Долгая смена

Утром Дед позвал Ризу.

– Завтра пойдёшь кормить Старого.

–Ага, – сказала Риза – А кто меня поведёт?

– Никто. Поведёшь ты. А кого, это уже не моё дело. Выбирай сама, кто лучше подойдёт для работы с тобой в паре. Можешь выбрать кого-то из ребят поопытней, кто уже ходил к Старому, можешь взять новичка, который будет твоим учеником.

– Ага, – повторила Риза, хотя никакое это было ни «Ага», а скорее «Ого». – Я просто должна подойти к кому-то из младших и сказать, что мы идём к Старому. А если он не захочет?

– Что значит, не захочет? Так не бывает. Стать кормильцем – большая честь, её добиваются все, но выбирать будешь ты.

Риза сглотнула все прочие вопросы и пошла, как было сказано, выбирать себе напарника.

Народ в убежище Старого жил не абы как, а в строгом распорядке. Ближе всех к выходу, к лесному и степному простору, к распахнутым небесам, жили те взрослые, что никогда не приближались к логову Старого. Зато они всякий раз, как это требовалось, выходили под открытое небо, и что они там вытворяли, можно было только догадываться. Сами взрослые на расспросы усмехались и ничего не рассказывали. Они были охотниками, рыболовами, земледельцами. Женщины выращивали овощи, хлебные семена, пряные травы; всё, что ели люди и, что шло на прокорм Старому. Осенью собирали грибы, орехи, жёлуди. Жёлуди ел только Старый, людям они не нравились.

Входить к Старому взрослым никто не запрещал; не жалко себя, так и заходи. Только делать тебе там нечего, а вернуться от Старого живым, ещё никому из взрослых не удавалось.

Подальше от выхода, но в стороне от владений Старого обитала молодёжь, те, кто ещё не имел своего места в жизни. Дети от трёх лет и, примерно, до десяти. Напиханы они были словно икра в рыбью утробу, но зато жилось там весело. Взрослые следили только, чтобы детишки были накормлены вовремя, а в остальное время малышня была предоставлена сама себе. Дурили недоростки непрерывно, а наигравшись до икоты, бежали к матерям. Те и пожалеют, и построжат, и угостят чем-то самодельным, и нос утрут. На волю не выпустят – рано. А о том, чтобы соваться к Старому, среди мелюзги страшные рассказы бытуют. Одинокого малыша Старый проглотит, не заметив, и жаловаться будет некому и не на кого.

И всё же, ходят к Старому именно дети. Ходят парами: один подросток – он за старшего, а второй – вовсе несмышлёныш. Он и будет Старого кормить. Так близко никому к Старому нельзя приближаться, даже первому из напарников.

Риза уже три года кормила Старого, и теперь ей пришла пора идти главной, следить, чтобы настоящий кормилец не натворил глупостей, не сгубил себя самого да и весь народ заодно.

А кто пойдёт младшим, выбирать именно Ризе. Ни Дед, никто из взрослых, даже посоветовать ничего не могут. Вон их сколько, четырёхлеток: бегают, визжат, дурят всячески. Но скажет Риза: «Ты пойдёшь со мной», – и сегодняшний детёныш уже отделён ото всех, и взрослых, и детей, невидимой границей. Он кормилец, ему будутизвестны многие тайны, но при этом ему не ходить наружу, не видать неба, леса и рек, зато он начнёт спускаться к Старому и от его поступков будет зависеть самая жизнь народа.

Никто не определял длину смены кормильцев, хотя обычно она длилась три недели. Просто однажды проход открывали, отработавшие выходили дальним ходом возле хвоста Старого, а на их место шла другая двойка, попадая туда, где ожидала вечно-голодная пасть.

Истиный кормилец бывает не старше восьми лет, хотя тут многое зависит от роста и ловкости. Ещё шесть лет он может спускаться к Старому, будучи главным в двойке. А что потом? Бывшие кормильцы жили в самом низу, неподалёку от Старого, и ничего не делали. Наводили порядок в залах и переходах, считались воспитателями и няньками. На воздух им выходить было нельзя, у Старого появляться – тем более. Они были хранителями традиций – это главное. Им оставалось сидеть, сложа руки, и ждать, когда чёрная плесень прекратит их существование.

Дед тоже был из бывших кормильцев, но плесень на удивление не трогала его. Должно быть, из-за того, что у Деда кроме уборки помещений было полезное занятие – выбирать, кто пойдёт главным в двойке, и давать уходящим наставление. Эти наставления наизусть знают большие и маленькие, но одно дело просто знать, совсем другое – слышать, как их произносит шепелявым языком замшелый Дед, причём произносит не просто так, а обращаясь именно к тебе.

Риза прошлась по всем комнатам дома. Не такое это простое дело: выбрать напарника, особенно, если прежде не ты выбирал, а тебя выбирали. Проще всего было бы позвать кого-то из малышей, которые уже бывали у Старого и знают дело не понаслышке. Но куда достойнее взять новенького, который навсегда останется твоим учеником.

Девочки обычно выбирали в напарники мальчишек, парни – девочек, хотя никаких правил выбора не существовало – бери, кого хочешь.

А кого хочет Риза?

