Добрые соседи

Ходит дурачок по лесу,
Ищет дурачок глупей себя!
Егор Летов

Кирей получил свой первый лук.

До этого он имел дело только с учебными, из краснокорня, бьющими всего на несколько десятков шагов. А вот теперь Кирей держал в руках настоящий лук из серебристой ветви стоеросля, с тетивой из свинуховых жил, укреплённый пластинами жукозьего рога. Держал – и не мог наглядеться.

Лук был зна́ком того, что Кирей больше не мальчишка. Что он теперь настоящий охотник, хоть и подросток. И с этого дня всё меньше людей в Поселище будут окликать его по-детски – «Кирюшка». Разве что тётка Марья дома: но сухощавой, суровой тётке можно всё. У Кирея она последняя на свете родня. А для всех других он будет взрослым, наконец-то…

– Кирюх, чего выпялился? – разрушил его грёзы рыжий Петро, ткнув кулаком в плечо. Петро тоже был с луком: ещё и тул за плечом, полный стрел с наконечьями из шипов яжевельника.

– Побежали на стрельбище! – осклабился Петро. – Спорим, я тебя на три стрелы обойду!

И Кирей побежал.

***

Вечером в Общем Доме было не продохнуть от народу. Кирей с остальными юными охотниками, вчерашними мальчишками, стоял в первом ряду – и чуть не лопался от гордости. Особенно когда на помост взошёл сам Капитан: седой, одышливый, багровый. Чёрная униформа его была потёрта и расшита в талии – но это была настоящая форма легендарного Первого Капитана. Вплоть до нашивки-стрелы с надписью полукругом «СТ…Е…ЕЦ» на плече.

Капитан откашлялся и сказал речь. Похвалил новых охотников (не раз повторив «Сынки, бля!..», на что народ хохотал и хлопал в ладоши). Поведал, как растёт Поселище; упомянул про дюжину новорождённых в этом месяце, про две новые свинухофермы. Заявил, что в этом году после сезона дождей наконец начнут расширять населённую зону, возводя вторую Заграду по краю выжженной полосы (это обещали не первый год, ещё со времён прошлого Капитана, и всё равно, народ зааплодировал)… Закончил обычными проклятьями в адрес лешаков – и так разгорячился, что его увели под руки.

Следом на помост поднялся Главный Санитар Кристоф: тощий, бритый наголо и деловитый, в белом плаще с красными санитарскими крестами на плечах. Речь его, короткая и сухая, была обращена к юным охотникам, которых завтра ждала первая настоящая вылазка.

– Не терять своих, – деловито говорил Санитар. – Не есть и не пить ничего незнакомого. Никаких избыточных контактов с Лесом. Всегда помните: вы в нём чужаки! С чужим борется любой организм, и Лес не исключение…

Кристоф оглядел притихших парней. Огни ламп, заправленных стоножьим жиром, отражались в его круглых очочках.

– И главное, – завершил он, – опасайтесь лешаков! Помните: человек страшнее всех лесных существ, а лешак страшнее человека. Не приближайтесь к ним, не слушайте их, не берите ничего от них. И, главное – ни при каких обстоятельствах не верьте им!

По пути домой Кирей пересёк длинную тень, которую отбрасывал Штырь в лучах заката. Задумчиво взглянул на Заграду – стену с неровным, изломанным верхним краем, из которого далеко выдавался узкий, острый плавник Штыря… И не удержался.

На Штырь он залезал с детства – как и почти все мальчишки. И сейчас, забравшись на самый верх, Кирей устроился поудобней. Конечно, в детстве садиться на верхушку было проще, ну так и он тогда был меньше.

Отсюда Поселище было как на ладони: нагромождения домов из камня и металла, редкие провода меж крыш, загоны для свинухов и жукоз. Заграда обносила колонию по кругу – глухая стена металла, снаружи кое-где ещё хранящего следы истертых эмблем и цифр.

Мальчишка невольно поднял глаза к небу, на котором с закатной стороны уже блеснули первые звёзды. Странно и жутковато было думать, что эти знаки на броне Заграды чьи-то руки начертили сотни лет назад – и так далеко отсюда, что не разглядишь даже в телескоп, какой есть у Санитара Кристофа. Где-то на одной из таких вот звёзд…

Кирей знал, что Заграду построили из обшивки «Стрельца». И Штырь был стабилизатором; одним из тех, что удержали звездолёт в воздухе, когда он в вихре огня обрушился на планету. Погибнув сам, «Стрелец» защитил экипаж и колонистов. И продолжал защищать даже спустя два с лишним века после крушения.

Снаружи Заграды начинался пояс выжженной, мёртвой земли на сотню шагов от стен. Поодаль вспыхивали и гасли клубы огня; Санитары огнемётами выжигали пробившуюся поросль… А дальше со всех сторон раскинулся Лес – красный и сизо-фиолетовый, беззвучно колышущий волокнистыми кронами. Как степной ковыль на ветру. (Кирей никогда не видел степи, но в учебном доме им показывали древние голотипы Утраченной Земли).

Лес поневоле внушал робость: своей необъятностью, величественным безмолвием. Когда-то Лес забрал родителей Кирея, насмерть закусанных стаей ядовитых жужелей. Без следа поглотил соседа дядьку Жоржа, весёлого рыжего следопыта, всегда приносившего из своих вылазок занятные диковинки и рассказывавшего захватывающие страшилки… Даже сейчас Кирею казалось, что откуда-то из далёкой чащи за ним следят пристальные глаза.

Лешаки.

«Ты слышишь?», без слов сказал Лесу мальчишка. «Это я. И я – человек; а значит, я всегда буду сильней! Только сунься ко мне: я убью хоть зверя, хоть живое дерево, хоть лешака! Я тебе не верю, и не боюсь тебя!»

Лес ответил тишиной.

