Донские небыли 2

Едем в Шахты. Кружным путем. Так сказать добираемся в Москву, через Владивосток. С железными дорогами в последнее время творится что-то непонятное. Железнодорожники так и норовят бастовать и саботировать все подряд. Зачем? Вероятно, какие-то мудрые мысли бродят у этих гегемонов в голове. Летают роями, словно мухи.

Без отеческого напутствия и без начальственного подзатыльника рабочие работать наотрез отказывались. Так что нам пришлось в начале съездить в Ростов-на-Дону и там, на главном вокзале, нам выделили эшелон для Шахт. При содействии офицеров Добровольческой армии.

Теперь вот еду в вагоне и смотрю в окно.

Середина зимы. Первая декада января. Морозец. Тоскливые поля, с буграми, где стоит занесенный снегом сухой бурьян. Опушенные кристаллическим инеем хрустящие кусты краснотала. Все белым бело. В темно-свинцовом небе постоянно серебрится снежное курево. По ночам погода злится, ревет ветер в буераках, гудят заваливаемые снежными оползнями яры. Поедешь через поле на коне напрямик и неожиданно уйдешь вниз с головой. А кругом предательски и невинно голубеет снег, дремотная и белая лежит зима...

В шахтерском районе Александровск-Грушевска нас никто не ждет с пирогами. Отнюдь. В этом районе, особенно в самом городе нам надлежит быть очень осторожными. Так как нет никакой власти в главных городах Области, но в таких вот пролетарских районах и вовсе царит сущий ад на земле. Силы правопорядка мизерны, а большинство местных шахтеров настроены яро пробольшевистки.

Регулярной армии у большевиков пока не имелось. Хотя вся военная верхушка Временного правительства во главе с военным министром Верховским и большей частью бывшей императорской армии заранее перебежали к Ленину. Но это не помогло новой власти. Все начало разваливаться, как кисель между пальцев.

Так что Октябрьский «декрет о мире» закономерно скоро закончится позорным Брестским миром. Мы, конечно, в будущем празднуем 23 февраля как день Советской армии, но на деле хваленых красногвардейцев ждет жуткий разгром, в результате которого Ленин безропотно примет германский ультиматум. При этом и у немцев на Восточном фронте войск уже не было. Целые города захватывались небольшими немецкими конными разъездами. В то время как красногвардейцы в панике разбегались, роняя тапки. Так краснофлотцы Дыбенко, любовника Колонтай, от Пскова бежали, не останавливаясь, аж до нижней Волги.

Самое удивительное, что в марте 1918 г. армию распустили, не оправдавших доверия красногвардейцев разоружили, а уже в июле 1918 г. власти начали массовую мобилизацию в новую Красную армию. И те же самые крестьяне, которые решительно не хотели воевать с немцами, окажутся совершенно не против грабить и убивать своих соседей. Вот такой вот удивительный парадокс.

Что с немцами в окопах братались, а своих потом на куски резали. Ох уж эта «загадочная русская душа».

Впрочем, нам противников и без Красной армии пока хватит. Дезертиры, убежавшие с фронта, образовывали огромные банды и под сладким лозунгом «Грабь награбленное!» творили настоящие мерзости против русских людей – офицеров, интеллигенции, и других представителей культурного слоя русского общества.

При этом офицеры, которые организовавшись могли спокойно положить этой вакханалии конец, выглядели сущими баранами. Триста лет лизания начальственных задниц определенно довело русское офицерство до цугундера.

Возьмем для примера ту же Японию. Там в конце 19 века тоже произошла революция «Мейдзи». Западное огнестрельное оружие сокрушило самураев. Вчерашний крестьянин за шесть месяцев так овладевал винтовкой, что запросто мог уничтожить пару-тройку потомственных военных аристократов. Потому, что «Кольт – великий уравнитель». Самураи, связанные со старой системой сегуната, оказались выброшены на обочину жизни. Им не доверяли, запрещали иметь оружие. При этом простолюдины, которых было в несколько раз больше, торопились отыграться. Почесать кулаки о наглые дворянские лица.