Её назначили старшей кормилицей, все знают, что сегодня её звал к себе Дед. Нетрудно догадаться, зачем он её звал. Малыши, одни от Ризы шарахаются, другие к ней льнут. Мальчишки, девчонки, все вперемешку, а ей из них выбирать одного.

Старшие кормильцы, не перезрелые, а те, кому ещё идти вниз, свободное время проводят в малышатнике, присматривают, кого им вести к Старому, когда наступит час. Риза тоже много раз бывала здесь, но так никого не выбрала.

А теперь раздумывать времени не осталось.

Ась был самым шебутным из всех мальчишек, он совался и к запертому входу к Старому, и к многочисленным лазам наружу, которые используют охотники и сборщицы семян. Риза говорила кое с кем из взрослых о судьбе Ася. Ответ был единодушен: в охотники Ась не годится, да и в рыбаки тоже. Баловник, ему лишь бы бегать, совать нос куда не следует. На воле такие не выживают.

В пять лет малышей, тех, кто не стал кормильцем, начинают выпускать наружу, поначалу исключительно на сбор семян. Девочки понемногу ковыряют землю, помогают выращивать тыкву, репу и другие произрастания. Лишь потом дети становятся рыбаками и охотниками. А кое-кто так и остаётся земледельцем – всю жизнь ухаживают за кустами, осыпающими на землю съедобные семена, перекапывают землю для огородниц, осенью собирают жёлуди и орехи и трудятся на подхвате у рыбаков.

– Этот пацан никуда не сгодится, – говорил пожилой охотник. – Послушания в нём нет. Помчится, сам не зная куда, и его ползуны съедят. Пользы от такого никакой.

А годится ли Ась в кормильцы, может решить только сама Риза. В логове Старого не забалуешь, смерть тут близка и очевидна. Хочешь жить, смиряй сам себя. Недаром многие сорванцы выходили из логова остепенившимися. К тому же Ась из себя мелкий, таким на смене бывает легче, чем здоровякам.

Риза поймала спешащего Ася за локоть, повернула к себе лицом. Глазёнки у Ася сияли, он явно не слушал, что ему внушают.

– Завтра с утра мы с тобой пойдём к Старому. Я выбираю тебя в напарники. Ты понял?

– Ага! Вот здорово!

Ась сучил ножонками, порываясь куда-то бежать.

– Ты всё понял? На дежурство заступаем рано, надо быть готовым.

– Ага! – Ась вырвался от Ризы и помчал куда-то, вопя во всю глотку: – Я теперь кормилец! Ого! Поберегись!

«Ничего не понял, – заключила Риза, – но слово сказано. Придётся Асю остепеняться. Детство кончилось».

Утром Ась, конечно, не пришёл. Забыл о вчерашнем. Ни на что иное Риза не рассчитывала. Собралась и пошла будить напарника.

– Я хочу спать, – бормотал Ась, безвольно заваливаясь на постель.

Пришлось ухватить его за ухо и поднять силком. Вопль Ася перебудил, кажется, всех детей.

– Давай в темпе, время уходит, – торопила Риза.

– Я ещё не завтракал.

– Тебе это теперь не обязательно. Старый ждёт, и предыдущую смену менять пора.

Вроде бы Ась начал что-то понимать. Он постанывал, но послушно шлёпал босыми ногами, поспешая за Ризой.

– Здесь вход к Старому, – поясняла Риза, – а выхода здесь нет, выход в другом месте.

– Это каждый знает, – пробурчал Ась. – Вон на стенке колотушка висит, я даже хотел её достать, но не дотянулся, а потом меня кто-то из больших прогнал. Ещё и поддал ни за что.

– Правильно поддал. Колотушка тебе понадобится, когда ты пойдёшь старшим в паре. А пока смотри и учись.

Риза приподнялась на цыпочки, сколько могла, и с трудом достала рукоять колотушки. У неё была и подставочка, но очень хотелось достать колотушку просто рукой. С подставкой, поди, и Ась дотянется, неслух противный.

Ничего, войдём к Старому, он неслуха мигом пообломает.

Риза размахнулась и трижды ударила колотушкой по полупрозрачной стене. Чтобы повесить колотушку на место пришлось воспользоваться подставкой, которую Риза разломала и откинула в сторону. А то, поди, ещё какой не в меру любопытный малец вздумает стучать в стену.

Девчонки рассказывали, что всё это вовсе не обязательно. Кто-то из бывших кормильцев непременно приглядывает за идущей на дежурство парой и прибирает за ними всё, как следует быть. Просто глаза он не мозолит, незачем Асю прежде времени знать, что он и сейчас под надзором.

Теперь оставалось ждать. Риза покрепче ухватила за руку приплясывающего от нетерпения Ася, заставив стоять смирно. С той стороны глухо донеслось три ответных удара.

– Не рыпайся, сейчас придут. А внутри вовсе ходи неспешно, бегать там нельзя, Старый мигом сцапает.

– Я это всю жизнь знаю. Лучше всех.

Послышались негромкие шаги, у входа появилась вышедшая сбоку предыдущая пара: Рум и его напарница Ляка, совершенно крошечная девочка, которая, тем не менее, отработала в этом году уже третью смену. Бывают такие счастливицы: ей уже девятый год пошёл, она всю работу превзошла, а выглядит малышкой.

