Добромысловъ Plaza

Высотка «Добромысловъ Plaza» выступала над ломаной линией сосновых верхушек, как одинокий зуб, единственный оставшийся в рыхлой челюсти ветхого старика. Солнце садилось. Сейчас оно лишь просвечивало сквозь переплетённые ветви деревьев, а Добромыслову оставило лиловое небо, постепенно превращающееся в глубокий фиолет.

Надя, изо всех сил стараясь не растянуться в шпагате, семенила по замёрзшим лужам, сплошь покрывшим асфальт парковых дорожек. Выпавший к середине декабря снег успел почти полностью растаять, а вчера почти весь день лил ледяной дождь, который и превратил все тротуары в тренировочную площадку для балета на льду.

Деревья, покрытые тонким замёрзшим хрусталём, покачивали ветвями, звеня льдинками, будто где-то рядом рассыпались стеклянные бусины.

Фонари всё никак не зажигались. Надя, стараясь не отрывать подошв от дорожки, представила себя знаменитой спортсменкой-кёрлингисткой (жаль, нет швабры, она здесь определённо может пригодиться). И тут же поскользнулась, но сумела не упасть. И надо же было засмотреться на цветной меловой рисунок, выглядывающий из-подо льда – розовый глазированный пончик, тортик с вишенкой на горке сливочного крема и чашка горячего кофе.

Марк, гений рекламы. Ведь хотела же перестать уминать эклерчики и песочные пирожные с помадками из кондитерской «Пряникъ», а теперь аж слюна пошла. Так потом ни в одни джинсы не влезешь.

Надя миновала входную арку парка, уже украшенную к Новому году разноцветной мигающей гирляндой, выдохнула, снова поглубже вдохнула и всё также вскользь посеменила к кондитерской. Хорошо, что сапоги надела на скале, а не на каблуке – хоть чуть-чуть, а удобнее.

У входа пришлось посторониться, при этом чуть не задев рекламную доску, где тоже красовались пончики, витые крендели и кофе. Громко смеясь, из кондитерской вывалилась парочка с высокими стаканами и ароматной свежей выпечкой в бумажном пакете. Ясно, тоже видели картинку. Собственно, для того и предназначено.

– Привет! – Марк помахал рукой из-за прилавка. – Тебе как обычно?

– Да, давай. Привет. – Хотела же взять только один эклерчик, или, в крайнем случае, два. Но от вида витрины кондитерской аж желудок свело. – Сегодня фирменное блюдо – пончики?

– Угу, – кивнул Марк, накладывая эклеры в картонную коробку с логотипом «Пряника». – Оно уже неделю как фирменное. Снег растаял, я нарисовал, а потом наледь – и всё законсервировалось. Так и живём. Вот, возьми ещё орешков.

Марк наклонился к прилавку, где на белом фарфоровом блюде горкой лежали «орешки», печенье из детства. Всё, прощайте, новые скинни-джинсы.

Надя оплатила заказ, телефон тренькнул. Баланс не сошёлся.

– Ой, ты мне орешки не пробил.

– Это бесплатно, в честь праздника. – Марк улыбнулся, поставив локти на прилавок.

– А что за праздник? – Руки сами собой открыли коробку с эклерами, коржиками и «орешками».

– Ветель. Давай, помогу. – Марк забрал у Нади коробку и стал перетягивать её верёвкой.

– Как ты сказал? – спросила Надя, чтобы хоть чуть-чуть отвлечься от пирожных.

– Ве́тель, – произнёс Марк по слогам, завязывая на верёвочке узелок за узелком. – Это вроде праздника зимнего солнцестояния. У мордвы называется Калядань-чи, а у нас – Ветель. Мы же вроде как дальние родственники мордвы.

– Кто – мы?

– Мазычи. – Узелок за узелком, узелок за узелком. – Почти мордва, но так, скорее седьмая вода на киселе. Хотя языки похожи, особенно с эрзянским. А Ветель – это наш зимний праздник зимней ночи, и на него мы готовим печенье-орешки и чипакши, потом относим в лес, вроде как в дар Ломодуну. Считается, что так он нам обеспечит хороший урожай. Вот, держи.

Надя протянула между пальцами «кишку» из узелков. Ладно, ножницами их легко будет срезать.

– Вообще-то, я это уже рассказывал. – Марк оправил форменный фартук.

– Когда? – Надя такого не помнила.

