Долг хускарла

Одо выволокли из длинного дома и бросили в лужу. Вернее, лужа там стояла днём, но вечером ударил мороз. Звук, с которым тело разбило мерцающую в звёздном свете корку льда, походил на хруст костей.

— Никто не смеет напиваться, словно последний трэлл, и оскорблять меня под моей крышей, Одо Кривой. Даже гость. Предки твои стыдятся.

Голос одальмана — хозяина усадьбы — звучал устало. Торунн, вышедшая на крыльцо вслед за ним, скрестила руки на груди. Она ощущала… разочарование? Наверное, да.

Повозившись в замерзшей грязи, Одо перевернулся на спину и прохрипел:

— Поверь, предкам плевать. Боги творили их подобными себе. А кто и по какому образу сотворил тебя?

— Предков творили боги, — повторил глава одаля, кривясь. — Твой язык же явно создал дерзец Локи, судя по яду на нём.

Откашлявшись и сплюнув, Одо опёрся на локти и окинул собеседника мутным взглядом единственного глаза.

— Правда не оскорбляет мудрого. Что я сказал? Богам нет до тебя дела, сколько б резьбы ни украшало табурет под твоей задницей. Ни до тебя, ни до твоих овец.

Он попытался встать, но рухнул на четвереньки. Тело скрутило спазмом, раздался натужный, горловой рёв.

— Убери его, Торунн, — отвернулся одальман. — Пусть проспится. Видят все, я не нарушаю законов гостеприимства. Но чтоб на глаза мне не попадался.

Одо оказался костлявым. Лёгким, особенно для широких плеч дочери кузнеца. Ещё бы, питаться одним мёдом и собственной сварливостью. Видел бы отец, чем ей приходится заниматься… Увы, духи суровых зим забрали и его, и мать. Одальман воспитал её, как родную, сделал хускарлом — «хранителем дома», — что для женщины почётно вдвойне. Порой по его воле Торунн приходилось решать заковыристые и не всегда деликатные дела. Прямо сейчас ей хотелось вымыться целиком, и лучше раза на два.

Старый скотник уже почти не вонял — этот недостаток восполнял Одо. На пустом сеновале нашлась всё же пара охапок потемневшей соломы, и Торунн опустила пускающего слюни пополам со рвотой гостя на импровизированную лежанку. Поколебалась, расстегнула фибулу и набросила на скрючившееся тело свой тёплый шерстяной плащ. Не хватало ещё платить виру за околевшего пьяницу.

Из сумки на поясе Торунн осторожно достала ровную матовую табличку. Повертела в руках, кончиками пальцев провела по поверхности. Ни резьбы, ни узоров. Даже выщербин и грязи не осталось, хотя она сама видела, как Одо в запале свары стучал вещицей по столу, а потом уронил на земляной пол. Аккуратно подложив чужое под руку хозяину, Торунн вышла из скотника и заперла ворота.

Над её головой медленно вращалась небесная твердь. Звёзды, словно покрытые инеем, лучились и подрагивали в своих гнёздах. Несколько особенно ярких, именуемых «меркистьярна», «путевые», целеустремлённо ползли к Большой Телеге. Торунн вдруг стало зябко и беспокойно. Она пожалела было о плаще, передёрнула плечами и направилась к длинному дому.

***

С утра на сеновале воняло ещё гаже. Одо за ночь замотался в плащ, словно гусеница в кокон, но это не помешало перегару и прочим ароматам. Стараясь не морщиться, Торунн толкнула гостя в бок.

— Вставай. Еда и питьё со стола одальмана.

Закряхтев, Одо разлепил глаз. Плащ задёргался, из недр кокона выпросталась рука.

— Мёду. Или проваливай.

Торунн пожала плечами и поставила кувшин на землю. С неожиданной ловкостью вывернувшись из шерстяных пут, Одо припал к жидкости — и шумно сплюнул.

— Вода… Хель тебя побери, вода! Я же сказал…

— Одальман запретил давать тебе хмельное, — переплела руки Торунн. — И я с ним согласна. Ты угробишь себя, если будешь продолжать в том же духе.

— Как будто тебе и правда есть дело.

Одо поплевался ещё, но всё же приник к кувшину. Булькающие звуки становились все глубже и ниже: похоже, организм требовал влаги, и много. Прислонившись к дверному столбу, Торунн негромко откашлялась.

— Ты же нойд, верно?

В ответ раздалось ворчание:

— Заклинанья я знаю —
Не знает никто их,
Даже конунгов жены;
Помощь — такое
Первому имя —
Помогает в печалях,
В заботах и горестях.

— Но если мне не принесут мёда, я ходячий труп, — добавил Одо. — Учти, привороты не делаю, скотину не врачую, нитсшест не ставлю.

— Я знаю, чем занимаются нойды, — кивнула Торунн. — Вы управляете ветрами и солнцем.

— Только боги управляют, — гулко фыркнули из кувшина. — Я могу попросить.

— Только ты и можешь попросить. Только у тебя есть бурекамень.

Крякнув, Одо вернул кувшин на землю и сел рядом, подгребя под тощий зад старой соломы. Из-за пазухи — видимо, всё же убрал во сне — он выудил знакомую табличку и уставился на неё, словно видел впервые. Торунн подождала, а когда молчание затянулось, продолжила:

— Последние две зимы стояли такие морозы, что лопались брёвна в срубах. А летние ливни чуть не смыли одаль в море. Ты мог бы…

— Мог бы, — хмуро фыркнул нойд, — но не буду. Жизнь идёт своим чередом, богам виднее. Я не спорю с высшей волей в целом, я лишь исправляю… ошибки.

Он скривился, словно последнее слово доставило боль, и с тоской покосился на кувшин. Оглянувшись через плечо, Торунн села на корточки и понизила голос:

— Одальман мудр в своих запретах, и я с ним, повторюсь, согласна. Но если кто-то потеряет небольшой мех с мёдом в заброшенном скотнике, в том ведь не будет греха.

Одо застыл. Медленно убрав бурекамень обратно, он выпрямил спину и сощурил глаз.

— Ты чего-то хочешь. Говори.

— Возьми меня в ученицы.

Тишина вернулась. Боясь спугнуть, Торунн зашептала, быстро, почти не сбиваясь:

— Я хочу познать природу вещей. Хочу слышать волю богов, хочу помогать людям. Хочу… Да в конце концов, я хочу увидеть мир за пределами одаля! Нойдам открыты пути…

— Нет.

Одо смотрел спокойно и твёрдо. Словно и не было в этом взгляде похмельного тумана, словно и не старый кривой пропойца сидел перед Торунн.

— Нет, — повторил он. — Ты не знаешь, о чём просишь. Иди и занимайся простыми, понятными делами.

