Дом под скалой

Дом под скалой

Утро началось как обычно, с рассветом. Солнце пробралось сквозь щели жалюзи, и я моргнула. Пружинисто подскочила с матраса и, раздвинув длинные мягкие ленты, выглянула наружу.

Неплохой день для прогулки. Солнце заливало поросшую низкими, по колено человека соснами вперемешку с пестрым разнотравьем долину. Узкая тропинка вилась между камней и разветвлялась, одним концом упираясь в конец долины, а вторым сворачивая к проходу в скале, под которой стоял мой дом.

Никого нет.

И это нормально. Сколько я здесь живу, а это десять лет, ни одного человека не видела. Животных полно. А вот людей не встречала. Что только к счастью. Потому что я – то уже те же десять лет совсем не человек.

Я змея. Ну, нага. Причем даже не знаю, какого пола. Может не наг, а нагиня. Да, прямо такая, из старых легенд и сказаний. От пояса и ниже змея, выше нечто, похожее на человека. Плотная смуглая кожа, переходящая в чешую, гибкий позвоночник, сплошные жилы и мышцы, длинные кости, темные почти-когти. Лицо странное, почти неподвижное, не способное толком нахмуриться, улыбнуться, немного похожее на мое прежнее. Полные губы, широкие скулы, упрямый подбородок, только раскосые глаза теперь слишком уж восточного типа.

И я чертовски благодарна за то, что у этого нага, предоставившего мне тело, имелись волосы. За десять сезонов жесткая копна отросла до талии, и я с некоторым мазохистским удовольствием заплетаю ее в длинную косу.

Да, мне не чуждо тщеславие. К тому же, длинные волосы тут единственное, что меня к нагини причисляет.

Правда из трех тысяч лет, пятидесяти и десяти я только пятьдесят женщиной была.

Тем не менее…

Тем не менее, я одеваюсь, цепляю на спину рюкзак и выхожу на улицу, неспешно пережевывая кусок сушеного, как палка мяса.

Десять лет одиночества в долине, ограниченной скалами, меня полностью устраивает. Как и моего предшественника в этом теле, прожившего без малого три тысячи лет и уступившего мне место, когда вышел его срок.

Это немного иронично, между прочим. Из техногенного почти-постапокалипсиса я попала в постапокалипсис магический. Судя по воспоминаниям Лаоцзы тут, в этом странном мире именно он случился.

Магия, сражения, вулканы, смерти, демоны, призраки, мертвецы…

Ну, экономический кризис, борьба за ресурсы, техногенные катастрофы, эпидемии и природные катаклизмы дают похожий результат.

По итогу – пустые земли. Бандиты, беспорядки, деградация. Только тут эта стадия прошла и все более – менее наладилось. А вот я, как Сара Коннор, жила в самый разгар. Правда, успела вырастить двоих экстремистов и прижучить напоследок колонну захвата, пока они эвакуировали город.

Серьезно, взрывы в горах эффективная штука, хотя и фатально опасная для всех участников.

В общем, у меня отпуск. Приятно после многих лет беспокойства окунуться в спокойную рутину по сбору урожая, его выращиванию, охоте и неспешным прогулок по окрестностям огромной чаши, окруженной скалами.

Тропа вилась вверх зигзагом, под чешуей шелестели и пощелкивали мелкие камушки, высокая трава цеплялась за полы накидки.

Мирные звуки природы навевали меланхолию и воспоминания и прежних мирных временах в обоих мирах. Но покой был неожиданно нарушен рычанием, криками, неразборчивым уханьем и странными пронзительными трелями.

Напружинившись, я ускорилась и взлетела вверх, на край обрыва, стремительно скользнула в сторону странных звуков.

Мир немного размазался, превратившись в красно-зеленые пятна и размазанные силуэты. Звуки приближаются, распадаясь на отдельные партитуры.

Да, кроме хриплого ритмичного уханья и криков слышно чье-то пение. Надрывный и визгливый голос выводит странную мелодию. Второй, более плавный, но сиплый периодически перекрывает чужой ритм, обрывая его в неожиданных местах.

Свистнула флейта?

Глухой удар отдался мелкой дрожью в скалы, покачнув ее. Ветер ударной волной швырнул в лицо горсть земли вперемешку с ветвями, и я вылетела на поляну.

Застыла на миг, перестраивая зрение.

По краю обрыва пятились двое, мужчины в странно – привычных длинных темных одеяниях. Они прикрывают друг друга, отбиваясь мечом и музыкой от своры…

Своры зомби?

Не менее чем трех десятков неуклюжих на вид, но быстрых существ. Искореженные подобия людей в грязных лохмотьях, неразумные, холодные, наскакивают, подчиняясь дерганой мелодии, но, натыкаясь в ответ на синие вспышки, откатываются назад.

И, подталкиваемые вперед зеленой плетью, снова кидаются вперед, перепрыгивая через поверженных тварей. Командует ими еще один человек, укутанный темным флером. Флер – холодный на вкус и на ощупь.

Две мелодии сталкиваются, перерождаясь в пронзительный визг.

Не дожидаясь боли, я отпускаю тело.

Дальнейшее происходит без моего активного участия. Длинный прыжок, разворот, инерция выносит хвост, с силой вбивая чешуйчатый кнут в окутанное темной вуалью тело.

Визг обрывается сочным хрустом, твари на миг замирают.

Мое тело ныряет вниз, уклоняясь от синей вспышки и длинной пронзительной ноты. Снова напружинивается, и спиралью раскручивается по траве, подрубая колени оставшихся на ногах тварей. Замирает и позволяет вернуть контроль.

И я отлетаю к зарослям, оглядываясь.

И да, до сих пор говорю про себя, что я хожу, хотя технически – ползаю.

Стоять остались только те двое, что отбивались. Причем один из них, согнувшись, старательно пытался отдышаться и откашлять кровь, сжимая ребра. Я и за пять хвостов почуяла острый солоноватый аромат. Второй стоял рядом, на пальцах одной руки плясали синие огоньки, другой он судорожно сжимал рукоять длинного меча, с острия которого стекали белые струйки чистой энергии.

Да, магический постапокалипсис, зомби и магия…

Вернусь-ка я в свой домик под скалой, и поскорее. Назад, назад.

- Лаоцзы, приветствую, - я оборачиваюсь на голос.

Тот, что с мечом, безупречно формально кланяется, словно не отбивался только что от кучи мертвецов. Безоружный с трудом распрямляется, отирая с лица кровь и улыбается.

Мысленный вдох, выдох. И я снова отпускаю тело. На сей раз для наверняка устаревшего формального приветствия.

Поклон, еще поклон, обмен ритуальными фразами и вот, я веду этих двоих по узкой тропе в свой маленький и скромный дом под скалой.

Ритуалы

Ритуалы – такая удобная штука. Это список инструкций на все случаи жизни, когда нужно заполнить тягостную пустоту, сохранить лицо, быть вежливым с нежеланными гостями.

Гости сидят за низким столом в самой большой и светлой комнате, на жестких циновках, купаясь в свете солнца, спокойно ожидая, пока заварится чай. Вот только черная заварка закончилась, судя по воспоминаниям того Лаоцзы еще лет триста назад и в ход пошли травы, собранные на склонах и откосах скал.

