Для радости

Ева раскидала лопатой обломки кирпичей, добралась до заваленного ими металлического листа, перевернула его — и замерла. Под ржавым металлом лежала хрупкая коробочка. Ева отложила лопату и взяла коробочку в руки. Корпус из деревянных реек, стеклянные стенки — одна выпала, другая треснула наискось, но две остались целыми. Кружевное металлическое навершие и крохотный замочек на дверце. Ева с третьей попытки повернула заржавевшую задвижку— пальцы в рабочих перчатках двигались неуклюже — и открыла дверцу. Что там внутри? Да это же огарок, остаток свечи! Ева помнила свечи по Ферме, там их делали из барсучьего сала; а в Цитадели нужды в свечах не было, при круглосуточном-то электричестве. И сама коробочка — на Ферме ничего подобного не водилось, и все же… в памяти всплыло слово “фонарик”. Из Прежде?

— Мама, у тебя штанина из ботинка выбилась, — сказала Сара. Она всегда была внимательна к мелочам.

Ева торопливо припрятала фонарик среди мусора и заправила брючину костюма химзащиты под берцевый кант, надеясь, что Инженер не успел заметить ее неаккуратность. Никакой небрежности, никаких отклонений от установленного порядка Инженер не терпел, особенно в рейдах. Хотя счетчики показывали, что радиационный фон в норме, вне Цитадели полагалось закрывать кожу полностью.

Ева внимательно оглядела Сару и Эйба: ни единой бреши в защите, тесемки капюшонов завязаны плотно, ремешки противогазов затянуты. Лиц детей она сейчас не видела, но по движениям поняла, что они спокойны и чувствуют себя хорошо. Оба сосредоточенно работали лопатами, выискивая в горелых развалинах что-нибудь полезное.

Это место Прежде было городом, но теперь никто не называл его иначе чем Свалкой. Голые скелеты домов, растрескавшийся асфальт, вездесущая жирная копоть. Как и везде, где люди жили Прежде.

— Продуктивно используем светлое время суток, — спокойно, как всегда, распорядился Инженер. — Собираем только тот мусор, который подходит для переработки в наших технологических цепочках.

Еве показалось или он глянул на нее с упреком? Он ведь всегда все контролировал, а значит, заметил, что она потратила время на бесполезную вещь? В противогазе и не поймешь. Впрочем, в выражениях Инженера Ева за тринадцать лет так и не научилась разбираться, даже когда его лицо оставалось открытым.

— И в здания, которые еще стоят, не заходим! — напомнила детям Ева. — Даже если внутри что-то ценное — ни в коем случае!

Все вернулись к сбору полезного мусора. Инженер, как обычно, воспользовался случаем провести практическое занятие.

— Пластиковые отходы разлагаются от двухсот до семисот лет, — рассказывал Инженер. — До катастрофы человечество успело произвести миллиарды тонн пластика. Давайте посмотрим, что из этого наследия мы можем использовать…

Пока Инженер был занят лекцией, Ева, воровато оглянувшись, подобрала фонарик, отнесла к грузовику и спрятала под брезентом между уже заполненными контейнерами.

Несколько часов спустя Инженер сказал:

— Достаточно для первого рейда.

Все подобрали последнюю добычу и двинулись к грузовику. Ева с тревогой оглядывала детей: не переутомились ли они, не вляпались ли в какую-нибудь токсичную дрянь? Но оба двигались бодро и уверенно. И не скажешь, что девятилетняя Сара и семилетний Эйб впервые оказались за границами Цитадели. Конечно, детям самого Инженера нет нужды лично собирать мусор на Свалке: работников в Цитадели хватает, да и дикари готовы в избытке притащить любой товар, который Цитадель примет к обмену. Но Инженер решил, что его дети должны постигать навыки выживания с самых основ.

Брать в рейд Еву сперва не планировали, но она места себе не находила от тревоги — как же дети окажутся на Свалке без нее. Разумеется, так она Инженеру сказать не могла, но за проведенные с ним годы приноровилась говорить то, что он находил разумным. Сказала, ей мол тоже необходимо поддерживать навыки выживания — как раз пока у нее перерыв между грудным вскармливанием и очередной беременностью. С этим доводом Инженер согласился.

Ева выросла на Ферме. Там ее звали не Евой, а попросту Соплей — своего имени из Прежде она не помнила. Вообще все, что было до Фермы, всплывало в сознании урывками: сырые подвалы, несмолкающий отдаленный грохот и постоянная боль в животе; и еще глубже, совсем смутно — Прежде, где было тепло, светло и сытно… А Ферма запомнилась в основном уходящими к горизонту рядами грядок, которые бесконечно надо было вскапывать, пропалывать, убирать, и так без конца, изо дня в день, из года в год.

