До последнего вздоха

— Ну и что мы теперь будем делать?

— Даже не знаю… Можем спеть.

— Не ёрничай!

***

Поздним утром, когда большая часть Питера уже полностью погрузилась в рабочий процесс, Арина проснулась с жуткой головной болью — пожалуй, не стоило поддаваться уговорам подруги, а остановиться ещё на первом бокале шампанского. С шампанским у Арины всегда были большие проблемы, потому она предпочитала вино или что-нибудь вообще безалкогольное. И дёрнул же чёрт позволить Ленке уломать себя ещё на пару бокалов. Теперь хотелось запить таблетки литром воды, свернуться в клубочек, и чтобы никто не беспокоил хотя бы часа три. И у Арины была такая возможность — напиться перед единственным на неделе выходным оказалось «отличным» решением.

Стоило приложить немало усилий, чтобы подняться с кровати. Издав тихий стон, она медленно села и откинула одеяло в сторону, слегка отпихнув ногой, чтобы не запутаться. Голова не только болела, но и кружилась, и Арина едва не рухнула обратно на подушку, когда перед глазами всё начало расплываться. Под кожей пульсировало, а в горле накапливалась тошнота, становясь всё сильнее.

— Да что же это такое… — еле слышно просипела она, попутно пытаясь понять, почему с голосом всё настолько плохо.

Воспоминания о прошлой ночи после второго бокала выглядели как отражение в сильно запотевшем зеркале, и Арина потеряла всякую надежду вспомнить хоть что-то без посторонней помощи. Надежда оставалась только на Ленку, а Гордеева хотела быть уверенной, что алкогольная ночь останется только в голове, а не на чьём-нибудь электронном носителе. Подумав о том, что стоит всё же чуть позже связаться с подругой, Арина вышла из спальни, слегка пошатываясь, и заглянула на кухню. В квартире стояла тишина, значит Инна Михайловна ушла гулять с Ромой, позволив дочери отоспаться и прийти в себя. Бросив взгляд на зеркало, Гордеева оценила свой внешний вид с лёгкой степенью отвращения: опухшая, с красными глазами и слегка потёкшим макияжем. Пижама застёгнута со сдвигом на одну пуговицу — то ли Арина не попала, то ли Инна Михайловна застегнула как получилось. Сама же Гордеева даже не помнила, как вернулась домой.

— Больше не буду столько пить, — пробормотала под нос и прокашлялась, чтобы хоть немного восстановить голос.

Подойдя к шкафчику, где хранилась аптечка, Арина достала её и разложила на столе, щурясь в попытке отыскать среди кучи разных таблеток то, что поможет прийти в себя. Дрожь в и без того слабых руках замедляла процесс, но Гордеева упорно шла к цели и спустя пару минут всё же нашла лекарство. Ещё немного времени ушло на то, чтобы подняться со стула и налить воды из графина, и Арина едва не захныкала, чувствуя себя в этой ситуации почти беспомощной. Она напивалась до беспамятства раза два в жизни и после каждого обещала себе, что больше такого не повторится.

— Бог любит троицу, — вздохнула она, вяло усмехаясь через боль в голове и раскачиваясь по кругу с закрытыми глазами. Если в других случаях это успокаивало и расслабляло, то сейчас делало только хуже.

Таблетки подействовали довольно быстро, и Гордеева успела умыться, заварить себе чай и разогреть пирожки в микроволновке, прежде чем в замочной скважине дважды провернулся ключ. Прогулка у Инны Михайловны с Ромой занимала около двух часов, и в половине двенадцатого они уже возвращались домой, чтобы успеть приготовить обед. Когда Арина была дома, прогулки занимали чуть больше времени, но заканчивались стабильно в половине двенадцатого, если не случалось ничего непредвиденного.

— Ариш, ты уже проснулась, — раздался голос Инны Михайловны, пока та разувала Ромку. Она говорила достаточно громко, чтобы её услышали, но не чтобы у дочери после бурной ночи усилилась головная боль. — Ромочка у мальчика на детской площадке машинку увидел, она ему очень понравилась, так что мы сходили в магазин и купили ему такую же.

— Хорошо, мам, — произнесла Гордеева всё ещё не восстановившимся до конца голосом.