– Всё в порядке, – не дожидаясь вопросов, сказал Рум. – Старый накормлен, запас подсыпан, можно заходить.

Риза благодарно кивнула и открыла проход.

Старый лежал, занимая чуть не всё отведённое ему помещение. Было совершенно невозможно понять, человек это, стократно разросшийся, или просто бесформенная туша, казалось бы, непригодная ни к чему. Но эта туша обеспечивала безопасность и покой всей семьи.

В зале у Старого было ужасно жарко и пахло, невозможно сказать, чем. Старым пахло, другого определения нет.

Старый ничего не слышал, но почему-то рядом с ним полагалось говорить шёпотом. У него были глаза и огромная пасть, которая непрерывно что-то пережёвывала. Два шага в сторону, и пасть перед тобой, а у самого входа возвышается бок – сплошная стена толстой кожи, из которой торчат отдельные волосины, каждая с палец толщиной.

– Близко не подходи, держись у стенки, – прошептала Риза.

– А чего? Он же не видит.

– Он учует и может очень быстро повернуться и схватить.

Обоняние и осязание у Старого были, но в каких пределах, никто не знал.

Пол вдоль стены был заспан съедобными семенами и скорлупой от раков и мокриц. Каждый шаг сопровождался хрустом и шелестом.

– Он слышит и потому знает, где мы находимся. Попробуй баловаться, мигом тебя проглотит. Для него нет разницы: ты или какая-нибудь многоножка.

– Вот ещё – проглотит! Я не дамся, – судя по всему Ась быстро успокоился и был готов к новым приключениям.

Ризе это не нравилось, но она не знала, что предпринять. Понарошку здесь ничего не бывает, если Старый ухватит, то сразу и насовсем.

Ась немного притих, лишь когда она оказались перед головой Старого. Огромнейшие губы, чмокающие даже во сне, сомкнутые точки глаз, две ноздри, зияющие над пастью, вот, вроде, и всё. Пища подавалась из контейнера под потолком, и холмом наваливалась возле самых губ Старого.

– Я буду подавать еду сверху, а ты станешь подгребать её ко рту и забрасывать туда.

– Да ну, а если он меня схватит?..

– Не схватит, если ты сам к нему не полезешь. Ты ещё маленький, он тебя не заметит. Вот меня может и схватить. Так что, берись за работу.

– Я не хочу. Я лучше охотником стану.

– Поздно, братец. К тому же, в охотниках тебя с таким поведением, первый же ползун заест.

Ась вздохнул, взялся за скребок и, шмыгая носом, принялся грести семена. Старый приоткрыл глаза и энергичней зашлёпал губами.

Сверху сыпались семена, мелкие ракообразные, в большинстве своём живые, плохоосвежёванные и разрубленные на части туши тех животных, что были добыты охотниками. Всё это приходилось подгребать, а то и просто забрасывать в проснувшуюся пасть. Сам Старый глаз не открывал и, кажется, продолжал спать.

Через полчаса Ась принялся ныть, что он устал и, вообще, больше не может. Риза спрыгнула вниз, ловко уклонилась от волосатого бока и забрала скребок у Ася.

– Давай, пособлю. Становись у стеночки и смотри. Ты неплохо справляешься, только так близко к Старому подходить не надо. Он может дёрнуться и тебя схватить.

Ась, обрадованный отдыхом, тут же повеселел и преисполнился самоуверенности.

– Я отпрыгну.

– Не хвались. Лучше учись, как с большими кусками управляться надо.

– Куда ему столько? Ведь обожрётся.

– Это ещё немного. Рум с Лякой постарались, угостили Старого как следует. Сегодня у нас не работа, а лёгкая тренировочка. Сейчас пойдём, покажу тебе наше хозяйство, о котором, когда выйдешь наружу, лучше помалкивать. А то полезет сюда неподготовленная шелупонь, беды не оберёшься. Мы с тобой кормильцы, а они никто. Только сами погибнут и дело испортят. Привыкнет Старый к человечине, потом не отучишь.

– Я буду молчать, – важно сказал Ась.

Риза, поднатужившись закинула в пасть чуть не полтуши убитого ползуна, отставила скребок и взяла за руку Ася.

– Держись у стенки.

– Зачем? Там же нет рта.

– Если он тебя учует, так и рот появится. Он умеет вертеться, как креветка на вертеле. Так что, не искушай судьбу.

– Почему ты говоришь «Он», а не «Старый»?

– На всякий случай. Вдруг он, всё-таки, слышит? И уж всяко дело, понимает.

– Вот ещё… Ничего он не понимает. Лежит и жрёт. Так и я могу.

– Ты не за него моги, а за самого себя. Тут пробирайся очень осторожненько. Видишь внизу у него что-то есть? Это ноги. Ходить он не умеет, но, говорят, может лягнуть. Тогда от тебя одна слизь останется.

– Кто говорит?

– Кормильцы. Об этом тоже не принято рассказывать, но кормильцы, бывает, возвращаются не все. Кто в пасть попадёт, кто под ногу.