Мята, чабрец, и пара, названий которых я не знала, а рыскать по воспоминаниям было лень, создавали аромат, струящийся по комнате и заставляющий гостей нервно и глубоко вдыхать.

Интересно, как эта смесь подействует на людей?

Совершенно вежливый разговор течет, словно журчащий ручей.

- Этот Лаоцзы хотел бы услышать новости от молодых господ? Вопросительная интонация сама собой сложилась в голосе.

- Цзе Лаоин, второй мастер Цзе, - чуть склоняет голову наконец отпустивший меч гость. У него красивое лицо, испорченное усталостью и истощением. Светло-карие глаза, острые, выступающие скулы, точеный нос и синяки под глазами. Кажется, он держит глаза открытыми только потому, что волосы туго стянуты на затылке.

Цзе, всплывает в голове, пятьсот лет назад был такой клан, возвысившийся до императорского уровня, в одной из крупных горных провинций, согласно памяти, в которой разворачивается карта.

- Этот несчастный – Шеин Лай, - тихо шепчет сидящий рядом гость.

Тихо не потому, что гость чрезмерно вежлив, а потому что явно ранен, склоняясь вбок и прижимая ладонь к ребрам. Темные глаза прищурены от боли, черты лица искажены, но он тоже, кажется, несправедливо красив.

- Шеин, Шеин, - пою я, расставляя пиалы, доставая остатки сушеных фруктов и постукивая по подставке под глиняным чайничком. Узор на камне разгорается красным и оба гостя настороженно вскидывают глаза. – Шеин, а-ин, последователи призрачного пути?

- Вынужденно, - буркнул некромант – демонолог, - мастер призрачного пути.

- И под надзором этого Цзе, - дополнил, скосив глаза на спутника, второй мастер.

- Ах, какие добронравные заклинатели меня посетили, - я разлила ароматный напиток по пиалам, скрутила хвост и уселась. – Расскажите же, какие новости из мира вы принесли.

Цзе Лаоин подхватил пиалу, вдохнул теплый пар и осторожно пригубил напиток.

- Идет война.

- Ах, опять? Как скучно, - я царапнула ногтем столешницу.

- Скучно? – возмущенно буркнул темный заклинатель Шеин.

- Мир не меняется. Этот Лаоцзы ушел из мира, избегая войны, и теперь вы снова приносите плохие вести. С кем же война?

- Кланы заклинателей запада воспротивились власти Императора. И призвали демонов юга для сражения с небесным престолом, - методично продолжил Лаоин.

- А Император, да продлится его правление десять тысяч лет, призвал кланы заклинателей севера и востока, - Шеин хмыкнул, затейливо дернув рукой. – А клан Цзе вытащил из забвения меня.

- Забвение было заслужено тобой, - очень спокойно ответил Лаоин, погладив запястье, на котором мигнул и исчез синий широкий браслет. Парный ему замерцал на запястье темного заклинателя.

- Увы, - согласно кивнул Шеин, - но и вытаскивать из забвения душу, почти ушедшую на перерождение – против правил.

- Это плохо для дао, - подливая дымного чаю, пропела я.

- Увы, и я один, - Шеин все более оседал, теряя осанку и расслабляясь. – Сил кланов не хватает.

- Имперские войска? – я дернула бровью, наблюдая, как

- Сдают позиции перед натиском демонов юга.

- И старейшины кланов отправили избранных заклинателей на поиск. Силы, знаний, умений, что смогут переломить ход войны.

- Ах, этот Лаоцзы понимает.

- Этот Цзе, - медленно – медленно Лаоин закрыл глаза, чуть опустил голову, - смиренно просит помощи для своего клана и других кланов севера и востока.

- Но чем этот скромный Лаоцзы может помочь?

- Ходят слухи, - почти легший на стол Шеин Лай скосив глаза на спутника, - этот почтенный отшельник владеет многими знаниями, способными переломить ситуацию в сражении. И этот скромный заклинатель смиренно просит помощи.

- О, этот Лаоцзы благодарен, но что он может предложить? - ах, на самом деле довольно много. Ведь три тысячи лет назад нагов создавали как машины смерти, мертвую руку, последний шанс на месть.

- Приглашение направлено от лица кланов севера и востока, - Цзе Лаоин сонно достал из-за пазухи свиток, перетянутый алой лентой, положил на столик и с тихим вздохом распластался на полу.

Темный заклинатель дернулся к нему, роняя пиалу, но скривившись и охнув, неловко рухнул на тело заснувшего спутника.

Ну что же, так и запишем, расслабляющее и сонное.

Распустив одеяния и расположив заклинателей на раскатанной циновке и оставив их отсыпаться, налила себе еще чаю.

Не знаю, чем смогу им помочь. И хочу ли?

Но дать обоим ночь отдыха с моей стороны будет не особо обременительно.

Путешествие

Когда пара заклинателей очнулась ото сна, я сидела за тем же столом и внимательно наблюдала. За ними, расслабленно дремлющими на циновках. Я видела, как сила, наполняющая их тела, восстанавливала целостность, затягивала раны, сращивала кости. Бледная кожа наливалась румянцем, исчезали синяки под глазами и изможденность.

Это заняло немало времени. Но я все сидела и наблюдала.

Вот эта способность долго сидеть неподвижно у меня точно от змей. Причем тело на затекало, оставаясь подвижным, гибким, готовым к рывку.

Места здесь к людям недружелюбные. Энергии скручиваются в спирали, выворачивая леи, мертвые пожирают живых, одержимые твари пожирают мертвых, одержимых пожирает земля.

Не превратятся ли гости в одержимых, в мертвых, не сойдут ли с ума их энергии, попав в перекрученные, изломанные леи.

Возможно, пора перебраться в места более дружелюбные, пусть и не мирные.

Важным аргументом также является крепкий грубый чай.

К тому моменту, как Лаоин и Шеин вскинулись одновременно, широко распахивая глаза, прошел день, ночь и еще один день. Кажется, я недооценила усталость этих гостей. По комнатам во всей своей алой красе гуляли закатные сумерки, рисуя на полах и стенах кровожадные полотна, на столе дымился чай и остывала еда.

- Этот Лаоцзы приветствует заклинателей и оставляет их в покое, готовиться в дорогу. Этот Лаоцзы отправится с вами.

Улыбнувшись, я выскользнула из комнат. Гостям нужно переговорить без свидетелей, а мне – спланировать отъезд так, чтобы все вышли из моего котлована живыми и не одержимыми.

А для начала собраться.

Что с собой в дорогу возьмет Лаоцзы? Я не знаю. А что бы взяла Ли Мин Гуань, она же Светлана?

Деньги, оружие, одежду.

Исходя из этого – золото и рубины, барабан и тидао, мантию и плащ.

От укладки сумок меня оторвало осторожное постукивание. Отодвинув панель, я улыбнулась этому Цзе, до неприличия полуодетому.

Тот поклонился:

- Этот скромный заклинатель интересуется, нет ли возможности нам освежиться.

- О, да. – Я проскальзываю мимо гостя. – Позвольте, покажу купальни.