Но сдались ли японские аристократы в таких тяжелых условиях? Отнюдь! Они действовали в соответствии с пословицей: «Самурай без меча, такой же как самурай с мечем, но только без меча». Как грибы росли школы рукопашного боя, в которых бывшие самураи учились драться без оружия с несколькими противниками. Сколько известных направлений было создано в эти тревожные годы – дзюдо, карате, джиу-джицу, айкидо!

Бывшие самураи организовывались в группы и заставляли даже простыми кулаками чернь уважать себя. При этом искали ниши – охотно шли в разведку, колонизировали суровый северный остров Хоккайдо, подготавливали колонизацию материка. И, в конце концов, полностью реабилитировались перед императором. Даже подняли основную часть нации до своего уровня.

Так как с течением времени почему-то утвердилось идиотское мнение, что все японцы - потомки самураев. С таким же успехом можно утверждать, что все русские – потомки князей.

Так что в Японии аристократия боролась и победила даже в условиях господства буржуазии. Сакура цветет, самурай к цели идет...

А у нас?

Все время доходят сведения, что группа «красных» в количестве 3-5 человек, прошерстила транзитный ж/д состав и сняла с поезда 10-12 офицеров. При этом большинство из этих офицеров тоже были вооружены. И что же? Они пошли безропотно как овцы на убой и их расстреляли у ближайшей кирпичной стенки. Тьфу! Что за слизняки. Только в каждом десятом случае находится какой-то борзый одиночка, что начинает стрелять в ответ. То есть жизнеспособны не более 5 процентов русского офицерства. Из 300 тысяч. Остальное - мусор и балласт.

Что же, каждому – свое. Как сказал поэт: «Кто хочет жить, кто весел, кто не тля, готовьте ваши руки к рукопашной, а крысы пусть уходят с корабля, они мешают схватке бесшабашной!»

К нашему счастью, большевистские банды тоже были очень жидкими в коленках. Они состояли из пестрых групп трусов, воров, дезертиров и убийц, поэтому действовали разрознено, трусливо, по-шакальи. В случае сопротивления предпочитали смыться. Но, к нашему горю, эти банды постоянно множились в геометрической прогрессии.

Питательная среда благоприятствовала такому положению вещей. Отток солдат с фронта все продолжался, верные России части не могли сдержать не только немцев, но даже собственных дезертиров. Положение день ото дня становилось только хуже.

Да и были ли у Временного правительства верные части? Уже к июлю 1917 года дезертиров задерживали только казаки, так как кавалерия была полностью расшатана губительными декретами Временного правительства. Что уничтожали на корню самую основу армейской жизни – дисциплину.

По сведениям донского генерала Денисова неблагодарным делом ловли дезертиров занимались к осени уже 39 казачьих полков, снятых с боевых позиций.

Напомню, что и в казачьих частях положение было напряженное. Прямо скажем, не фонтан. За время войны большинство старых кадровых офицеров погибло, так как согласно царскому уставу должны были «идти в бой в первых рядах и своей храбростью ободрять нижних чинов». А голой грудью пули ловить ума много не надо. Офицерское пополнение же набиралось из числа чистых гуманитариев. «Ботанов».

Бывших учителей народников, медиков, не закончивших институт, адвокатов, невостребованных поэтов и литераторов и других людей, гораздо более пригодных к работе в тылу. Эти лица, своеобразное мышление которых было весьма далеко от требований армейской дисциплины, вносили дополнительное разрушение в нашей армии. Немалое число подобных персонажей вошло в так называемые «полковые комитеты».

Весьма неопределенной в 1917 году была и позиция Донского правительства. Хотя прямого сочувствия большевикам не наблюдалось, однако в действиях его постоянно чувствовалась подленькая способность к компромиссам с ленинцами. Стремление договориться. Без крови.

Левые группировки в правительстве весьма умело использовали в своих целях спорную фигуру Митрофана Богаевского – помощника Атамана. Подобное разложение в рядах донского правительства скоро приведет к самоубийству генерала Каледина. Не сумевшего поставить себя над схваткой.

К примеру, именно позиция правительства не допустила своевременной мобилизации казаков и офицеров на Дону, чем были упущены благоприятные возможности для борьбы с большевиками. А ведь только в Ростове и Новочеркасске находилось 10 тысяч кадровых военных. Огромная сила по нынешним временам!