– Чего мы тогда к ногам припёрлись?

– Чтобы знать. К тому же, там, с хвоста выход для нас с тобой.

– Мы что же, через сраку выходить будем?

– А ты как хотел? Чтобы тебе дорожку чистым мохом устелили?

Риза с Асем аккуратно обошли ноги Старого и направились туда, где необъятное тело сходило на нет. Там свисал словно бы огромный сосок, хотя на самом деле его предназначение было прямо противоположным. Сейчас этот орган был дряблым и безвольно свисал.

– Наберётся побольше дерьма, и он как дристанёт! – сказала Риза. – После этого нам можно будет выйти. Здесь единственное место, где можно до Старого безопасно дотронуться. Это тоже наша работа: содержать в чистоте сраку, как ты её назвал.

– Давай, выйдем наружу сейчас, – предложил Ась. – Я домой хочу, и кушать пора, а не с говном возиться.

– Сейчас мы пойдём кормить Старого. Он скоро проголодается и начнёт пухнуть. Старого накормим и пойдём есть сами. Но это будет ещё не скоро.

Во всяком случае, из клоаки Ась ушёл с готовностью.

Скребок, который с каждой минутой становился тяжелее, поток собранных семян, трудно копошащиеся раки, оковалки мяса с клоками неободранной шкуры…

– Риза, я устал!

– Терпи! Ещё четверть часа не прошло.

– Я совсем устал. И рак меня за руку цапнул.

– Ты что, не знал, что раки кусаются? Нечего было с ними играть. Ладно, садись у стенки, отдыхай. Да ноги подтяни, не суй Старому в глотку.

– А когда мы завтракать будем?

– Я, кажется, говорила. Через час.

– Так долго! А что мы станем есть?

– Доживёшь – увидишь. Передохнул? Берись за скребок. За работой время быстрей пойдёт.

С плачем и стонами, но отмеренный час закончился. Риза, которой то и дело приходилось работать за двоих, измучилась, как не доводилось уставать в прежние дежурства.

Скребок отставили к стене. Риза и Ась, пошатываясь, отправились вдоль необъятной туши Старого туда, где был обещан недолгий отдых и еда.

Пол пошёл под уклон. Кормильцы спустились в небольшую камеру. Над головами нависало брюхо Старого, на котором бугрилось несколько сосков.

– Потолка касаться не вздумай, – предупредила Риза, и на этот раз Ась не стал ворчать.

Риза сунулась чуть не под самого Старого, вытащила миску полную вкусно пахнущего месива. Были там знакомые семена и мелко накрошенное мясо и немного пряной травки, пучки которой собирали женщины. Ась макнул в миску палец. Оказалось сладко, словно семена разваривались в медвяном настое. Такое прежде доводилось пробовать только по большим праздникам.

– Ты ешь, – сказала Риза. – У тебя, что, своей ложки нет?

– Не-а…

– Я же тебе говорила – собираться. А ты чем вчера занимался?

Ась пожал плечами. Он сам не знал, чем занимался вчера.

Риза отыскала запасную ложку, почти развалившуюся от старости, и, худо бедно, Ась был накормлен. Ась налопался, и его сразу разморило. Риза не стала его будить, а пока выдалась свободная минута, принялась готовить обед: крошить мясо и зелень, которые отобрала во время работы на подаче. Задвинула миску поглубже в тепло, где из сосков капал медвяный настой. Через пару часов еда настоится, а сладкий сок Старого придаст ей должный вкус. Свою ложку засунула за пояс, найденную запасную пихнула Асю.

– Ась, поднимайся.

– М-м…

– Поднимайся. Старого пора кормить.

– Потом…

– Потом он от голода пухнуть начнёт, и нам тут места вовсе не останется. И тебя сожрёт, и меня.

– А чего он пухнет? От голода тощими становятся, а не пухлыми.

– У него внизу родники, вот он водой и наливается. И если вышибет двери, нам всем конец придёт.

– А если снизу подкопаться и воду не пускать, чтобы он не пухнул…

– Вот если ты сейчас не встанешь, то я тебя скребком подниму.

Наконец Ася удалось ввести в рамки, и с кряхтеньем и стонами работа началась.

«Ничего себе, выбрала помощничка, – думала Риза, – а ведь самый неугомонный среди всех мальчишек был. Если за смену не исправится, что же, в следующий раз придётся другого выбирать, а этот так и останется в недоделках. А ещё как бы болтать не начал, рассказывать, что не следует разглашать...»

На этот счёт существовал способ, о каком тоже было не принято говорить, особенно самим виновникам. На долгой девятилетней памяти Ризы такого не случалось, но на то он и особый случай, чтобы встречаться редко. Болтуна можно отвести к Деду и другим бывшим кормильцам, и больше его никто не увидит. Его не пустят ни побегать, ни поиграть, ни похвастаться перед сверстниками. Минуя настоящую жизнь, придётся переходить в разряд бывших.

Но это, если и произойдёт, то очень не скоро. А сейчас надо кормить Старого, пока он не начал пухнуть, отнимая у кормильцев жизненное пространство.

– Риза, я устал!

