Дорога раскаяния

На земле ещё осталось многочисленное число поселений, чьё посещение вызовет у жителя города, и уж тем более мегаполиса, искреннее изумление, что подобные места в век развитых технологий продолжают представлять собой глубинку, не меняющуюся на протяжении многих десятилетий. И всё же, даже подобные укромные уголки суши не могут оставаться полностью изолированными от непрестанно меняющейся человеческой цивилизации. Автомобильная промышленность, денежная валюта, давно переставшая быть актуальной, но остающаяся в пользовании электрическая бытовая техника — данные внедрения людского созидания нарушают картину непогрешимой и нетревожимой старины. Сутки пешего хода до ближайшего населенного пункта, который местными жителями гордо именуется “городом”, хотя вот уже на протяжении сотни лет он остается в административных учетах “поселком городского типа”, и почти столько же до следующей деревни — данное обстоятельство представлялось людям не как неудобство, а устоявшаяся данность.

Именно в подобного рода деревню был вызван частный детектив Владимир Степанович К. по личной просьбе новоявленного владельца одной старинной усадьбы. Двухэтажное здание стояло посреди леса, среди неухоженного бурелома, чья влажность каждую весну приносила в добротное строение запах гнили. Участок был куплен ныне покойным дедом нового владельца, и местные жители с администрацией недоумевали, какую цель преследовал здоровый с виду человек, приобретая покрытый многовековым лесом гектар пространства в стороне от деревни. Дом был лишен газа и водопровода, а электросеть проводилась за личный счет владельца, что лишь подчеркивало абсурдность выбора гражданина. Ни заведенного хозяйства, ни возведенных пристроек не было, а вырытый в скором времени колодец в тот же год покрылся плесенью и наполнил своё дно утонувшими жабами и невезучими птахами.

Однако вышеприведенные неудобства не помешали предыдущему владельцу провести в лесной глуши едва ли не полвека. Будь воля администрации, по его смерти строение сравняли бы с землёй, побрезговав отдать его даже лесничеству, но закон распространяется и на столь отдаленные районы. Появился официальный родственник покойного, и усадьбе позволили продолжать скрываться среди деревьев, поддерживая сохраняющиеся с начала её строительства недобрые слухи.

Назвав особняк “отторгающим местом”, Владимир Степанович проявил явное снисхождение, потому как полумрак, сохраняющийся в помещениях даже в самый чистый летний день, и тучи насекомых, встречающих гостей, едва они делают шаг из дома, вызывали чувства более неприятные, чем дискомфорт. Однако клиент располагал значительной суммой денег, которые с лихвой покрывали проблемы с преодолением пути и нескольких дней лишения части благ цивилизации.

Переступив порог дома, Владимир Степанович почувствовал запах затхлости и грязи, копившихся в здании долгие годы. Вид прихожей, впрочем, являл собой более явное доказательство равнодушия к порядку предыдущего владельца. Разбросанная по углам одежда — какая в незашитых дырах, полученных самими разнообразными способами, какая в засохшей глине, земле и саже — представляла собой гниющие груды ткани, ставших местом обитания колоний жуков и муравьёв. Настенная вешалка выглядывала из-под одного из нагромождений, а коврик для обуви покрывал слой земли, полностью скрывающий резиновое изделие.

На кухне и в проходной комнате дела обстояли не лучше, не считая несколько иного колорита разрухи. Единственным помещением, которое могло порадовать убранством и едва ли не полноценным порядком, оставалась гостиная. Новый владелец обосновался в ней и успел подготовить место для уютного провождения времени. С остальными комнатами разобраться у него не хватило времени.

Мало кто мог бы предположить, что в стороне стоящий дом, о существовании которого случайный проезжий и не догадается, станет целью невыявленных на данный момент преступников. Владимир Степанович имел несколько фотоснимков, сделанных ночью, на которых видны светлые пятна. Качество изображений было низким, и запечатленные объекты оставались трудно воспроизводимы, однако выделяющиеся цветом фигуры имели явную гуманоидную форму. Также владелец жаловался на звуки присутствия живого существа в доме. К сожалению, помимо данных снимков предоставить ему было нечего — в бардаке старой усадьбы улики легко могли оказаться забытым мусором. Полиции заявление с вышепредставленными жалобами могло показаться нецелесообразным, но частному детективному агентству хватало многозначного числа на счету клиента, чтобы взяться за дело.