– Классе в седьмом, или когда у нас были уроки по семейным древам. Ты тогда ещё рассказывала, что наполовину японка, а звать тебя не Надя, а Каюка.

– Юкико! Переводится как «дитя снега». Это из-за фамилии. Ну, ещё потому, что у меня день рождения в декабре.

– Я помню, – кивнул Марк.

Вот улыбочка у него. Как будто знает, что про Японию Надя всё придумала. Но не рассказывать же, что её отец родом откуда-то из юго-восточной Азии, а откуда точно, неизвестно, потому что он сбежал, как только Надя замаячила в перспективе. И что новое имя она себе попросту выдумала, и вместо Нади Снежиной подписывалась Юкико Кибу.

– Как дела в техникуме? – спросила Надя, чтобы сменить тему.

– Да какие там дела, – отмахнулся Марк. – Вот здесь – да, дела. – Он обвёл довольным взглядом кондитерскую. А посмотреть было на что – круглые столики с кружевными скатертями, тюлевые занавесочки, хохломская и гжельская посуда, кругом яркие аппетитные натюрморты со сладостями. И уже всё украшено к Новому году – на столах яркие сверкающие шарики и сосновые веточки, на окнах – гирлянды, в углу – большая наряженная искусственная ёлка.

Звякнул дверной колокольчик, в кондитерскую вплыла бабуля в красном мохеровом берете.

– А, тётя Маша, – заулыбался Марк. – Вам как обычно?

– Да, и вот этих орешков. И чипакшей – это уж обязательно.

Марк сложил в коробку чипакши – витые воздушные булочки в разноцветной глазури, похожие на плоских улиток. К булочкам отправились ещё печенье-курабье, зефир в шоколаде и заварные колечки с глазурью. «Орешки» Марк упаковал в отдельный бумажный пакет, туда же добавил ещё пару чипакшей с ягодными начинками. Бабуля расплачивалась наличными, долго высчитывая монетки.

– Спасибо, что без сдачи.

– Ой, Марик, а орешки-то! – спохватилась бабушка, уже убрав коробку в авоську.

– Это бесплатно, в честь праздника.

– А, да-да. Экие вы молодцы! Придёте, чай, на капище в субботу?

– Обязательно, как обычно, – закивал Марк.

– Вот и хорошо, хоть бабулю твою увижу, а то сто лет не встречались. Как, чай, дела-то у неё?

– Отлично, с палками теперь по парку ходит. А вы позвоните ей как-нибудь.

– И правда. Ну, до субботы.

– До свидания! – помахал рукой Марк.

– Капище? – нахмурилась Надя, как только дверь за бабулей закрылась.

– Да это просто название. Теперь. А раньше – да, было Ломодуново капище. Прямо за вашей «Плазой». – Марк снова поставил локти на прилавок. – Смелые, вы, конечно. Я бы не рискнул там поселиться. – И он сощурился, глянув в окно, где за парком на фоне тёмно-синего неба чернела высотка. Ни одно окно не светилось.

– Это ещё почему? – с вызовом спросила Надя. Они с мамой эту квартиру в долгострое два лишних года ждали.

– Священный лес, Божедомка, изба смерти. – Марк пожал плечами, будто говорил о чём-то простом, как дважды два. Увидев вопросительный взгляд Нади, вздохнул. – Там священный мазычский лес, а на краю – изба смерти. Ну, типа избушки на курьих ножках. Там покойников держали. Тех, кто зимой умирал. Земля-то мёрзлая, могилу не выкопаешь. Вот они там и мариновались до весны, пока земля оттает. Зимой копать, – Марк качнул головой и цыкнул, – только Ломодуна просить. Он же зимой землю ломает, когда вылезает, может и обратно помочь – внутрь сломать. Но такие просьбы, они знаешь ли, чреваты. Платить придётся. Вот и оставляли покойничков на попечение бабки, у которой нос к потолку прирос.

– Чего? – Надя против воли усмехнулась. – Ты что, серьёзно? Во всё это веришь?

– Что покойников держали в избушке, на месте которой теперь торчит ваша «Плаза»? Охотно верю. А знаешь, почему? Потому что такая избушка там аж до семидесятых стояла. Даже фотографии остались, сходи в музей, посмотри.

– А Божедомка тут при чём? – Наде отчего-то стало стыдно.