На Ферме выращивали овощи и рапс, сам по себе бесполезный, но в обмен на него Цитадель поставляла инструменты и лекарства. Однажды Цитадель прислала сообщение, что купит здоровую девочку, у которой месячная кровь уже пошла, но с мужчиной она еще не ложилась. Об опытах над людьми в лабораториях Цитадели слухи ходили ужасающие, но сорок доз антибиотика не лишние, и Ферма пожертвовала сироткой Соплей.

Когда зареванную девчушку привезли в сияющую металлом Цитадель, Инженер сам встретил ее, осмотрел внимательно, выдал чистый носовой платок. Сказал, что будущей матери технократической элиты человечества не подобает носить имя Сопля, потому, если она не возражает, он будет звать ее Ева; однако к своим обязанностям она сможет приступить года через три, не раньше, а до тех пор ей следует учиться и потреблять побольше белка.

В Цитадели было тепло, сухо, большие порции хорошей еды и работа совсем легкая. Поначалу Еве доверяли только уборку столовой и коридоров. Зато учиться приходилось каждый день. Скоро Ева уже знала и что такое белок, и что такое технократическая элита человечества. И все же в глубине души девочка скучала по Ферме. Там, конечно, кусочки картохи плавали в супе не каждый день и любой взрослый норовил отвесить оплеуху, но иногда бывало и весело… Там у Евы были друзья, они не дрались за еду, а воровали ее вместе. А в Цитадели люди беседовали вполголоса, всегда по делу, и очень редко смеялись.

Три года спустя ключ-карта Евы уже открывала и производственные цеха, и хозяйственные отсеки, и многочисленные склады, и теплицы с гидропоникой, и животноводческие террасы — в Цитадели разводили кур и кроликов. Только в лаборатории и в личную квартиру Инженера Еве ходу не было. Но однажды он сам пришел в ее комнату и провел небольшой экзамен по анатомии — проверял, знает ли Ева, как устроено ее тело, что предшествует беременности и как она протекает. После вежливо попросил снять комбинезон и сказал, что теперь она готова к исполнению своих обязанностей. Делать детей с Инженером оказалось примерно так же увлекательно, как тереть белье о ребристую доску — на Ферме частенько приходилось этим заниматься. Здесь-то стирали машины, Ева боялась их только первое время, потом научилась запросто управляться с ними.

Рождение Сары, а после Эйба, Джозефа и Рейчел развеяло тоску жизни в Цитадели. Каждая улыбка, каждый первый шаг, каждое слово любого из детей были подлинным, неподдельным счастьем, и Ева растворилась в нем. Правда, мешались приставленные Инженером воспитатели, растившие детей строго по науке. Еве оставляли совсем немного времени, чтобы поиграть или поболтать с ними; тем сильнее она радовалась каждой минуте.

Едва Саре, а после и Эйбу исполнилось пять лет, Инженер стал обучать их в классе при лаборатории, куда Еве хода не было. Теперь она видела старших детей все реже, они отдалялись от нее. Что же, хотя бы в их первом рейде на Свалку они побывали вместе.

***

— Этот артефакт не годится в переработку, — Инженер глянул на Еву так, словно бесполезным куском мусора была она. — Но раз уж он здесь, давайте используем его как учебное пособие. Каково функциональное назначение этого предмета? Твоя версия, Абрахам.

Мальчик, деловито сопя, повертел в руках разбитый фонарик. Они разгружали добычу в гараже Цитадели. Груз проверили спектрометром, и Инженер разрешил снять противогазы.

— Это контейнер? — предположил Эйб. — Может, отсек для лабораторных животных?

— Неверно, — ответил Инженер. — Сара?

Старшая нахмурилась и провела осмотр более тщательно. Нашла замочек, открыла дверцу, обнаружила огарок.

— На шнуре копоть, — задумчиво сказала Сара. — Однако дерево и стекло не обгоревшие, следовательно, шнур поджигали… вероятно, с какой-то целью… для выработки химических веществ? Газ накапливается внутри контейнера, а потом дверца открывается и он выпускается наружу?

Не слишком ли дети смышленые для своего возраста? Эта мысль вызывала у Евы не столько гордость, сколько тревогу. Сама она в их годы едва умела читать и считать до ста; да, на Ферме сирот учили из рук вон плохо, но только ли в этом дело? Сара как-то обмолвилась, что отец дает ей красивые светящиеся таблетки. И больше никто из детей ничего об этом не рассказывал, как Ева ни пыталась вызнать.

— Хорошая гипотеза, — одобрил Инженер. — Однако если вы присмотритесь, то поймете, что для этого конструкция недостаточно герметична. Перед нами примитивный осветительный прибор, он служит для защиты пламени свечи от ветра. Свечи мы уже проходили. Кто помнит, в каких случаях они используются?