Покачавшись на пятках, Торунн встала. Стараясь не выдать голосом ни сожаления, ни злости, ровно произнесла:

— Я хускарл. У меня есть долг. Одальман сказал, чтобы ты ушёл, когда оклемаешься. Законы гостеприимства имеют свои границы. Если потребуется, я выкину тебя силой.

Она взяла кувшин, развернулась и вышла вон.

***

К обеду полетели первые белые хлопья. Сначала на них смотрели с одобрением; никому не улыбалось потерять озимые из-за ранних заморозков. Но ветер быстро усилился, и мягкие лучистые звёздочки превратились в секущую крупку. Когда меж строений понесло дранку и лохмотья пакли, Торунн поняла: идёт буря.

Старики и мелкота ныряли в распахнутый зёв длинного дома. Женщины волокли тюки со скарбом, переругиваясь с мужьями. Бонды покрепче загоняли в землянки скотину и птицу. Вокруг орали, причитали, топали и гремели.

Чей-то истошный крик выбился из общего шума, заставил крутить головой. Уловив краем глаза движение, Торунн повернулась к морю — и застыла на мгновение, будто примороженная к стремительно белеющей земле. Со стороны фьорда, разорвав горизонт, надвигался огромный тёмный столб. Он величаво вращался, словно неспешно решая, сколько жизней заберёт сегодня. «Одо, — промелькнуло в сознании. — Скотник. Бегом!»

Из-под сена торчала нога в на удивление добротном сапоге. Похоже, нойд решил отоспаться впрок, пока не выгнали. Не теряя времени, Торунн ухватила и поволокла.

— Ляжки Фрейи! Ты белены нажевалась? — Одо сонно щурился и пытался брыкаться. — Уйду я, сам уйду…

— Поздно идти! — Торунн отпустила ногу и рывком поставила нойда вертикально. — Бежать пора!

К его чести, сориентировался Одо почти мгновенно. Он хлопнул себя по бокам и сорвался в бег, косясь на небо. Торунн едва успела поразиться прыти, когда столбы скотника затрещали.

На полпути к длинному дому она услышала, как визжат за спиной доски и брёвна. Ветер ударил молотом, вбил в щёки заряд ледяных игл. Закрывшись рукавом, Торунн обернулась и успела заметить нелепую, будто бы крылатую широкую тень, летящую в спину. «Крыша. Со скотника сорвало крышу».

Другая тень мелькнула у локтя. Толчок — крепкий, сбивший с ног, заставивший покатиться по жёсткому насту. Спину свело мурашками: раздражение, недоумение, испуг! И тут же — понимание, благодарность. Одо тоже увидел угрозу и успел среагировать, успел спихнуть её с пути…

Удар. Темнота.

Поднимаясь на локте и потирая ссадину на лбу, Торунн пыталась свести расплывающийся взгляд в точку, одновременно проклиная случайную доску, всё-таки хлопнувшую её торцом. Когда зрение перестало плясать, она поняла, что смотрит на сапоги. Очень знакомые, уверенно попирающие снежную корку в паре пядей от её носа. Посмотрела выше — и замерла, чуть не разинув рот.

Расставив ноги, Одо стоял, вытянувшись в струну. Он словно прожигал взором вертящийся столб, закрывший полнеба. Пальцы плясали по матовой табличке, вытянутой в сторону вихря, и в такт их движениям по воздуху проносились руны, сплетаясь в мерцающие узоры. Нойд говорил с бурей.

В небесах, в самом сердце урагана мягко блеснуло, от чего по земле пробежали тени. Низкий рокот перекрыл рёв бури, заложил уши. Сглотнув, Торунн уставилась на то, как оседает тёмная колонна, как светлеют тяжёлые тучи, как острые льдинки превращаются в узорчатые лепестки. Буря растаяла, словно и не собиралась раскидать одаль по скалам.

Одо постоял прямо ещё немного, потом убрал бурекамень, ссутулился и обернулся к Торунн.

— Пойдём. Будем меня выгонять.

***

В длинном доме гремели струнами и посудой. Одальман, раскрасневшийся и взъерошенный, размахивал рогом, плеща мёдом вокруг. Подпирая ладонью перевязанную голову, Торунн ковыряла ножом жареное мясо. Сегодня в её обязанностях утихомиривать и вразумлять не нуждались.

Одо, отмытый, переодетый в чистое и непривычно тихий, сидел по правую руку хозяина. Он с плохо скрываемой тоской поглядывал на меха с напитками, но покладисто цедил из кубка воду. Впрочем, стол перед ним ломился от яств: тут одальман не поскупился.

В дальнем конце зала, у входа, произошло движение. Гвалт и музыка начали стихать. Торунн поднялась было, но её опередил мальчишка, подбежавший к главе застолья. Тот широко распахнул глаза, отставил рог, встал и оправил одежду.

Навстречу ему вдоль столов прошло несколько фигур в кольчугах и с мечами. Первый гость, высокий, широкоплечий и с богато отделанным поясом, принял спешно поднесённый слугой кубок.

— Достатка и процветания тебе и твоему одалю, хозяин, — он пригубил хмельное и одобрительно цокнул, вернув ёмкость. — Ты знаешь, кто я.

— Я знаю своего херсира, господин, — с достоинством склонил голову одальман. — Твой приход делает наш праздник дважды счастливым. Дозволишь ли угостить, чем послали боги?

Херсир улыбнулся.

— Воля богов и законы гостеприимства превыше всего. Однако прости меня, прежде я должен сказать о деле.

Он запустил руку за ворот кольчуги и выудил широкую бирку-будкафлу на прочном кожаном шнуре. Тишина упала на зал, придавив даже шорохи и шепотки. Одо поморщился и уставился себе под ноги.

—Я голос хёвдинга, правителя всех этих краёв, — под крышей зазвенело металлом и властью, — и оглашаю начертанное им. Херсиры наших земель говорят: зима от зимы всё лютее, лето от лета то сушь, то ливни, море штормит, а горы дрожат и грохочут. Годи великого святилища говорит: меркистьярна, путевые звёзды, стремятся в Колесницу Одина — Большую Телегу, как называет её простой люд. Пророчество, переданное предками, говорит: когда блуждающие светила выстроят лестницу, боги спустятся по ней из своей небесной обители, и мир разломится под их тяжестью.

Он провёл пронзительным взглядом по людям, окаменевшим за столами, и вперил его в Одо.

— Хёвдинг говорит: разыщите нойда. Пусть беседует с богами.

Вот теперь все задвигались, зашумели, забормотали. Выдержав несколько окриков и даже пару хлопков по плечам, Одо поднял голову.