***

Дома пришлось забыть о том, что он теперь храбрый воин: тётка Марья отругала Кирея за опоздание – и послала задать корма свинухам. Вздыхая, мальчишка развёл в вёдрах грибное крошево и вывалил в корыто. Свинухи, похрюкивая, тыкались в загородку; шевелились короткие щупальца на складчатых рылах.

За стол сели впятером: Марья, Кирей, тёткины дочки-близняшки – и сумасбродный старик Октаныч, помогавший Марье по хозяйству за кормёжку. Девчонки стучали ложками, наворачивая похлёбку. Кирею тётка со вздохом положила больше обычного:

– Ешь давай, – велела она. – Сил набирайся. Тебе теперь их много понадобится… добытчик. Охотничек, на мою голову!

– Тёть, ну чего ты!.. – завёлся Кирей.

– Молчи уж, горе! Нет, чтобы выучиться на техника, или скотника!

– Что, и за свинухами всю жизнь ходить?

– Да хоть и за свинухами! Зато не совался бы к лешакам в глотку!

Октаныч захихикал, роняя крошки еды на бороду.

– Оне ведь мёртвые все, лешаки-то, – прошамкал он. – Утопленники!

– Умолкни, старый! – одёрнула Марья.

– Пф! Думаешь, Октаныч совсем с ума выжил? Я ведь сам когда-то как ты был, малой. Тоже в Лесу промышлял!.. Сам видел: озеро – а из него лешачка, мертвячка выходит! Оне там живут, на дне! Лес их проклинает, понимаешь? Корни в них пускает, привязывает к себе!

Дрожал огонёк лампады со стоножьим жиром на столе. Мелкие насекомые плясали вокруг пламени. То и дело какой-нибудь танцор вспыхивал – отчего трепещущий язычок на миг раздваивался – и опадал в плошку чёрной шелухой.

– А ещё оне, лешаки, шкуру с себя сдирают и наизнанку вывёртывают! – добавил Октаныч. – Живыми так прикидываются. Штоб людей в чащу заманивать! Потому их Санитары и боятся: когда мёртвый ходит, оно не по науке, вот и страшно…

Девочки захныкали испуганно. Тётя Марья, приподнявшись, стукнула старика ложкой по лысине.

Кирей доел в молчании, не желая себе признаваться, что слова деда встревожили его. Лешаки… Он помнил рассказы со школьных уроков. О мятеже против Первого Капитана; о расколе в Поселище. О людях, что ушли в Лес, чтобы жить своим умом. Они и жили, много лет – скрытно, бедно, почти не пересекаясь с Поселищем. И вдруг будто сгинули. Разведчики находили брошенные деревни, заросшие хижины…

А потом пропавшие вновь пришли из чащи леса. Но уже не людьми – лешаками. Кирей слышал страшные байки охотников. О деревьях-душителях, о стадах свинухов и жукоз, которые вдруг яростно нападают на людей, будто науськанная свора псов. Раньше он любил такие истории… но не сейчас, когда завтра сам должен был пойти в Лес.

Парень пристыдил и успокоил себя. Он будет не один, а вместе со старшими охотниками! С ними пошлют Санитара. И, может, даже… но об этом и мечтать не приходилось.

***

И всё же Кирею сказочно повезло. Его и впрямь определили в отряд, отправившийся в Лес на Махине! Накануне пришла весть, что в Путаном урочище обнаружилась целая поляна грибов: и надо было спешить, пока они не откочевали куда-нибудь.

Впрочем, когда Кирей трясся на броне Махины, вцепившись в скобы, он уже не был так уверен в своей удаче.

Лес не похож на те леса, какие детворе в школе показывали на картинках про Утраченную Землю. Лес – это, прежде всего, корняга. Сплошная сеть могучих труб-корней, растянутая по земле: где толщиной до колена человеку, где выше головы. И все корни сверху поросли кольчатыми стволами с густыми кронами-стогами, похожими на растрёпанные волосы. В просветах корняги пучатся острова лилового и золотистого мха… Потому и не бывает в Лесу дорог и тропок.

И быстрей всего путь через Лес на Махине. Двенадцатиколёсный бронированный транспортёр с рокотом и лязгом переваливался через корни, сминая растительность. Махин в Поселище осталось всего с полдюжины, все древние и незаменимые.

Кирея мотало взад-вперёд, виды Леса прыгали перед глазами. Не так представлял он себе свою первую охоту! Один раз парнишка мельком разглядел, как проскакало спугнутое стадо жукоз, перемахивая через корнягу – длинноногие, прыгучие, на скаку вскидывающие витые рога на пучеглазых мордах-хоботках…

– Эй, парень, полезай внутрь, сорвёшься! – прикрикнул старший охотник Дмитро, суровый мужик с бородой, заплетённой в две косицы. Кирей скользнул в люк транспортёра и упал на скамью. Его мутило от болтанки.

– Что, укачало? – дружески улыбнулась ему Жанин, девушка-Санитарка, посланная с отрядом. Чернокожая, высокая и красивая, с короткими тугими кудряшками. Странно было видеть её в белом санитарном доспехе-скафандре с красными крестовыми узорами. – На, возьми!

Кирей взял пилюльку с ладони Жанин, слегка раздосадованный. Ему не хотелось выглядеть слабым перед девушкой, которая втайне очень ему нравилась.

…Грибы уже успели порядком уползти со своего места. Скопище огромных, округлых, пульсирующих мешков, шевелилось, как живая кладка гигантской икры.

– Вали!

Охотники соскочили с брони. Засвистело, зачавкало. Взмахивая секачами, мужчины лихо рубили грибы и закидывали на платформу, приваренную к корме Махины.

– Будя, – наконец велел Дмитро. – Расходимся, парни. Малой, ты с Сидором иди!..

Кирею повезло: он подстрелил двух трепокрылов. Пронзённые стрелами птицы бились на мху, хлопая перепонками. Не самая богатая первая добыча, но охотник Сидор похлопал паренька по плечу, и тот расплылся в гордой улыбке. А Жанин, дежурившая у Махины, одобрительно показала Кирею большой палец – и он вообще расцвёл.

