Длани Владыки

Месяц К’шар, 388 г. правления Раэхнарра, окрестности гарнизона Диаман

Кожистые крылья развернулись, ловя поток поднимающегося от земли горячего воздуха. Кацат дернул повод, заставляя летуна запрокинуть голову и подняться выше. Пространство вокруг едва ощутимо подрагивало, покалывало отголосками грозовых разрядов. Сухие грозы часто проносились над Исайн'Чол, настолько, что это смутное предчувствие угрозы стало практически привычным. Им придется или подняться почти к самым облакам, чтобы миновать фронт, или остановиться где-то и переждать. Вот только спираль Краэтт уже осталась позади, а o’хаэ не думал подниматься выше или отклоняться от выбранного маршрута — строго на северо-восток, так быстро, будто хотел сегодня обогнать молнию.

Кацат позволил силе растечься вокруг, пространство исказилось сильнее, задрожало, а воздух стал еще прозрачнее и невесомей. Кусочки мозаики кружились вокруг, испуганно разлетаясь от мощных взмахов крыльев. Энергия приближающейся грозы заполняла воздух, первые разряды потрескивали на кромке одежды и кончиках волос. Кацат потянулся вперед, собирая больше силы, ощущая, как зеркальная мозаичная гладь окрасилась зеленоватыми всполохами. Мигнуло. На целый такт верх и низ перемешались, на них пахнуло леденящей пустотой, так искусно прячущейся между кусочками мира, а потом под крыльями летунов показался первый ряд валовых укреплений Диамана. Разразившаяся гроза бушевала где-то позади. Проскочили. Пальцы Кацата крепче стиснули поводья, будто этого было достаточно, чтобы придать пространству вокруг больше стабильности. Не сейчас, не после того, как в голове разлетелся и собрался на осколки мир. Тончайшая зеленоватая дымка окутала сознание, бесцеремонно проникла под кожу, внутри словно натянулись невидимые нити, впивающиеся в позвоночник, заставляющие держаться ровно все то время, что летуны, заложив крутой вираж, снижались, цеплялись за камни взлетных площадок гарнизона.

Возвращаться сюда было… странно. Еще страннее — не прислушиваться к дрожи пространства, в любую секунду ожидая, что оно завьется петлями дорог, рассыплется кавернами и провалами, исторгнет из себя очередную снежную бурю. Диаман спал, окутанный зеленоватой дымкой. Она вилась под ногами, цеплялась за кончики пальцев, напевала едва слышную песнь. Кацат шел за ней до самой привратной башни, едва ощутимо дышащей пылью и невесомой костяной взвесью, что проникала под кожу с каждым вдохом, недовольно скреблась внутри, рвалась наружу и тут же успокаивалась, стоило отозваться — позволить зеркальным осколкам смешаться с ней, перемолоть в труху и пыль, растворить зеленое белизной.

Багровая луна украсила башню густыми тенями. Тяжелыми, тягучими, и более надежными, чем камни, по которым они стелились. Пульсирующие жилы старых скреп переплетались с ними, удерживая цельной конструкцию, что должна была рухнуть еще обороты и обороты назад, но так и застыла, скованная зеленоватыми осколками безвременья и собственной живой тенью. Один шаг — взметается вверх костяная пыль, а время будто сворачивается клубком, откатывается назад, как южное море, обнажая все те же камни, скользкие от пропитавшей их крови. Пахнущие отголосками старых смертей. Раэхнаарр стоял на вершине. Узкая каменная дорожка, что зависла в воздухе, удерживаемая застывшей во времени тенью. Зеленые искры, отматывающие назад время для крепости. Сероватая костяная пыль — нить, протянутая обратно, чтобы не заблудиться, не потеряться в бесконечном танце чужих гаснущих огоньков.

Нет смысла тянуть. От Диамана до Источника Денхерим — четыре перехода или один зеркальный портал. Один длинный шаг через мертвую, искаженную реальность. Зеленые искры пляшут вокруг, оплетают пальцы причудливой вязью. Мир отзывается охотно. Будто только и ждал, что кто-то тронет застывшую мозаику, вдохнет в нее на мгновение жизнь, напомнит о тех, кто обороты и обороты шагал сквозь нее, наполняя зеркальные тропы холодными черно-белыми осколками. Шаг в пустоту и один такт, чтобы почти ощутить чужое касание, терпкий и раскаленный запах крови. Кромки зеркал всегда были непозволительно остры.