Для справки, если считать разрозненные партизанские отряды, то под рукой у Каледина никогда не имелось и пятьсот человек. А если отбросить восторженных школьников, вроде меня, то и трех сотен не наберется.

Отмечу, что организация нашего сопротивления поставлена из рук вон плохо. Крайне неудачно проходил прием в партизанские отряды, так как формировались они почти тайно. Так что многие желающие просто не знали о их существовании. Опять же и родная российская коррупция на этой ниве широко отметилась. Многие прохвосты приходили на прием к Атаману в театральных мундирах, увешанные орденами и медалями как северокорейские генералы, получали огромные суммы из войсковой казны на формирование партизанских отрядов, но получивши деньги исчезали как приведения при утреннем свете.

Не знали многие приезжие офицеры и о формировании Добровольческой армии – правительство Дона срывало всякие попытки сопротивления большевикам.

И даже скудными воинскими ресурсами распоряжались на редкость не эффективно. Многие нелепые телодвижения я не мог понять.

Когда мы приехали в Шахты, то оказалось, что местные шахтеры сильно жидки на расправу. Они затаились, как мышь под веником, и сидели тише воды, ниже травы. Наша группа без особого толку провела в Шахтах несколько дней, так ничего и не сделав, после чего была отправлена обратно в Ростов. А ведь наступила середина января и истекали последние недели жизни атамана А.М. Каледина. А мы пока шатались как неприкаянные.

В Ростове, мы явились на вокзале в распоряжение офицера Добровольческой армии. Здесь все тоже оказалось не слава богу. Так как начальник станции строго предупредил нас не выходить в город. В Ростове-на-Дону свирепствовала «эпидемия» убийств офицеров и юнкеров. Так что два дня мы просидели не выходя из вагонов. Зачем? Не понятно.

Ростов был завален снегом. Ветра не было. Обледенелые скелеты городских деревьев были абонированы воронами. Вороны, картавя под Ленина, противно каркали.

Мы дурели от безделья. Ожидание наше скрашивал лишь какой-то горец, не знаю его имени, который почти круглые сутки играл на зурне восточные мелодии. Вместо радио. Он пел о красоте Кавказа, о чистых и ясных горных водах, о голубом небе, о воздухе, сквозь чистоту которого можно увидеть даль на сто верст. Часто он плакал о своей потерянной земле.

Пока мы скучали, где-то жизнь била ключом. Фурманов в своем демоническом романе «Чапаев» ярко расписывал зверства белых казаков. После разгрома отряда легендарного комдива. Там и отрезанные груди у женщин и отрезанные гениталии у красноармейцев, которые вставляли им же в рты. Врет, подлый мерзавец! Как сивый мерин! Подонок, однозначно.

Казаки сотни лет воевали с разными дикарями, но ни кавказские горцы, ни безбашенные турецкие башибузуки не описывают, что станичники отмечались в изуродовании вражеских тел. Никогда такого не было!

И до чего же надо было довести мирных и справедливых людей, чтобы они начали по-обезьяньи отвечать той же мерой тем же красноармейцам? Так как красные сразу высоко задрали планку изуверств. Поступая хуже диких животных. Красный террор зашкаливал, мирным казакам живьем сдирали кожу, организуя и «погоны» и «лампасы». Так большевики обычно развлекались.

И зная, что историю пишут победители и луна светит только отраженным светом от солнца, мы можем только предполагать какими кровожадными маньяками были эти «чапаевцы». Особенно Петька с Василием Ивановичем. Джек Потрошитель по сравнению с ними выглядит каким-то детсадовцем.

Народ не обманешь! Недаром же люди называли жуткое чудовище, рьяного пособника фашистских палачей, лютовавшую в концлагерях Анну Гинзбург – «Анкой-пулеметчицей»

Да, казаки не выдерживают и отвечают. Они же не железные. Пепел убитых родственников стучит в их... сердца! Теперь казак будет в истерике рвать гимнастерку на груди и с обезумевшими глазами кричать: "Убей меня, если веришь, что я не прав!.." Он до глубины души верит, что он выполняет свой долг перед мертвыми, перед Высшей Справедливостью. Он искренне верит, что он прав. Попытайтесь беспристрастно решить, кто развязал эту эпопею горя и ужаса, имя которому война.