— Я Одо, прозванный Кривым, и я нойд, — он встал, добыл из-за пазухи бурекамень, показал всем. Откашлялся. — Но я вам не нужен. Хозяин одаля знает: посланец к богам из меня никудышный. Я…

Херсир повёл рукой, призывая к тишине.

— Ты нойд. Это всё, что имеет значение. Мы искали других. Мы не нашли. Ты последний и единственный.

Кивнув гостю, одальман негромко постучал по столу.

— Одо Кривой — спесивец, пьяница и лентяй, в том свидетельствую. Но именно он уберёг мой одаль от бури. Именно он спас моего хускарла, которая мне как дочь, от верной гибели. Настали дурные времена, и нет у нас права бегать от судьбы.

Торунн, всё это время сидевшая, сцепив зубы и позабыв о лёгкой тошноте, мысленно считала мгновения. «Вот. Вот оно. Сейчас. Ещё немного. Вот. Сейчас».

Опять увлёкшийся разглядыванием собственных сапог Одо нехотя скривился.

— Разговоры о судьбе — пустое сотрясание воздуха… Хорошо, — вскинул он руки, предостерегая ропот, — я не спорю с волей хёвдинга. Но придётся отправиться в путь. Дорога к богам неведома даже мне, придётся искать её в горах…

— А я отправлюсь с ним, — выпалила Торунн, вскакивая. — Я хускарл. У меня есть долг.

Тихий гул голосов снова оборвался. С уважением окинув взглядом крепкую фигуру девушки, херсир поднял ладонь.

— В том нет нужды. В последнее время на перевалах неспокойно, ходят разные слухи. Поэтому с нойдом пойдёт моя дружина.

Одо, всё это время со странным огоньком в глазах изучавший Торунн, хлопнул в ладоши, привлекая внимание.

— Не дразните богов. К ним надо идти налегке, с уважением, а не с десятком воинов. Я отправлюсь один.

Снова раздался стук по столу со стороны одальмана.

— Одо спас Торунн. По всем законам, теперь её жизнь принадлежит ему, — голос хозяина звучал горько, но твёрдо. — А на ней действительно долг перед спасителем, который надлежит выплатить сполна. Ты можешь запретить другим, но ты не можешь отказать кровнице, нойд. Как бы мне ни хотелось иного.

Херсир широко улыбнулся, в глазах его бегали искорки. Достав меч, он протянул лезвие Торунн.

— Хоть нойд и не верит в судьбу, но я вижу, как её нити сегодня вяжутся под этой крышей. Дай клятву.

Прикосновение клинка оказалось холодным и резким. Пока Торунн смотрела на стекающую по ладони кровь и произносила заветные слова, Одо медленно опустился на скамью и вцепился в кубок. Он крепко зажмурил глаз, покачался из стороны в сторону и пробормотал:

— В конце концов, вдруг… Ладно, — уже громче сказал он, — ладно. Я согласен.

С печалью взглянув на Торунн, одальман положил ей руку на плечо.

— Ты добилась, чего хотела. Не спорь, я всегда знал… — он прервался и посмотрел поверх её головы. — Собери тёплую одежду, припасы…

— И мёда, — донеслось со стороны нойда.

— И мёда, — кивнул хозяин. — И приглядывай за пропойцей.

— Я буду ждать в одале одну луну, — добавил херсир, возвращая меч в ножны. — После пойду по вашим следам. На случай, если что-то случится. Или если кто-то решит сбежать.

Промолчав, Одо шумно отхлебнул из кубка. Торунн же, поклонившись, выскочила из длинного дома. В небе над ней путевые звёзды собирались в лестницу богов, но ей сейчас было не до того.

***

Они шли с утра. Солнце, к вечеру сбежавшее за перевал, перестало наконец слепить и путать глубокими синими тенями. Оба молчали. Одо просто ссутулился под своей торбой и мерил путь неспешной поступью, a Торунн не лезла с расспросами, потому что не хотела получить очередное «нет».

— Но послушай… — не выдержала она на очередном привале, когда оба пристроились под нависшей скалой.

— Не стану, — отрезал нойд, стягивая сапог и разминая ногу. — Мудрому достаточно раза. Если ты до сих пор не вняла, значит, и смысла учить тебя нет. Всё равно не поймёшь.

— Это не ответ, — покачала головой Торунн. Она пересчитала припасы, а потом упёрла руки в бока. — Ты занимаешься любомудрием. Вертишь словесные кружева, петляя, как заяц от куницы. Чего ты так боишься?

На мгновение показалось, что Одо не выдержит и метнёт сапог, метя в голову. Но он лишь молча окинул её взглядом и вернулся к своему занятию.

Украдкой досадливо хмыкнув, Торунн подождала, пока собеседник не натянет обувь, и сменила тему:

— Ты говорил, богам нет дела до нас. Зачем бы им тогда спускаться в наш мир? Может, пророчество ошибается?

Теперь взгляд Одо выражал любопытство. Он достал походный мех с мёдом, вынул затычку, принюхался, но пить не стал. Похоже, вопрос действительно оказался интереснее хмеля.

— Хорошо, что хёвдинг тебя не слышит, — затычка с гулким звуком вернулась на место. — Когда говорят о богах и людях, часто забывают о простом разумении. Что жизнь одного человека? Так, искра от пожара… — Одо осёкся и замолчал на мгновение. — Но целый народ уже имеет значение. Мир имеет значение.

Он покачал мех в руке и сунул его обратно в торбу.

— Говорят, когда-то мы и вправду были созданы по образу богов. Но если то верно, разве не имеем мы в себе толику их силы? И кому, как не нам самим себя спасать? Кому, как не нам следить за дарованным миром? В конце концов, в нём и так есть много способов погибнуть. Не обязательно в этом должны участвовать боги.

Словно в подтверждение его слов, в потемневшем, играющем первыми звёздами небе свистнуло. Прямо возле ног Одо в снег вонзилась стрела. Торунн выхватила нож и прянула за ближайший валун, вертя головой. Нойд же сунул мех в торбу, скрестил руки на груди и спокойно произнёс:

— Не суетись. Их не меньше десятка, — и уже гораздо громче: — Давайте поговорим! Что вам нужно?

Хмурый здоровяк в стёганке и с копьём спрыгнул со скалы. За ним из теней вынырнули прочие, не менее хмурые и сходно вооружённые фигуры. Скрутили их быстро и практически молча, в три слова: «проверить», «вяжем» и «пошли».

Одо покладисто топал, всем видом показывая, насколько он не против и в чём-то даже за. Бурекамень вернули ему за пазуху, внимательно и так же без особых замечаний покрутив в руках. Решив, что стоит последовать примеру, Торунн тоже не стала сопротивляться. Не время и не к месту.