Он спал. Все это время спал, затянутый в мутную пелену обязательств и пустых ничтожных дел. Пробуждение оказалось жестким и резким, как битые зеркала, стеклянной крошкой сыплющиеся на открытые раны, впивающиеся в плоть и растворяющиеся в крови. Черное и белое — резко, полно, глубоко, до дрожи и рези, до острого чувства дыхания после смрадных и душных подземелий, пусть и вдыхать приходилось осколки льда и раскаленное стекло. Денхерим пел, шептал, звал, ластился под руки и обиженно вонзал зубы, жалуясь на тишину и пустоту. Проникал глубже, манил и тянул отголосками силы, которые и так были им. Растворял в себе, безмолвно обещая, показывая бесконечную глубину пустоты и звезды на дне, отражался в гранях тысячи зеркал, даря редкое чувство принадлежности. Цельности. Отравлял каждым касанием, сладковатым гнилостным безумием, стекал с пальцев клейким маслом, но снова и снова дарил звезды, редкие как капли росы. Желанные более, чем сама жизнь. Он уже мог обрести все это. Еще тогда мог.

Пространство дробилось и искажалось. Рассыпало во все стороны жадно рыскающие жгуты черно-белой энергии, рвалось, желая заполнить глухую внутреннюю пустоту, коснуться живой плоти, сплетая жилы и камни, наполняя себя чужой ускользающей жизнью. Даже продвинуться вперед сквозь искажения стоило немалых усилий. Шаг, еще шаг, до самых литых стен, в которых больше нет ни зазоров, ни проходов. Единый монолит. Темный, живой, дышащий, корчащейся в бесконечной агонии. Дышащий безумием и заражающий им все вокруг, обращая в свое хищное искаженное подобие. Уродливое пятно, расползающееся все дальше по хрустально белым нитям и угольно-черным зрачкам. Снять бы его. Сорвать. Выправить, как выбившийся сустав, уже воспаленный и пропитавшийся кровью и гноем, вскрыть и позволить умелым рукам исправить и заровнять.

Кацат смотрел долго. На содрогающуюся в агонии крепость, отдающуюся каждой пульсацией в его сосредоточие, на перекрученные нити перепутанных связей, на искаженные, будто старые переломы, пространственные скрепы. Все можно исправить. Распутать болезненное проклятие, сковавшее стены, очистить и выправить вдоволь напившийся чужой кровью и безумием Источник. Напомнить ему о звездах и зеркалах, о бесконечных глубинах и белоснежных хрустальных нитях, об игре лунного света на мозаиках мира. Влить силу, так много, чтобы в бесконечных бликах Танцующего Источника утонуло все, окрасилось новым цветом, выдохнуло и, наконец, распрямилось как должно.

Корона давит на Раэхнаарра. Кацат едва ощущает ее тяжесть — самым уголком сознания ощущает, но и этого достаточно, чтобы слышать отголоски песни всех четырнадцати Источников, неровный мотив, тянущий во все стороны, оборванный и наспех соединенный там, где не хватало целого большого звена. Пустота, которой совершенно не на что опереться. Что будет, если позволить этой силе идти вперед? Дать свободно разлиться вокруг, вплестись в окружающий неровный ритм, усмирить серым и зеленым, протянуть исчезающие тропинки над пустотой. Сила поднимается широкой волной, примеривается, готовясь запустить острые костяные когти в пульсирующий искажением клубок.

— Не сейчас, — пальцы впиваются в плечи, как и всегда — легко миновав все линии обороны, так крепко, что чувствуется жар и биение крови. Не сейчас, когда всей воли и сил Раэхнаарру едва хватает, чтобы удержать обрушившуюся мощь. Когда ни на мгновение не утихает схватка на границе, а Рубеж Черных Башен дрожит и того и гляди расколется под раскаленной солнечной мощью. Не сейчас, когда выиграть Денхерим означает проиграть Раэхнаарра Кэль.

Денхерим поет, опутывает тягучей вязкой пеленой, сковывает и отступает, срезавшись о внезапно обретшую алмазную твердость зеленоватую дымку. Она тянется вперед, оплетается вокруг властным прикосновением, ледяными тисками успокаивает разум, очищает взгляд, и все, что он видит — затянутая собственной тенью громада старой крепости. Тихая, скованная тяжелым тревожным сном. Грозящая пробудиться от каждого неровного вздоха.

Кацат смотрит вверх, не видя неба в свете трех лун, только ощущая безмолвное успокаивающее присутствие. Из него никогда не получилось бы достойного манш’рин. Ни один из них, выбирая между Источником не изберет что-то иное. И не сочтет цену достойной. Серебряная маска плотно прилегала к лицу и ей совершенно не мешали белые денхеримские гербы.