После поспешного обеда с убитым стойким запахом затхлости и плесени и назойливо кружащими над головой мухами аппетитом Владимир Степанович принялся за расстановку видеокамер. Владелец был слишком напуган после нескольких дней проживания в особняке, и на протяжении контракта здание находилось в полном распоряжении Владимира Степановича. Дом был покинут в столь неприкрытой спешке, что свет на первом этаже оставался включенным на протяжении недели до прибытия детектива. Потребовалось не более часа, чтобы расставить устройства на кухне, в прихожей, гостиной, проходной комнате и кабинете ныне почившего хозяина. Годами разрастающийся бардак прекрасно маскировал каждую камеру, и не стоило и надеяться, что очередная попытка непрошенных гостей пробраться внутрь останется незамеченной.

Детектив считал работу неприятной, но довольно простой. Попавшиеся фигуры на камеру ночного видения стали бы достаточным основанием для возбуждения дела о взломе. Владимир Степанович не собирался оставаться в особняке более, чем на два дня — в течение этого времени, как он считал, преступники обязаны появиться.

“Существует много вопросов, на которые люди хотели бы найти ответ, но, если не искать, то ответ и не придёт.”

Надпись на самом верхнем листе среди кипы бумаг, укрывавших письменный стол в кабинете бывшего владельца, бросалась в глаза из-за той поспешности и небрежности, с которой она была написана. Старый хозяин явно любил проводить время, составляя некие записи, хотя их неаккуратно сложенный вид не соответствовал работе, которую можно было назвать хобби.

Противоестественность вида письменного стола вновь проявила вопросы, возникающие ещё в пути по едва видимой в разросшихся траве и кустарнике колее. Каково бы ни было состояние нежилого дома, его с трудом можно было назвать подходящим для мародерства. В особенности данное обстоятельство казалось необычным для жителей деревни, которые знакомы друг с другом достаточно близко, чтобы мысли о проникновении в чужое жилище считались постыдными. Состояние же самого дома, где присутствующая разруха скорее говорила о беспорядочности самих хозяев, нежели о рьяно проводимых поисках ценного, лишь добавляло нелогичности проникновению на протяжении нескольких дней посторонних людей.

После установки камер слежения Владимир Степанович принялся за осмотр входной двери и окон. Каким именно образом взломщики проникали в строение оставалось неизвестным. Мужчину вовсе не радовала возможность встречи с незнакомыми людьми в чужом доме. Он предпочел сидеть в запертой комнате, пока камеры самостоятельно собирают улики для полиции.

У кухонного окна лежала очередная записка предыдущего хозяина, выцветшая, но всё ещё разборчивая. Как предположил Владимир Степанович, предок нынешнего владельца имел некий объект исследования, его интересующий, и свои наблюдения и мысли он переносил на бумагу прямо на месте. Текст записки соответствовал предположению.

“Можно ли узнать, что происходит после смерти? На письменном столе я воспроизводил свои мысли по данной теме, но сейчас я готов отправить все бумаги в печь! Я не зря прибыл в этот лес. Надо найти письмо, благодаря которому я решился на переезд в эту глушь. Возможно, если несколько иначе воспринять предложенный рецепт, истина откроется! Главное, успеть записать всё в книгу. Да, не забывать о книге!”

Последнее предложение было несколько раз подчеркнуто, словно имело особый смысл. Владимир Степанович отложил его в сторону и оглядел деревянный подоконник. Покрывающий древесину слой пыли разрушал все умозаключения о проникновении через данное окно. Окна второго этажа осматривать представлялось безнадобным действием. Смешно думать, будто имея множество способов проникнуть в дом, нарушители бы усложняли себе задачу, устраивая путь на трехметровую высоту.