– Работай! Бегать, небось, не уставал. Носился, как кипятком ошпаренный. А тут ничего трудного, знай помахивай скребком.

– Обедать когда будем?

– Какой тебе обед? Едва час после завтрака прошёл.

– Я устал…

Не устал он, а просто надоело однообразно сгребать зерно в опасной близости от пасти.

Неужели парень так и не втянется в работу, и вся смена пройдёт под непрерывные жалобы избалованного бездельника? Никак не вспомнить свою первую смену четыре года назад, неужели она была такой же?

Женщины из числа бывших кормильцев, собирают и уваривают медвяный сок. Они не рассказывают, откуда эта сладость берётся, и тем более не говорят, что кормильцы во время смены едят сладкое каждый день. Наивная хитрость, чтобы охотники и земледельцы не считали себя обделёнными. Зато они, охотники и земледельцы, каждый день выходят под открытое небо и видят солнце, о котором кормильцы могут только мечтать. За всякую радость приходится дорого платить: в любую минуту на живущих под небом могут напасть дикие ползуны, а то и совершить набег враги.

Охотники гордятся шрамами, а у кормильцев шрамы случаются редко, Старый, если хапнет, то проглотит целиком.

У всякого работника свои радости и свои беды. Выбирай, что больше нравится.

Худо-бедно, но первый день они избыли и, налопавшись праздничной снеди, там же, где ели, повалились спать. Но и тут Ась был недоволен:

– Чего ты меня к стене заталкиваешь? Мне тут туго спать…

– Там ты вольно раскинешься и откатишься к Старому. Утром я от тебя и косточек не найду.

Самое тягостное в работе, это её однообразие. Знай греби, сегодня и завтра, и потом. Ризе наверху надо следить, чтобы еда подавалась разная; Старый не любит поедать семена всухомятку, а перекормишь мясом, он дёргаться начнёт, как его после этого успокаивать? Туши ползунов и беглого зверя охотники разрубают, но не всегда должным образом. Поправлять их огрехи приходится Ризе, а каково девятилетней девчонке управляться с мясницким тесаком? А уж после большой охоты, когда валом пойдёт скользкая требуха, поневоле начинаешь с завистью вспоминать то время когда приходилось маяться внизу. Знай греби и ни о чём не думай.

– Риза, я устал!

– А я не устала?

Ещё надо посматривать, чтобы Ась чего-нибудь не напортачил по своей части. Скребок штука тяжёлая и очень хочется как-нибудь обойтись без него. Чтобы с верхотуры вкусность сыпалась да прямо в старческий рот.

На третий день Ась вернул себе былую резвость, и это стало ещё опаснее.

– Ты что творишь, дуралей? Ты же его скребком по губе ударил!

– А что такого? Он всё равно ничего не понимает.

– Он всё понимает и всё отлично помнит. А уж обиды он никогда не простит. Он тебя схватит, ты и понять не успеешь, что случилось.

– Врёшь ты всё. Нарочно пугаешь. Я о Старом всё знаю получше тебя. Ничего он не может, только жрать да срать. А так он вроде лесного ползуна, который только на мясо и годится.

– Ты хоть раз ползуна видел? Не разделанную тушу, какую нам сбрасывают, а настоящего живого ползуна? Небось не он тебе, а ты ему на мясо пойдёшь.

– А сама ты видела?

– Не видела. Так я и не хвастаю. А ты греби, давай. Старый есть хочет.

– Я тоже есть хочу. Мы когда обедать будем?

– Никогда. Старый обидится и не даст медвяного сока. Будешь тогда сухие семена жевать.

Угроза подействовала, некоторое время Ась работал старательно. Риза слышала, как он бормочет, обращаясь к Старому.

– Не злись ты. Ничего я тебе не сделал. Для тебя скребок, что для меня соломинка.

Обед прошёл нормально, всё было готово в пору и сладко в меру. Ась набил утробу и повеселел, а вместе с весельем вернулось опасное баловство.

– Осторожнее! Я же тебе показывала, как надо.

– Сам знаю, ещё получше тебя. Ты наверху посиживаешь, а я тут у самой пасти.

– Я внизу четыре года отработала, знаешь сколько смен? Ты до стольки и считать не умеешь.

– Ага, отработала, а научилась только бояться. Зато я, вот что могу!.. – Ась подбежал вплотную к Старому, который, казалось, спал в эту минуту, хлопнул ладонью по вздувшейся губе и уже хотел отпрыгнуть назад, когда Старый громко чмокнул и захватил Асю руку едва не по локоть.

Ась тонко закричал. Он даже не пытался как следует вырваться, лишь беспорядочно дёргался и отпихивался ногами, рискуя остаться и без ног тоже.

Риза, не думая о себе, ринулась и ухватила Ася за свободную руку. Жалкая попытка – отнять у Старого то, что он схватил. Но неожиданно легко ей удалось отдёрнуть Ася на себя и упасть вместе с ним у самой стены.

Ась бился и неразборчиво кричал. Только теперь Риза поняла, что случилось. Правая рука у Ася была откушена по самый локоть. Культя почти не кровила, наружу, белея, торчал осколок кости. Губы у Старого только кажутся мягкими, что не мешает им перемалывать туши ползунов.