На третий день, ночью, на ростовский вокзал из Батайска прибыла дрезина с трупами пяти детей возрастом от 9 до 11 лет. Это были трупы учеников приготовительного класса кадетского корпуса. Все тела были зверски изуродованы красными садистами. Носы, уши, щеки, половые органы были изрезаны штыками в «вермишель». Как научил своих сатанинских адептов мерзкий «дедушка Ленин». Недаром же Чикатило был «членом партии». Коммунистов. Сатанистов.

При виде этих трогательных детских трупиков у нас окончательно утвердилось решение о бескомпромиссной борьбе с большевизмом в России.

Надо было отомстить. С батайскими партийцами необходимо было разобраться. По-свойски.

Уже утром нам было приказано идти в строну Батайска с небольшим отрядом генерала Маркова. Мы, «чернецовцы», присоединились к нему. И летом воевать не просто, но зимой, как по мне - одни мучения. Холодно, мерзко. А эта зима приносила нам только плохие новости и еще худшую погоду.

Но дело того стоило. Пойти на крупный железнодорожный узел, Батайск, показать большевикам, что Войско Донское нельзя победить, и заключить справедливый мир — такой была мечта и причина, по которой мы сейчас пересекали Дон, мечта о том, чтобы положить конец резне.

В конце концов, казак всегда готов стойко переносить все тяготы военной службы. А настроение нашей команды не могло быть лучше. Мы войдем в этот Батайск как по маслу!

До этого, в течении нескольких дней, шла перестрелка с большевиками, которые в Батайске «сорганизовались».

Организация у них была весьма своеобразная. Они напивались, затем, разгоряченные спиртным, собирались толпами, шли к мосту через Дон, ругались матом, крыли нас почем зря. Когда кричали гадости, то попутно стреляли в нашу сторону, а потом, с чувством выполненного долга, расходились. Чтобы снова пьянствовать и мучить очередных детей. Резать их на лоскуты. И это значило, что армия Корнилова безопасно проживет еще один день.

Патронов у красных было как у дурака махорки, без счета, мы же старались беречь свои скудные патроны, поэтому стреляли только наверняка.

Черт! Сглазил...

Вероятно, сегодня мы слишком привлекли к себе внимание. Так как прямо на нас катила бронированная громада дымящего бронепоезда. Огромного стального крокодила, ощетинившего дулами пушек и пулеметов. Для нас он выглядел, как передвигающаяся громадная жестяная коробка из-под чайного набора с покатым металлическим корпусом. Когда дополнительный двигатель привел в действие механизм, вращающий орудийную башню и таким образом приводящий в действие чудовищные пушки, оттуда вырвались клубы дыма. Адское зрелище.

И под прикрытием этого неуязвимого бронепоезда и многолюдные цепи большевиков хлынули через мост. Вперед, к победе, с яркими красными знаменами, развевающимися в лучах восходящего солнца. Врагов было чудовищно много. Господи! Да их тут тысяч десять. И где-то каждый третий из них китаец. Ведь большевики сразу мобилизовали под свои знамена триста тысяч китайских гастарбайтеров.

Похоже, что Батайский отряд Красной гвардии, самый многочисленный из всех, когда-либо образованных на донской земле, наглядно демонстрировал решимость Советов покончить с казачьим «мятежом» одним мощным ударом — раз и навсегда.

С одной стороны - огромные массы из тысяч хорошо вооруженных бойцов, при поддержке бронетехники, с другой стороны – ничего похожего на такие массы. Редкие шеренги, в которых было максимум три сотни человек. Включая детей вроде меня. Хм. Честно признаться, соотношение три сотни на десять тысяч – хреновей некуда.

Худо дело. Совсем худо. «Крест деревянный иль чугунный, завещан мне в грядущей мгле. Не обещайте деве юной любови вечной на земле...»

Но таков наш долг. Россия меньшего от нас и не ждет. Да поможет нам Бог! Господь должен защитить правое дело.

