Дно

— Ты все собрала? Помни ты…

— Не можешь вернуться пока тебе не исполнится шестнадцать, — раздраженно передразнила Алиса свою мать, — да, помню, ты повторяешь это уже целый год. Я мечтаю уйти лишь для того, чтобы больше никогда это не слышать.

— О, Алиса! — мама сжала дочь в крепких объятиях. — Это сложное время, но ты все выдержишь, я знаю. Всего год. Если хочешь, можешь царапать по палочке за каждый прошедший день. Может, по этим отметкам ты даже найдешь комнату, в которой я раньше жила.

Алиса посмотрела на заплаканное лицо матери. Пожалуй, она была слишком склонна драматизировать, но тем не менее матерью была хорошей. Возможно поэтому Алиса не совсем серьезно относилась к ее словам. Фрезия любила преувеличивать, всю свою жизнь она представляла как сценическую трагедию. Алиса все поняла, когда в пять разбила коленку, споткнувшись о выступающую трубу. Тогда мать устроила целое представление, водя дочь по лекарям и зельеварам, которые удивленно глядели на заламывающую руки в тревоге женщину и спокойное дитя, искренне желающее прекратить это праздное шатание и продолжить прогулку. Тем более, что кровь на коленке запеклась еще пока мама на руках несла ее к первому лекарю. Алиса тогда получила хороший урок осторожности. Травмы любого толка могут привести мать в состояние страшного беспокойства. Бабушка же попросила Алису быть терпимее, ведь она первый долгожданный ребенок Фрезии, и ее тяга сдувать с дочери пылинки вполне объяснима.

Вот почему рассказы о трудностях обучения в Ковене Алису не трогали. Это место с одинаковой долей вероятности могло оказаться как сложным, так и больше похожим на детский сад. Причем Алиса больше склонялась к последнему — представить, что куча подростков, изучающих магию, будут предоставлены сами себе, просто невозможно. В школе за каждым их шагом бдили нянечки, а учителя безуспешно пытались привлечь внимание маленьких взрослых, за несколько лет уставших от нравоучений и поучений и стремящихся познавать мир прикладным методом, а не теоретическим. Алиса фантазировала о Ковене, как о доме для благородных девиц. Ей казалось, что в таком возрасте их обязательно разделят на мальчиков и девочек, препятствуя любому смешиванию по признаку пола. Известно, почему.

Отец забрал ее небольшую сумку с вещами первой необходимости и понес в сторону паровой машины. С собой Алиса брала немногое, мама, надо отдать ей должное, помимо гиперопеки с детства вкладывала в голову Алисы азы самостоятельной жизни, потому юная аристократка не стремилась взять с собой килограммы платьев и по паре обуви на каждый день недели. Так что девушка ограничилась предметами базового туалета вроде расчески и зубной щетки, комплектом пижамы и сменной одеждой на случай, если непоправимо повредит ту, что была на ней неаккуратным использованием магии. В своей аккуратности относительно питания и передвижения она ни на секунду не сомневалась.

Стоически пережив крепкие поцелуи плачущей матери в щеки, Алиса чопорно промокнула белым платочком материнские слезы, оставшиеся на щеках и, с горделиво вздернутым носом и прямой спиной, пошла вслед за отцом в машину. Придержав цилиндр, она села в машину. Отец подождал, пока она расправит складки на синей атласной юбке и подарит Фрезии прощальный воздушный поцелуй, завел машину и пустил ее по полупустой улице города.

Алисе буквально вчера исполнилось пятнадцать, но вещи в Ковен она собрала еще за неделю до знаменательной даты. В течение всего последнего года она пыталась отделить мифы от фактов об обучении в Ковене, что походило на попытку отделить чечевицу от золы. В итоге девушка пришла к выводу, что проще всё увидеть своими глазами.

Машина отца несла ее прямиком на пристань, где наверное уже разогревал механические крылья паровой воздушный змей. Внешне он напоминал ядовитую рыбу-крылатку с острыми лучами плавников, в прожилках неспешно перекачивалась мана, меняя оттенки между желтым, голубым и красным. Когда Алисе было пять, она спросила своего отца-инженера зачем машинам, работающим на мане еще и дополнительная паровая система. После ответа отца, она начала бояться дальних перелетов:

— Никто не знает, вечна ли мана. Если ее сила вдруг закончится, я буду рад, что машина в которой я лечу, спланирует на паре до ближайшего острова, а не рухнет грудой металла в бездну.

Несмотря на то, что отец явно подчеркивал надежность механизмов этим утверждением, каждый следующий раз, когда Алиса видела воздушных змеев, в ее голове возникали пугающие картинки того, как многотонная машина рушится прямиком в бездну, из-за сильного крена не успевая добраться до клочка земли.