– Что ты натворил!? – Риза ухватила Ася в охапку и потащила вниз к обустроенной спальне. Ась замер и уже не дёргался, а то сдавленная артерия раскрылась бы, и мальчишка за пару минут истёк бы кровью.

В спальне Риза уложила искалеченного напарника на подстилку, оторвала от постели кусок полотна, смочила его медвяным соком и, как могла перебинтовала культю. Потом затолкала Ася как можно ближе к горячему боку Старого, где обычно прела еда в миске.

– Мама! – закричал очнувшийся Ась. – Не надо!

– Лежи и не вздумай дёргаться. Здесь всё быстрее заживает.

Впрочем, ещё никто и никогда не пытался лечить такие раны. Бывали полученные во время работы ссадины и даже переломы, но такое случилось впервые.

– Я домой хочу!

– Ты своё отхотел. Теперь терпи. Вечером я приду и перевяжу руку ещё раз. А пока не вздумай трогать повязку.

– Ты куда?

– Старого кормить. Мне теперь за двоих вертеться.

– Он меня кусил, а ты его кормить хочешь, а меня бросаешь… Это нечестно!

– По честному тебя вообще следовало Старому скормить. Лежи и постарайся хотя бы сейчас вести себя, как следует.

Риза повернулась и ушла, провожаемая жалобным рёвом Ася.

В руки легла привычная тяжесть скребка. Почти такими же вычищали полы в коридорах и залах дома. Потому инструмент и зовётся скребком, хотя им ничего не скребут. Этот скребок был больше и, как говорят, похож на лопату, которой зимой сгребают снег у выхода из дома.

Ни лопаты, ни снега Риза в жизни не видала. Она кормилец, а это вещи посторонние. Зато настоящий скребок был знаком ей больше, чем хорошо. Все четыре года каждую смену она не выпускала скребок из рук, работая внизу, где теперь должен был бы трудиться покалеченный Ась. Лишь две последние смены старший напарник Ризы – Прест, водил её наверх, обучая, что и как придётся делать, когда настанет пора ей быть главной кормилицей.

И вот теперь она снова внизу, гребёт зерно и куски мяса, забрасывает в широкую пасть Старого. «Ешь, ешь и поскорей забудь, каков вкус человечины».

Наступает минута, когда можно было бы перевести дух, но надо спешить наверх, рубить на приличные куски туши ползунов, смешивать их в должном соотношении с семенами, кинуть травы, досыпать шевелящихся раков и мокриц и спустить всё вниз, где уже приоткрылась в нетерпении широкая пасть Старого.

Прямо хоть начинай ныть подобно Асю: «Когда мы обедать будем?»

Наступило обеденное время. Уевшийся Старый довольно замер. Сейчас бы Ризе самой поесть и полежать несколько минут на жёсткой постели. Но Ась требует ухода и внимания.

Так и есть, повязку сорвал, мечется, плачет.

– Больно!

– Ещё бы не больно… Повязку содрал, рану разбередил. Сказано было – смирно лежать. Будешь вертеться, ешё больнее станет.

– Я домой хочу. К маме…

– Терпи. Смена не кончена, ещё целую неделю ждать.

На самом деле был способ прервать неудачную смену. При первой же возможности, обустроив покалеченного Ася и бросив Старому малость еды, Риза сорвала висящую под потолком колотушку и принялась стучать в то место, где открывался проход: « Бум! бум, бум… Бум!» – четыре размеренных удара, которые невозможно не услышать и не понять. Четвёртый удар означает: «У нас беда, срочно требуется замена».

Призыв остался без ответа, как будто никто не слышал ударов колотушки. Ризе ничего не оставалось делать, как работать за двоих и обрывать бесконечное нытьё Ася.

Каждый раз, отложив скребок, она принималась лупить колотушкой в проклятую стену, но безответно, новой смены не появлялось.

Здесь, при входе, и в другом месте, при выходе, имелись смотровые окошечки, забранные пластинами слюды и прикрытые дверцами, так, что их не сразу отыщешь. Самой Ризе Прест показал окошки во время третьей её смены. Новичкам об окошках знать не полагалось, иначе они от окошек и не отлипали бы. Видно сквозь слюду было мутно – только неразборчивые тени. Но прежде, чем выходить наружу, следовало убедиться, что смена: большая фигура и маленькая – уже стоит, ожидая ответного стука.

Увы, через слюдяные пластины ничего не удавалось рассмотреть. Какие-то тени порой качались в глубине, но у самого входа никто не стоял.

Зато объявилась другая тяжкая новость. Наверху оставалось всё меньше семян, жёлуди и рябина, которым подошла пора, вовсе не появились. Зато убоина шла сплошным потоком, но это была не рыба и не привычные ползуны, которых добывали охотники, а тела каких-то непонятных существ. Они отчасти напоминали людей, но руки у них были вывернуты в локтях в другую сторону, и головы ничуть не походили на человечьи. Два огромных глаза и вместо рта – жвалы, совсем как у насекомых.

Враги! – это Риза поняла с полувзгляда.