Попросив внука пойти в комнату, чтобы чуть позже переодеться, Инна Михайловна вошла на кухню.

— Лена сказала, что на тебя так шампанское подействовало, — сказала она без какого-либо осуждения, просто констатируя факт.

Арина же скорчилась, готовясь к очередной нотации.

— Мам, давай не будем.

Но Инна Михайловна и не собиралась ничего начинать. Она подошла к дочери, мягко обняв и коснувшись губами виска, словно таким способом желая убедить, что не будет возмущаться её ночным развлечениям. Арине этого оказалось вполне достаточно, чтобы расслабиться и не думать о том, что ответить и как всё пережить.

— Спасибо… — тихо пробормотала она, положив голову ей на плечо.

— Ты голодная или обед подождёшь? Я к часу успею приготовить.

Прислушавшись к себе, Гордеева кивнула, решив, что всё же может подождать. Она не была голодна, а пирожки разогрела лишь для того, чтобы хоть немного заполнить желудок и облегчить своё состояние. Но лекарство отлично сыграло свою роль, и ей за эти полчаса стало гораздо легче. У Арины было немного времени, чтобы отдохнуть, но она захотела потратить полтора часа на сына. Помогла ему переодеться и умыться после прогулки, вместе они поиграли в кубики, собирая картинки на гранях.

Когда обед был готов, Гордеева уже справилась с головокружением и болью, перестала испытывать тошноту, и в целом чувствовала себя хорошо. Ближе к вечеру они с Инной Михайловной занимались домашними делами, как раздался звонок. Ещё не успев подойти к телефону, Арина будто нутром ощутила, что что-то случилось. Разумеется, ей звонили не только коллеги и Рыжов, когда у них что-то случалось — друзья, родственники… мужчина. Но в этот раз Гордеева просто не могла отмахнуться от навязчивой мысли, что что-то явно произошло, и ей сейчас придётся в срочном порядке ехать в отдел или к Диме и разбираться с проблемой. Хотелось провести остаток выходного с семьёй, но Арина не могла позволить себе проигнорировать звонок и продолжить наслаждаться отдыхом.

— Проклятье… — процедила она сквозь зубы, когда на экране высветилось «Коробицын». Выдохнув, она ответила: — Здравствуйте, Николай Степанович?

— Гордеева, где тебя черти носят?! — без приветствий воскликнул он, словно Арина смену прогуляла, а не ответила только спустя пятнадцать секунд после начала звонка.

— Руки вытирала, — соврала она. — Что случилось?

— У нас тут ЧП, Завьялов рвёт и мечет. Дуй в отдел, на месте всё узнаешь.

Николай Степанович прервал разговор, прежде чем Арина успела хоть что-то сказать в ответ. Хмуря брови, она посмотрела на телефон в руке, затем перевела ничего не понимающий взгляд на мать. Сразу было понятно, что произошло нечто действительно серьёзное, и на разъяснения просто не было времени.

— Арина, — недовольно протянула Инна Михайловна, по одному только выражению лица понимая, что та сейчас сорвётся с места и побежит на любимую работу.

— Извини, но там правда что-то случилось.

Иногда Гордеевой казалось, будто маме вообще всё равно, что происходит за пределами их квартиры, если это не касается семьи или Данилова. Она переживала и не любила аринину работу, даже несмотря на то, что сама Арина обожала то, чем занимается. Она хотела понимания, но осознавала, что в полной мере никогда его не получит. И это, пожалуй, было досаднее всего. Никакой обиды, лишь смирение.

Поцеловав маму и сына перед уходом, Гордеева быстро вышла на улицу, где у парадной уже ожидало такси — раз всё настолько срочно, то не стоит тратить минуты на привычные прогулки от дома до опорника или РОВД. Всю дорогу до работы она смотрела на экран телефона, ожидая, что позвонит кто-нибудь ещё и расскажет подробности, или поторопит. Но ни СМС, ни звонков больше не поступило. Прошло чуть больше пятнадцати минут езды по почти вечернему Питеру, и Арина в какой-то момент пожалела, что не пошла пешком — возможно, если бы немного ускорилась, добралась до РОВД быстрее. Теребя серёжку, смотрела, как за окном проплывают пейзажи жилых построек и небольшого парка с фонтаном. На пару секунд залюбовалась, прежде чем такси свернуло на перекрёстке, подъезжая к отделу полиции. На улице её уже ждали, словно Гордеева была ключевым звеном к решению проблемы.