Сейчас же Алиса как единственная дочь своей прославленной семьи Панфиловых, подавляла в себе малейшие признаки страха, казалось, ее сила воли не способна была подчинить только холодный пот, который выступал на ее ладонях каждый раз, когда она посещала пристань. Ранее ей удавалось ловко уходить от любых полетов. Обычно она отыгрывала какую-нибудь слабую болезнь, нагревая градусник о кружку горячего киселя и натужно изображая невыносимый кашель и слабость, пользуясь генами прирожденной актрисы, полученными от матери. Но однажды ситуация накалилась до того, что даже подобные меры родители посчитали слабым оправданием, чтобы пропустить конференцию посвященную новому патенту отца, регистрации которого радовались лишь на толику меньше, чем рождению Алисы. Именно после этого патента семья Панфиловых из среднего класса шагнула прямиком в привилегированный и обзавелась собственными землями. Тогда Алисе было восемь и в приступе страха от неминуемого полета, она засунула себе два пальца в рот и, плача, рассказала маме, что у нее рвота. О, ей было ужасно стыдно за тот поступок до сих пор. Конечно, после такого перформанса Фрезия наотрез отказалась лететь с Михаилом и даже устроила скандал, обвиняя мужа в том, что потчивание на лаврах ему важнее здоровья дочери. Как бы бабушка не пыталась не дать Алисе услышать их пререкания, Алиса слышала все до последнего слова. Будучи красной до кончиков ушей и сгорая от вины и стыда, она натянула одеяло по самую макушку. Ее переживания вызвали подъем температуры у девочки, и охающая бабушка своими причитаниями заглушила часть ругани родителей.

Это воспоминание в очередной раз заставило Алису замереть, а потом спешно натянуть на руки перчатки, чтобы скрыть телесные признаки своих эмоций. Она так и не рассказала родителям правду. И никогда не расскажет. Этот позор умрет вместе с ней.

— Знаешь, я всегда думал, — начал Михаил, — что ты панически боишься полетов, поэтому ты раз за разом внезапно заболевала, как только нужно было куда-то лететь. Но насчем полета в Ковен ты и слова не сказала.

Алиса быстро прикрыла лицо длинными каштановыми волосами, пальцами зачесав их вперед — она чувствовала, как по лицу разливается краска. Тренированным жестким голосом, не допускающим колебаний от волнения, Алиса ответила:

— Чушь, отец. Не пристало будущей главе рода бояться каких-то там полетов.

— Вот теперь я только больше уверился, что был прав, — со смехом сказал Михаил, — прошу тебя, в этот раз не замыкайся от всех подряд. А то так и не научишься виртуозно врать, как и пристало будущей главе рода.

— С чего это будучи главой рода мне придется врать? — оскорблённо спросила Алиса.

— Потому что ты наша единственная дочь, а нашей единственной дочери однажды придется выйти замуж по расчету и врать, как она счастлива в браке.

Кровь отхлынула от лица Алисы, она испуганно посмотрела на Михаила. Ей вдруг невыносимо захотелось принести извинения за все гадости, что она делала в своей жизни: и за якобы болезнь, и за разбитую любимую мамину чашку, которую она стыдливо закопала в саду, не зная, что мама вполне может починить ее движением руки, и за прожжённый ковер, и за корм, который она отобрала у кота. Хотя за это ей не было стыдно, стоило ей положить корм в рот, как она тут же поплатилась за свое любопытство, навсегда запомнив, что не все, что хорошо пахнет — приятно на вкус. В целом, она не могла поверить, как же глубока обида отца на нее, раз он решил выдать ее замуж насильно.

— Только если ты не справишься с задачей поиска избранника раньше, чем мы начнем получать письма от других знатных семей.

— Я не подведу тебя, папа! — в сердцах воскликнула Алиса.

— Я знал, что воспитание матери отразится на твоем характере. Вот так тоже не делай. Вне нашей семьи излишняя трагичность высказываний может быть воспринята окружающими, как банальная жажда внимания.

— Но как я должна себя вести? — она сползла вниз по сидению, яростно жестикулируя. — Буквально с восьми лет меня задирали из-за происхождения в этой крутой школе для крутых детишек. Я эту долбанную книжку на макушке днями таскала, платочком чистые губы во время еды промакивала, фыркала в ответ на каждую мало-мальскую непристойность по мнению высоких господ, хотя мне нравятся шутки про фекалии.