Купальни на самом деле больше подходят змеям, чем людям. Это глубокий бассейн, пробитый в скале, куда откуда-то из глубины бьют горячие источники. Излишки тонким ручейком вытекают наружу, сбегая по камням в долину.

Сама купальня – это просто пещера позади дома, со слега выровненным полом и стенами, парой ниш и полок. Тонкие расписные ширмы перегораживают вход.

Разведя их, я молча, жестом пригасила заклинателей, одновременно разжигая лампады, вбитые в стены и оставляю их приводить себя в порядок.

В конце концов я беру с собой свитки с записями партитур и кристаллы с музыкой, а заклинателей нагружаю подарками. В основном – музыкальными инструментами.

Мне смешно.

В этом магическом постапокалипсисе есть император, некроманты, заклинатели, сражающиеся мечами и музыкой.

Мне странно ощущать ностальгию.

До начала, до конца всего мне действительно нравились китайские дорамы.

Мне смешно, когда я вывожу настороженных заклинателей из котлована по узкой тропе. Не по ой, что хожу обычно я и не по той, по которой вела гостей. По самой безопасной, по той, где течет самая целая, неповрежденная, живая лея, поросшей мягкой, безопасной травой ярко-изумрудного цвета.

Мне смешно, когда я веду их след в след по незримой тропе, мимо скалящейся смерти, лавируя среди невидимых стражей смерти. Путь выглядит идиллически, если не присматриваться, не прислушиваться, не чувствовать. Заклинатели чуют. Лаоин подозрительно всматривается в прозрачные под солнечным светом заросли кустов с алыми каплями ягод. Шеин нервно перебирает изящными пальцами в странном ритме, собирая между ними темные искры.

Мне смешно, когда оба заклинателя, словно сговорившись, очень уважительно просят учить их новой, необычной музыке, услышанной вечером, когда я машинально начала выбивать ритм на сухом звонком полене. Убийственной музыке, прямо скажем. Я соглашаюсь.

Мне смешно…

Но путешествие приятное. Эти долгие дни, закаты, восходы, движение. Мы петляем среди скал и лесов, идем мимо озер и вдоль рек. Других людей мы не встречаем. Тут их просто нет.

Я задумчиво высчитываю, сколько времени у этих двоих заняло добраться до моего убежища. Много. Очень много. Оправданы ли такие сроки в условиях войны, если нет гарантии, что на другом конце пути ждет мощное оружие победы? Они и правда в отчаянии?

Мне смешно, как это все похоже на мои прежние, очень-очень давние мечты.

Я наблюдаю за миром чуть отстраненно, издали.

Леса, скалы, животные, пепелища.

Вот тут идиллия заканчивается. Шеин дергается, ступая на покрытую золой и пеплом землю, внимательно смотрит на обгорелые бревна и черные зубчатые осколки бамбука.

Я улыбаюсь. Я чувствую то, что видит Шеин. Зарождение чего-то потустороннего, злобного, отчаянного в смерти и не-жизни.

Это первое пепелище, где мы играем новую музыку, убийственную музыку.

Все проходит удивительно хорошо.

Призраки, кружась в водовороте пламенно-синей силы, с протяжными воплями исчезают, кости, остатки бревенчатых домов и ограды рассыпаются, погружаясь в землю, оставляя взвивающийся в воздух белый пепел.

Я закусываю кончик хвоста.

Это интересно.

Сражение за контроль

Мы играем на каждом встреченном пепелище. Это не задерживает нас, но позволяет расти. В умениях, в способности направлять силу музыкой, упокаивать мертвых и рассевать скапливающуюся тьму, в гармонии, позволяющей играть музыку парой или на троих.

Барабаны и флейта, барабаны и цинь, потом все трое вместе.

Заклинатели учат незнакомую музыку, буквально поглощая ее. С традиционных китайских мотивов мелодии постепенно уходят в кельтский канон. Те что я помню, откровенно европейские аранжировки. Для заклинателей это странно, но нового они не чураются.

Война, война, война слышна в этой музыке, призыв к оружию и покой для воинов.

Иногда я вспоминаю, и начинаю наигрывать самую старую классику.

Моя память – память нага, она идеальна. И я могу вспомнить все, что я есть, но предпочитаю музыку. Что хорошего в том, чтобы подробно помнить собственную смерть? Лучше – ревущие барабаны и танцующие под пальцами нити контроля, которые рвутся, если дернуть чуть сильнее.

Лучше танец на границе пепла и холодная сила, отпускающая и изгоняющая души, дающая им покой.

Шеин Лай умел играть на флейте, и мог извлекать из нее протяжный волчий вой, визг бэньши, скрип и скрежет разрушающихся гор. И теперь мог складывать их в мелодии, что наигрывала я.

Цзе Лаоин предпочитал, откровенно говоря меч и силу, но все же не был бесполезен с цинем. Аритмичные проигрыши и резкие аккорды, мягкий перебор струн, наполненных энергией, позволяли обрывать нити, связывающие живое и мертвое очень эффектно.

Эта Лаоцзы так гордился учениками, когда в землю легко и уютно ложатся призраки, а анимированные тела рассыпаются прахом.

Но пепелища встречаются все чаще и становятся все свежее. Кровь напитывает почву, тяжелый медный запах кружит вокруг нас, двигающихся в направлении, проложенном пеплом и золой мертвецов.

Мы нагоняем волну уничтожения на закате одного из дней, в широкой долине, разбитой рощами магнолий.

Выскользнув на опушку леса, Шеин тихо выдохнул, окидывая взглядом истоптанную, разрушенную землю, напружинился. Рядом затих его вечный спутник и друг. Я покачала головой, сворачивая хвост в кольца и поднимаясь, чтобы увидеть дальний конец долины, зажатой между склонами гор.

- Мулан-гу преддверие наших клановых земель, - шепчет Цзе, вцепляясь в рукоять меча.

- Не бегите вперед, слушайте эту Лаоцзы…

Линия живого сражения то затихает, то вспыхивает там, где долина готовиться расширяться, открывая проход в следующую. А перед нами десяток за десятком встают мертвецы, подчиняясь нитям скрытых до времени командиров. Я, прожив рядом с мертвыми леями, отчетливо вижу эти нити. Да и прежний хозяин этого тела владел множеством умений, и сохранил их, прозябая в своей долине в уединении.

- Второй господин Цзе направит предупреждение кланам, которые сражаются там. Я вижу синее, пурпурное и алое. Духовному посланнику этого господина поверят?

Лаоин кивает, складывая руки лодочкой. В ладонях под тихий торопливый шепот закружилась белая сила, собираясь в некрупную птичку.

- Эта старейшина постараемся оборвать контроль над мертвыми. С вашей помощью… Господин Шеин, посмотрите, они прячутся там?

Кончик хвоста обернулся вокруг некроманта, разворачивая в нужную сторону, и он, следуя моей протянутой руке, всматривается в левый склон, усеянный камнями.

Не самый крутой откос, удобный для того, чтобы наблюдать за долиной, как и опушка, где встали мы. Но откос, на котором очень демонстративно никого нет, если смотреть глазами. Но если спросить смерть и пепел? Нити контроля тянутся туда, сплетаясь в канат.

Шеин кивает, перехватывая флейту.