Паренёк присел отдохнуть у колеса. Совсем рядом тихонько покачивались белые воронки цветов паучника, нежно светящиеся в лесном сумраке. С низким, сердитым гудением на цветок сел жужель – блестящий, хищно-острый, как лезвие скальпеля. Кирей смотрел, как жужель погрузил хоботок в благоуханное жерло воронки, ища нектар… А спустя секунду – цветок беззвучно схлопнулся, скрутившись в тугой стручок и проглотив насекомое.

«Поделом!» злорадно подумал Кирей. Жужелей он ненавидел с детства, за родителей.

– Все вернулись? Ну, будя. По коням!

Взрокотали моторы, и Махина тронулась в обратный путь. Кирей, оставшийся снаружи на обшивке, не удержался и встал на броне в рост, радуясь ветру, треплющему в волосы…

…и полетел кубарем, когда транспортёр вдруг клюнул носом. Если б не чья-то рука, схватившая за шиворот – так и улетел бы под колёса.

– Засада! – заорал Дмитро. Толкнул парнишку в нутро Махины, а сам сорвал с плеча лук.

Мужчины спешно укрылись за щитами, наискось укреплёнными на обшивке. И вовремя – по броне застучали плевательные дротики из яжевеловых шипов, наверняка отравленные. А потом – сверху, разворачиваясь, упали хитро сплетённые сети.

Махина, бешено взрыкивая, пыталась выползти из траншеи, куда провалилась передом. Кирея болтало внутри, в пляске бликов света из люка и перемигивающихся приборных огней. Как лешаки это сделали, прыгало у мальчишки в голове. Должно быть, пригнали стадо диких свинухов, и те вырыли для них ловушку… Видать, правда, что лешаки повелевают всем лесным…

– Сети рубайте! Сети!

У Кирея всё свело внутри от страха и стыда за свой испуг разом. Почти не думая, он рванул с пояса ножик – и полез наверх (кто-то заорал вслед, и плевать…) И принялся отчаянно пилить лезвием туго свитые ячейки сети.

– Пригнись! – гулко взревели рядом. Сеть наконец-то лопнула под взмахами секачей – и тут же из люка поднялся по пояс рыцарь. В белой броне скафандра, в глухом шлеме с рылом респиратора… И с огнемётом в руках. За щитком шлема яростно сверкнули вытаращенные, белые глаза Жанин.

Струя чадного, липкого пламени рванулась наружу, окатила деревья. Кроны вспыхнули, как пух от лучины: сквозь рёв и треск прорвались чьи-то вопли. Кирей чуть не сомлел, поняв, что так дико могут кричать только люди… Нет, лешаки.

А в следующий миг броня под ногами провалилась вниз. Махина всё-таки вывернулась, зацепившись колёсами за край – и, взрывая землю и мох, выползла из пылающей ловушки.

– Все внутрь! Уходим, живо!

Кирей ухватился за скобу на броне. Сквозь озарённый пламенем дым ему почудились шатающиеся, пылающие фигуры – и он невольно приподнялся, прищурившись… И низкая ветка ударила его в затылок.

Мальчишка скатился по броне и упал лицом в изорванный колёсами мох.

***

Кирей очнулся, когда сгущались сумерки. Со стоном поднялся на четвереньки. Голова жутко болела, рот слипся от жажды. Что-то попалось под руку. Кирей тупо взглянул, и узнал свой лук, переломленный посредине. Наверно, сломался, когда он упал… С Махины! Он упал с Махины!

– Дмитро! – слабо позвал паренёк. Нет ответа. Лишь тогда, оглядевшись, Кирей понял, что остался один.

Стало страшно – но не до паники, терпимо. Кирей поспешил уверить себя, что его найдут. Конечно, завтра, когда рассветёт… А он пойдёт им навстречу! Махина оставила после себя верный след протекторов во мху, ободранные корни. Не потерялся бы даже малыш.

А он – не малыш. Он охотник, мужчина! Он дойдёт…

Мальчишка поднялся, пошатываясь. Подобрал обломанную ветку: посох так себе, гнучий, но лучше, чем никакой. Сделал пару шагов – да и замер, вдруг углядев среди мешанины мха что-то чёрное, перекрученное…

Не выдержав любопытства, Кирей подошёл поближе, и тут же согнулся в приступе рвоты. Лешак обгорел до спёкшегося мяса. Только зубы белели браслетом в дупле раззявленного рта.

Кирей шагал дотемна, превозмогая тошноту и слабость, перебирался через замшелые валы корняги. Когда же небеса в просветах крон потемнели, и пала ночь – забрался на ближайшее дерево и устроился в развилке ветвей, дрожа от холода и… Нет, только от холода!

С приходом темноты лес ожил, будто осмелев. Что-то колыхалось, бродило во тьме, щёлкало и стрекотало в лохматых ветвях. Один раз медленно прошуршало мимо нечто долгое и непрерывное. То ли вереница свинухов на водопой, то ли стоног прополз…

Мальчишка обнял себя за плечи, стараясь не стучать зубами. «Я, охотник, мужчина», повторял он про себя. «Завтра, когда меня найдут, мы вернёмся в Поселище – и вместе посмеёмся над этим! Может, и Жанин скажет, какой я смелый…»

От этих мыслей стало теплей – и Кирей сам не понял, как ухитрился задремать.

И не видел, как вдали, за лесом, в ночи блеснуло и погасло далёкое зарево. Ещё раз, и ещё… Это вспыхивал прожектор на Штыре, указывая пропавшему мальчишке путь в ночи.

С утра погода испортилась. Небо подернулось сизо-лиловыми облаками, задул ветер. Лес вокруг колыхался и шёл волнами, так, что было тошно смотреть. А может, сказался сотрус мозговины… кажется, так это называли на уроках.