Горы над перевалом стало едва видно в навалившейся тьме. Лишь плотные снежные одеяла угадывались в звёздном мерцании. Полюбовавшись ближайшим, Одо кивнул на него спутнице. Да, теперь стало понятно, почему пленители старались не шуметь: от жирного белого поля почти ощутимо пахло лавиной.

В дальнем конце пещеры, куда их завели, бодро пылал костёр, выбрасывая дым через трещину в потолке. За пламенем на резном сундуке устроился крупный мужчина. Лицо его показалось странно знакомым, будто бы виденным совсем недавно. Неспешно поднявшись, хозяин широко улыбнулся.

— Ну-ка, развяжите наших гостей. Прошу меня простить, — он склонил голову, и Одо медленно кивнул в ответ. — Я вождь этого вика. Вот всё пытаюсь донести до своих молодцов хотя бы начатки вежества.

Он щёлкнул пальцами, унизанными перстнями, и рыкнул:

— Еды! Питья! И верните им вещи! Кроме ножа, конечно.

Из провожатых у костра осталось двое — за спинами у Торунн и её спутника. Неспешно устраиваясь на вытертом до блеска бревне, заменявшем скамью, Одо протянул к костру руки.

— Значит, ты викинг. Не лучшая репутация в этих горах.

Тот усмехнулся, срезая мясо с кости богато украшенным кинжалом.

— А ты нойд и чаще говоришь с богами, чем с людьми, верно? Твоя ученица? Куда идёте?

Чуть не поперхнувшись, Торунн спрятала лицо за кубком с неплохим вином и украдкой покосилась на спутника. Тот, не дрогнув, достал мех, пригубил из него мёда и ровно произнёс:

— Как ты сказал, говорить с богами. Дурные слова дошли до моего слуха…

Пока он пересказывал весть о пророчестве, Торунн бросала взгляды по сторонам. Её не успокоили миролюбивый тон викинга и скудное гостеприимство пещеры. К тому же она успела заметить, что в своём рассказе нойд опустил упомянуть херсира. Видимо, пришёл к своим выводам.

Дослушав до конца, хозяин отложил кинжал, поднял свободной рукой витой рог и крепко к нему приложился.

— Ерунда, — утёр он губы рукавом. — Сказки безумных старух. Боги далеко, они давно забыли своих потомков. Людские дела делаются людьми. Если миру суждено погибнуть, то к йотунам такой мир. Лучше скажи мне, нойд: херсир ведь сейчас в одале?

Видимо, сказалось спокойствие Одо: в этот раз Торунн лучше справилась с собой. Стараясь не выдать себя взглядом, она поставила кубок на землю и с напускным любопытством посмотрела на нойда, мол, что скажет старший.

Старший молчал и изучал лицо собеседника. Тот же бросил обглоданную кость, склонился ближе и прорычал низким, клокочущим тоном:

— Ты наблюдателен и мудр, повелитель бурь. Да, я говорю о своём брате. О родном брате, который переманил мою дружину, выгнал меня из моего херада, моей вотчины, и занял моё кровное место!

Он грохнул кулаком по сундуку. В голове у Торунн наконец сложилась мозаика, и она похолодела. А викинг продолжал:

— Мне донесли, как с тобой обошёлся одальман. Подозреваю, в тебе нет любви ни к нему, ни к его людям. Если ты договоришься с богами о лавине, способной похоронить моего брата под брёвнами длинного дома, поверь, моей щедрости не будет пределов.

Он отставил рог и отвернул рукав, под которым в свете костра мягко блеснуло. Золотые гривны, многие с щербинами или погнутые. Торунн уговорила себя не считать, со скольких мёртвых рук они были сняты.

Отложив мех с мёдом, Одо снова принялся греть руки у костра. Он молчал долго, и напряжение начало копиться, словно жар в углях. Наконец нойд потёр ладони.

— Ты вот говоришь, сказки. Я-то склонен согласиться. Но всегда есть шанс, что истина не на моей стороне. Если мы выполним твою просьбу, ты дашь нам продолжить путь?

Рассмеявшись, викинг обошёл костёр, стянул один из браслетов и нацепил его на руку Одо.

— А ты захочешь? Вместе мы могли бы достичь многого, повелитель бурь. Я бы не отказался держать такого полезного человека рядом. Понятно, что не силой. Сила решает лишь часть вопросов; остальные решает благодарность. Что скажешь?

Сощурившись, Одо посмотрел на Торунн и медленно, веско проронил:

— Нигде меня так не унижали, как в том одале. А херсир мне и вовсе никто. Идём, — он встал и полюбовался золотом на запястье, — я буду говорить с горами о снеге.

На краткий миг Торунн испугалась, что не выдержит. Что предаст свои переживания взглядом, голосом или позой. Что бросится на Одо, вцепится ему в горло, вгрызётся в кадык — лишь чтобы получить в спину кинжал самого викинга или копья его свиты. Но сказалась выучка хускарла: она лишь кивнула, поднялась было, а потом, словно вспомнив, наклонилась перетянуть шнуровку на сапоге.

Когда оба мужчины уже шли к выходу из пещеры, в рукаве Торунн уютно спряталась остро обломанная, ухватистая кость. В конце концов, она хускарл. И у неё есть долг.

***

Звёзды успело затянуть низкими, рыхлыми тучами. Мокрый снег лип на скалы, и Торунн кинула на голову капюшон, чтобы спрятать лицо от его промозглых поцелуев. Одо же внимательно изучал склоны гор, словно выбирая, откуда ловчее будет сбросить на одаль тяжкую белую смерть.

Кость в рукаве жгла кожу. Когда нойд, словно приняв решение, устремился на ближайший пологий скос, Торунн решительно направилась следом. И чуть не врезалась в знакомого здоровяка с копьём. Заслышав возню, Одо обернулся.

— Ну-ка пропусти, — он махнул рукой викингу, стоявшему среди своих воинов на площадке у входа в пещеру. — Работа сложная, мне нужна помощь ученицы.

У Торунн свело челюсти. «Ты не знаешь, о чём просишь», — вспомнила она. Теперь нойд не знает, что его ждёт. Ей ещё не доводилось убивать — по крайней мере, не людей, — но если того потребуют боги…

Или всё-таки это её собственное решение? Где грань между предопределённостью и свободной волей, божественным провидением и человеческим произволом? И как невовремя все эти мысли!

Одо же, казалось, не испытывал ни малейших колебаний. Он сам подошёл ближе, взял её за руку и потянул за собой. Торунн вздрогнула, когда поняла, что пальцы нойда сомкнулись на спрятанной кости.

— Вспомни вихрь, — улыбка наморщила пустую глазницу. — Вспомни и повторяй за мной.

Он достал бурекамень и пошёл по кругу, громко декламируя:

— Знаю девятое, —
Если ладья
Борется с бурей,
Вихрям улечься
И волнам утихнуть
Пошлю повеленье.