И началось! Лязгающий железный монстр окрасился дымами. Армии столкнулись, пушки раскалялись, а резня понеслась галопом прямо в дебюте. Нас буквально закидывали снарядами и пулями. Патронов не жалели. Тонкие дымовые следы от горящих в снарядах запальников прочертили в морозном воздухе дуги, вниз к нашему невеликому сборному отрядику. Мы оказались в незавидной роли пушечного мяса.

В нашей цепи шел офицер. Он без конца орал, как безумный:

- Отряд! Встать в шеренгу! Встать в шеренгу! Пли! Отряд! Отряд!

Бац! Внезапно снарядом ему снесло голову. Хлынула кровь, как из садового шланга. Офицер превратился в кусок окровавленного мяса, но по инерции продолжал идти вперед. Так я увидел шагающего «человека без головы». Сильное зрелище. Покруче Фауста Гете.

Много было раненых. Под смертоносным ливнем из свинца и железа несколько наших солдат откатились назад, у одного из дыры в черепе вывалились мозги. Другой кричал, схватившись за живот. Сизой массой выползали кишки из его распоротого брюха.

Хорошего прикрытия здесь, на спуске, под крутым берегом Дона, не имелось. Даже залечь было не вариант. Мы были как на ладони. И нас выбивали словно в тире. Большевики медленно, но неумолимо, напирали. Продвигаясь вперед с напором многотонного бульдозера.

- Гон Ти! – орали красные орды, подбадривая себя ( китайский «В атаку!»).

Враги были твердо уверены, что на правом берегу Дона нет сил, способных бросить им вызов, и ни одной береговой батареи, достаточно сильной, чтобы остановить их неумолимое продвижение. Так что сперва они уничтожат это последнее хрупкое препятствие, а затем поднимутся вверх по берегу, в самое сердце города, и бомбардировкой приведут к покорности его горожан.

Поэтому орудия красных что-то прям задыхаются от злости. Некоторые пушки бронепоезда стреляли обычными снарядами, разметывая кучи мерзлой глины и снега, а другие использовали картечь, которая разрывалась в воздухе, выбрасывая в сторону обороняющихся добровольцев кучами ружейные пули. У последних каждый залп был похож на гигантский выстрел дробью, разлетающейся из дула во все стороны. В сущности, бронепоезд, когда дело касалось пехоты, был просто огромным огнедышащим дробовиком на массивных литых колесах.

В результате каждого выстрела где-то около полуцентнера мелкого железа врезалось в наш отрядик и производило действие тысячи хирургических скальпелей. Железки и медяшки срезали пальцы, втыкались в задницы, отрезали носы, калечили колени, локти. Они опрокидывали людей, вскрывали их, ослепляли, кастрировали, потрошили. Они протыкали почки и печенки, дыхательные пути и пищеварительные, вытряхивали содержимое желудков людей на землю.

Кровь потоками пятнала белый снег.

Ад. Кромешный ад.

Нас словно косили огромной косой Смерти. Снаряды визжали, выли, грохотали и убивали. Пушки большевиков беспрепятственно били по нашей пехоте, которая в данной ситуации могла лишь упорно двигаться вперед, сквозь дым, разрывы снарядов и кровь товарищей.

Наше же включившееся в сражение полевое оружие ничего не могло поделать с красным бронепоездом. Снаряды лишь бессильно рикошетили от его стальной брони. Еще бы! Там же восемь слоев дюймовых стальных пластин. Из специального «котельного железа».

С таким же успехом мы могли бы кидаться в ублюдков камнями. Выбивая ржавую пыль из заклепок.

Шрапнель серым облаком разрывалась над нашими головами, а снаряды стегали шеренги, одного было достаточно, чтобы убить или ранить дюжину бойцов. От многочисленных взрывов дрожали небеса.

В Ростове-на-Дону звук этой канонады звучал как зимний гром, сотрясая оконные рамы и окрашенную воду в бутылях с длинным горлышком в окнах модного парикмахерского салона мадам Жюли. Расположенного в самом центре города. Горожане, пришедшие побриться и освежиться одеколоном и вежеталем, или же испытать «холю ногтей», нервно вглядывались в большие узорчатые от мороза окна, словно ожидали увидеть там чудовищный бронепоезд красных, выходящий из Левого берега реки прямо к городской пристани, с заслонившими небо трубами и с поднятыми громадными орудиями, готовый вырвать сердце у столицы южных отступников.