Кирей упорно шёл по тропе, невзирая на ветер и раскаты грома. Когда с небес упали первые тяжелые капли, он даже обрадовался: от жажды уже спеклось горло… Подставив дождю лицо и руки, Кирей набирал воды в ладони – и жадно пил, ловил губами капли. И смеялся, торжествуя. Он сможет, он дойдёт!..

А потом тучи пронзило вспышкой молнии – и мальчишка вдруг оцепенел, осознав. Дождь! После дождя всё в лесу идёт в рост, как тесто в квашне! А значит…

Забыв о посохе, Кирей бегом бросился по тропе. А ливень, будто в насмешку, ударил стеной – так, что стало не разглядеть ничего на вытянутую руку. Нет, нет, нельзя потерять дорогу!..

Кирей спотыкался, задыхался, скользил ногами по мокрому мху. Один корень он перемахнул, второй перелез, а третий, выше головы – не осилил. Пытался перебраться, скользя пальцами по мокрому дереву… пока не сполз на колени и не сжался в комочек. А ливень гвоздил по плечам и голове.

***

Когда Кирей пришёл в себя, то не узнал леса. Мох, напившись дождя, вспучился холмами выше пояса, расползался ковром по валам корняги, затягивая раны от колёс Махины.

А хуже всего было то, что мальчишке стало по-настоящему плохо. Всё кругом блестело каплями воды, сочилось сыростью – а Кирей чувствовал себя раскалённым и пересохшим.

Жар… Он простыл.

– За мной вернутся, – тихо повторил он, и не узнал своего голоса. Какой хриплый…

«Надо сидеть и ждать. Просто сесть здесь. Они приедут…»

Мальчишка привалился спиной к корню и закрыл глаза… А опомнился, когда расползающийся мох уже укрыл его колени и подбирался к поясу. Вскочил, обдирая с себя клочья.

Нет! Идти! Только прямо, к Поселищу!..

…Кирей так и не понял, в какой момент сбился с пути. Может, с самого начала. Не запомнил, сколько брёл без цели сквозь чащу. Не запомнил, когда и как упал наземь, ещё в падении потеряв сознание.

Память к нему вернулась, когда он с трудом поднял из мокрого мха лицо – и тупо уставился на чьи-то босые ноги. Белые, худые, на левой щиколотке ­– плетёный браслет из трав.

Мальчишка тяжело поднял голову. Над ним, опираясь на шест, стояла девушка. Высокая, очень бледная… и очень голая. Кожа, казавшаяся пятнистой в переплетении теней, была покрыта извилистыми чёрными узорами.

Девушка склонилась к Кирею. Блеснули сиреневые глаза на скуластом, настороженном лице. И волной заструились с плеча волосы… тоже иссиза-лиловые, как лесные кроны.

Лешачка. «Утопленница».

– Пить, – разодрав спекшиеся губы, прохрипел Кирей. И снова уронил голову на мох.

Он ждал удара в висок, и долгожданного забвения без мук. Или шороха удаляющихся шагов, а за ним – долгих мучений… И вяло удивился, когда одна рука приподняла ему голову, а вторая сунула к его губам изогнутый лист, полный чистой, прохладной воды.

***

– Почему ты меня не убила? – недоверчиво спросил Кирей.

Он сидел на корняге, голый по пояс; и делал вид, будто ему очень интересны трепокрылы, порхающие в густых зарослях крон. Только бы не смотреть на Таню, которая деловито растирала ему чем-то грудь и плечи.

– Аф! – фыркнула девушка, смешно прикусив губу. – А ты меня почему не убил? Потому, что лук потерял?

Лесную незнакомку звали Таня, и поначалу Кирей очень удивился такому обычному имени. А потом подумал: чему удивляться? Ведь лешаки вышли из людей!

– Потому, что сломал, – буркнул Кирей. Взгляд его нет-нет, да соскальзывал на Таню. Интересно ведь, какие у неё густые, текучие волосы. И эти узоры на белой коже: чёрные, игольчатые линии, очерчивающие контуры крепких мышц, и… Кирей покраснел и рывком отвернулся.

– А зачем тебе, эээ, рисунки такие? Как колючая проволока!

– Аф-ф! – Таня прыснула со смеху. – Вот, вы все такие, железячники! Почему проволока? Почему не лиана колючая, не корни, а?

Девушка закончила втирать в грудь и плечи Кирею мазь, остро пахнущую непонятными растениями – и плюхнулась рядом на корнягу.

– Зачем мне надо, чтоб ты был мёртвый? – сказала она беззаботно, продолжая начатый разговор. – Это вам надо, чтоб мы умирали!

– Неправда! – Кирей возразил, и тут же осекся, вспомнив сожжённого лешака.

– Ну, да! А зачем вы тогда лезете в Лес?

– Потому, что нам нужна еда, – хмуро бросил Кирей. – Грибы, дичь, ягоды… А вы на нас нападаете, ловите, копаете засады!

– Ащ! Потому, что вы приходите, как дураки! – Таня гибко вскочила и пошла по корню, разведя руки. – Приходите забирать силой. А с нами Лес делится!

– Ну, да! – Кирей украдкой покосился на девушку. – Вы, говорят, колдуны, вас и Лес слушается!

– Не слушается, а помогает! Вот, смотри!

Она вдруг подпрыгнула, схватилась за плети-пряди кроны, раскачалась – и, взобравшись по ним, исчезла в лохматых зарослях. А чуть погодя спрыгнула на корень, прижимая рукой к груди три ярких, золотистых фрукта. Кирей узнал плоды древесной лианы-паразита.

– Умф! – Таня вгрызлась в фрукт, сок потёк по её губам. – Буфефь?

– Ты что! Мне нельзя! – Кирей даже отодвинулся.

– Чего так?

– Я отравлюсь! Всё лесное… ну, почти всё – не для людей! Чужая, это… экосистема!