Встреченная далее очередная рукопись уже не могла остаться без внимания детектива. Держащаяся за счёт магнита на выцветшем от времени холодильнике, она бросалась в глаза своим одиночеством среди жирных разводов и мушиной грязи.

“Книга в пером выдвижном ящике письменного стола! Письмо в спальне под матрасом! Память с каждым днём становится хуже. Получаемые знания разлетаются, подобно видениям сна после пробуждения. Сказывается на мне возраст или я в самом деле становлюсь ближе к миру следующему, чем настоящему? Остаётся лишь гадать, но ночные сеансы я пропускать не собираюсь.”

Человеческое любопытство приводило к различным последствиям на протяжении существования всей цивилизации. Научные открытия и меняющие ход истории изобретения сменялись катастрофами, кровавым шлейфом тянущимися на протяжении тысячелетий. Любопытство подавляло голос разума, заставляя следовать непрестанно довлеющим над человеком желанием. Жажда познания подобно голоду затмевала рассудок и открывала человеку лишь путь к цели, скрывая незримым полотном жертвы и трудности, которыми вымащивалась эта дорога.

Любопытство Владимира Степановича отнюдь не являлось той формой помутнения сознания, что делает человека игрушкой собственной прихоти. Жизненный опыт оставил свой горький след в памяти и на сердце мужчины. И всё же, человек не выберет себе стезю детектива или следователя, если в нём не осталось того пламени, что требует хвороста новых тайн, дабы поглотить его без остатка.

Полумрак, царивший в доме, заставлял оставлять лампочки включенными на протяжении всего бодрствования, поэтому зашедшее за горизонт солнце стало для Владимира Степановича неприятным сюрпризом. В своих планах он надеялся после осмотра внутреннего состояния дверей и окон оглядеть окрестности, в том числе и грунт вокруг здания. Однако в наступившем сумраке свет от фонарика не мог представить полноценную картину окружения. Внутренняя борьба между рациональным стремлением покончить с таинственным делом, безответность которого небезосновательно вызывало в мужчине тревогу за собственную безопасность, и инстинктом исследователя, продолжающим жить в теле детектива, не завершилась, когда Владимир Степанович стоял перед пахнущей плесенью и сыростью кроватью покойника. Лежащий на подушке вырванный блокнотный лист выглядел логичным дополнением к царившей разрухе.

“Долгие годы мне приходилось в одиночестве продолжать свою работу, вызвавшую в некогда близких мне кругах вздохи ужаса и отвращения. Но я не отношу своё исследование к разряду мерзкой насмешки над людьми и живым миром в целом. В былые годы и препарирование земноводных считалась надругательством над земными творениями, однако продолжатели довели тошнотворное деяние до медицинских открытий, позволив совершить очередной шаг в развитии человека и науки. Знавшие меня люди бросались громкими словами, самыми безобидными из которых я могу выделить “софистик” и “метафизик”. Но размышления о памяти, восприятии и чувствах долгое время оставались в разделе метафизики, прежде чем получить своё продолжения в официальных науках. Пройдут годы и, может быть, мои записи станут новым трамплином очередной ветви познания, а пока что я продолжу свой многолетний эксперимент, результатом которого станет полноценный книжный труд. Лишь бы оставались силы дойти до двери.”

Почерк данной рукописи отличался меньшей разборчивостью, чем предыдущие. Не исключено, что эта запись стала последней для пожилого человека, и оставалась с ним лежать в одной постели до тех пор, пока полуистлевший труп не был обнаружен по случайному стечению обстоятельств. Исписанную бумагу можно было с горечью назвать очередными бреднями помутившегося от одиночества рассудком старика, если бы не навязчивая последовательность, тянущаяся за каждой запечатленной мыслью.

Откинув матрас, Владимир Степанович обнаружил помятый конверт. Как верно было написано на листе с холодильника, письмо, адресованное на имя покойника, оставалось на месте.

“Уважаемый гражданин С.,

Я прочитал несколько статей, написанных Вами в течение текущего года. Мне не хватает слов, чтобы высказать насколько меня охватило волнение, что в современном обществе остаются люди, проявляющие интерес к данной теме, в то же время не считая её очередным развлечением! Пусть Вас не волнует тот факт, что за печать Ваших трудов взялся журнал, погрязший в конспирологических статьях и в конец дискредитировавший себя. В конечном итоге ведь лишь истина является мерилом справедливости, Вы так не считаете?

