Дорога через Полынь

Тёплая августовская ночь дышала мёдом, полынью и близкой осенью. Воздух был так густ и неподвижен, что, казалось, его можно было черпать ладонями, как родниковую воду. В вышине, над верхушками древних сосен, висел тяжёлый, щербатый диск луны, заливая призрачным светом священную поляну. Здесь, под раскидистыми ветвями старого дуба, в чьей коре были вырезаны лики богов, Милада в последний раз этой долгой ночью прижималась к Ратибору.

Его тело было твёрдым и горячим, как камень, нагретый за день солнцем. Сильные руки обвивали её стан, пальцы зарывались в распущенные русые волосы, вдыхая их запах. Она чувствовала, как бьётся его сердце под её щекой – гулко, ровно, как удары молота в отцовской кузне. Этот звук был для неё самой сладкой музыкой, обещанием жизни, обещанием силы. А завтра на рассвете этот звук уйдёт от неё вместе с дружиной князя. Уйдёт на юг, в дикие степи, откуда возвращаются далеко не все.

— Ты будешь ждать? — его голос, обычно звонкий и уверенный, сейчас был хриплым шёпотом, затерявшимся в стрекоте сверчков.

— Глупый, — выдохнула Милада ему в шею, обжигая кожу горячим дыханием. Она подняла голову, заглядывая в его глаза, которые в лунном свете казались тёмными омутами. — Пока солнце встаёт на востоке и садится на западе, я буду ждать. Пока река течёт к морю, я буду ждать.

Ратибор усмехнулся, но в этой усмешке было больше горечи, чем веселья.
— Красиво говоришь. Как волхв. А если…

Она прижала палец к его губам, не давая договорить страшное слово.
— Нет никаких «если». Есть только ты и я. Ты обещал Перуну верность в бою, а Ладе – верность мне. Боги не прощают клятвопреступников. Я буду просить их за тебя каждую ночь.

Он сгрёб её в охапку, сминая в объятиях, словно боясь, что она сейчас растает, растворится в лунном свете. Их губы встретились – сначала нежно, почти целомудренно, потом всё требовательнее, голоднее. В этом поцелуе смешалось всё: горечь неминуемой разлуки, страх перед неизвестностью и отчаянное, почти животное желание запомнить друг друга, впитать, впечатать в память каждое прикосновение, каждый вздох.

Его руки скользнули по её спине, опустились ниже, на бёдра, прижимая её к себе ещё плотнее. Она чувствовала его силу, его желание, и её собственное тело отзывалось на это трепетом и жаром, который разливался от самого сердца до кончиков пальцев. Завтрашний день был наполнен холодом и сталью, но эта ночь принадлежала только им, их теплу, их плоти.

— Милада… — прошептал он, отрываясь от её губ и зарываясь лицом ей в шею, вдыхая запах её кожи.

Она не ответила, лишь потянула его за собой на мягкий, пахнущий вереском мох, расстелив свой плащ. В этой ночи не нужны были слова. Нужны были лишь руки, губы, тела, сплетающиеся воедино под молчаливым оком луны и древних богов, вырезанных на коре дуба.

Её рубаха легко соскользнула с плеч, обнажая кожу, которая казалась молоком в серебряном сиянии. Он смотрел на неё с благоговением и жадностью, его пальцы осторожно, почти невесомо, очерчивали её ключицы, плечи, спускались к груди. Милада затрепетала, когда его ладонь накрыла её сердце, чувствуя его бешеный стук. Она видела его, освещённого луной – широкие плечи, напряжённые мышцы на руках, шрам на предплечье от случайной стрелы на учениях. Идеальный. Живой. Её.

Они любили друг друга неистово и нежно, отчаянно и медленно, пытаясь растянуть мгновения, вложить в них всю свою нерастраченную любовь, весь свой страх, всю свою надежду. Это была не просто близость, это был священный обряд, их личный ритуал прощания и обещания. Каждое касание было клятвой. Каждый стон – молитвой. Они были единым целым, и в этот миг казалось невозможным, что что-то или кто-то сможет их разделить.

Когда истома прошла, они лежали, обнявшись, глядя на звёзды сквозь чёрное кружево дубовых листьев.

— Я вернусь, — твёрдо сказал Ратибор, и в его голосе снова появилась сталь. — Раненый, седой, беззубый, но я вернусь к тебе. Клянусь этим небом. Клянусь этой землёй.

— Я буду ждать, — так же твёрдо ответила Милада, целуя его в грудь, туда, где всё ещё гулко билось его сердце. — И когда ты вернёшься, я сплету твою нить судьбы заново, если даже Мокошь от неё отвернётся.

Она не знала тогда, насколько пророческими окажутся её слова. Она лишь знала, что на востоке уже занимается бледная полоса зари, неся с собой день разлуки. И эта ночь под старым дубом должна будет согревать её долгие, холодные дни и ночи ожидания.