- Не торопись… начну я… и это будет больно…

Приглушенно, что разумно, сияющий посланник стрелой срывается с рук Цзе Лаоин и исчезает, размазываясь в лучах закатного солнца.

- Нужно просто пройти, как нож, через крайнюю группу нежити, взломать барьер прикрытия и оборвать контроль.

Я скользнула вниз, сосредотачиваясь на ритме, в котором заставляю пульсировать энергию. Тихо напеваю, постукивая пальцами по посоху, но барабанные палочки не достаю. Сейчас играть на них не получится, в движении силу придется собирать на кончиках пальцев.

Но мелодия тихо гудит, позволяя силе течь по тонким леям, охватывая мертвое войско. Флейта начала тихий наигрыш, молодой Шеин призраком скользил рядом. Лаоин тихо вытащил меч, сдержанно засиявший в наступающих сумерках.

Последний шаг из-за разросшейся магнолии, и мы выступили из теней за спинами мертвых.

Те, рыча, обернулись.

Вспышка силы, света и ударной волны, порожденной барабанной дробь швырнула мертвых назад. Вперед, в прореху, переждав мощный струнный аккорд, устремился меч, ведомый уверенной рукой Лаоин Цзе.

Заструившаяся по леям сила, то, что местные называли «ци», очертила долину, поднимаясь вверх тонкой пеленой, создала лабиринт, разгоняющий сумрак. Опала вниз, оставляя искристые водопады.

Посох, обнаживший острие, танцевал в руках под ритмичную, сбивающую с толку музыку. Хвост не давал сомкнуться мертвецам позади, над ухом волну звука, выбивающую контроль над леями и нитями из рук кукловодов, поддерживала надрывная, мрачно- торжественная мелодия флейты.

Она то восходила в крещендо, то почти затихала, оставляя только пульсацию воздуха, дрожащего в ритме сердца земли.

Ба-дум, ба-дум, дум…

Мы взрезали этих мертвецов, как горячий нож – масло.

А вот и стена.

Искрит под сияющим мечом, на миг ослепляя, звучит музыкальный аккорд, тонкий перебор струн дергает нити контроля, позволяя увидеть заклинателей за барьерами. В какой-то миг мне стало видно и сам барьер, ячейки, накладываемые друг на друга и ком нитей в руках одного из десятка некромантов.

Они встревожены, дергают нити, и сзади напирают подобравшиеся ближе мертвецы.

И флейта затихает, сменяясь в руках младшего Шеин на темный, пропитанный смертью меч. Меняется и музыка, та, что действует на леи, силу, ци… Ритм сосредоточенно пульсирует, вбиваясь в щиты в разных точках. Выбор произволен и не дает сосредоточиться прячущимся за щитами некромантам, не дает им времени, чтобы укрепить один участок, когда нужно переносить усилия на другой.

Ба-дум, дум, дум…

Снова флейта пронзительно, словно ржавая пила, проезжается по леям и нитям контроля, некоторые рвутся, хлестая обрывками руки держащего контроль над мертвецами.

Он кривит доселе бесстрастное каменное лицо.

Музыка бьет в стену, нити рвутся одна за другой, но слишком медленно. В алых отблесках заката сзади напирают мертвецы и я снова раскручиваю посох, оставляя музыку танцевать.

Машина смерти, этот Лаоцзы, измельчает тела, свивая хвост тугими гольцами, крошит кости одним движением бронированного тела, и, видя, как трескается под слитным резким и дико-ритмичным ударом ци, воплощенной в сиянии и ритме вздрагивающего воздуха, рвется вперед, выкашивая мертвецов.

Последний удар посоха рушится на защитную пелену, и та со звоном падает, оставляя только морозные росчерки в похолодевшем воздухе. И этот Лаоцзы по инерции летит вперед, срубая, словно бамбуковую поросль, некромантов.

Одного за другим.

Этот Лаоцзы сдавливает тела и танцует на из раздавленной плоти. Встречает встречный удар ци и меча, волну уничтожения, хлесткий удар словно выдранной из земли леи.

И рвет нити контроля вместе с грудью некроманта. Пробивает ребра, чуть отвернувшись, чтобы осколки костей не запачкали лицо.

Позади, сквозь бьющий в ушах шум крови слышу, как рушатся ревущие тела и тихо наигрывает флейта, даря покой сражавшимся, живым и мертвым.

Последнего живого противника выдергивает у меня из рук Цзе Лаоин, окровавленный, горящий и сияющий. Ореол силы, ци, обнимает его и его меч.

Барабаны рокочут словно вдали, и я опускаю руки, встряхиваю кистями и прячу посох за спину. Резонирующий в такт барабанам воздух затихает, теряя плотность и структуру.

Что дальше?

- Приглашение, - говорит Цзе Лаоин, - гостю клана Цзе.

Я сказала последнее вслух?

Ну что же, в гости, так в гости.

Чаепитие

В большой палатке царила тишина, прерываемая только тихим шорохом ткани, когда кто-то двигался, да шелестом чешуи.

Все ритуалы, спасительные ритуалы, были проделаны, все слова сказаны, и все ждали теперь моего ответа. А же я кружила неспешно вокруг чайного сундука, перебирая мешочки, полные сушеных листьев, неспешно раскрывала то один, то второй, вдыхала терпкие ароматы. Думала.

Главы кланов сидели за низким столом, и, давая мне паузу, пили уже заваренный чай. Белый, с лепестками магнолии, безудержно горький на вкус и запах.

Рядом главой Цзе, представительным, укутанным в плотный синий атлас, очень спокойно сидит второй мастер Лаоин, тут же, по правую руку устало хмурится Шеин, демонстративно отмежевавшийся и цветом одежд и местом от красного пурпура клана Лай.

Глава Цзе – старик, и настолько стереотипный китаец, похожий на сморщенную сливу с длинной козлиной бородкой, что мне большого труда стоило придержать усмешку. Спасло лишь лицо этого Лаоцзы, в целом невыразительное.

Лай представлены молодым безусым главой, и парой заклинателей, следующих за ним как привязанные. Почти мальчишка косится на всех недоверчиво темными глазищами, но держится твердо, диалог поддерживает вежливо и спокойно.

За столом нашлось место клану Шейши в белом и голубом, Турай и Сюань в их слишком похожих коричневых плащах и бледно-лиловому Сё.

Наконец я выбираю чайный лист. Темные, скрученные, сухие до ломкости, смешанные с травами, названий которых я не знаю, но запахом напоминающими мяту. Горячая вода из глиняного чайничка переливается в тот, куда я ссыпала заварку. Парок поднимается вверх, скручиваясь спиралью, я вдыхаю, прикрыв змеиные глаза и скручиваю хвост, присаживаясь напротив главы Цзе.

Передо мной три пиалы, но ох, как я хочу взять большую кружку из тех, что когда-то были у меня. Ну, возможно однажды?

Касаюсь губами края пиалы, языком непроизвольно проверяю воду. Идеально… горячо, терпко, ароматно, горько-сладко.

Блаженное шипение срывается с губ словно само собой. Ах, как я люблю чай и как давно я его не пила! Все, я исчезла для мира этого на все три пиалы.