Парень сглотнул и отвернулся, чтобы не соблазняться. Как назло, живот голодно зарокотал.

Таня задумалась. Потом глаза её весело блеснули; она откусила пол-плода, пожевала – и, сплюнув в ладонь, протянула Кирею горсть блестящей, красноватой массы:

– А так попробуй!

– Кх! Бе-е! – мальчишка чуть не упал с корня. – С-сумасшедшая что ли? Гадость, фу!

– Ой-ёй! – расхохоталась Таня. – Девчонку в рот целуешь, так тебе не гадость, а так – фу, да?

Кирей чуть не вспыхнул от стыда и злости. Девчонку он ещё никогда не целовал…

– Ну же, – подбодрила девушка. – С моими, как их… соками слюны тебе не страшно будет. Не трусь!

Таня, наверно, говорила про ферменты. Но Кирей подумал это лишь мельком, вскипев от обвинения в трусости. Из уст девчонки, пусть и постарше его!.. Почти не думая, он зажмурился и потянулся губами к девичьей ладони.

Оказалось вкусно. И не так противно, как он думал.

***

К вечеру Кирей почувствовал себя почти хорошо. Что бы ни намешала Таня в мазь, она помогла. Отступил жар, прояснилась голова; а ужин (конечно, фу!.. но вкусно) придал ему сил.

– Нет, не могу, – покачала головой Таня на просьбу отвести его к Поселищу. И Кирей уже подобрался, когда она добавила: – Не сегодня, и не завтра. Новый ливень будет!

Как лешачка предсказала погоду, неведомо. Но стемнело раньше времени, от надвинувшихся туч – а затем в небесах пророкотал гром, и рухнул дождь.

Кирей съежился в пещерке под выгнутым корнем, кутаясь в пласт мха. И сквозь хлещущие струи смотрел, как Таня кружится и танцует под дождём, вся блестящая в сиянии молний.

– Вылезай! – кричала она, смеясь. – Снимай всё! Пошли купаться, ну!

И запрокидывала голову, хохоча над его робостью, и пила дождь раскрытыми губами… А Кирей смотрел – и глаз не мог оторвать.

На ночь устроились на дереве. Таня как-то хитро заплела и подвязала пряди кроны к ветви – получился гамак, удобный и закрытый. Кирей покачал его рукой: вроде, крепко… А где же будет спать лешачка, на ветке, что ли?

– Давай, ложись! – велела Таня. А когда Кирей опасливо устроился – вдруг гибко скользнула к нему и вытянулась рядом, прижавшись боком и бедром.

– Ты! – мальчишка дёрнулся так, что гамак чуть не закрутился. – Ч-чего?

– Лежи спокойно! – пробормотала Таня, закинув на него руку. – Греть друг друга будем! Что ж вы дикие-то такие, железячники…

В самом деле, оказалось тепло. Даже жарко. Таня очень быстро притихла, и вскоре засопела Кирею в плечо – а мальчишка полночи пялился на звёзды сквозь просветы ветвей… Чувствуя, как ночной ветерок холодит огненные щёки.

«Она не человек», твердил он про себя. «Не человек!..»

Нет, и вправду, лешаки не люди! У людей хоть какой-то стыд есть!

***

– Так мы к тебе домой идём?

Таня вела Кирея по лесу, и мальчишка шёл, уже почти не боясь. Захоти она его убить – убила бы сразу, когда он был беспомощен! Кирей старался идти сбоку, чтобы не пялиться на Таню ни сзади, ни… спереди.

– Мы уже у меня дома! – с усмешкой возразила Таня. – Вот в этом вы все! Вы живёте внутрь, а мы – наружу, понимаешь?

– Не…

– Ащ! Мой папка тебе лучше объяснит… Эй, сюда сверни! Чего ж ты на меня не смотришь совсем?

Кирею захотелось чем-то удивить самоуверенную девушку. Ну и пусть она старше его, и ловчей, и ничего тут не боится; зато он – человек! Оглядевшись, парнишка заметил во мху на корняге яркие цветы, белые с синими сердечками… И, когда недовольная Таня обернулась – протянул ей наспех нарванный букет.

– Вот! – гордо заявил Кирей, глядя на то, как недоумённо вытянулось лицо девушки. – Я тебе, это… то есть, ты меня…

Таня вдруг хлестнула его по рукам. Цветы посыпались в мох.

– Йихс! Ошалел?! – выпалила девушка. – Они же ядовитые! Коснёшься, и через десять вздохов помрёшь!

Кирей шатнулся, как от затрещины. Деревья покачнулись, раздвоились перед глазами.

– Что… п-прав… да?..

– Да нет же! – выдержав паузу, Таня расхохоталась. – Шучу! Ты так пугаешься смешно, аф-ф!.. Эй, ну, не дуйся!

…Не было ни деревни, ни ограды, ни хотя бы одной хижины. Просто Кирей увидел множество людей – и старших, и помоложе, и совсем детишек. Все нагие, разрисованные черными линиями; у многих лиловые или оранжевые волосы, в цвет лесным растениям.

Как ни странно, лешаки совсем не обратили внимания на врага, приведённого Таней. Одни возились с кустами и цветами; другие плели что-то (сети, как понял Кирей, приглядевшись – и не почувствовал ничего особенного); третьи просто прогуливались или сидели под деревьями. Детвора бегала друг за другом… А навстречу Кирею и Тане уже шли двое: рыжий мужчина и сереброволосая женщина.

– Мам, пап, это Кир! Я его в лесу нашла.

Женщина, как ни странно, показалась Кирею ненамного старше самой Тани. Высокая, статная и беременная, с круглым животом; она смотрела на мальчишку по-доброму, улыбаясь. А мужчина – крепкий, сильный, с бородой ниже груди… Кирей пригляделся, и не поверил глазам:

– Дядька Жорж!