— И это было идеальной стратегией выживания в новом тогда чопорном обществе. Но сейчас ты столкнешься с резкими переменами. Никто в Ковене не будет делить вас на высокородных и нищих, вход туда доступен любому человеку с любым уровнем достатка и с любыми манерами поведения. Я лишь хочу, чтобы ты не теряла зря время, пытаясь выстраивать образ среди этих детей, ведь я в курсе как скрупулезно ты к этому относишься. Сэкономь эту энергию, она понадобится тебе в обучении. У тебя всего лишь год и совсем скоро ты узнаешь, как это мало. Еже ли тебе удастся еще и найти там для себя хорошую партию, то ты выполнишь программу максимум.

— Надеюсь ты понимаешь, что "хорошая партия" будет обязана любить шутки по фекалии, — фыркнула Алиса, — и куда мы так торопимся, в конце обучения мне будет только шестнадцать.

— Да, ты отучишься в Ковене, вернешься на родину человеком, выжившим в этой системе, а в этом я уверен, поступишь в хорошее учебное заведение и черта с два мы с мамой отобьемся от предложений свадьбы. Каждый отказ без видимой на то причины для этих увальней как плевок в лицо. Они обязательно затаят обиду. А я еще не заработал состояние, которого хватит моим правнукам.

— И ты обвиняешь меня и маму в излишней драматичности характера?

— После того, как мы разбогатели, приходится продумывать все на множество шагов вперед. Ты представь, каким для меня было шоком на том празднике по регистрации патента узнать, что однажды я силком выдам дочь замуж за одного из сынков местных богачей. А те, которых я расценил как "более-менее" уже были помолвлены лет эдак с пяти. Мы прибыли.

Алиса глянула в окно на воздушного змея и внутренне вся сжалась — махина отправлялась с минуты на минуту.

— Поторопись, Алиса, будет еще время побояться на борту.

Она взяла из рук отца сумку и, послав ему неуклюжий воздушный поцелуй, часто дыша поплелась в сторону толстой входной двери. Не оглядываясь на отца, Алиса сосредоточенно пыталась успокоить нахлынувшие на нее тревожные опасения, мастерски отражая их фактами.

"А если мы споткнемся и упадем в бездну?" — "Змей стоит на земле и упасть можно лишь разбежавшись и прыгнув с причала".

"А если в воздухе кончится мана?" — "Запитаю своей".

"А если не хватит?" — "Попрошу окружающих о помощи".

"А если магия вдруг исчезнет" — сработают паровые двигатели

"А если не сработают" — "Тут высокая плотность островов, приземлимся как-нибудь".

"А если мы даже не сможем взлететь?!" — "Нам же лучше".

Мысленную жвачку Алисы прервал молодой парень, попросивший у нее билет и документы перед заходом на борт. Проверив все, он взял сумку из рук Алисы и провел ее до места. Алиса поглядела в окно, нервно барабаня пальцами по подлокотнику и резко задернула шторку. Окружающие не обратили на это никакого внимания и были предельно спокойны, что подарило Алисе некоторую уверенность в предстоящем полете. С грустью подумав, что стоило взять с собой хоть какую-нибудь книжку, а не только тетради, Алиса вытащила из сумки дневник в твердом переплете и раскрыв его на случайной странице, начала угольным карандашом выводить причудливые формы. Когда она начинала рисовать, она никогда не знала, чем ее рисунок окончится. Задавая случайные формы, она с каждым штрихом складывала новые картины диковинных животных, старых покосившихся домов или спокойных пейзажей.

Рука дрогнула, когда змей резко поднялся в воздух, и дыхание Алисы опять зачастило. Она бездумно выводила на листе случайные линии, пока ее не отвлек робкий голос:

— Ты боишься летать? — девушка с растрепанными рыжими волосами до плеч с сидения позади тронула ее за плечо, от чего Алиса дернулась всем своим естеством, оставляя на неудавшемся рисунке длинный толстый росчерк.

— Нет, что за чушь? — начала она, но ее голос надломился, — Да, очень боюсь.

— Я в первый раз впала в истерику. Мой брат прямо перед отправлением рассказал мне историю, что каждый змей во время полета проходит проверку в пасти бездны, и если твое сердце черно, сбрасывает тебя вниз. Я тогда стащила его порцию конфет в дорогу, — рассмеялась девушка, — и вот посреди полета, когда начало неплохо так трясти, я начала рыдать и вымаливать прощение у родных за все. Кричала, что больше никогда-никогда не буду делать плохие вещи. Такого звонкого подзатыльника от матери я еще никогда не слышала — она сразу поняла, что брат мне что-то наплел.

— И тогда ты перестала бояться?

— Куда там, еще несколько полетов смотрела строго в пол. Сейчас уже лучше. Те, что экономят на воздушных змеях летают на манапланах, представляешь? Никакого пола под ногами, вот где можно помереть со страху.

— Да зачем вообще куда-то летать? Если бы не обучение в Ковене, никогда бы наш остров не покинула.