Среди посетителей салона было с десяток корниловских офицеров. Что имели бледный вид. И нервничали больше остальных присутствующих. Они, измученные гонореей, привыкшие к удобному и сытому безделью, вытягивали свои кроличьи уши и наводили их как локаторы, пытаясь по доносившемуся с набережной шуму просканировать текущую обстановку.

- Господа! А не подлечить ли нам нервишки водочкой? Пока это быдло там сражается? – заметил один из офицеров маленького роста и с рожей крысеныша.

- Блестящая идея, штабс-капитан! Особенно если выпивку потом отшлифовать кокаинчиком! - с готовностью проворковал высокий блондин с малоподвижным костистым лицом «Черепахи Тортиллы»

- Поддерживаю барона Таубе! Если потом пойдем по девочкам! – с энтузиазмом отозвался третий, чернявый, в костюме кавалериста-любителя и упоительно дорогих рейтузах, воинственно подкрутив черные усы .

Щетина на его физиономии была такая густая, что никакая бритва не одолеет.

- Господа! Рекомендую Вам молодую жену генерала Деникина, - пошевелив зверского вида усами, вступился четвертый, граф Кочубей, известный мот и бонвиван. – Польская штучка! С бритыми подмышками! Весьма искусна в приемах французской любви! Просто куколка, и мордашкой взяла, и всем остальным… У любого слюни потекут.

Таинственная удовлетворенность, томно мерцавшая в его глазах, показывала, что ему известно об этом деле что-то значительное...

Слушая эту беседу каждый мог понять, что Белое движение обречено.

Все кончено.

Но нет! Ростов не сдастся, Юг не прекратит сопротивления, война еще не проиграна! Еще не вечер! Из худших выбирались передряг.

Но что делать с бронепоездом? Ничего не приходит в голову. Он бьет все наши карты.

Дело явно грозило нашим разгромом, но неожиданно случилось благоприятное для нас событие – метким выстрелом наш снаряд попал в паровоз бронепоезда.

Это был «золотой выстрел», угодивший в уязвимое место, так как паровоз тут же с оглушительным грохотом взорвался. Чудо! Людей вокруг буквально смело в брызгах крови, когда острые осколки разорвавшегося паровоза просвистели над бронированными вагонами, поражая все живое на большом расстоянии. Раздалась череда взрывов. Срывающих бронированные плиты. Бронепоезд загорелся. Пламя лизало железные остовы вагонов, взорвав приготовленные для других пушек заряды.

Десятитысячная толпа красных вмиг рассеялась. Словно бы ее ветром сдуло. А эти краснопузые неплохо бегают!

Но и мы не могли перейти в наступление. Так как наши потери были ужасающими. Почти все были ранеными и контуженными, в том числе и я. Голова болезненно звенела как колокол. В ней словно бы перекатывались тяжеленные булыжники, угрожая пробить кости черепа и вывалиться наружу. Тело тоже мне не починялось. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

А ведь на дворе только середина января 1918 года. Я мог бы погибнуть в первом же сражении Гражданской войны.

Но этот неравный бой дал время генералу Корнилову завершить формирование Добровольческой армии и приготовить ее к походу. Или, лучше сказать, к бегству.

Пушки внезапно замолчали. Тишина казалась неестественной, ведь весь день небо сотрясала пальба, но теперь воцарилась тишина. Тишина и легкий ветерок, который наконец разогнал дым и унес зловоние битвы за реку. Резне пришел конец.

Дальнейшее я помню плохо. Мы лежали прямо на земле. Днем наступила оттепель, так что снег под нашими телами подтаял. Сильно намочил ледяной водой мне грудь и живот. Меня начало знобить. Вокруг жалобно кричали раненые. Пахло порохом, жареным мясом и горелыми волосами. Я был сильно контужен, так что все происходило как в тумане. Плохо помню, кто и как привез меня в Новочеркасск. Зато прекрасно помню ледяное дыхание января и свое тяжелое мокрое пальто. А затем на меня обрушилась темнота.