Рассказы о врагах и о войне бытовали среди всех людей: охотников, землепашцев и кормильцев. Где-то на краю леса живут эти существа. Они умеют говорить и строят на поверхности хижины, в которых живут. А вот договориться с ними невозможно. При виде людей они немедленно нападают и не оставляют в живых даже маленьких детей. Подземных домов у них нет, и что значит Старый, они не знают. Но обнаружив человеческий дом, они яростно атакуют его, стремясь во что бы то ни стало уничтожить Старого и всех, живущих под его защитой.

На памяти Ризы серьёзной войны не было, разве что мелкие стычки у самых границ, куда ни детям, ни, тем более, кормильцам хода не было.

Расказывали, что в былые времена враги врывались даже в дом, тогда люди уходили в нижние, подземные горизонты и отгораживались от нападавших огромнейшим телом Старого. Как Старый будет разделываться с врагами, не знал никто, кроме бывших кормильцев, да и те лишьдогадывались кое о чём. На памяти живущих ничего подобного не происходило, даже Дед такого вторжения не застал. И вот теперь Ризе в одиночку предстоит делать то, о чём только сказки рассказывают.

Ась к тому времени начал потихоньку выправляться и, значит, принялся вести себя совершенно невыносимо. Он звал маму, требовал, чтобы Риза отпустила его домой, и грозился, что сбежит, как только встанет на ноги.

– Только попробуй, – потеряв терпение, угрожала Риза. – Я тебя тогда Старому скормлю. Всё равно от тебя никакой пользы.

– Вот и не скормишь. Тебя Дед спросит: «Куда меня дел?» – что ты ему скажешь?

– Правду. Скажу, что тебя Старый слопал. Ты же сам ему в рот полез.

– Всё равно сбегу. И ничего ты мне не сделаешь.

Пререкаться Ась умел великолепно, откуда только бралось это искусство. А Ризе переругиваться некогда, надо Старого кормить, а ничего, кроме мяса убитых врагов не осталось. С чистого мяса Старый начал беспокоиться. Недокормишь его, он пухнуть будет, перекормишь, он тоже, того гляди, с места стронется. Тут догляд нужен строже, чем за Асем.

Не дело девятилетней девчонке рубить широким тесаком тела так похожие на человеческие, а потом зашвыривать их в ждущую пасть. И вместо недолгого отдыха спешить к Асю, кормить его – всех почему-то надо кормить! – менять повязку, утишать его дурацкие истерики…

Сама Риза уже два дня ничего не ела, а для Ася наскребла последние остаточки семян и щедро добавляла в миску вырубленную из тел врагов мякоть. Ась, не знающий, чем его угощают, ел с удовольствием, лишь жаловался, что Риза не кладёт в блюдо приправ.

Взорослые потом решат, говорить ли Асю, чем он питался последнее время, а пока Риза будет помалкивать.

Середина дня, обеденное время. Их смена должна кончиться два или три дня назад. Пусть всего два, но смена всё равно кончена. Риза додержала напарника живым, но никто не пришёл менять их, никто не отозвался на аварийный стук. Но держаться надо, Старый должен быть накормлен. И Ась тоже.

Риза, пошатываясь и держась за стенку, брела к убежищу, где валялся Ась. Сейчас он заново начнёт хныкать и городить всякую дурь.

Вот их нора, но в ней никого нет. Скомканная подстилка в пятнах крови и сладкой мази, опрокинутая миска – и ни самого Ася, ни его шмоток. Только внимательный взгляд может зпметить следы на пыльном полу, который было некогда выскребать последнюю неделю. Ась, перемазанный сладким выпотом Старого, не удосужился помыться, так и побрёл липким.

Удрал! И куда его понесло? Теперь надо его искать, волочить обратно, перебинтовывать и укладывать в осточертевшую постель.

Риза поспешила по проходу, который последнее время стал очень узким. Спрятаться здесь негде, куда же он подевался?

Вот и конец, хвост Старого, а вернее, анальное отверстие, через которое наружу выбрасывается всё, что Старый не сумел переварить. Рядом находится выход, которым кормильцы, отработавшие свою смену, выбираются наружу. Процесс долгий и не слишком аппетитный. Сначала надо спровоцировать Старого, чтобы он опорожнил желудок, потому что попасть под струю жидкого кала – верная смерть. Когда Старый облегчится, отработавшая своё смена через эту же дверцу выбирается наружу и, шлёпая босыми ногами по лужам дерьма, уходит сдавать пост. Войти здесь к Старому нельзя; движение против тока веществ в теле Старого непременно вызовет спазм сфинктера и новую порцию дерьма в лицо входящему.

Точно также, с другой стороны нельзя выходить. Старый бросится вдогонку, и результат окажется ещё печальней.

Дальше прохода не было, там Старый вплотную приваливался к стене.

Риза заглянула в последнее помещение и охнула. Дверца, ведущая наружу была распахнута, и там, на грязном полу были отчётливо видны следы Ася.

Как же он выбрался? Чудо, что его не размазало по стенам жидким говном. А назад ему вообще не пройти. Да он и не захочет.

Риза поспешно захлопнула дверцу. Не хватало ещё чтобы дерьмо попало в коридорчик, каким они сюда пришли. Никто не скажет, как его потом вычищать. Скребок здесь не поможет. Но теперь дверь закрыта, и осталась лишь амбразура, через которую испражняется Старый.