Чай, чай, живительная влага, бодрящий аромат, яркий темно-янтарный напиток, чуть вяжущий вкус, капля горечи от той волшебной мяты-немяты. Словно прошлым повеяло, теми давними мирными временами до перерождения, до войны, до смерти…

- У вас замечательный чай, мастер Тай, - поклонилась я хозяину чайного клада, занимающему место подальше от стола, где собрались владыки кланов. Это самый важный здесь человек, великий торговец, логист, знаток и хранитель тайн, что позволяют вести меновую торговлю и доставать редкие купажи, целебные, волшебные, укрепляющие, бодрящие и умиротворяющие.

Пожалуй, ради моего благополучия стоит поделиться парой рецептов с этим остролицым заклинателем в практичной бурой мантии.

Мастер, чье хранилище я сейчас безжалостно разорила и чье благолепие поколебала, заварив чай без должного ритуала и почтения, поклонился в ответ.

И я обратила внимание на главу Цзе.

Время строить словесные кружева?

Медитация

Глава Цзе очень хорошо владеет словами, он очень уместен, прекрасно соблюдает ритуалы, он настоящий глава клана. Поэтому понять, что он хочет сказать, иногда очень сложно.

Я встретилась с ним после общего собрания в выделенном мне благонравными заклинателями шатре один на один. Было спокойно и уютно, хотя, прикрыв глаза, я словно купалась в холодной и яростной энергии, которую не готовы были принять леи этой земли. Шеин Лай дела все что мог, вторые сутки упокаивая бродящих по долине мертвецов, ведь не все с обрывом нитей контроля ушли на покой. Оставшиеся были слишком полны негодования и молодой Шеин играл, пока с губ не начинала капать кровь.

Другие заклинатели помогали в меру сил, кто-то занимался похоронами, кто-то проводил церемонии упокоения, едва не падая ног, Лаоин Цзе исчез среди соклановцев, помогая силой и утешая словом.

К сожалению, свободных шатров после этого сражения оказалось достаточно, чтобы этот, из плотной синей и белой ткани, достался мне. Из него вынесли вещи погибшего, оставив обезличенные циновки, низкий столик и несколько жестких, набитых, возможно, камнями, подушек.

Шеин Лай, устало вздыхая, с поклоном вручил обманчиво простой чайный набор из коричневой глины с пиалами покрупнее обычных в подарок. Заметил, как я бываю недовольна малыми объемами готовящихся напитков? Внимательный и наблюдательный.

Юные слуги в клановых же одеяниях Цзе принесли сундук, полный мелочей, способных улучшить жизнь любого заклинателя. Сам сундук был произведением искусства резчика. Ароматное дерево было сплошь покрыто рельефными узорами, жанровыми сценками, эмблемами кланов.

Перебрав кучу мелочей, я оставила в покое заколки, кувшинчики и драгоценные наручи, погладила короткие кинжалы. Богатые дары из золота серебра и нефрита. И многие из них были наполнены силой. Однако мастеру Тай я на обмен принесла кое-что свое. За древние по меркам людей мелочи – рубины, написанные энергией жизни и смерти, и несколько рецептов из прошлой жизни удалось выменять полдесятка увесистых мешочков чая.

И сейчас, свернувшись кольцами на подушках, я снова внимала Главе Цзе, аккуратно разливая крепкий горьковатый напиток, закручивая клубы пара вокруг пальцев, как Глава сплетал слова.

Речь плавная, вежливая, и этот Лаоцзы внимает, кивает, раскладывает слова и значения по полочкам. Этот старый мудрец, пригубив чай, делает паузу перед ответом.

- Ах, так глава разведки Цзе выразил опасение, что это Лаоцзы слишком заметен.

- Увы, – кажется, губы старика немного опускаются, и он всем видом выражает уважительное смирение.

Да, Лаоцзы старше, если не считать те мои пятьдесят и десять лет, но в знании обстановки уступает тем, кто не просидел в домике под скалой бесконечно долгие годы.

- Шпионы, - я осуждающе склонила голову, - как можно предавать человечность, жизнь?

- Увы, сила, власть и деньги соблазняют даже самых стойких, взять хоть клан Шеин.

Это тонкий намек на Лая, истории которого я не знаю полностью? Но он много лет он провел в небытии, платя за свои ошибки. А потому…

- Не будем о Шеин, не у всех есть выбор между добром и злом, иногда он есть только между злом и еще одним злом. Но вы правы в своей озабоченности, и я немедленно озабочусь этим вопросом. Шпионы – шпионы, не получат своего куска добычи…

Глава Цзя довольно поднял пиалу в молчаливом тосте.

А я глубоко задумалась. Идея не лишена соразмерности. Наблюдая за мастером чая Таем, за тем, как он собирает и фильтрует хлебные крошки знаний, как остер его взор и как быстра кисть, думаю, что опасаться шпионов – справедливо.

Как мне спрятаться? Не от чаевара, признанного и известного мастера добычи знаний, вероятно, докладывающего императору. От прочих. Замаскироваться?

Я ласково погладила чешую.

Нужна информация из тех уголков памяти Лаоцзы, которые никогда не удосуживалась проверить Ли Мин Гуань.

Я плавно встала и потянулась.

Что ж, попробуем медитацию. В конце концов, трех тысяч и десяти лет достаточно быть нагом. Ведь пятьдесят я была человеком. Можно попробовать еще раз стать полностью Ли Мин Гуань.

Для поиска знаний я выбрала большую поляну, отгороженную от основного лагеря нескольким рядами деревьев. Это не магнолии, а густые относительно низкие сосны.

Приятно пахнет хвоей и смолистыми ветками, земля укрыта мягкой травкой и пожелтелой подстилкой из игл.

Я устанавливаю на одну их веток кристалл с музыкой, что должна помочь уйти в себя, и, перехватив тидао, выскальзываю в центр. Закрываю глаза.

Вдох – выдох.

Короткое движение хвостом в сторону кристалла и поляну заливает музыка.

Это ни в коем случае не спокойная, мелодичная мелодия, призванная успокоить и погрузиться в память. Это рокочущие барабаны, гнетущие флейты, режущие нервы скрипки. Это тяжелая мелодия, заставляющая дрожать внутренности в нервном ритме. Это мелодия нитей, которые заставляют сердце биться, гонять кровь по венам, двигаться.

Моя медитация - в движении, в танце.

Тидао взлетает, закручиваясь и с воем рассекая воздух, тело струится вперед, скручиваясь пружиной, распрямляясь, на вздохе вырисовывая то резкий, то плавный узор из древних, забытых ката.

Тидао порхает вокруг, длинная коса, следуя за ним, позвякивает украшениями. Тело взвинчивает темп, напитываясь силой, движения становятся одновременно четче и плавнее, мысли проваливаются в глубину, скручиваясь в воронку.

Вдох, выдох, барабанная дробь, движение, танец.

Тидао и тело, продолжение друг друга, сложение атаки и защиты, танец теней и света, дрожь земли и пение ци.

Змей то замирает в тени, то скользит в свет, сворачиваясь в кольца. Яд струится по жилам, смерть скользит рядом, лаская чешую, пульсирует под кожей жизнь, выжигая вены. Сияние зарождается на кончиках пальцев, течет по телу, рисуя узор из чешуи, пульсируя в небрежном быстром ритме погружающей в транс музыки.