Чуть не выронив своё случайное оружие, Торунн задохнулась от нахлынувшей догадки. Она справилась с волнением, дождалась, когда Одо вернётся в исходную точку, и пошла следом, повторяя наговор слово в слово.

Воздух над бурекамнем знакомо мерцал. Руны вились в шнуры, ветер хлестал их снежными плетями, в небесах над горами ворчало. Викинг стоял, приложив ладонь ко лбу; его люди сбились в кучу и опасливо вертели головами. Шаги Одо делались всё шире, центр описываемого круга смещался в сторону за перевалом.

В вышине вспыхнуло. Молния, мать всех молний, рассекла снегопад и впилась в макушку горы. Грохот от удара чуть не бросил обоих на камни. Перестав размахивать руками и искать точку опоры, Торунн подняла взгляд.

Сквозь ещё гуще поваливший снег она разглядела, как среди тёмных утёсов набухает молочная волна. Как она сначала медленно, а затем всё быстрее ползёт по склону. Как срываются следом огромные валуны, способные одним ударом размолоть длинный дом. Сердце Торунн защемило: неужели она обманулась? Неужели опоздала?

Цепкие пальцы снова ухватили её за рукав. Осторожно, боком, по полушагу за раз, Одо тянул в сторону, к дальнему спуску с перевала. Он по большой дуге обходил столпившийся на снегу вик. Так, чтобы копьё, брошенное опытной рукой, не достало цели.

Лавина внезапно сменила курс, ударившись в укрытый снегом гребень. Теперь она неслась прямо на них. Викинг, до этого заворожённый снежной погибелью, обернулся на нойда, и в глазах его недоумение сменилось пониманием, а следом яростью. Одо стянул с руки браслет.

— Если миру суждено погибнуть, — прокричал он, — я хоть попытаюсь сделать людское дело!

Золото блеснуло в полумраке и кануло в метель. Нойд прянул в сторону; Торунн едва поспевала за ним, всё время ожидая, как за спиной засвистят стрелы. Земля тряслась от накатывающей мощи.

А когда ожидание сделалось невыносимым, жёсткий белый вал ударил, подхватил и поволок.

***

Свет едва пробивал тяжёлое холодное одеяло. Отплёвываясь, ругаясь и рыча, Торунн уперлась ладонями, подтянула себя, боднула рыхлое — и неожиданно оказалась снаружи. Остатка сил хватило только скатиться по сугробу.

Похоже, лавина смела их в долину по другую сторону гор. Путь, на который потребовался бы ещё как минимум день, снежный поток проделал… За сколько? И сколько она пролежала без чувств, измятая и измочаленная стихией? Луна выглядывала из-за дальних скал, значит, ночь ещё не иссякла. Может, поэтому удалось ещё не околеть от холода…

Запоздалый страх прихватил за сердце, заставил подняться на подкашивающиеся ноги. Смерть нежно погладила по голове, пройдя рядом, но мимо. Чья в том сказалась заслуга, богов или старого нойда? И кстати, где он?

Звон в ушах, до этого толком не осознаваемый, усилился, когда Торунн сделала несколько неуверенных шагов. Зрение поплыло; пришлось опуститься на корточки и опереться на промёрзшую землю. Десяток глубоких, размеренных вздохов помог, но не сильно: в глазах всё чаще двоилось. Морозный воздух жёг лёгкие, а тело бил озноб — и осознание того, что, возможно, она осталась одна. Совсем одна.

Когда Торунн уже была готова рухнуть ничком и проглотить горечь судьбы, взгляд зацепился за тёмное пятно. Бурекамень торчал из продолговатого сугроба, с самого края. В край таблички впились бледные пальцы. Спотыкаясь и чувствуя, как с каждым шагом уходят едва вернувшиеся силы, Торунн разметала снег, сграбастала ледяную руку и потащила.

Мир провернулся. Торунн поняла, что лежит на спине. Лестница богов, почти прямой линией пронзающая Большую Телегу, нависла над горами. Звон в ушах, утихший было, вернулся, на этот раз обретя странную мелодичность. Веки стали невыносимо тяжёлыми. Мир устал.

***

На этот раз одеяло оказалось тёплым, уютным и пахнущим турьим молоком. Где-то трещал огонь; звон выбрался из ушей и превратился в знакомый звук скотных колокольцев. Неподалёку вполголоса разговаривали. Так, это Одо. А вот этот голос незнакомый. Женский и немолодой.

Торунн с ощутимым скрипом поднялась на ноги и услышала:

— Ты прав. Упрямая девочка.

Напротив нойда, недалеко от аккуратного очага, сложенного из плоских камней, сидела закутанная в шкуры фигура. Обнимая опорный столб низкой крыши одной рукой, Торунн махнула свободной.

— Я хускарл. У меня есть долг…

— Твой долг сейчас — лежать и оживать, — проскрипели в ответ. Фигура выпрямилась, и из-под шкур блеснули тёмные, внимательные глаза.

— На твоём месте я бы слушался, — улыбнулся не двинувшийся с места Одо. — Наша хозяйка — вёльва. Ей лучше знать.

Колокольцы снова звякнули. Обернувшись, Торунн увидела, как в углу помещения задумчиво жуёт жвачку мохнатый тур, украшенный цветными шнурами, бубенцами на рогах и узорчатой попоной. Только теперь она поняла, что во рту поселилась пряная горечь.

— Я извела на вас добрую долю своих трав, — кивнула вёльва, словно прочитав мысли. — В этих краях всё же не принято кататься на снежных лавинах. А ты, — она ткнула в Одо сухой кистью, — мог и не нарываться. Вик не рискнул бы брать в плен гостей колдуньи.

Она мелко захихикала. Одо пожал плечами.

— Если и верить в судьбу, то в добрую. Мы шли к тебе, и мы пришли. Прочее не так важно.

— Так ты знал… — протянула Торунн. В ответ вёльва покачала головой и сунула ей в руку плошку с чем-то парящим и ароматным, а нойд повторил свой жест.

— Не знал и не знаю по сю пору. Но помни: никогда не зазорно спросить совета у мудрого. Чем мы сейчас и займёмся.

— Старый пройдоха, — вновь хихикнула хозяйка. — Поверишь, если я тоже скажу, что не ведаю, где живут боги?

В тишине звякнули колокольцы. Торунн отхлебнула из плошки, потом решительно села рядом с Одо и упёрла руки в колени. Сощурившись, вёльва пробормотала:

— Вопросы, всегда вопросы… Спросить-то можно. А вот готовы ли вы к ответам?

