кроссовки, самая лучшая обувь для любых прогулок, особенно в лесу. А ты почему раньше молчал, пантомима эта к чему была?

— Вы же не верили в меня, колобком мохнатым считали, боялись, а я не мог с вами заговорить, это опасно. Ядвига говорит, что мы – домовые – сильная нежить и на самом деле редкая очень. Я бы мог случайно повредить вам голову, а вам и без меня худо было, — голос домового был тоненьким и заискивающим, будто с ребенком говорю.

— А сейчас стало безопасно это наше с тобой общение?

— Сейчас да, вы с сердцем Избы породнились, дар попросили, а оно его вам дало. Большое дело. Василий, например, долго не мог ничего выпросить, сколько ни сидел, сколько ни просил. Ментальной силы маловато. Но со временем и он здесь под защитой стал, дозвался. Вон какая у него! — малыш поднял в лапке недавно увиденную ложку. — У вас, кстати, получились отличные скороходы, вы много силы вложили, они не испортятся очень долго!

Я усмехнулась. Действительно, настоящие скороходы.

— Это очень хорошо, а имя-то у тебя есть? А то домовой-домовой, неудобно ведь, — проговорила я невзначай, натягивая на чистые носки кроссовки.

— Есть, но его нельзя каждому говорить, — засмущался меховой шарик. — Ядвига знает, она же Хозяйка, — он так сказал последнее слово, что я сразу поняла, что Хозяйка она здесь исключительно с большой буквы. Разговор с малышом меня почему-то стал сильно умилять, будто и вправду с непогодам умным ребенком заговорила, он даже ручки-лапки свои мял, забавно стесняясь. — Злые колдуны могут убить меня, если узнают настоящее имя, а дом без воина как? Даже старая и самая сильная бабушкина Изба долго не устояла без домового… Ну мне пора вообще-то, дел за печью невпроворот, если надо будет что, позовите. Не голосом, подумайте обо мне. И я приду.

— Хорошо, малыш, — сказала я и погладила пушистика по шерсти. Домовой втянул все лапки и шустро скрылся в тенях за печью.

— Старая самая сильная изба Яги не устояла без домового? Да что у них тут произошло? Кто напал? Что случилось с тем, другим воином дома? — я грустно усмехнулась, отчего-то устало присела на стул и внезапно задумалась, но мысли мои были пустыми. Ничто существовало перед моими глазами. Я почувствовала внутри тяжесть и напряжение, которые копились во мне весь день в новом мире с его новыми правилами и условиями.

Посмотрела на кроссовки. В груди защемило и непрошенные слезы сами собой покатились по щекам. Но мгновение жалости к себе сразу сменилось бесконтрольной яростью. Я вскочила и, гортанно повизгивая, со злости прыгала на месте, пытаясь, наверное, раздавить объект, который разрушил тщательно выстраеваемую мной стену отчуждения. Махала руками, продолжая рыдать навзрыд.

Умерла? Допустим! Не знаю, как меня зовут, а лица родителей и друзей вырезаны будто ножницами из головы и телефона, который неведомо, куда забрала бабка? И что здесь такого? Говорящий кот? Всегда мечтала! Вышедшая из сказки Баба Яга? Дайте две! Но эти кроссовки были слишком обычными, простыми и понятными…

Успела пожалеть, что не выпросила у загадочного сердца Избы пару новых лаптей. Уже даже хотела скинуть эти “скороходы”, пойти гулять босиком, вроде это полезно для нервной системы. Но остановилась. Все же мне их в дар дали. Может ли быть такое, что я от них откажусь, а это “покровительство” на меня распространяться перестанет? Может Избушка, как любые своенравные особи женского пола, затеет на меня смертельную обиду? А я ведь даже не знаю еще, какие такие напасти меня ждут в новом мире, что от них требуется усиленная защита.

В целом уже пару тревожных звоночков я заметила. Даже невольно кинула взгляд на Васькин хвост, свисающий с края печи.