– А как ты думаешь, почему улица-то так называется? – Марк усмехнулся, как будто разговаривал с двоечницей. – Потому что до Революции тут рядом ещё и Божедомка была. Ну, яма, куда сбрасывали невостребованных покойников. Потом рядом ещё скотомогильник устроили. Говорят, с какой-то опасной заразой. А теперь там хотят второй корпус вашей «Плазы» воткнуть.

И тут Надя вспомнила среднюю школу, и как Марк рассказывал о своём родовом древе. И ещё кое-что.

– Так ты же сам тут жил! В «гробах»!

– А слабо угадать, с чего их так прозвали? – Теперь Марк поднял одну бровь. Нет, ну так нечестно.

– Скорей бы их уже снесли, – со злостью выдала Надя. – А то…

– Что? – перебил Марк, криво усмехнувшись. – Вид портят? Правильно, лучше всё огородить для «илиты», – это слово он произнёс по слогам.

– Да ладно тебе. – Наде почему-то стало обидно, что он и её причислил к «илите». – Их всё равно уже расселили. Вам же что-то дали взамен?

– Угу, – кивнул Марк, глядя куда-то под прилавок.

– Вот, а они стоят пустые, там и крысы бегают, и… – Надя слабо выдохнула. Вспомнила, что ей сейчас топать пешком по кромешной зимней тьме мимо этих самых «гробов».

– Вот именно. – Марк помолчал. – Может, тебя проводить?

– Не надо, сама дойду. Ну, пока.

– Давай.

Это вялое «давай» Надя услышала, уже выходя на улицу. Ещё чего, будет он ей одолжение делать. Женщина вообще должна быть сильной и полагаться только на себя. И нечего бояться этих «гробов», нет там никого. Давно уже. Вот как «Плазу» сдали, так и выселили всех. И правильно.

Освещённый проспект сворачивал влево, туда, где множеством огней переливался Добромыслов. А Наде предстояло пройти прямо. По разбитой дороге, где все фонари зачем-то отключили от сети. А по бокам – чёрные провалы больших окон старых двухэтажных деревянных домов.

Нет, они симпатичные, конечно. Когда-то были. Балкончики даже есть, резьба, крылечки, наличники, весной до сих пор сады цветут и птицы поют. Но за этими домиками никто больше не смотрит. Летом ещё ничего, а сейчас, зимой – просто идёшь мимо, а тут холод как будто усиливается и руки делаются ледяные, пальцы не гнутся, ноги деревянные, в животе словно камень.

И темень такая, что собственных сапог не видно. Надо всё-таки надевать что-то потеплее, чем короткое пальто-пиджак и шорты. И мама права – пора уже шапку носить, а не пушистые наушники из эко-меха. Зима всё-таки.

Надя перебирала ногами почти наугад. И «Плаза» не светится. Сдать-то дом сдали (кое-как и с кучей проволочек), а вот заселить пока не смогли. Многие дольщики за время ожидания выбили себе компенсации и поселились в других местах, высотку же какие-то специалисты предлагали снести, там вроде несчастный случай был – стена на человека рухнула и вообще много нарушений.

Это Надина мама постаралась, чтобы проект разморозили и дом достроили. На принцип пошла. Теперь вот в двадцатиэтажной высотке квартир пять всего занято. Не покупают. Кто из-за высоких цен, кто из-за того, что место неудобное. И правильно – ну кто тут строит? На окраине, да ещё «гробы» рядом – самый неблагополучный район.

Наконец Надя рассмотрела чёрный высоченный прямоугольник. Хоть бы кто-то дома был. Но нет – ни одно окно так и не засветилось. Где-то по близости раздался шорох. На секунду Надя замерла. В старом заброшенном доме кто-то есть? Как будто шаги. Или это крысы? Их тут развелось…

Надя припустила к высотке. Бегала она так себе, а теперь ещё школьный рюкзак, сумка со сменкой, коробка с пирожными, да ещё пакет из интернет-магазина. Правильно, сюда даже курьеры ехать отказываются – приходится из пункта самовывоза заказы забирать. И вся эта кладь подпрыгивает, норовит выскользнуть из рук, бьёт по бокам и ногам.

Вот уже стоянка (пока без хвалёного шлагбаума, зато с нормальным асфальтом), ноги разъезжаются, но сапоги с хорошим протектором не дают упасть. Дверь, домофон. Надя шумно выдохнула и без сил прижалась спиной к захлопнувшейся двери.

Голова перестала кружиться, тёмный туман перед глазами рассеялся. Надя сглотнула и стала подниматься к лифту. Окно консьержа закрыто. Не могут найти человека для этой работы.