— Органический источник аварийного освещения! — выпалил Эйб. — Применяется при отказе главного энергетического контура и резервных генераторов.

— И если аккумуляторные фонари недоступны, — добавила Сара. — Либо для их экономии.

Ева вжалась в стену, стараясь стать как можно более незаметной. Похоже, сейчас начался один из тех уроков, куда обычно ее не допускали.

— Верно, — Инженер кивнул. — Изготовление свечей вы еще не изучали. Их преимущество в том, что горючий материал дешев и доступен. Эта свеча была изготовлена из пчелиного воска… О пчелах вы можете прочитать в Справочнике, раздел “Вымершие виды”. Однако для свечей можно использовать практически любой жир растительного или животного происхождения, в том числе содержащийся в человеческих телах. Это не самое рациональное использование человеческих тел, об этом мы еще поговорим на социологии. Тем не менее в некоторых обстоятельствах и такое их применение оправдано. У нас, однако, аварийный запас свечей есть. Кто помнит, на каком разделе склада?

— Отсек А-три, левая сторона! — выкрикнули дети почти хором, Сара чуть опередила брата.

— Верно, — снова кивнул Инженер. Ева пыталась уловить в его лице или голосе хотя бы тень радости или гордости, но, как обычно, не могла. — Однако открытый огонь потребляет кислород и создает угрозу пожара, потому использовать его следует только при отсутствии электрического освещения.

— Но ведь свечи зажигают не только если нет электричества, — встряла Ева неожиданно для себя самой. — Бывают же… ну, праздники. Это когда подарки, гости, украшения… все смеются, говорят хорошие вещи, едят сладости… и свеча горит в фонарике. Не зачем-то, а так… для радости.

Ева осеклась. Все смотрели на нее. Ладони покрылись липким потом. Что на нее нашло?

— Это называется — применение в декоративных целях, — бесстрастно откомментировал Инженер. — Но мы такое не практикуем. Это нерационально. Абрахам, утилизируй артефакт в отсеке для неперерабатываемого мусора. Ева, после санитарной обработки жди меня в своей комнате. Мне нужно с тобой поговорить.

***

— Я много внимания уделил программе воспитания детей, однако не учел, что начать следовало с твоего воспитания, Ева, — спокойно, как всегда, произнес Инженер. — Не предусмотрел, что у тебя сохранились воспоминания о жизни до катастрофы… о Прежде, как говорят дикари. Сколько тебе было тогда — три, четыре года?

Ева беспомощно пожала плечами. Она сидела напротив Инженера на своей койке, сжимая ладони коленями. Он занимал ее рабочее кресло, так что глаза их находились на одном уровне.

— Вероятно, твои воспоминания о Прежде окрашены позитивно, — Инженер, похоже, в ее ответе не нуждался. — Ева, я не хотел бы редуцировать твою роль до функции инкубатора. Контакт с матерью важен для раннего развития ребенка, это медицинский факт. Однако ты не должна заряжать детей ложными установками.

Ева сжалась, пытаясь скрыть бьющую тело дрожь. За тринадцать лет Инженер ни разу не ударил ее, даже голоса не повысил. Но в такие моменты она была уверена: он прикидывает, не взять ли на ее место девушку помоложе — чтобы быстрее беременела и не помнила Прежде… А Еву отошлет назад на Ферму. Но ведь новая мать технократической элиты человечества не сможет как следует позаботиться о ее, Евы, детях! Новой матери не будет дела до того, что у Сары аллергия на орехи, Эйб боится темноты, а Джо ненавидит стричься, его надо перед каждой стрижкой долго успокаивать, чтобы он не плакал!

— Ты ведь привязана к детям, Ева, — продолжал рассуждать Инженер. — Для матери это естественно. Следовательно, ты должна хотеть для них лучшего. Вероятно, ты не вполне понимаешь, что хорошо для них. Я объясню.

Ева мелко закивала и незаметно выдохнула. Кажется, обойдется поучениями. В этот раз — обойдется…

— Дикари объясняют гибель прежней цивилизации некоей роковой ошибкой, — вещал Инженер. — Однако она стала закономерным итогом ряда системных кризисов, в основе которых лежала человеческая нерациональность. Пока одни покупали декоративные свечи, другие сидели вовсе без света… вообще без энергии. Это незначительная частность, конечно. Но ведь так было во всем. Люди постоянно врали, и ладно бы другим, но и себе, чтобы выглядеть хорошими в собственных глазах — и из этих иллюзий исходили при принятии решений. Удивительно не то, что оружие массового уничтожения было пущено в ход, а то, что это произошло не на другой день после его изобретения.