— Надеюсь, не свалится, — немного успокоившись, подумала я и упругим, будто пыталась побороть сопротивление амортизирующей подошвы, шагом вышла на двор, минуя длинный захламленный коридор, который в таких домах, кажется, называется сени.

На дворе стояло лето, основная жара по ощущениям уже спала. Пахло сырой землей, тиной и тянуло еще чем-то сладковатым. Солнце склонялось к горизонту, но было еще достаточно высоко, чтоб освещать лужайку перед Избой, не теряя лучи в вершинах темных елей. Еще внутри я пару раз выглядывала в окно, пытаясь хоть как-то оценить окружающую обстановку, и тогда лес казался мне дальше, хотя на самом деле он достаточно плотно обступил невысокую постройку. Сам же сруб стоял на невысоких подпорках, покрытых ковром из мха.

— Вот тебе и курьи ножки, — разочарованно осматривала деревянные сваи я, моя голова уже нарисовала мультяшные куриные лапки. — А тут что, сказка уже не настоящая?

Тишина снова была ответом. Я пожала плечами, не каждому же пню здесь уметь говорить. И развернувшись на сто восемьдесят, заприметила теряющуюся в чаще единственную дорожку. И я, еще раз оглядевшись, потопала по ней.

Лес кругом не кончался, наоборот будто густел, темнел, появлялись болотца, которые подбирались вплотную к тропинке, но никогда не разливались на нее. Казалось, что здесь все должно быть исхожено вдоль и поперек, но кроме моей тропы, ничего вокруг не было. Яга же говорила, что надо ходить за травами? Это куда мы будем отправляться за той же простой ромашкой?

А может Яга летает? Ступа же у нее там, которая идет-бредет сама собой! Надо будет уточнить, как к слову придется.

Я продолжала упрямо топать по тропинке, пока она внезапно не оборвалась прямо перед моим носом у обрыва большого, раскинувшегося во все стороны озерца. Его водные отростки проникали вглубь леса по краям, да так, что казалось, что оно бесконечное.

— О, ты кто? Топиться пришла? — услышала я грудной женский голос откуда-то снизу, в моей прошлой жизни он бы мог принадлежать какой-нибудь пышногрудой оперной певице. По спине пробежали мурашки, резко похолодало. Обрыв тянулся метра на два вперед, казался достаточно пологим и весь был покрыт влажным, слегка заиленным песком. — Оттуда не прыгай, голову только разобьешь, вид испортишь! Головастиков распугаешь!

Я оглянулась назад, тропинка исчезла, только ее огрызок метра в три белым червяком лежал меж плотно обступивших его елей. Я сделала шаг назад, когда увидела, что дальний конец дорожки медленно исчезает в легкой дымке. И, конечно, полетела спиной вперед навстречу к той самой разбитой голове. В мыслях даже промелькнули кадры плохого детектива, где излишней натуралистичностью пытались перебить отсутсвие сюжета и плохую актерскую игру.

Но повинуясь каким-то внезапно открытым рефлексам, я сгруппировалась и, прикрыв голову руками, кубарем докатилась прямо до края воды. Ехидный, захлебывающийся смех нескольких глоток встретил меня. Я ошарашено глядела вокруг, не замечая никого, кто бы мог так надо мной глумиться. Всюду резко потемнело, воздух сгустился, щеки обожгло холодной водной взвесью. Что-то изменилось. Уже не было слышно человеческой речи.

Как вдруг над гладью воды, меж больших валунов и болотных кочек, я заметила движение. Ко мне подбирались, разгребая когтями илистое дно и попутно взмучивания воду, четыре девочки из “Звонка”… Над поверхностью виднелись лишь мокрые волосы, облепившие верхушки черепов, да жуткие, пустые глаза. По мере приближения они высовывались из воды сильнее, раздвигая большие маслянисто-зеленые листья кувшинок.