Сознание валится, валится, валится в глубину тела. Собирается, подчиняясь старым, пробуждающимся инстинктам.

Сияние сплетенной из тьмы и света силы бьет в грудь, сворачиваясь в среднем даньтяне змеей, кусающей свой хвост.

Судорога свивает тело в пятикратное кольцо, тидао все еще взлетает в воздух, подчиняясь рукам, движущимся в каноне, коса при резком развороте уходит в противоход, бьет по лицу, рассекая губу.

И терпкая кровь стирает границы.

Миг сияющей боли и сила, расплетаясь, сдирает старую кожу, разрывает старые вены, плавит внутренности.

Ноги подламываются, руша тело на землю, но мелодия, бьющая в сознание, продолжается и руки ловят тидао.

Перекат, шаг, уклонение, удар. Линька произошла.

Но медитация продолжается.

Маскировка

Было бы бесчестьем обманывать и маскироваться в мирное время. Заклинатели считают, что на врага нужно идти открыто, с мечом наголо и магией в руках. Но война вносит коррективы. И разрушаются стереотипы, нарушаются традиции, рождаются новые умения, выходят на свет мастера позорных по мирным временам навыков.

Война вообще двигает вперед изобретателей, в магии ли в технике ли. Порой все это приводит к концу мира и цивилизации.

Но здесь и сейчас я в цзянху, оставшемся небольшим оплотом порядка после окончания магического мира. И цзянху ведет войну. Но есть император и его люди, наблюдающие, помогающие ресурсами и людьми. Император, не осуждающий нарушения традиций в пользу для государства.

Эти рассуждения сопровождали меня в неспешном путешествии между клановых шатров в поисках мастера Тая. У него в запасах наверняка достаточно одеяний, чтобы замаскировать эту Ли Мин Гуань под обычного заклинателя.

Ведь Ли Мин Гуань вовсе не так мудра, как тот Лаоцзы, и не предвидела, что случится линька и нагини во второй форме потребуется традиционное одеяние. И не одно.

Дорожное, для приема гостей, домашнее, для сна, на смену, для посещения приемов и праздников, на лето, для зимы и осени, и все не менее чем в трех экземплярах, и не менее чем в четырех слоях, для высокой молодой госпожи.

Так говорит память.

Я говорю – мне бы хватило пока и пары дорожных мантий женского кроя. В этом лучше остаться традиционными. Ли Мин Гуань, судя по отражению в воде, отчетливо нагини, с этим изящным чешуйчатыми рисунком на коже, вертикальными зрачками, когтями и скользящими движениями, пусть и на двух ногах. Но она же и отчетливо женщина. Так что текущей дорожной одежды будет недостаточно.

Мысль эта была отчетливо видна на лицах немногих встреченных заклинателей. Да, короткая, выше колена, мантия, широкий тугой пояс, накинутый сверху растрепанный плащ – пао и торчащие из-под короткого подола голые ноги – слишком неприлично.

Поэтому, мастер Тай.

Я определенно не хочу быть должной в первую очередь кланам. Те же Цзе буду рады одарить меня всем необходимым, и оплаты не примут. А долго это долго.

Лучше – честная оплата. Потому для мастера Тая в рукаве я несла рубины из тех, что понравились ему особо в прошлый раз.

Мастер Тай, хитрый лис, чей скромный шатер сейчас был расположен буквально на противоположном конце лагеря от моего, ответил на вежливый поклон и на вежливую просьбу распахнул сундуки. Он совсем не удивился моему появлению.

О, откуда столько тканей в этом мире?

Есть шелк тяжелый и гладкий, темных оттенков синего, в свете лампад переходящего в нежно-голубой и лавандовый. Есть - легкий и полупрозрачный пурпурный и алый, словно подготовленный для традиционных свадебных вуалей. Есть переливающийся от зеленого к солнечному муар, есть настоящий белейший атлас, расшитый золотой и серебряной нитью. Есть кружево с тщательно и подробно вывязанным цветочным узором.

Цветочный узор из розовых магнолий и лилий тянулся и по плебейскому черно-белому хлопку, мгновенно лишая его обыденности. Тонкая вышивка гладью выпукло ощущалась под жесткой, не особенно чувствительной кожей пальцев.
Немного грубоватый на ощупь лен был выкрашен в редкие оттенки желтого, представляя собой смутное оскорбление для великих кланов, носящих эти цвета.

И была узорчатая зимняя шерсть пепельных и пастельных тонов, узор на которой был не вышит, а вытеснен. Набивной ситец я помню, но набивная шерсть? Странно, но приятно на ощупь. А еще тепло и нежно. Мягко-мягко. В такие ткани, возможно, промозглой ветреной зимой укутывают малышей, и они счастливо кутаются в милые коконы, как мохнатые гусенички в пушистой меховой окантовке.

И в конце концов удалось подобрать три неброских комплекта. Синий шелковый можно засчитать за праздничный, особенно с кружевной белой накидкой, которую я опасливо тронула когтем. Черно-белый хлопковый, с простой вуалью, условно можно засчитать за дородный наряд заклинателя, особенно с серой шерстяной мантией, украшенной по вороту палевым мехом. И запасной, универсальный, из трех разноцветных мантий, которые просто понравились. Две желто-оранжевые льняные и одна верхняя, в мелкую серо-коричневую клетку, из мягкой шерсти.

Красных камней за зачарованную от грязи и повреждений одежду было совсем не жалко.

Ах, конечно, просто так с покупками мастер Тай меня не отпустил.

Был чай, цветочный аромат которого щекотал ноздри. Тонкое обоняние позволяло различать оттенки запахов, находя горьковатые нотки зверобоя, каплю специй, мягкий успокаивающий призвук ромашки и череды.

Память воскрешала образы и, сложившись в позу лотоса, я вела плавный, спокойный разговор. Пиала из белой глины в руке чуть покачивалась, поверхность чая шла мелкими кругами, из маленького чайничка парил дымок. Речь мастера была гладкой, ритуал, когда были завершены покупки, позволял перейти к дружескому общению.

И невольно, расслабившись, что-то в себе я отпустила. Печаль? Боль?

Потому и неожиданный подарок – деревянные очень изящные шпильки для волос, приняла спокойно. Количество выточенных на ней зернышек, похожих на гранатовые, совпадало с количеством воспитанников того старого Лаоцзы и детей Ли Мин.

Приглашение в имперский город, золоченая пластина с гравировкой, вообще была ожидаема.

Сила того отшельника внушала уважение и требовалось проверить его верность. И принять его клятвы. Не кланам и цзянху, а Императору и государству. То, что неожиданно лаоцзы оказался молодой госпожой, незначительные мелочи.

Конечно, я приму приглашение.

Вот только моих заклинателей доучу. Раз уж ответственность взяла.

И снова путешествие

В неспокойные времена, а уж во времена военные, люди учатся быстро. И странному, и чуждому, и непонятному, только бы это помогло так или иначе решить, спасти, помочь.

О последствиях в такие времена не думают, о нарушенных традициях, о сломанных правилах, писаных и неписаных – тоже. Ученики – точно.