Надо чаще бегать. Или хотя бы отказаться от лифта и ходить пешком по лестнице. Ага, на пятнадцатый этаж? Лучше уж по беговой дорожке. Нечего тренажёру под кроватью пылиться. Как говорит бабушка, за него деньги плочены. Надо же, та бабка в берете, что сегодня была в кондитерской, говорит очень похоже на Надину бабушку. Может, их семья тоже из мазычей? Надо бы узнать. Быть наполовину японкой – романтично и загадочно. А так будет вдвойне загадочней.

Лифт шёл почти бесшумно. Вот если он застрянет, кто-нибудь приедет её спасать? Надю от этой мысли передёрнуло. Чтобы отвлечься, стала рассматривать объявления на боковой панели. Вот кто куда угодно пролезет, так это рекламщики. Центр, окраина, глухомань – везде реклама. Чудо-люди, ничто им не страшно.

На баннере в углу ухоженная кудрявая шатенка в облегающей блузке цвета хаки и пилотке приглашала всех желающих посетить её салон. «Бровистка Пэт». Лицо знакомое. Точно, это же соседка с шестнадцатого этажа. Приятная такая девушка, всегда улыбается. Ухоженная, сама как лицо своей профессии. И семья интеллигентная. А салон – здесь же, на цокольном этаже. Удобно.

Хоть одна хорошая новость. Надю как раз сегодня девчонки в классе отругали за брови. Вообще-то, они правы, конечно. Окончание полугодия – не повод себя запускать. Ответ в мессенджере пришёл сразу – весь вечер у Бровистки Пэт был свободен.

Надя записалась на семь часов – не идти же в салон взмыленной, как лошадь на скачках.

Дома первым делом умылась и стёрла толстые стрелки, придававшие лицу «азиатскость». Ну да, без стрелок и выделенных скул не так уж она и похожа на японку, хотя глаза и правда чуть раскосые – спасибо папе-азиату. А ещё ему спасибо за шикарные тёмные волосы – густые и блестящие, как у настоящей японки.

Вот мазыч Марк совсем другой внешности – шатен с ореховыми глазами. Чем-то на Надину маму похож. Может, и правда, они тоже дальние родственники мордвы.

Надя разгрузила пакет с пирожными, заказ из интернет-магазина с бумагой и кистями для каллиграфии, переоделась в спортивный костюм и отправилась делать брови.

Решила спуститься пешком, ведь не стоит пока особо доверять лифту. В такую глухомань монтёры за пять минут не доберутся. Если вообще доберутся.

Чудной дом всё-таки. Вроде современный, а по стенам уже трещины пошли, кое-где штукатурка посыпалась. И стены выглядят неровными. Тени по ним странно идут – волнообразно. И перила шатаются. А ведь новостройка.

И пустота. Только слабое эхо Надиных шагов. И ещё какой-то звук. Надя остановилась. Прислушалась. Тихо-тихо доносилась слабая мелодия. Вроде напева. На колыбельную похоже. Наверное, кто-то ещё въехал. А то дети только в одной квартире есть, на четырнадцатом. А тут десятый. Никто, правда, не говорил, что здесь тоже заселились новые жильцы.

Мамаша тех самых детей, про которых вспомнила Надя, тоже оказалась в салоне. Даже не поздоровалась, собственно, как обычно. Сделала вид, что очень занята телефоном.

– Приветики! Что будем делать? – дружелюбно спросила бровистка Пэт, усадив Надю в кресло, похожее на стоматологическое. Стояло оно некрепко, вздрагивая от каждого движения.

– Брови, – ответила Надя и отчего-то почувствовала себя глупо.

– Ясненько, – широко улыбнулась Пэт.

Дальше бровистка стала деловито что-то разводить на стеклянном столике, попутно болтая с соседкой-мамашей.

– Я вообще не знаю, что за дурачьё это своим деткам даёт, – вещала та, развалившись на светлом диване, и размашисто качая ногой в сапоге для танца на шесте.

– Ну, Ланочка, не все же знают, что молоко вредно.

– Вредно только животное, а человеческое – это тоже животное. Лучше детские смеси давать. Только не эти нищебродские, а нормальные. Хотя бы по десятке за банку.

– Ага, а все своих личинок пичкают этой дешёвкой, и поэтому вокруг столько дебилов.

Дальше Пэт и Лана зашлись в лающем хохоте. Надя ёрзала на неудобном дрожащем кресле и начинала жалеть, что пришла.