Я перепугано смотрела, как ко мне подползают изломанные, частично искромсанные и разложившиеся тела, некогда явно женские, даже сохранившие остатки одежды. Одна в полуразложившемся платье невесты почти церемонно одной рукой волочила по илу букет, то и дело вытирая им бегущие из глаз черные слезы, другая в ночной рубахе измазанной бурыми пятнами, похожими на кровь, по-собачьи поджимала ноги, словно боясь, что ее за них схватят, третья щеголяла вывалившейся из ворота простецкого сарафана синеватыми ошметками, оставшимися от груди, на руках виднелись большие следы укусов, явно сделанных человеком. Четвертая вовсе была обнажена, лишь на голове красовался венок из гнилых трав.

Я вскочила на ноги. Бежать было некуда, обрыв с которого я скатилась вдруг оказался практически отвесным. А вода все подступала, как если бы ее приливало со стороны леса. Я ощутила себя в ловушке. И мозг стал лихорадочно искать решение. Ведь всякие там дурачки же из сказочных трудностей выходили, а я чем хуже? Не хочу умирать во второй раз, не разобравшись, почему умерла в первый!

И внезапно перед глазами появилась та самая “мастерская”, в которую я мысленно погружалась при создании кроссовок. В ней сидел кто-то еще, силуэт, светлый образ, чей теплый, нежный голос шептал: “Все ундины – утопленницы, запомни, при встрече с ними будь предельно осторожна. При жизни каждая очень сильно пострадала от человеческой злобы, поэтому в посмертии они могут отвечать всему миру жестокостью. Сами по себе русалки не плохие, но на незнакомца могут напасть. После смерти Мораны они не питаются человеческим мясом, но если сработают инстинкты, то могут и загрызть, а потом и не вспомнят. Ты можешь попытаться убежать, если не попала к ним в топи, но в противном случае остается только забалтывать их. Они падки на интересные вещи и новые рассказы. Всегда есть возможность успокоить их и даже привести в сознание, ведь они, в целом, неповоротливы и медлительны”.

Я вынырнула из омута сознания и потрясла головой. Если информация верна, то смысла бежать мне нет, я попала в те самые русалочьи топи. А значит, пора начинать заговаривать им зубы…

Зря я об этом подумала. Одна из утопленниц, та что была с венком на голове, раззявила синюшную пасть, вывалия распухший язык. Обнажился и частокол острых зубов, напомнивший мне капкан. Я пискнула и отступила на шаг. Вода подбиралась к ногам.

— Здравствуйте, уважаемые русалки. Меня зовут Дарьяна, наверное, — начала было я по слогам едва слышно, чуть заикаясь, эффекта не увидела. Оглянулась, иловый обрыв становился все ближе. — Да, Дарьяна зовут! — продолжила громче. — Тут оказалась недавно. Ну тут, в смысле не прямо у вас, а в целом, в Нави. Родителей не помню почему-то, совсем, знаю только что были, приемные…

Заинтересованности в глазах утопленниц не прибавилось. И я пошла ва-банк. Сначала зачитала все пришедшие на ум стихи Пушкина и про Лукоморье, и про узника за решеткой, и про мороз с солнцем рассказала. Кажется, они замедлились. Пустые глаза под пленкой стали едва дергаться, хотя до этого в упор глядели на меня.

Потом вспомнила еще пару стихов классиков, которые учила в школе, а окончательное мое спасение ознаменовало то, что я стала петь… Все! От шансона до зарубежного рока. Завороженные ундины замерли и больше не пытались ко мне подбираться. После “маленькой елочки” они уже в такт кивали мокрыми головами.

Руки у меня тряслись, от страха подташнивало, но, кажется, жизнь моя была спасена. Кто такой в моей голове поселился и теперь раздает полезные советы, разберусь позже.

Русалки, словно спохватившись, резко забыли обо мне и стали разбредаться, кто куда. Только одна, в платье невесты и с букетом, уложила голову на большой валун у воды, руками его обняла и попросила:

— Спой еще раз, — я узнала тот самый грудной, бархатистый голос, который слышала перед тем, как совершила головокружительное сальто в объятья мертвых… красавиц. — О любви, ты пела, — и она изобразила прилипчивый мотив песни МакSим.

— Я так привыкла жить одним тобой? — напела, все же не уверенная, что именно ту песню просила у меня романтичная ундина. Она кивнула, и я продолжила увереннее. И на втором припеве русалка уже пела со мной, я чуть даже постыдилась, голос мой был на порядок хуже, чем у утопленницы.