Вот и всё. Пора приниматься за дела, а Ася забыть, как кошмарный сон. Людей он там не найдёт, куда вернее, что туда прорвались враги, и лишь Старый не пускает их дальше.

И тут, сбоку, откуда оычно выходили уборщики, ввалились шесть или семь врагов. Впервые Риза видела их не разделанными на части, а живыми и готовыми к бою. Двое врагов тащили упирающегося Ася.

– Пустите! – верещал он. – Больно же! Мама!

В сказках и древних историях враги умеют разговаривать, но сейчас никто из них не издал ни звука. Но, видимо, они могли донести свои мысли и без слов, потому что Ась сквозь крик и рыдания отвечал:

– Я же говорю, здесь нет входа. Тут только выход, а вход совсем в другом месте. Ай!.. Руку пусти! Да покажу я, где вход. Прямо сейчас и покажу. Не надо больше! Больно, вам говорят!..

Так вот он что задумал! Предательство! И неважно, что не по холодному рассчёту, а из страха и глупости. Предательство всегда одинаково. Враги убьют Старого и ворвутся на нижние уровни, где нашёл убежище народ. Укрытия для детей, женщин и стариков больше не будет. А это значит, что из-зза одного глупого мальчика погибнут все.

Риза бросилась к Старому. Здесь единственное место, где его можно безопасно касаться. Здесь нет пасти, тут, как говорил Ась – срака. Двумя руками Риза навалилась на анальный сфинктор, и тот сработал. Струя жидкого дерьма ударила в соседнее помещение, сбивая с ног, разрывая на части, размазывая по стенам всех, кто там оказался.

За это и прошлые дежурства Риза не раз видела, как у Старого происходит оправление. Пенистая жёлтая слизь утекает в узкие отверстия в стене, а потом приходят уборщики из бывших кормильцев, и смывают с пола остатки. На этот раз никаких уборщиков не предвиделось, и пена поверх дерьма была не жёлтая, а кроваво-розового цвета.

Риза развернулась и побрела назад, кормить бесчувственного Старого. Она не плакала, она выла, отчаянно и бесслёзно. Всё, каждое своё движение она делала правильно, но вой рождался сам по себе и рвался из груди.

Слёзы, даже самые горькие облегчают горе, а стоны и вой – только усиливают.

Без тени сомнения она утопила Ася в дерьме, и случись всё заново, Ась вновь был бы утоплен. Нельзя жалеть предателя, но как объяснить себе самой, что предателем стал четырёхлетний Ась?

В спальной норе Риза забрала подстилку, заскорузлую от пятен крови и липкого медвяного выпота, которым лечила Асю его рану. Вычистить подстилку невозможно, остаётся бросить её в пасть Старому. Ему это без разницы, он всё съест.

Больше к спальной норе Риза не возвращалась, и не ела ничего, только воду пила, которая сочилась из трещины в стене. А Старый с аппетитом хрупал трупами врагов.

Прошло несколько дней, счёт которым Риза не вела, и вдруг оказалось, что трупы врагов кончились. Теперь Старого было вовсе нечем кормить. Последнего из убитых врагов Риза сбросила вниз, не разрубая на части, и целиком запихнула в ждущую пасть. Что уж тут экономить, одной тушей Старого не напитаешь.

Теперь можно отдыхать и ничего не делать. Раздувшееся тело залепило проход к месту ночёвки и дальше к выходу. И наверх тоже не подняться. Сди, поджимая ноги и жди конца.

То ли в бреду чудится, то ли впрямь сверху что-то шуршит, словно семена засыпаются в ёмкость. Пойти бы проверить, но никак, раздувшийся с голоду Старый перекрыл проход. Были бы они вдвоём: Риза сверху, Ась внизу – горя бы никакого не знали. Риза бы насыпала семена, а Ась спихивал бы их в утробу Старому. Ась маленький, ему не сложно.

Славный мальчик Ась – добрый и не вредный. Баловник, правда, но это пройдёт со временем. Ох, как нынче не хватает Ася… весёлого, здорового, неугомонного!

«Бум-бум-бум!» – три мощных удара. Вот и смена пришла. Конец слишком долгому дежурству. А она даже и ответить не может, колотушки нет, отправилась в ненасытную пасть Старого. Ничего, сменщики подождут сколько надо и, не дождавшись ответа, откроют дверь.

Беда, если Старый будет выдавлен из своего убежища. В комнатах дома его ничем не остановишь. Должны же взрослые понимать и предусмотреть, что происходит. А если нет? Ведь такого не было никогда, чтобы защитник стал главной угрозой.

За слюдяным окошком смутно виднеются две фигуры: маленькая и чуть побольше. Сейчас они откроют дверь, и Старый двинется им навстречу. Прежде, чем дверь распахнётся, Старого надо слегка покормить, чтобы у сменщиков была хотя бы минута. Они опытные, они справятся. Но для этого надо чем-то накормить Старого.

«Бум-бум-бум-Бум!» – четыре удара. Предупреждают, что сейчас войдут.

Риза поднялась и, зажмурившись, шагнула навстречу ненавистной пасти.