Она отобрала посуду, выплеснула содержимое в зашипевший, задымивший очаг и нырнула под полог, сшитый из всё тех же шкур. Торунн заметила вышивку на нём: среди узнаваемых человеческих фигурок ходили непривычно, чуждо выглядящие исполины. Неужели кто-то и впрямь решил, что боги выглядят так?

За пологом звякнуло, застучало, забулькало. Вернувшись уже с двумя плошками, колдунья поставила их перед гостями.

— Пейте. Будем спрашивать духов.

Из недр одеяний вынырнуло искривлённое лезвие. Следом на земляной пол встала небольшая пирамидка. Широко распахнув глаза, Торунн уставилась на знакомую матовую поверхность. Тем временем Одо, шумно дохлебав питьё, пихнул локтем в бок.

— Ты вроде хотела познать природу вещей и мир за пределами. Второго шанса не будет.

Жидкость оказалась безвкусной, с лёгким запахом болота. Вёльва взяла в руки нож.

— Кровь. В ней вся правда и все ответы. Давай ладонь, девочка.

Снова прикосновение клинка, как тогда, в длинном доме. Алое пролилось на алтарь. Тот засветился так же, как руны бурекамня, мягко озарил лица. Дым из очага и пар от плошек свились плотной спиралью, запереливались бледными отблесками. Торунн почувствовала, что падает. Она невольно вскочила…

И поняла, что летит.

Внизу проносились горы, изрезанные долинами, ущельями, пропастями и полосками рек. Блеснуло море, показались знакомые, такие невзрачные сверху домики. «Одаль, — мелькнуло в голове. — Я возвращаюсь?» Но видение развернулось, и Торунн снова повлекло вперёд.

Путь, которым они шли к перевалу, засветился извилистой чертой, словно кто-то провёл по земле яркой краской. Вот пещера, где Одо обманул викинга; вот спуск, где их волокла лавина; а это, похоже, жилище вёльвы. Черта не останавливалась, она змеилась всё дальше. Торунн поняла: духи ответили. Им явили путь. Она пожалела, что не владеет ремеслом картографа, и попыталась запомнить хотя бы направление.

Видения сменились. Теперь с небес тянулась огромная лестница, блистающая мощью звёзд, которые составляли ступени. Торунн стояла на одной из них, и в руке у неё лежал бурекамень. С самого верха, заставляя мир вздрагивать и рокотать, спускалось нечто громадное, непредставимое, вызывающее древний истошный ужас. Снизу навстречу фигуре поднимался Одо, и чем ближе оказывались оба идущих, тем больше в них проявлялось сходства.

Оба путника шли к ней. За ней.

***

Снова одеяло, снова треск огня и тихий перезвон. Торунн приподнялась на локте. Она чувствовала себя опустошённой. «Ты не знаешь, о чём просишь…» Воистину, Одо оказался прав.

Тот же, сидя рядом на лежанке, что-то чертил на кусочке выделанной кожи. Видимо, тот самый путь, который явился в видении. Значит ли, что и нойд видел там её, как она его? Подумав, Торунн отказалась от расспросов.

— Оклемалась? — голос звучал непривычно мирно, без яда и рисовки, почти заботливо. — Давай собираться, у нас впереди долгая дорога.

Дрожь зародилась под грудиной, упала в живот, заставила завязаться узлы страха. Взгляд единственного глаза нойда, которым он сопроводил слова, будто распахнул ворота в понимание: она зачем-то нужна Одо. Но зачем? Что означал образ лестницы? К чему та её приведёт?

Поёжившись, Торунн встала, отряхнула одежду. Прошлась до очага и обратно, постояла рядом с нойдом и неожиданно даже для себя произнесла:

— Разве мой долг не выплачен? Я спасла тебя, вытащила из-под снега…

Одо молчал и продолжал смотреть — расслабленно, почти сочувственно. За спиной проскрипели:

— Значит, ответов оказалось больше, чем вопросов… Не бегай от судьбы, девочка. Она всё равно всегда рядом.

Вёльва сунула оторопевшей Торунн туго набитые мешки, а потом поманила костлявым пальцем.

— Возьмёте моего тура. Я с ним договорилась, он понесёт припасы. А на обратном пути повезёт нойда.

Одо хмыкнул, словно колдунья сказала что-то смешное. Та закатила глаза.

— Мёда с собой возьмёшь, старый пропойца?

И когда тот ответил, Торунн снова стало не по себе:

— Нет. Воды. Только воды.

***

Дом вёльвы давно скрылся за поворотом. Одо перестал сутулиться. Он шагал упруго, словно помолодев, и в такт его шагу звенели бубенцы на туре. Торунн же плелась нога за ногу. Её мучали подозрения, но чтобы не давать им ходу, она решила завязать разговор:

— Ты видел путь, как и я. Но помимо пути…

— Не могу сказать, — легко отмахнулся нойд. — Не сейчас. Всему своё время.

Он улыбнулся и склонил голову, словно признавая вину.

— Но если хочешь, могу поведать об ином. Знаешь, почему я не беру учеников?

Конечно же, Торунн не знала. И конечно, ухватилась за возможность сменить тему. Поймав кивок, Одо продолжил:

— На самом деле, правила требуют, чтобы нойд передал свои знания и бурекамень достойному. Мне казалось, я нашёл такого: смышлёный был паренёк… Да, был.

Он уставился себе под ноги. Затаив дыхание, Торунн старалась не спугнуть.

— Мы плыли на торговом корабле. Капитан не ждал бури, и я тоже, но она пришла. Нас кидало, как осенний лист. Я собрался усмирить шторм, но мой ученик вызвался сам. Что случится дурного, если парень опробует свои силы, подумал я тогда…

Колокольцы звенели, шаги отдавались негромким эхом среди недальних скал.

— Он ошибся в одной руне. В единственной, но этого хватило. Поднялась такая волна, что корабль вбило бы в самую пучину. Я успел перехватить бурекамень… А парня — нет. Его смыло за борт в единый миг.

На мгновение Одо застыл, зажмурившись, а потом провёл ладонью по пустой глазнице.

— Корабль выдержал. Мы потеряли мачту, одна из щепок выбила мне глаз. Буря тут же пошла на спад. Капитан благодарил, возносил хвалы, угощал хмельным... Прозвище «Кривой» с тех пор приросло прочно. Как и тяга размывать картину мира мёдом.

Он с усилием сглотнул и внезапно улыбнулся.

— Впрочем, всё меняется. Ночью идёт снег, с утра ударяет мороз… Похоже, я подзабыл об этом. Идём. Нам ещё далеко, и стоит держаться вместе.

Высоко неся голову, он потянул тура за повод и устремился вперёд. Торунн же долго не двигалась, глядя в спину своему спутнику. Что-то менялось в старом нойде, и предчувствия от этих перемен были недобрыми.

