Дорога из Миннесоты

Тот самый побег случился в три часа ночи, когда в доме опять запахло перегаром и громкими словами, за которыми ничего не стояло. Я закинул рюкзак на плечо — внутри пара футболок, потрёпанный томик Буковски, кассета с Nirvana и десяток значков, включая тот самый, с Гравицаппой из «Кин-дза-дза». Надел кепку, чтобы не видеть собственного отражения в стекле.

«Мне тыкают носом в возраст, но что они понимают?»

Мне двадцать один. По паспорту. А по ощущениям — либо сто, либо три. Мир вокруг — сплошная антиутопия, где взрослые спорят о власти, а потом пьют «за честное слово», хотя все знают, что честных слов не бывает.

Я вышел на трассу и поднял большой палец.

Первая машина остановилась только через два часа. Это был ржавый «Мустанг» цвета выцветшего денима, а за рулём — она.

— Ты выглядишь как дерьмо, — сказала девушка, прикуривая сигарету.

— Спасибо, — ответил я.

— Аляска, — представилась она, не отрывая рук от руля.

— Серьёзно?

— Нет, конечно. Но так интереснее.

Я закинул рюкзак на заднее сиденье и понял, что это начало чего-то.

***

Мы ехали всю ночь. Аляска рассказывала, что играет в группе, которая никому не нужна, и что её отец когда-то обещал отвезти её на Аляску, но вместо этого запил и забыл. Поэтому теперь она сама везёт себя куда угодно.

— А ты куда? — спросила она, выдыхая дым в открытое окно.

— Прочь, — ответил я — пока не знаю.

— Отлично. Значит, нам по пути.

В Южной Дакоте мы застряли на два дня. Двигатель «Мустанга» захлебнулся, и Аляска ругалась так, будто это было живое существо, которое её предало. Мы ночевали в трейлерном парке, где старик с татуировкой «USMC» налил нам кофе и сказал:

— Раньше тут был город. Теперь — дерьмо.

Аляска рассмеялась и ответила:

— Везде теперь дерьмо.

***

Ночью мы лежали на капоте и смотрели на звёзды.

— Ты веришь, что там кто-то есть? — спросила она.

— Нет. Но если бы и был, он бы уже давно махнул на нас рукой.

Она засмеялась снова, и я подумал, что это самый честный звук из всех, что я слышал за последние годы.

***

В Вайоминге нас обокрали. Пока мы спали в палатке, кто-то вытащил мои кроссовки и её гитару.

— Чёрт! — Аляска пнула колесо «Мустанга». — Это был подарок!

— От кого?

— От человека, который больше не существует.

Я хотел спросить, что это значит, но она уже залезла в машину и захлопнула дверь.

***

В Монтане мы голодали. Ели консервы из помойки за закусочной, и Аляска говорила, что это романтично.

— Мы как герои Керуака, только без таланта, — сказала она, вытирая тушь с лица.

— И без будущего, — добавил я.

— Будущее переоценено.Мир дерьмо — невозмутимо сказала Аляска

Холод настиг нас в Северной Дакоте. «Мустанг» окончательно сдался, и мы шли пешком, пока ноги не стёрлись в кровь.

— Ты знаешь, куда идёшь? — спросила Аляска, кутая лицо в шарф.

— Нет.

— Отлично. Значит, мы не заблудимся.

Но мы заблудились.

***

Граница с Канадой была уже близко, когда силы кончились. Я лёг на капот брошенного грузовика и смотрел в небо.

— Ты думаешь, мы проиграли? — прошептала Аляска.

— Нет. Просто дорога оказалась длиннее, чем мы думали.

Она взяла меня за руку, и я понял, что это первый раз, когда кто-то держал её не потому, что хотел что-то отнять.

Нас нашли через три дня. Местные, копы, может, даже тот самый старик из трейлерного парка — не важно.

***

Когда я очнулся в больнице, Аляски уже не было. На тумбочке лежала записка:

«Дорога не заканчивается. Просто иногда надо идти в одиночку. Спасибо за компанию. — А.»

Я сжал бумажку в кулаке и понял, что она права.

Потому что «Дорога из Миннесоты» — это не место. Это состояние.

А состояние — не лечится.

***

Где-то сейчас по трассе в Аризоне едет ржавый «Мустанг», а за рулём — девушка, которая называет себя Аляской.

И, может быть, она снова кого-нибудь подвезёт. Просто чтобы было не так одиноко.