— Не все острова такие большие как наш, — уверенно сказала девушка, — Большинство такие крохотные, что там мало что помещается и если тебе, например нужно платье или чернила, придется посетить другой.

— Как тебя зовут?

— Ульяна.

— А меня — Алиса. Кажется, я никогда не видела тебя в городе.

— Не мудрено, — пожала плечами Ульяна, — он же гигантский.

И правда, в Новолесенске жили миллионы людей и шанс встретить конкретно Ульяну был крайне мал.

— Ты тоже летишь в Ковен?

— Ага.

— У нас день рождения в один день?

— Увы, я заболела и неделю после дня рождения валялась дома с температурой. Ох как маменька причитала по поводу этой упущенной недели. Я понимаю, но я ничего не могла поделать. Или же могла, — она заговорщицки глянула на Алису, — мы с друзьями прямо на мой день рождения полезли в развалины старого завода, кто ж знал, что там дренажная система просто мрак. После дождя воды там было мне по колено. А на утро я уже слегла.

Алиса рассмеялась. Ей было немного завидно, что у Ульяны были друзья, готовые лазить с ней по всяким подозрительным местам. "Друзья" Алисы могли разве что вдруг пригласить ее на бал к не очень богатому сверстнику, что было уже с перебором дико для них. А что до дня рождения — обучение в Ковене имело строгую цикличность, когда бы ты не приступил к обучению — освоишь всю необходимую программу, если конечно продержишься целый год. Окно, в которое меридианы начинали расти, начиналось ровно в пятнадцатилетие и заканчивалось в день шестнадцатилетия. Хотя вот это Алиса считала настоящей чушью. Почему в общий зачет не шли луны, проведенные в утробе у матери — вопрос открытый. Ведь тогда она уже существовала, хоть и полностью зависела от организма мамы. Впрочем, из-за таких вопросов люди вокруг нее всегда замирали, уставившись в никуда, потому она решила не озвучивать его Ульяне.

— Как думаешь, там и правда так страшно, как все рассказывают?

— Брат был там, — ответила Ульяна, — но ты могла заметить, что его рассказы стоит делить на два. Но в целом, ничего невероятного он не рассказывал. Отметил, что никого ни к чему не принуждают. Чего я правда боюсь — магической лихорадки.

Магическая лихорадка чаще всего поражала детей, осваивающих магию. Пережившие это ученики описывают свое состояние как долгое блуждание по своим худшим воспоминаниям, и из этого путешествия возвращались далеко не все. Тела их были живы, но разум навсегда покидал их. Насколько знала Алиса, по всему расколотому миру были больницы, где в безвольных телах поддерживали жизнь, на случай изобретения лечения. За редким исключением этот недуг подхватывали взрослые или совсем дети, которые были урожденными магами и могли колдовать с пеленок, потому однажды отдавали плату за это таким жутким способом. Некоторые даже умудрялись дожить до глубоких седин и только тогда подхватить лихорадку. А некоторые не доживали — умирая по неестественным причинам. Но каждого урожденного мага ждала магическая лихорадка, если он до нее доживет.

— Это редкость, еще реже она кончается смертью сознания.

— Но вероятность все еще не равна нулю, как и крушение при полете на воздушном змее, так ведь?

— Так, — улыбнулась Алиса. — Как ты думаешь, что такое меридианы?

— Я всегда представляла их как кольца на пнях, знаешь же, сколько дерево проживет солнечных оборотов, столько у него и будет колец. Вот и меридианы расходятся как кольца, расширяясь, пока ты прикладываешь усилия.

— Только у них есть граница — больше двенадцати никто не набирал.

— Это пока, — кивнула Ульяна, — кто знает, когда произойдет новый прорыв и кто-то наберет чертову дюжину.

— Может, это будем мы?

— А вот и может, — подтвердила Ульяна.

Весь остальной полет они рассматривали рисунки Алисы, Ульяна рассказывала о своих навыках игры на гуслях, и что отец строго-настрого запретил брать их с собой, чтобы не отвлекаться от учебы, но Ульяна все же стащила из дома свирель, не умея, но планируя научиться на ней играть, когда голова совсем будет пухнуть от магических пассов руками. Она зачитывала свои стихи, строением напоминавшие скорее частушки, и их скабрезность пришлась Алисе по душе. Отец был не прав, ни от кого она не закрывалась, просто в ее школе не было людей, хоть немного похожих на Ульяну. С ней Алиса чувствовала себя спокойно, не напрягаясь для отыгрывания роли голубокровой молодой наследницы.

Через час пол в воздушном змее задрожал, они начали снижаться и, рискнув открыть штору и глянуть в окно, Алиса увидела каменный замок на высоком утесе среди алых, готовящихся скидывать листву деревьев. Вот какой он — Ковен.