Поэтому думал учитель. Этот Лаоцзы. Эта Ли Мин Гуань.

Поэтому, рассказав основы, показав приемы и открыв возможности незнакомой музыки, ритма и инструментов, о леях, резонансе смерти и силы, о большем рассказывать не стала.

Для того, чтобы развернуть войну в другую сторону, достало и этого. А уж выбрать момент, стратегию и тактику, чтобы применить новое знание, полководцы смогут и без меня. Ни тот Лаоцзы, ни эта Ли Мин Гуань никогда не были не стратегами, тактиками, полководцами.

Ученик, которого учат только сражаться, воин - одиночка, потом хитроумный глава небольшого отряда, снова одиночка в горниле гибнущего мира, учитель, отшельник, собирающий по крупицам знания, которые некому отдать. Мать, мечтательная хранительница очага, вынужденная хранительница очага, семьи, небольшого отряда верных людей, всеобщий помощник и устроитель оригинальных засад.

Всю глубину знания, по сути своей достаточно извращенного я не даю никому. И так, ученики, сидящие вокруг меня с заинтересованными лицами, кажутся мертвецами. Горящие глаза, внимательные пальцы, сияние светлой силы.

Эти заклинатели пойдут и сделают все для победы, ломая свои души, тела, потоки ци. Потому что то, что естественно для меня, что просто для Шеин Лая, некроманта, лишенного других способностей к заклинательству, то, что может приспособить под себя чрезвычайно сильный Цзе Лаоин, для других – слом изначального осознания себя.

В общем – что делать с десятками, если не сотнями магов, то есть заклинателей – травматиков? Способных на нестандартные действия, готовых к срыву в любой момент, скажи кто хоть слово не так. А ведь найдутся недоброжелатели, осуждающие такие вот нетрадиционные действия, готовые затравить недавних героев сражений. Даже среди тех, кто недавно одобрял и прямо отдавал приказы сделать, не смотря ни на что.

Это еще одна тема, о которой нужно, очень нужно поговорить с императором. Забрать этих мальчишек из-под опеки кланов и цзянху? Может быть…

Так думала я, неспешно прихлебывая чай с мятой и апельсиновой цедрой и наблюдая вокруг себя практичную и последовательную суету сборов в дорогу.

Мята с Мертвых холмов, пропитанных кровью и смертью. Листья этой мяты бордовые, а цветки источают аромат гниющей плоти…

Так шептались между собой заклинатели, когда я после очередного сражения отправилась на те самые холмы. Послушать, посмотреть, нашептать или сыграть успокоение тем, кто остался. То, что мимоходом я набрала свежей мяты, абсолютно обыкновенной, ароматной, нежной мяты на незатоптанной мертвецами поляне, стало причиной рождения еще одной легенды.

О Мяте с Мертвых холмов и Ужасном Лаоцзы, заваривающем, то есть, заваривающей, чай с нею для того, чтобы напоить им адептов.

Да, чай терпкий, крепкий, темно-коричневый, почти черный в пиале из полупрозрачного нежно-белого фарфора, расписанного золотыми волнами. Цедра неспешно пропитывается в чайничке, создавая в шатре непередаваемый аромат и делая сам чай еще более насыщенным. Мята приятно горчит и освежает небо, растертый перед завариванием между пальцев листок оставил ниточку запаха, который вьется вокруг руки и пробирается в нос ментоловой свежестью.

Так вот, сборы.

Отсюда, от Мертвых холмов, названных так гораздо раньше, чем произошла битва, кланы отправляются к следующему полю сражения, выдавливая некромантов из населенных мест на западе, разведчики во главе с Цзе Лаоином и его верным Лаем отправятся на восток, а я в сопровождении свиты и одного из учеников мастера Тая, в Хуанчан, для встречи с императором.

На паланкин я наложила категорический запрет, хотя и не пристало знатной госпоже путешествовать верхом. В путь отправляется отряд заклинателей, сопровождающий имперского чиновника. То, что в сопровождении будет несколько заклинательниц, никого не удивит. Путь тут мир насквозь патриархальный, но сила все же дает привилегии.

Скромные заклинательницы в практичных дорожных одеяниях, прячущие лица под вуалями, порой встречались на дорогах до войны. Сейчас они, те что остались живы, расселись среди клановых заклинателей, порой демонстрируя немалые силы в сражениях.

Что же, часть из них заслужила принятие в кланы, часть – личной аудиенции у Императора.

Я прекрасно сольюсь с фоном.

Ах, если, конечно, договорюсь с конем.

Отдав чашу одному из слуг, плавно встала и направилась к выгулу. Там, в окружении лучших племенных животных ждал меня черный с белой подпалиной на морде наглый конь.

Этот низкорослый, с короткой блестящей гривой и наглыми раскосыми глазами зверь единственный выносил мое присутствие. Он был практически необъезжен из-за резкого норова, но сам с большим удовольствием гоняет табун, пусть и на ладонь ниже всего поголовья боевых байджаней.

Я несу ему прошлогоднее яблоко и как следует просоленную корку от лепешки. Хорошая взятка смягчит его нрав и позволит оседлать.

Так что в путь все отправились верхом.

Ах, дорога, дорога.

Она ведет в места более мирные, не тронутые этой войной. Но тонкий флер холодной мертвой ци все равно местами укрывает землю, как рваная потертая шаль.

Дорога широкая, утоптанная, сухая, не чета тем трактам, по которым порой передвигаются войска. Она кружит под пасмурным небом, подсвеченным багровым закатным огнем, тянется между холмов, прорезает леса и рощи, огибает города. Это странно, но, как объясняет одна из спутниц, связано с налогами. Я только языком поцокала, а потом долго и раздраженно шипела себе под нос. Налоги, государству всегда нужны налоги. Посмотрим, как этот Император их использует.

Спутники мои о налогах не задумывались, останавливались в придорожных тавернах, любовались мирными пейзажами, принимали почет и уважение встреченных крестьян, ремесленников и горожан.

Что же, солдаты империи в форме и стайка заклинателей в пестрых одеяниях и вуалях привлекали внимание. Имперский чиновник, в этом мирном путешествии украсивший себя шпилькой с бубенцами, тоже.

Листу очень просто затеряться в кроне.

Но меня беспокоит этот тонкий флер.

И я, по-змеиному свернувшись в седле, начинаю выстукивать мелодию. Сейчас это почти привычка. Найти, собрать, перенаправить.

Мои незримые барабаны гудят.

Тонкий шлейф тянется за мной, словно хвост. Я как будто и не линяла, а по-прежнему наг, длинным хвостом способный размазать дюжину мертвецов.

Ритм и мелодия барабанов резко меняются. Хвост скользит вдоль обочины, незримым концом задевая цветущие кусты. Те не сбрасывают бутоны, но аромат для моего нюха ощутимо меняется.

Погладив черного наглеца по шее, я повернула назад и, нагнувшись, сорвала несколько полураскрытых бутонов. Ало-розовые лепестки разворачивались, раскрывая черные короткие тычинки. Легкий и горьковатый аромат сменился более тяжелым, будто жасмин превратился в черемуху.

Интересно будет проверить свойства этого аромата.

И я, сложив в мешочек бутоны, поторопила черное чудовище вдогонку почти исчезнувшему за поворотом кортежу.

