Дом Стекла

Пентос сиял, как медная чаша, рукой неведомого великана щедро наполненная солнечным светом.

Спокойные воды залива лучились отблесками, теплые лучи касались матч торговых кораблей и обветренных лиц моряков, и казалось, будто весь город плывет в золотом масле. Дома с плоскими крышами, ярко расписанные лоджии, шёлковые навесы, лениво колышущиеся над лавками — всё дышало леностью и неторопливым размеренным торгом. Ветер доносил запахи соли, пряностей, жареной рыбы. Где-то вдали кричали чайки, и перезвон бронзовых колокольчиков в порту сливался в музыку — простую, но незабываемую.

На окраине квартала магистров, там, где дома становились выше, а роспись на окнах — богаче, стоял дворец Иллирио Мопатиса, успешного купца и влиятельного в этом городе человека. Мраморные стены и арки анфилад были теплыми от солнца, двор окутан ароматами благовоний, а внутренние сады — зелены и почти неприлично густы для края, где пресная вода в иные дни стоила дороже серебра.

На балконе верхнего этажа сидел молодой мужчина в строгом темном камзоле, расшитом алыми нитями. Перед ним — бокал вина, кувшин холодной воды, тарелка с острым козьим сыром, ломтиками персиков и зелёными оливками. Ветер лениво трепал его серебристые волосы и тихо шелестел страницами книги.

Текст был древним, взятым из библиотеки магистра, однако, судя по чистым страницам, лишенным потертостей и пометок — для обитателей этого дома книга была скорее признаком статуса, чем источником знаний. "Zaldrīzoti se Ēdrumi Volantis", трактат о Драконах и Валирийских Огнях. Одна из немногих уцелевших нитей, связывающих текущую эпоху с временами расцвета Старой Валирии.

Визерис Таргариен, изгнанный наследник Железного трона Семи Королевств Вестероса, видел эти строки не в первый раз, но сейчас взгляд мужчины с трудом фокусировался на округлых символах древнего языка. Его мысли блуждали далеко, и они своей горечью омрачали и солнечный день, и сладость молодого вина. Наконец, отложив трактат, он встал, залпом, не различая вкуса, допил остатки напитка, оглядел город долгим тяжелым взглядом. Солнце пылало слишком ярко, а вино вдруг показалось пресным. Всё раздражало — даже лёгкий ветер, пахнущий солью. Визерис задумался — и вдруг тихо усмехнулся, расправив плечи, будто принял какое-то решение, сложное и потому долго откладываемое.

— Драконы не нуждались в конях, — медленно проговорил он, будто не веря в то, что решился произнести это вслух. — Они брали, что хотели. Они вольно парили в небе и дышали огнём, не спрашивая ничьего дозволения. А теперь я торгуюсь за сестру, будто за мешок пряностей?

Из взгляда Визериса, устремленного вдаль, за линию горизонта, медленно уходило раздражение, живущее в нем последние месяцы, сменяясь упрямой решимостью. Раздражение на мягкое вино, на воздух, пропахший жиром, даже на вежливость слуг магистра Иллирио.

Он уже долгое время ощущал себя пленником — не за решёткой, но в клетке, выложенной золотыми монетами. Каждый день магистр и его приближенные говорили о союзах, выгодах, кораблях и армиях, а Визерис слушал и думал о другом: о древней силе, что обращала в пепел города и замки и о чести семьи, что прошла сквозь века, предательство и забвение.

Принц Вестероса прикрыл глаза, позволив себе слабость. В его мыслях на миг появилась тонкая фигурка в белом платье, волна серебряных волос и задорная улыбка, которую он не видел наяву уже очень давно.

— Когда-нибудь, — сказал он вполголоса, крепко, до побелевших пальцев сжав пустой кубок, — ты снова увидишь драконов.

И, возможно, впервые за долгое время, он поверил себе.

Лёгкая туча с запада на миг заслонила солнце, море дохнуло прохладой, Визерис медленно отошёл от резного ограждения, отступая в тень дома. Коридоры верхнего этажа тонули в полумраке; воздух здесь пах воском и ладаном. Стены здесь были обвешаны коврами знаменитых мирских мастеров — яркими, с цветастыми узорами, от которых рябило в глазах.

Магистры Пентоса любили роскошь, но часто не знали в ней меры.

Визерис шёл без спешки, небрежно придерживая трактат. Из соседних покоев доносились звуки — чей-то смех, звон посуды, приглушённая струнная музыка. Всё это раздражало. Он чувствовал себя странно лишним в доме, где каждый предмет стоил дороже своего назначения.

Лестница вела вниз, но он свернул направо, туда, где располагалась библиотека — небольшая, но богатая. Семья Иллирио собирала ее столетиями, купец гордился ею и любил хвастаться перед гостями: «У меня есть книги, которых нет даже в Цитадели!»

Однако большинство томов стояли нетронутыми, пыльными, подобные заветревшимся рыбинам в витрине портового лавочника.

Он поставил трактат на место, между манускриптами о торговых маршрутах и древними хрониками Волантиса.

Пальцы задержались на обложке, словно не хотели отпускать.

— Визерис?

Он обернулся.

У дверей стояла его младшая сестра Дейнерис — растерянная, с порозовевшими щеками, дыхание чуть сбивчивое, будто она долго бегала по лестницам.

— Я искала тебя, — сказала она, немного неуверенно.

— Зачем? — голос прозвучал холоднее, чем он чувствовал.

— Я услышала от служанок... — она запнулась, опустила взгляд, но почти сразу подняла на брата. — Говорят, кхал Дрого прибудет завтра к полудню.

Он посмотрел на неё внимательно, но без удивления. Только в глазах мелькнула короткая искра — то ли гнева, то ли усталости.

— Завтра, — повторил он. — Конечно. У купцов нет терпения ждать, когда товар слишком ценен и горит в руках.

Дайнерис шагнула ближе:

— Я… просто подумала, что ты должен знать.

— Я всегда знаю, — отозвался Визерис тихо, без улыбки.

Он подошёл к витражному окну и посмотрел вниз, на сад. Воздух там дрожал от жары, словно сам город хотел сгореть, но никак не мог решиться.

— Не волнуйся, сестра. Всё будет так, как должно.

Он говорил спокойно, уверенно, но рука, опиравшаяся на подоконник, предательски сжалась.

Дайнерис смотрела на него — в огромных фиалковых, с зеленоватым отливом, глаза вспыхнул вопрос, но она не решилась задать.

Через мгновение она кивнула и, едва слышно, сказала:

— Я всё равно не люблю этот город. Здесь слишком душно.

Визерис коротко усмехнулся, не отводя взгляда от сада:

— Здесь просто не осталось ветра.

Когда она ушла, он долго стоял у окна, чувствуя, как внутри поднимается знакомое, тяжёлое ощущение — смесь ярости и вины. Он хотел верить, что сможет схватить свою судьбу руками. Но слишком хорошо понимал, что судьба уже сама идёт навстречу.