Никто на самом деле не знал, сколько Инженеру лет. Ева прошла в Цитадели путь от подростковых прыщей до первых морщинок, а его лицо не изменилось за эти годы. На Ферме поговаривали, что даже Прежде он был стар, но что-то такое варил себе в своей лаборатории, и тело его сохраняло молодость.

— А ведь перед катастрофой у нас уже было все, о чем мы когда-либо мечтали! — в голосе Инженера прорезались интонации… человеческие? — Лекарства от многих болезней, дешевая энергия, роботы, способные выполнять тяжелую и скучную работу… Мы могли бы превратить планету в рай! Но использовали этот ресурс для уничтожения самих себя.

Ладони Инженера сжались в кулаки.

— Но даже и после войны многие могли бы выжить! Достаточно было разумно распорядиться тем, что у нас осталось. Ущерб от бомб и радиации сам по себе оказался не так значителен, как многие предсказывали. Мы могли бы эвакуировать инженеров, чтобы они восстановили работу техники. Агрономов, чтобы они организовали производство пищи на не зараженных радиацией землях. Солдат, чтобы их защищать. Да, многие погибли бы, но оставшиеся возродили бы цивилизацию! Но все пошло не так, мы не справились… Я не справился, Ева. Я был одним из тех, кто отвечал за эвакуацию. Но все системы вышли из строя, никто не исполнял приказов, я потерял контроль… Люди пытались спастись любой ценой, давка на улицах перешла в бои… в итоге половина эвакуационного транспорта так никуда и не отправилась. А в том, что отправился, оказались совсем не те, кто был нужен цивилизации. Но хуже всего оказалось даже не это.

Инженер низко опустил голову.

— Страшнее всего оказался ложно понятый гуманизм. Там, где хаоса удалось избежать, взрослые уступали свои места в эвакуационном транспорте детям. Они искренне верили, что это и значит — быть человеком…

Еве захотелось обнять Инженера, прижать к себе… нет, не так, как она это делала перед сексом, чтобы процесс скорее начался и закончился. Так, как она обняла бы заблудившегося в коридорах Цитадели ребенка.

— Большая часть эвакуированных детей погибла в первые недели, — глухо говорил Инженер. — Их негде было размещать, нечем было кормить, некому было защитить…

— Я ведь выжила, — тихо сказала Ева.

— Это ошибка выжившего! В основе всего гуманизма — ошибка выжившего! — Инженер тяжело дышал. — Ваша Ферма стала одним из немногих поселений, где сирот приняли, сколько смогли. Я уговаривал, обещал помощь, угрожал… убивал. Бесполезно. Людям и свои-то семьи кормить нечем было. Мне удалось сохранить жизни седьмой части эвакуированных детей. Остальные… автобусы стоят в пустошах до сих пор.

— Я не знала…

— Ты не знала, — повторил Инженер. — Я прослежу, чтобы ты знала больше. Потому что нам надо создать новое, рациональное человечество, свободное от гуманизма. Мы не повторим ошибок прошлой цивилизации, ведь теперь я все контролирую. Мои дети — только начало, скоро мы начнем скупать здоровых младенцев у дикарей, уже почти все готово… Я буду больше посвящать тебя в свои планы, Ева, потому что ты должна стать важной их частью. А сейчас отдыхай.

Ева оцепенело смотрела, как Инженер закрывает за собой дверь, потом пошла к малышам. К Джозефу ее не пустили — воспитатель вел с ним развивающие занятия. Зато годовалую Рейчел позволили накормить и выкупать. После отлучения от груди Рейчел плохо засыпала, и Ева долго укачивала ее, держа на руках. Потом привели сонного Джозефа. Ева рассказала ему, что его сестра и брат сегодня побывали на Свалке, где полно удивительных сокровищ, и он тоже скоро сможет увидеть это все. Ева сидела рядом с сыном, пока он не заснул.

Пора было ложиться и Еве — в Цитадели все жили по расписанию. Сна не было ни в одном глазу, но деваться некуда, Ева пошла в свою комнату. Открыла ключ-картой дверь — и чуть не вскрикнула от неожиданности.

— Тише, мам, — прошептала Сара. Сидящий рядом с ней на полу Эйб улыбнулся и приложил к губам палец.

— Как вы вошли? — спросила Ева. Эта дверь открывалась только ее ключом — и ключом Инженера.

— Отец учит нас программированию, — ответила Сара. — Вот мы и перенастроили свои ключ-карты.

— Мы починили фонарик, — громко прошептал Эйб. — Вставили новые стекла. И украли на складе свечу.

— И спички. Я нашла спички, — похвасталась Сара. — А Эйб чуть не забыл про спички.

— Зажги нам фонарик, мама, — попросил Эйб. — Для радости.