— Вы очень недурно поете, поверьте мне, я раньше была солисткой в Большом, — говорила она, продолжая плакать черными слезами.

— А вы поете просто великолепно, но что с вами случилось? — не удержалась, спросила.

— Как и все тут. Банально утопилась.

Я молчала, как будто такой ответ был достаточно скромен, но и навязываться не хотела, поэтому просто выбрала ждать. И не зря, спустя несколько томительное ожидание ундина заговорила.

— Он позвал меня замуж. Шикарный букет, кольцо с бриллиантом. И где только достал? — русалка усмехнулась.

Продолжая рассказ, ундина пыталась нарастить его подробностями тяжелого времени, наполненного любовью и романтическими встречами с тем самым, но мысли ее путались, сбивались одна на другую, казалось, что за время местной нежизни утопленница растеряла рассудок, что, впрочем, было не так уж странно. Тела и души бедных заточенных здесь девушек гнили, разлагающиеся под действием не только воды, но и трудных судеб.

— Потом была война, я и еще несколько моих друзей-артистов временно уехали на фронт, там людям тоже нужна была поддержка. А там и победа оказалась совсем рядом, парады, салюты, — как самой доброй истории разулыбалась утопленница. — Готовились к свадьбе, тихой семейной. Только вот на платье потратиться пришлось, — обвела ундина свой потрепанный наряд когтистой рукой. — Букет на клумбе у дома рвала. А он не пришел. Письмо вместо себя отправил. И я… теперь здесь. Со всеми, такими же, обманутыми, да озлобленными, — русалка совсем загрустила, слезы текли почти без остановки. — Я не жалуюсь, ты не подумай, у нас отличное житье стало, почти не стало утопленниц к нам попадать, может и вовсе никто больше так глупо с собой не кончает, как мы.

Я промолчала. Насколько я могла судить по скудным воспоминаниям, оставшимся от прошлой жизни, русалка совсем была не права. По идее, тут вообще аншлаг должен быть из ундин разных эпох. Я чувствовала, что русалка хочет поговорить, рассказать что-то еще, но не так много воспоминаний оставило ей посмертие. И я поделилась с ней ислевающими и в моей голове памятными моментами.

— А как вас зовут? — вдруг спохватилась я.

— Зови меня Ларой, — грустно чему-то улыбнулась она, поглаживая бледной рукой едва распускающийся бутон кувшинки. Но тут же, будто вспомнив о чем-то хорошем, переменилась в лице, светло мне улыбнулась. — Да что об этом-то уже? Дела давно минувшие… — внезапно запела. Но поперхнулась, закашлялась, безобразно раззявила капканообразную пасть, из которой вывалилось на широкий круглый лист кольцо с большим камнем. — А я то думала, куда девала, — с задором разулыбалась она, черные слезы перестали течь из ее выцветших глаз, — давно не пела, тут все больше молчаливые. Благодарю тебя…

— Дарьяна, — вновь представилась я, вряд ли русалка Лара могла запомнить мое недавнее неловкое представление.

— Благодарю, Дарьяна, моя болотная жизнь стала чуть счастливее. А имя у тебя прекрасное, не сомневайся, давно оно тебе принадлежит, с рождения, я-то чувствую. Совсем скоро стемнеет, по лесу опасно бродить одной, к тому же здесь живет и правит один несносный леший. Постоянно обыгрывает нашего дурня-водяного в нарды да в дураках оставляет. Будь осторожна, а вот это — она взяла с кувшинки кольцо и пару раз заботливо окунула в воду, очищая от черных гнилостных следов, — возьми с собой, мне оно без надобности, а тебе, может, службу добрую сослужит, да удачу принесет.

Русалка Лара отвернулась и неспешно погребла по илистому дну в сторону подруг по несчастью. Я глянула на кольцо и спрятала его в ладони. Все же сказочный мир, даже если это мир мертвых, становится все более волшебным. Хоть и не менее пугающим.