Барабаны изредка наигрывали ритм то одной, то другой мелодии. Кое-кто из заклинателей порой присоединялся, с флейтой, цинем, пипой, разучивая новые, необычные мелодии и органично вплетая их в традиционные, привычные.

Получалось… красиво.

Так красиво, что на наигрыш во время привала не раз выходили слушатели. Пара крестьян, спешащие с телегой груза, не смотря на царящую войну, на первую ярмарку. Оборванные охотники, что возможно были браконьерами, а то и туфей, с грузом из парочки неопознаваемых туш. Местный владетель со свитой, кажется, разыскивающий тех самых охотников.

Каждый получил напутствие и благословение.

А отряд спешил дальше.

Хуанчан, столичный город

Дорога, словно змея, извиваясь, забиралась на холмы и вползала в город.

Между иззубренных стен словно разинул пасть грозный алый дракон. Башня из кровавого кирпича, ощетинившаяся копьями и защитными талисманами, возвышалась над воротами, зев которых был украшен зубьями решеток, готовыми сомкнуться и пришпилить к пыльным плитам любого нарушителя.

Длинные полотнища темного шелка, расписанные угрожающе-черными узорами, свешивались вниз в туннеле и шелестели, пока мы проезжали мимо, задевая их плечами.

Одно за другим они вспыхивали, когда мой шлейф втягивался за стены города. И гасли, подчиняясь тихому рокоту невидимых барабанов.

Тидао, расположившись поперек седла, мерно покачивается, пока кортеж, выстраиваясь в полагающемся рангами порядке, медленно движется по улицам Нижнего города.

Это не трущобы, трущоб тут нет, это, скорее, казармы. Дома утилитарны и лишены обычных украшений, острые коньки и изогнутые горбыли крыш уныло-коричневые, а не пылают огнем и киноварью. Таковы и люди, суровые, строгие, выстраивающиеся вдоль стен и заборов, пропуская наш кортеж.

Киноварь и золото в Среднем городе, где лорды и заклинатели соревнуются в значимости. От них рябит в глазах, и я поправляю вуаль, чуть склонив голову.

Мелодия тихо мурлычет, словно ее напевает огромный кот, вползая следом в Верхний, закрытый, город. Тут даже дышится по-другому. Соперничество и благовония осталось за золотыми воротами, под взглядом черных драконов, смотрящих снисходительно на пестро наряженных жителей.

Здесь воздух чист и ясен, и доминирует власть. Серебро и платина, тонкие золотые узоры, изморозью ложащиеся на стены. Степенные слуги в многослойных одеяниях, плавно перемещающиеся по широким улицам, изящные паланкины, уступающие дорогу пропыленному кортежу.

Дворец, вырастающий из земли словно облако белого и голубого жемчуга. Тут, у еще одних ворот, мы разделяемся и следуем каждый своему ритуалу.

Ритуалы спасительны.

Мои сейчас буду проходить в одиночестве. Потому, соскользнув со спины черной твари, кланяюсь спутникам. Прощаюсь с чиновником, ускользающим через боковые двери в холодное левое крыло, заклинательницам, тихо исчезающими за белоснежными створками высотой в два человеческих роста крыла правого.

На пару мгновений я остаюсь одна, среди слуг, чье дело – очистить двор от коней.

Подхватив тидао и дорожный мешок, смотрю вверх.

Этаж за этажом поднимается жемчужное кружево. Воздушные арки, летящие своды, поющие карнизы и изящные изгибы крыш.

Родовой тотем Императоров – дракон. Длинное тело, свернувшееся среди крыш, то ли призрак, то ли дух. Сияющая перламутровая чешуя, жемчужные клыки с мою руку под усами, умные бледно-янтарные глаза с узким вертикальным зрачком, серебряные когти и гребни. Хищный оскал пасти. Теплое дыхание? Или это просто ветерок.

Я смотрю ему в глаза, мечтательно улыбаясь, и ступаю под своды его логова через центральный вход.

Три светлых пустых зала и малый двор спустя меня ждет тронный зал и чайная церемония.

Тонкий терпкий аромат, белые драпировки от потолка до пола с алой росписью, сине-голубая плитка - тропинка на полу и тишина ведут меня к трону, где сидит ряженая кукла с неожиданно живым лицом под вуалью.

И стол, вокруг которого суетятся бесшумные призрачные тени, рассыпающиеся по жесту Императора.

Я склоняюсь, опускаюсь на колени, касаясь лбом пола.

- Эта Лаоцзы Ли Мин Гуань приветствует Императора. Да правит он десять тысяч лет.

Это ритуал.

Шелест ткани, шаги, тихое позвякивание украшений.

- Этот император приветствует Лаоцзы. Встаньте, равному отдают равный поклон.

Я понимаюсь, но остаюсь на коленях.

Император присаживается напротив и нас разделяет лишь стол. Чайнички с вековой патиной и невидимой росписью, пиалы из тонкого белого фарфора, сладости из риса на тарелках в форме цветочных бутонов.

И снова – ритуал.

Обмен словами, словно жемчужными каплями. Расспросы и заверения, рассказы и сплетни, смиренные просьбы и завуалированные приказы, провокационные предложения и вежливые отказы.

- Стоит ли этому императору беспокоиться, что Лаоцзы займет его место?

- Стоит ли Ли Мин Гуань опасаться, что этот Император скинет бремя власти на эту несчастную?

Жемчужный ручей речей течет.

- Этот Император знает, что Лаоцзы предпочитает грубые чаи? Это «Черный деготь» из морских долин.

- Эта Ли Мин Гуань благодарна.

Поклон. И новый чайничек возникает на столе, обдавая зал одуряющим ароматом трав.

-Уйдет ли Лаоцзы в уединение снова теперь, когда наступил мир?

- До мира столь же далеко, ка и до места уединения этого мастера. И любой мастер должен нести ответственность за своих учеников, а не уходить в уединение, едва исчезнет проблема.

Еще чай, удивительный, темный, с золотистой искрой, скользящей по поверхности от края до края пиалы, чуть солоноватый, с острым привкусом перца и имбиря.

- После войны нужен мир, и тем, кто сражался, мир нужен особый… как здесь, в тиши под крылом дракона.

- У Ченлуна нет крыльев, Лаоцзы…

Улыбку я прячу в пиале с белым чаем из почек с редкого сортового куста, лепестков роз и магнолий.

- Эта усталая Ли Мин Гуань не будет создавать новый клан, и была бы благодарна за возможность вернутся в свой дом под скалой. Но там, в тихой долине не хватит места для тех, кому нужна тишина и покой…

- Но этот Император может найти тихую долину, где можно найти покой. И ученики, и учителя.

- И в имперских землях наступит мир…

Рокочущие барабаны наигрывают мелодию спокойствия и защиты. В спину дышит дракон. Обещания скрепляются клятвами в сияющих ци свитках.

Я действительно не смогу сейчас вернуться в свой домик под скалой. Но, пожалуй, смогу перетащить и домик, и скалу в местечко поближе.

Туда, где не – ученики смогут найти покой.

А политика, что же… политику можно будет оставить Императору. И его дракону.

март-апрель 2022 г.