— Идёмте скорее, — встревоженно пробормотал младший Завьялов, открывая перед ней дверь.

— Может хоть ты мне объяснишь, что случилось? — произнесла Арина с небольшой призрачной надеждой, хоть и понимала, что особо рассчитывать не на что.

— Сейчас узнаете, — с тяжёлым вздохом ответил Артём, быстрым шагом идя по коридору чуть впереди.

В кабинете подполковника собрались опера во главе с майором Коробицыным и криминалист в лице Завьялова. Когда открылась дверь, никто даже не обернулся. Все стояли за спиной Романа Евгеньевича, который держал телефон и напряжённо скрипел зубами. Он лишь на несколько секунд оторвал взгляд от экрана, посмотрев на Гордееву.

— Подойди сюда, посмотри.

Бросив сумку на стул, Арина вклинилась между собравшимися и перевела внимание на телефон. На экране было видео из какой-то тёмной комнаты. В центре, спина к спине на стульях сидели двое связанных. Верёвки на ногах, запястьях и поперёк туловища, на головы надеты мешки, поэтому определить личность пока было очень сложно, даже невозможно. Камера, с которой велась запись, стояла на столе, а перед ней — электронные часы со светящимися цифрами.

17:37.

Отметив время на настенных часах в кабинете, Арина нахмурилась.

— Это прямой эфир?

— Да, — ответил Роман Евгеньевич. — Судя по таймеру, запись ведётся уже пять часов.

— Этот телефон нашли на трупе одной хорошо тебе известной мошенницы, которая в прошлом году Карима обчистила, — подключился к разговору Николай Степанович, и Гордеева кивнула, понимая, о ком шла речь. — Когда тело нашли, эфир уже шёл почти четыре часа. Хуже всего то, что мы пока не можем отследить, откуда идёт сигнал. Да и требований никаких не поступало, поэтому мы не знаем, что нужно похитителям и нужно ли вообще.

Смотря в телефон, Арина сосредоточила на связанных людях всё своё внимание, пытаясь определить — живы они или нет, потому что с такого расстояния и на маленьком экране было очень сложно уловить дыхание. Звуков тоже никаких не было, и Арина предположила, что это не проблемы камеры или самого эфира. Это сделано специально, чтобы нельзя было услышать похищенных, если они решат заговорить, пошевелиться или вообще издать хоть какой-то звук. Такое осознание напрягало Гордееву ещё сильнее.

Вдруг один из людей на экране пошевелился и немного вытянулся, будто распрямляя затёкшую спину. Помотал головой и повернул ей, качая, будто пытаясь что-то сказать и разбудить того, кто сидел позади. Когда второй человек дёрнулся, эфир прервался.

Положив телефон на стол, Завьялов провёл по лицу дрогнувшими руками и выдохнул. Он молчал секунд, пока остальные переглядывались и рассаживались по местам. На какое-то время воцарилась тишина, пока подполковник не взял себя в руки.

— Коробицын, что у нас есть? — спросил он уставшим голосом, потирая левую сторону лица.

— Пока ничего, Роман Евгеньевич, — тихо ответил тот, опустив голову. — Заявлений о пропаже людей пока не поступало, к тому же сегодня среда, у людей только заканчивается рабочий день… Пытаемся отследить убитую по камерам, чтобы понять, кто мог за ней идти, но пока глухо. На самом телефоне отпечатков нет, симка приобретена на имя человека, который числится погибшим. Личностей на записи вычислить невозможно, можем только предполагать, что это мужчина и женщина. Спецы пытаются отследить точку, откуда ведётся эфир, но пока безуспешно.

В любой другой ситуации Завьялов наорал бы на всех и каждого, приказывая шевелиться и работать более эффективно. Но в этот раз он молчал — возможно, понимал, что пока они действительно ничего не могут сделать. Это злило и ввергало в отчаяние, потому что каждый в кабинете понимал: если похититель не выставит никаких условий, у жертв будет всё меньше шансов выжить.