Ваше рвение заставило меня проявить желание помочь в Вашем деле, а потому я предложу Вам те знания, которые следует применить относительно Вашей теории. Доводилось ли Вам слышать о эгрегоре или метаволнах? Как мне видится, лишь невежда не слышал о результатах исследования, доказывающего, что результативность работы в коллективе значительно превышает результативность индивидуального труда. Возможно, Вы сейчас несколько сбиты с толку, поскольку Ваше исследование не касается аспекта социальной жизни общества, но я попрошу Вас взглянуть на это иначе. Разве объектом Вашего изучения не остается человек? И разве Ваша теория о послесмертном продолжении существования не подразумевает наличия в человеке субстанции, остающейся бессмертной? Если я не ошибаюсь, именно её Вы подразумевали под термином “душа”? Но в таком случае и в Вас также присутствует данная субстанция!

Взгляните на изучаемые Вами объекты с новой стороны, избавьте себя от общественных предрассудков! При правильном взаимодействии правило общественной деятельности может распространиться и на Вашу сферу исследований. Желаю удачи!

С уважением, З.”

Письмо содержало в себе значительное количество информации для определенных круг лиц, к которым Владимир Степанович не относился. В его отношении так много значащая для прошлого владельца почта была не более, чем исписанная макулатура. Она не предоставляла ответы, требуемые для бо́льшего понимания ситуации. Ни одно помещение в доме не соответствовало состоянию, чтобы хотя бы предположить о проведении в нём неких экспериментов. На данный момент всё сооружение представляло собой не более, чем индивидуальную свалку, отчасти похожую на жилой дом.

Для справочника по имеющимся вопросам оставался лишь один вариант — “книга”, как её называл покойный хозяин, в чьём здравом уме детектив начал сомневаться. Письменный стол находился в шаге от кровати и, чтобы добыть рукопись, необходимо было лишь протянуть руку. Но вместо ящика рука детектива потянулась к губам.

Несколько увлекшись разгадыванием таинственной головоломки, Владимир Степанович стал менее внимателен к собственным ощущениям, но сейчас едкий запах, заставляющий желудок содрогаться в болезненных приступах, стал невыносим. Каждое окно в доме и двери были плотно закрыты. В дневное время в усадьбе уже скапливалось немало тошнотворных ароматов, доносившихся с лесных болот и от лиственного полусгнившего покрова, а в ночное время к усилившимся от влажности запахам намеревались присоединиться и членистоногие обитатели здешних мест. Однако вопреки ожиданиям детектива давление на обоняние не только не ослабло, но и заметно усилилось. И, что заставило Владимира Степановича содрогнуться, аромат лиственного перегноя сменялся запахом вовсе не пыли и мусора, а разложения плоти млекопитающего.

Обонятельные ощущения, казалось, распознают повсеместное распределение тухлого воздуха, но слух и зрение имеют привычкой вносить в положение раздражителей некую определенность. И слетевшиеся в течение дня мухи стали для них сигналом интуитивной тревоги. Не более десятка существ бегали по одной поверхности, не решаясь далеко от нее отлетать. Выцветший настенный ковёр будто манил их, гипнотизируя на себе всё внимание маленьких насекомых. Ни один предмет в кабинете, включая пропитанный старческим потом матрас, не выглядел в глазах созданий столь привлекательными.

Подняв тяжелое облако пыли и заставив насекомых в панике кружить по комнате, ковер рухнул на пол под крепкой рукой детектива. Представшая перед глазами фанерная дверь ощущалась ожидаемым и естественным компонентом, также как и корявая надпись “лаборатория”, выведенная некогда повредившимся рассудком человеком. Усилившийся аромат разложения уже заставлял разум воображать наиболее мерзкие и ужасные картины. Слово одержимые бесами мухи яростнее заметались по комнате.