Но путь звал. А значит, и правда следовало идти.

***

Дорога то плелась мшистыми плоскогорьями, то бросалась с каменных осыпей, то карабкалась на изветренные утёсы. Неизменным оставалось одно: каждый раз они останавливались на ночлег всё дальше от одаля и всё выше в горах.

А горы подрагивали и рокотали. Издалека доносился рёв лавин, грохот обвалов, треск валящихся со склонов скал. Погода менялась по нескольку раз на дню: бледное солнце пряталось за жирные тучи, метель могла обернуться ливнем, штиль — шквалом. Торунн всё крепче подмывало бежать, и останавливал уже даже не долг перед одалем, а то, что сама она вряд ли отыщет обратный путь.

Страх крепко поселился под сердцем, взял душу в плен. Мир и правда оказался больше, чем представлялось. Пугал размах, пугала новизна, пугало то, что в любой момент всё это могло рухнуть под поступью того, что спускалось по лестнице богов. А крепче всего пугало то, что должно было произойти, когда их с Одо путь закончится.

Сам же нойд словно родился заново. Он рассказывал о ветрах, об облаках, о снеге и дожде, о земле и море. Казалось, он забыл, что однажды отказал спутнице в ученичестве. Каждую ночь, маясь без сна и глядя, как всё более стройной становится линия лестницы, пронзающая Большую Телегу, Торунн замечала, что Одо тоже не спит. И тоже изучает небо. Зачем он потащил её с собой? Что ему нужно? Что он увидел в гостях у вёльвы? Страх крепко пустил корни. И всё же она шла.

Очередной вечер кутал горы в лиловое, когда впереди показался обрыв. За пропастью шириной в целый фьорд вздымалась громада горы, каких доселе видеть ещё не доводилось. Едва заметная тропка оказалась срезана, словно великан махнул топором.

Глядя с обрыва на поле острых каменных обломков, Торунн одновременно почувствовала и отчаяние, и постыдное облегчение. Что же, они сделали всё, что могли. Никто бы не посмел упрекнуть нойда, а главное, его спутницу. Боги дали им явственный знак…

Одо, стоявший рядом, хищно улыбнулся и погладил тура по холке.

— Считают, что стихия способна лишь разрушать. Это не так. Я покажу тебе путь созидания.

Он вытащил из-за пазухи бурекамень. На миг Торунн охватил искус хлопнуть по руке, выбить проклятую табличку, швырнуть её в пропасть… Но нойд уже постукивал пальцами по матовой поверхности, поясняя вслух:

— Смотри, эти руны говорят, где мы стоим. А эти призовут мокрый снег и тёплый ветер. Потом нам понадобятся мороз и затишье. Запоминай. Так, вот время, вот направление. Всё, бежим.

Крутанув головой, Торунн заметила длинный скальный навес. Они едва успели загнать под него тура и спрятаться сами, как в спины ударила влажная, промозглая метель. Мысль о побеге увяла, не успев расцвести: в такую погоду дорога по горам означала верную гибель.

Ночь пришлось переждать в убежище. Торунн и не заметила, как забылась усталым, тревожным сном. А утром вылезла из-под жаркого турьего бока — и не сдержала потрясённого вдоха.

На месте обвала, с одного края обрыва на другой тянулся узкий ледяной карниз. Он сверкал в лучах солнца, словно яркая летняя радуга, и в памяти всплыло слово: Биврёст. Мост в обитель богов.

Торунн оглянулась. Дороги назад больше не было, её замело по самую маковку и тоже сковало льдом. Путь оказался отрезан. «Знак, — повторила про себя Торунн. — Чей знак? И так ли это важно? Я хускарл. У меня есть долг».

— Теперь я точно знаю, что мы идём верно, — произнесла она вслух. Одо улыбнулся, но потом посерьёзнел.

— Ты знала это с самого начала. И ты убедила меня. Но давай поспешим.

***

Гора нависала над головой, заслоняя небо. Перед Торунн и Одо ширил пасть вход в исполинскую пещеру. Нойд завёл тура за каменный столб, словно специально поставленный рядом.

— Дальше, прости, без тебя. Дождись, — он обернулся к спутнице. — А нам вглубь. И ничему не удивляйся.

Чем глубже они заходили, тем чуднее становилось вокруг. Стены, пол, потолок тянулись ровно, будто высеченные острейшим кайлом. Спустя сотню шагов в их каменной толще принялись мерцать огненные узоры, напомнившие петли рун бурекамня. На пути начали попадаться формы и предметы, которые Торунн не могла опознать. Всё манило; всё пугало.

В глубине проступили очертания массивной двери, не меньше десятка человеческих ростов. Одо подошёл к ней, и створки медленно, низко гудя, сами разъехались в стороны. Свет брызнул в открывшуюся щель…

Они стояли на краю монументального зала, залитого мягким белым сиянием. В центре, посреди перемигивавшихся потусторонними огоньками постаментов, росло гигантское древо. Его ствол казался сплетенным из янтаря и стекла, а внутри клубилось, вспыхивало, мерцало. Среди ветвей древа, в прозрачном коконе висела огромная фигура.

Один из богов? Но разве так должны выглядеть боги? Разве не должны они быть подобны своим детям? Да, у фигуры имелись руки, ноги, голова, но остальное выглядело незнакомым, иным. Рост превышал человеческий раза в два, если не более. Голая, белёсая кожа обтягивала искажённые, вытянутые кости. Чуждые черты лица, чуждые формы тела, чуждая стать…

Часть побегов древа будто росла из глазницы хозяина пещеры, уходя в ствол. Часть оплетала короткое копьё, торчащее из груди. Страх вернулся, укусил за горло: куда они пришли? Кого на самом деле собираются потревожить?

Одо, застывший было на пороге, потёр ладонями лицо и устремился к древу. Он шагал, а эхо разносило по залу слова, провозглашаемые твёрдо и уверенно:

— Гость осторожный,
Дом посетивший,
Безмолвно внимает —
Чутко слушать
И зорко смотреть
Мудрый стремится.

У самого ствола нойд опустился на колени. Помолчал, а потом произнёс:

— Я пришёл, Один Всеотец. Как ты и велел.

Охнув, Торунн в пару прыжков догнала спутника и рухнула рядом, практически ниц. Фигура не пошевелилась. Лишь негромкий вздох прошелестел вокруг, и донёсся неожиданно мягкий голос:

— Здравствуй, Одо, прозванный Кривым. Здравствуй и ты, дочь кузнеца. Я ждал этого дня. Меня называют Одином, но нет, я не бог. Выслушайте мою историю и примите решение сами.