– Так, сиди спокойно. – Пэт упёрлась рукой Наде в лоб, припечатав голову к креслу, и стала наносить на брови едко пахнущую субстанцию.

Это что, воск? А почему такая вонь? И почему без антисептика?

– Вот для этого и нужны мы – консультанты, – значительно произнесла Лана, глядя в экран смартфона и теребя пряди длинных тёмных волос. Но не таких, как у Нади, а тусклых, явно искусственных.

– Ой, ну и брови у тебя, – скривилась Пэт, нависая над Надей. – Это надо же какие космы отрастила, ты что, вообще за собой не следишь? И ресницы дурацкие, тебе ламинирование надо сделать. И на волосы, кстати, тоже, а то ходишь как замухрышка.

Надя ничего не ответила, только поморщилась от боли, потому что воск уже начал застывать, а бровистка всё возила по лбу пальцами. Даже без перчаток.

– Так, посиди, сейчас застынет, и всё снимем.

У Нади внутри всё сжалось. Бровистка явно имела ну очень смутное представление о работе с бровями, и страшно представить, чем всё могло закончиться.

– Ой, ну что за люди, – продолжала дуть накачанные губищи Лана. – Спрашивают, на каком масле лучше шоколад делать.

– А шоколад грудным детям тоже можно? – спросила Пэт, помыв руки и вытирая их полотенцем.

– Нет, конечно, – снисходительно улыбнулась Лана. – Я ещё и по обычному питанию консультирую. Как нутрициолог.

– И на каком масле надо делать шоколад? – Пэт подошла к Наде и снова впечатала её затылок в подголовник.

– Только на кокосовом, и никакого какао. И не дай вам бог туда положить сахар, – злобно рявкнула Лана, глядя в смартфон. – Разжиреете и отупеете.

А дальше голову Нади прострелила такая боль, что она непроизвольно взвыла.

– Ты чего орёшь?! – Пэт закрыла рот Нади рукой, зажав щёки. И рванула вторую бровь.

От боли, раздиравшей весь лоб, Надя соскользнула с кресла и шмякнулась на пол.

– Не трогай, дура! Дай, посмотрю. – Пэт отодвинула руки Нади от лица и расплылась в улыбке. Потом прыснула, прикрылась рукой, но хохот сдержать не смогла.

– Что там? – Лана на своих стрипах доцокала до места, где кулём осела Надя, и тоже рассмеялась. – Ой, дай я сфоткаю!

Надя оттолкнула её и стала метаться по кабинету в поисках зеркала. Оно нашлось над раковиной. На Надю смотрела её покрасневшее перекошенное лицо, мокрое от слёз. Над глазами набухли два пунцовых валика, из которых в разные стороны торчали клочки чёрных волосков.

– Как кактус, – задыхаясь от смеха, прохрипела одна из девиц.

В носу свербело, глаза щипало. Чтобы ржущие тётки не видели, как она плачет, Надя схватила пальто и рванула прочь из кабинета бровистки Пэт. Пробежала по улице до подъезда, пожалела, что снега нет, чтобы охладить лоб, который будто огнём жгло.

Двери лифта открылись. Ярослав, парень с двадцатого этажа, выбрал лучшее время, чтобы встретиться с Надей.

Не ответив на его «привет», чтобы не разреветься в голос, она ввалилась в лифт и стала тыкать в кнопку с цифрой 15. Только закрыв дверь квартиры, позволила себе опуститься на пол и расплакаться.

Где-то внутри строгий мамин голос приказал перестать жалеть себя, собраться и начать решать проблему.

Кстати, а где мама?

Надя набрала мамин номер и попыталась прокашляться, чтобы не сипеть.

– А, это ты. Хорошо, что позвонила, а то я совсем забегалась, – деловито затараторила мама. – Я сегодня останусь у бабушки, они тут передумали насчёт обоев. Завтра поедем менять. Одна побудешь? У тебя всё нормально? Еда есть? Уроки сделала?

– Еда есть, уроки сажусь делать, всё хорошо, – оттарабанила Надя, мысленно поблагодарив деда и бабушку, которые надумали делать ремонт под Новый год.

А то бы мама Наде всыпала. Она вообще против салонов и считает, что женщина должна следить за своим телом сама.

Надя зажмурилась и подошла к зеркалу. Заставила себя открыть глаза и снова разревелась. Всё стало ещё хуже.