– О! Кирюха! – рыжебородый узнал его, и расплылся в улыбке, ничуть не смутившись. – Эк вымахал! Какими судьбами к нам?!

***

Обедать устроились под деревом. Таня с матерью принесли плодов, и лешаки… лесовики с аппетитом поглощали их. Время от времени Таня протягивала Кирею горсть жёваной мякоти. Мальчишка ел, уже почти не смущаясь.

– Тебе нравится наша еда? – ласково, с мягким акцентом спросила Танина мать.

– Да, фпафибо! – кивнул Кирей. Ему больше всего нравилось, что едой с ним делилась Таня, но об этом он, конечно, умолчал. И невольно смутился, вдруг почувствовав – он не заслужил ту доброту, с которой к нему отнеслись. Ему стало стыдно за свой лук, и Махину, и… вообще за всё.

– Как хорошо, что вы с Таней так поладили! Я помню, кое-кто воротил нос, когда я его угощала! – женщина шутливо стукнула Жоржа кулаком в бок.

– Маам! – смешно, совсем по-человечески возмутилась Таня.

– Ну, будет тебе, Речка! – хохотнул Жорж. И, склонившись, поцеловал жену. Кирей воспитанно отвёл взгляд… и встретился с Таниным. Девушка уставилась на него с насмешливым удивлением. Нет, всё же леша… лесовики совсем не знали стыда!

Позже Жорж повёл мальчишку прогуляться. Расспрашивал о житье-бытье в Поселище, но видно было, что без охоты, больше для вежливости. На осторожный вопрос Кирея же – вздохнул:

– Да вот как-то вышло. Речка меня вытащила из кровожорного болота; есть тут и такие, да, не сказки! А потом… Понимаешь, малец, тут я дома. Не только потому, что Речка и ребёнок, а вообще. Для них… для нас весь Лес – дом!

– Да я понял…

– Наверно, не совсем. Лесовики живут не так, как вы. Нам не нужны ни стены, ни Заграды. Где захотел, там и еда, и постель, и кров! Лес укрывает нас, кормит и защищает – а мы защищаем его. Ваш дом внутри, а наш везде!

– Но как же, нас учили, что Лес для человека чужд… – Кирей припомнил уроки, на которых Санитары вбивали в головы детворе названия и приметы разрешённых к пропитанию зверей, плодов и грибов.

– Выходит, врут, – уверенно сказал Жорж. – Или, может, Лес пробуждает в человеке какие-то… силы, не знаю. То, что позволяет ему тут жить! Я так думаю, что-то, что было в нас ещё с Утраченной Земли; но наружу ему хода не было. Со всем нашим железом, Махинами, огнемётами. А тут…

За деревьями блеснула водная гладь. Там лежала россыпь озёр с необычной, ярко-оранжевой водой. Деревья склоняли над ними ветви, увешанные тонкими, ажурными серебристыми сосульками. В водах озера Кирею почудились какие-то разлапистые тени – наверно, подводные цветы…

– Я бы не смог вернуться, парень! – со вздохом договорил Жорж. – Я задохнусь там, в стенах, зачахну. Без Речки, без Таньки…

Кирей обернулся. Таня лежала под деревом, головой на коленях у матери; и Речка ласково перебирала дочке волосы, вплетая в них цветочки.

– Так, э-э, Таня твоя дочь? Но как?..

– Ну, малец, тут сложно, – смешался Жорж. – После того, как её родители… Ну, в общем, мы с Речкой взялись её опекать. Так что нам она – дочь. Понимаешь?

Вот как. У Кирея почему-то защемило в груди – стоило вспомнить, с какой любовью смотрели друг на друга Речка и Жорж за обедом, как они целовались без стыда. Лесные люди так заботились друг о друге…

Чего ж тут не понять? Наверняка Танины родители погибли от людских рук. От стрелы или огня. А то, наверно, и посейчас бы жили – Кирей вдруг сообразил, что не видел среди лесных ни одного старика. Выходит, Лес хранит их от старости?..

И мальчишке на миг стало страшно понять дядьку Жоржа.

***

На рассвете Таня вывела Кирея к Поселищу. Подлесок заканчивался в двух шагах, и дальше была выжженная полоса – после буйства Леса вдруг показавшаяся мальчишке безобразным шрамом.

– Ну, вот. Дальше мне ходу нет.

– Спасибо, – Кирей думал, что при виде родной Заграды в предрассветных сумерках его сердце зайдётся от радости… но, почему-то, ничего не почувствовал.

– Это, – Таня насупилась. – Я подумала… Мамке с папкой ты понравился, да и вообще. Может, ну?..

Кирей с тоской взглянул на девушку. Потом обернулся туда, где был его дом… И по глазам его Таня прочла всё.

– Ну, и ладно. Иди! Только… постой, – она придержала Кирея за локоть, когда он уже шагнул было вперёд.

– А?

– Ты, Кир… Ты помни меня, ладно?

И вдруг, обхватив Кирея за плечи, притянула к себе – и поцеловала в губы. По-настоящему.

Ошеломлённый мальчишка не сразу догадался её обнять. Поцелуй длился долго… и в то же время оказался до боли коротким: Таня выпустила парня – и тут же бросилась в чащу, скрывшись в тенях.

Долго ещё Кирей оторопело смотрел ей вслед. Потом коснулся пальцами губ:

– Не забуду! – запоздало выдохнул он. – Честно!

Небо уже зарозовело восходом. Кирей наконец заставил себя отвернуться, ступить на выжженную землю. Шаг, другой… А на третьем его вдруг ослепило яркими прожекторами с Заграды. И вслед за тем взвыла сирена.

***

Кирею не дали увидеться с тёткой Марьей. Его даже не выпускали из глухой комнаты без окон, где не было ничего, кроме лежанки с тюфяком и ведра. «Карантин», припомнил мальчишка – раньше он слышал это слово только на уроках безопасности…

Раз в день входили Санитары. Неразличимые в одинаковых скафандрах, с одинаковыми голосами из-под шлемов. Может, среди них была и Жанин… Кирею было безразлично.