Пол из гладких плит дрогнул под ладонями. Зажмуренные было глаза распахнулись сами собой. Не бог?! Но кто же ещё? Голос зазвучал напевно, как у сказителя:

— Давно, тысячи зим тому назад, в мир, который вы называете домом, пришёл народ из мира иного. Эти люди бежали со своей земли, потому что их братья погубили её, забывшись в жадности и недальновидности. Построив корабль, способный плыть между звёзд, они искали новое пристанище, и им показалось, что нашли. Правда, ваш мир показался им слишком суровым. Он напомнил им древнюю родину северных богов — тех, кому поклоняетесь и вы. Так что беглецы решили изменить новый дом под себя. Это стало их второй ошибкой.

Печаль наполнила зал, плеснула с потолка, отразилась от стен. Торунн села, уставившись перед собой. Сердце, переполняемое откровениями, щемило; голова, об которую ломался весь привычный уклад, звенела пустотой. Зал медленно вращался вокруг неё, огоньки и постаменты плясали и подмигивали. Но надо, надо было слушать и услышать.

— А потом мы обнаружили вас. Ваших предков. И поняли, что первой ошибкой было назвать вашу землю своей. Лишить вас права выбора. Отобрать судьбу. Мы пытались остановить перемены, запущенные в мире, но оказалось слишком поздно. Что-то сломалось в недрах гор, в глубинах морей и в просторах небес. Что-то, что мы не могли исправить. И чтобы хоть как-то помочь вам выжить после наших ошибок, мы приняли два решения.

Одо внимал спокойно. Словно уже знал заранее, словно лишь ждал подтверждения своим ожиданиям. Торунн же готова была спрятать лицо в ладонях и завыть. Люди — не дети богов?! Сами боги — не боги?! Зачем же они с нойдом тогда шли сюда?! Мир стремительно опрокидывался в бездну, и не за пределами горы, а здесь и сейчас, в её собственной голове.

— Одни из нас стали обучать ваш народ тому, что могло пригодиться. Строить дома, пасти скот, складывать легенды… Увы, делать оружие. Другие, кого возглавил я, изменили Мировое Древо — то устройство, что должно было перекроить мир. Теперь оно не ломало, но сдерживало; не подгоняло, но помогало. Увы, без должного надзора эта волшебная машина совершала ошибки. Тогда я, прозванный вами Одином, а на самом деле — Одиссей Космидес, беглый землянин, уставший от бремени ошибок своего народа, принял третье решение. И приковал себя к Мировому Древу навеки.

— Расскажи о нойдах, — негромко попросил Одо. Вздрогнув, Торунн увидела, как он кладёт перед собой бурекамень. Чужой голос потеплел:

— Те, кого вы называете нойдами, были отправлены, чтобы служить моими глазами там, где требовалось. Там, где малое вмешательство могло предотвратить большое горе. Где решал человек, а не машина, пусть и почти всеведущая. Но и мой народ смертен, поэтому нойды стали брать учеников, передавать знание, растить крепящие мир цепи. А я оставался на своём посту. Моя жизнь стала едина с Древом.

«Я хускарл. У меня есть долг», — в который уже раз мысленно произнесла Торунн. Она по-иному посмотрела на хозяина пещеры. Не так они и различны, выходит. Если чуждое существо — этот землянин, — пришедшее из-за звёзд, отдало всего себя, чтобы люди могли жить, то…

С горькой усмешкой голос тем временем продолжал:

— К сожалению, даже поддерживаемое чудесами занебесной родины, это тело износилось за тысячи лет. Мой разум теряет остроту и внимательность. Когда он угаснет, отсроченная катастрофа возьмёт своё. Я заранее просчитал, сколько смогу нести свою службу. Создал пророчество, в котором связал небесное знамение и угрозу миру. И остался ждать преемника.

Смятение и ужас в душе Торунн уступили место пониманию. «Вот. Вот оно. Сейчас». Краем глаза она подметила, как встаёт Одо, как протягивает ей руку. Оперлась, поднялась сама и сказала:

— Я познала свою судьбу. Я согласна, — и смущённо: — Правда, я не понимаю, как управлять всем… Этим, — взмах рукой вокруг. — Что, если ошибусь?

Голос захохотал. Раскаты смеха искрились в ветвях, падали на мерцающие постаменты, бились о стены.

— Но я ждал не тебя, отважная Торунн, — и уже спокойнее, почти деловито. — Одо, прозванный Кривым: готов ли ты перенять мои знания, опыт и ношу?

Слёзы покатились по щекам. Слёзы благодарности, признательности, раскаяния. Пьяница Одо, скандалист Одо, грубиян Одо… Она была к нему так несправедлива! Весь мир был несправедлив, но вот теперь мир стоял — и содрогался от плача.

— А я? — получилось выдавить сквозь рыдания. — Зачем я? В чём мой долг?

— А ты теперь нойд, — улыбнулся Одо. Бурекамень ткнулся в ладони. — Если великий Одиссей вложит в мою голову откровения о Древе, то и с твоей как-нибудь справится. Ты вернёшься обратно и станешь моим вторым глазом, — он подмигнул и тут же посерьёзнел, — не Торунн больше, но Тором-Громовержцем. Будешь ходить по миру, помогать людям — и не совершать моих ошибок. Возьмёшь ученика, как только поймёшь, что готова. Чтобы когда пройдут века, было кому снова подняться по лестнице богов.

Он повернулся к древу и протянул ладонь. Воздух наполнили строки:

— Знаю, висел я
В ветвях на ветру
Девять долгих ночей,
Пронзённый копьем,
Посвященный Одину,
В жертву себе же,
На дереве том,
Чьи корни сокрыты
В недрах неведомых.

Голос Одиссея подхватил:

— Никто не питал,
Никто не поил меня,
Взирал я на землю.
Поднял я руны,
Стеная их поднял —
И с древа рухнул.

Кокон распахнулся. В недрах горы зарокотало. Свет брызнул слепящей вспышкой.

Дозор Одина закончился — и начался.

***

Колокольцы на рогах тура мерно звенели в такт его шагам. Ероша промокшую шерсть на затылке, Торунн прикрыла глаза третьим веком, когда солнце вынырнуло из-за перевала. В свете зари разваливался строй планет, покидавших созвездие Большой Телеги. Лестница богов рушилась ещё на тысячи лет.

Водя коротким когтем по матовой плоскости таблички и задумчиво подёргивая хвостом, Торунн вспоминала слова вёльвы: «На обратном пути тур повезёт нойда». Откуда колдунья знала? Впрочем, алтарь… Тоже устройство землян. Наверняка терминал, подключенный к их базам данных и прогностическим системам. Возможно, стоит задать новые вопросы.

И самый важный из них. Херсир сказал, что нойдов больше не осталось. Это плохо. Сможет ли вёльва запеленговать остальные климатические приводы, известные как бурекамни?