Санитары приносили воду и пищу. Светили в глаза фонариком, вонзали иглы в вены – мальчишечьи руки уже были в синяках. И задавали вопросы, вопросы, вопросы.

– Почему ты покинул группу?

– Говорю же: случайно упал!

– Почему не вернулся в Поселище?

– Я шёл… честно, шёл. Но дождь…

– Почему не остался на месте, ждать спасения?

– Я…

– Как состоялся твой контакт с лешаками?

– Ты получил чьё-то указание?

– По приказу внедрился в группу?

– По приказу вернулся к людям?

– Что тебе пообещали? Что приказали сделать?!

Еда не лезла мальчишке в горло. В душных стенах опять вернулись слабость и немочь. Голова раскалывалась, темнота давила, а свет резал глаза. Не раз Кирея одолевала тошнота – и он скрючивался над ведром, извергая через горло ужин, не принятый телом. А в одиночестве нередко стонал и грыз тюфяк: мышцы пронзало болью. Ему чудилось, будто живые иглы протыкают его изнутри, растут откуда-то из шеи в руки и ноги.

В минуты облегчения вспоминалась Таня; её улыбка, её ласковые, целебные руки. Вкус её губ… И от этого слёзы сами текли по щекам.

«Я болен».

– Пожалуйста…

«Всё-таки заразился чем-то там, в Лесу…»

– Прошу, не надо… Помогите мне!

«Они, наверно, правы, что держат меня тут. Я… я могу быть заразен…»

– Отвечай на вопросы. О чем говорили с тобой лешаки?

– На что они тебя подговаривали?

– Я не предатель!..

– Как звали ту лешачку, что тебя нашла?

«Таня!.. Её звали Таня!» И вновь перед ним вставало смеющееся лицо. Лесная красавица танцевала среди ливня и молний, и мокрые волосы хлестали её по плечам…

– Что между вами было?

– Н-ничего! Не смейте!..

«Я умираю. Умираю от Леса…»

– Отвечай на…

– Оставьте! Оставьте меня!

«…Нет.

Умираю без Леса».

***

На четвёртую ночь – а может, день – в камеру вошёл один Санитар. Мальчишка свернулся на койке лицом к стене и не шевелился.

– Кирей, – глухо позвал Санитар.

Нет ответа.

– Надеюсь, ты понимаешь, почему ты здесь, – заговорила фигура в белом доспехе. – Ты нарушил закон выживания Поселища. Главный закон человечества.

Спина мальчишки дрогнула, но он смолчал.

– Ты вступил в контакт с лешаками. С нечеловеческой природой. Я просто хочу знать…

Кирей рывком сел, повернувшись к гостю.

– Нечеловеческой? – злобно выпалил он. Лицо мальчишки страшно осунулось, глаза запали, но сверкали яростно. – А вы сами что же, люди?

Санитар шумно вздохнул сквозь респиратор.

– Парень, я тебя понимаю. Ты услышал и увидел слишком много.

– Как раз достаточно!

– Послушай… Ты не всё знаешь. Как и остальные. Мы не рассказываем народу всей правды, но…

– Да нет, теперь я всё знаю! – Кирей вскочил на ноги; шатнулся от слабости, но устоял. – Знаю, кто они и кто вы! Лесовики, они… они и есть настоящие люди!

– Кирей…

– Они со всем живут в мире! – вскричал мальчишка, брызжа слюной. – Любят друг друга! Знаете, сколько у них детей? И… и они даже не стареют! Ни на кого они нападать не собираются: нужны вы им сто лет! А вы окопались в этой дыре, и д-дрожите от страха и злости!

Сжав кулаки, подросток шагнул навстречу безмолвному белому рыцарю.

– И убиваете их! Убиваете всё, чего не понимаете! Потому что знаете – вы тут все издохнете, рано или поздно, за своей Заградой! Вы!.. в-вы…

Голова пошла кругом. Кирей даже не почувствовал, как его подхватили бронированные руки и уложили на койку.

Когда вновь лязгнула дверь, Кирей не пошевелился: лишь скосил глаза.

– Идём! – велел Санитар.

Мальчишка равнодушно поднялся. Ему вдруг стало всё равно. Он уже понял, что его не освободят.

Как оно будет, интересно… Может, выведут на пустырь, велят идти вперёд – и на третьем-четвёртом шаге ударит в затылок стрела из лука. Хорошо, если бы не огнемётом… Наверно, очень больно гореть. Наверно, даже лесным деревьям больно умирать в огне.

Куда его вели, Кирей не видел – смотрел под ноги. Лишь когда за спиной тихо скрипнули петли, поднял взгляд… И удивлённо обернулся.

Перед ним лежала выжженная земля вокруг Заграды. А за ней – за ней в предрассветном тумане серебрился Лес. И сердце мальчишки вдруг сжалось, словно при виде родного дома.

Кирей взглянул на Санитара, молча стоявшего рядом. И отчётливо различил за тёмным забралом знакомый взгляд сквозь очки. Усталый взгляд Главного Санитара Кристофа.

– Уходи, – тихо сказал Кристоф. – Уходи, и не возвращайся.

Паренёк поражённо кивнул. И, повернувшись – припустил бежать.

Когда Лес сомкнулся вокруг, Кирей закрутил головой. Куда теперь?.. Потом, сообразив, принялся рвать с себя одежду. Куртку, рубаху, штаны – долой. Скинув ботинки, Кирей ступил босыми ногами в прохладный мох… И вдруг почувствовал, как на него снизошёл странный покой.

Он был здесь свой. И как он раньше не понимал?

Паренёк уверенно пошёл сквозь чащу. Его не страшили ни звуки предрассветного Леса, ни странные тени меж стволов. Он был дома.

Зайдя поглубже, Кирей стал звать. Сперва тихо, потом всё громче, выкликая одно и то же имя… Пока, наконец, ему не отозвался девичий голос, полный надежды. Голос, от которого у Кирея перехватило дыхание.

– Кир?..

***

…Тётка Марья горько плакала, утирая слёзы кончиком старой шали. Сидящий перед ней за столом Кристоф молча перебирал бумаги.

– Почему? – всхлипывала женщина. – Почему ты не дал мне увидеть Кирюшу? Хотя бы раз!

– Тебе это не понравилось бы, – с усилием выговорил Главный Санитар. Отсветы лампады играли на его лысине, отражались в очках. – Он… изменился.

– Неужели у тебя совсем нет сердца? – гнев женщины пересилил её горе. – Хотя бы ради всего, что между нами было!..

Кристоф поднял голову, и Марья осеклась.

– Вот именно ради этого я и пощадил твои чувства, – процедил Кристоф. – Взгляни! – и придвинул к Марье бумаги.

– Но это же…

– Результаты анализов.

Марья вчиталась, и затаила дыхание. Когда же подняла голову от бумаг, глаза её были сухи – и расширены.

– Господи, – прошептала она. – Значит…

– Да.

– Но как?.. Как они сделали с ним это?

– Через пищу, через питьё, – пожал плечами санитар. – Мы слишком мало знаем про то, на что они способны. Но, сама видишь, когда он вернулся к нам, он был уже не совсем человеком. А в карантине стал… совсем не.

Марья закусила кончик шали, невидяще уставившись в огонёк лампады.

– Теперь ты понимаешь, что я сделал это ради тебя, – вздохнул Кристоф. – Прошу, не плачь. Тебе нужно заботиться о собственных детях. О наших детях.

– Ох, Кирюша…

– Это единственное, что я мог. Иначе Кирея разделали бы на куски. Если тебя это утешит, он… надеюсь, теперь он счастлив.

***

На закате две гибкие, нагие фигуры вышли из леса. Кирей и Таня стояли в зарослях, глядя на укутанное тенями Поселище. На гребне Заграды уже зажигались огни.

– Мы же никогда туда не вернёмся? – с улыбкой спросила Таня.

– Никогда! – кивнул Кирей.

Он держал руку Тани, и смотрел на девушку с любовью. Тело Кирея теперь тоже было расписано чёрными узорами; и волосы его у корней уже окрасились в сиреневый.

Парень и девушка поцеловались – и, по-прежнему держась за руки, пошли в чащу.

Когда они вышли к оранжевому озеру, другие лесовики приветствовали их улыбками; Жорж и Речка помахали руками. Лесные жители брели к берегу со всех сторон, под нависающими ветвями с серебристыми сосульками.

Таня и Кирей вдвоём ступили в озеро. Вода зачавкала вокруг их стоп; нет, не вода – а странная, текучая оранжевая слизь. Девушка и паренёк зашли по колено… а глаза их уже закатились. Рот Тани приоткрылся, по подбородку потекла слюна.

Кожа на их спинах, плечах и шеях разошлась по линиям узоров, будто рассечённая бритвами без капли крови. И наружу потянулись тонкие, коленчатые, серебристые лапки-щупальца. Два невероятных, живых создания, похожие на ожившие корни или стебли – ни головы, ни туловища, сплошь разветвления трубочек-побегов – выбирались, прорастали из тел, раздвигая мышцы.

Тела Кирея и Тани раскрылись, как цветы. Оба пошатнулись – и упали вниз лицом в озеро, не расцепляя рук; и погрузились в оранжевую жижу… Но их наездники уже уцепились за ветви над озёрной гладью, неспешно свернулись в ажурные, остроконечные сосульки и повисли рядом. Среди точно таких же наростов, чьи вместилища одно за другим погружались в озеро. Вот хлюпнуло в последний раз, и настала тишина.

Но вот одна из сосулек дрогнула. По ней прошла серебристая рябь:

«Как тебе это тело, сын и брат мой?»

«Благодарю тебя за то, что помогла обрести его, возлюбленная сестра и мать моя», беззвучно отозвалась сосулька поменьше, свисавшая рядом. «Немного неуклюжее, конечно. Боюсь, я поздновато оседлал мальчишку…»

«Ничего, ты ещё заставишь его раскрыться сполна. Многие из нас владеют своими скакунами с рождения. Но мы захватываем пустых из железного улья, и тоже овладеваем ими. Некоторые даже оказываются полезны для ловли новых».

«Этот, кажется, ничего не знает», презрительно завибрировал отросток. «Лишь бурлит гормонами при виде твоего вместилища!»

«О, это прекрасно. Они подарят нам детей – а значит, и новые тела нашим сородичам. Увы, эти создания быстро изнашиваются: быстрее, чем местные существа, которых мы седлаем. Счастье, что они плодовиты… И, может, мы ещё сможем добиться, чтобы они жили – и служили – долго».

«Они всё ещё мне отвратительны!»

«Мы должны благодарить за них волю случая», мягко возразила старшая. «Их тела совершенней всех существ под нашим небом, которых мы седлали. Великое счастье, что они оказались пригодны для нас! Пусть и не сразу: нам потребовалось больше ста лет, чтобы сполна приспособиться к ним – да ещё и улучшить их так, чтобы они стали пригодны для Леса. Благодарение нашей изменчивости, способности подбирать ключи к любому телу… И тому, что они далеко не сразу поняли, что их разум – не единственный под этими небесами!»

Младший отросток промолчал.

«Не печалься, любимый брат и сын мой». Сосулька побольше выпустила щупальце-лапку и потянулась к сородичу. «Рано или поздно мы сокрушим стены их улья. Силой ли, хитростью ли, но этот день настанет. Мы завладеем каждым из них: не останется пустых и диких, кончится вражда. И тогда у любого из нас будет свой двуногий скакун. Будет…»

Гибкая лапка погладила меньшего наездника по туго скрученному телу.

«…свой дом».