Дверь отворилась бесшумно, открывая взору всепоглощающий мрак, разрезаемый тонкой полосой света из кабинета. Перед Владимиром Степановичем предстал подвал, в котором ряд деревянных ступеней, уходящих вглубь, кончался очередным письменным столом с единственной лежащей на нем рукописью. Остальные аспекты пространства оставались скрыты в кромешной тьме, однако возле стола на стене можно было различить запылившийся выключатель.

Преодолевая страх перед той неизвестностью, что таит в себе мрак, и отвращением от едва ли не физически ощущаемой трупной вони, Владимир Степанович принялся спускаться вниз. Легкая тяжесть лицензированного табельного оружия на поясе придала уверенности.

“И всё же неизвестный З. оказался чертовски верен! В самом деле, разве не является физическое тело лишь оболочкой? Сейчас я уже ощущаю, как начинаю понимать моих новых соседей. Да, это не подопытные, это мои новые друзья! Только когда я думаю о них, как о живых, только когда они становятся для меня близкими людьми, передо мной открывается та завеса, которую я тщетно пытался поднять долгие годы! Новая ночь — новая история, новый друг — новая история, и я сам становлюсь частью их истории.”

Ещё до того, как Владимир Степанович спустился вниз и нажал на выключатель, его взгляд уже проскользил по одинокой бумаге на столе, освещаемой бедным лучом света из кабинета. А затем, разрушая тишину, раздался щелчок электрического рубильника.

Часто человек считает, что он подготовлен к встрече с самыми разнообразными ситуациями: от смертельно опасных до леденящих своей бесчеловечностью до самого сердца. Однако человеческое сознание стремится снизить долю стресса для человеческого рассудка, а потому реальность всегда оказывается в значительной степени ужаснее, чем воображается в голове. И сменивший мрак образ помещения не позволил детективу оставаться столь же хладнокровным, каким он себя видел или хотел видеть.

Десяток мертвых тел разной степени разложения лежали каждое на своем ложе, подобно древним мумиям. Несмотря на толстый слой бетона, которым была отлита вся площадь помещения, различные обожатели гнили уже роились в оставленных здесь некогда телах. Опарыши, муравьи, многоножки и различные жуки старались спрятаться от чуждого им света, но их количество не позволяло каждому скрыться в пределах разлагающейся массы, отчего складывалось впечатление, будто тела двигаются. Каждое ложе представляло собой вручную воссозданную кровать, в которой труп лежал подобно навеки уснувшему человеку. Но вид безглазых с частично оголенными костями тел, испещренных разорванной кожей, высохшими сухожилиями и полупереработанными бактериями мышечными тканями не позволял Владимиру Степановичу думать о них, как о спящих людях. Выложенные в полукруг останки охватывали последнее ложе, свободное и пустое. Словно уготованное для нового гостя оно стояло в центре помещения, выделяясь своей чистотой в храме мусора и, как оказалось, биологических останков.

Находиться в этом доме Владимир Степанович больше не мог. Открывшийся перед ним подвал, в который его заставил полезть разве что сам чёрт, шепчущий на ухо, не оставил сомнений, что необходимо немедленно уезжать из Богом забытого места. Трупная вонь, усиленная видом некогда творившегося здесь бесчеловечного опыта, заставляла сознание плыть, вливаясь в мозг подобно отраве.

Развернувшись, мужчина со всех ног бросился вверх по ступеням. Появившаяся на пороге фигура уже не могла заставить его остановиться. Возглас молодого голоса “Нашел!” и выросшая перед ним преграда в виде преступника пробудили во Владимире Степановиче опасение за собственную жизнь. Он вконец перестал осознавать, что за ужасные вещи творятся в про́клятом доме, и стремление выжить заставило его идти на отчаянные меры.

Сразу два выстрела из пистолета вынудили нарушителя осесть у двери из подвала.

Владимир Степанович находился в двух шагах от выхода, когда проход заслонила новая фигура. Оружие поднялось, чтобы избавиться от очередной преграды, но преступник был слишком близко. Выстрел так и не раздался, а тело Владимира Степановича, пролетев несколько ступенек, продолжило отсчет оставшихся до дна подвала.

***

Ночь беспросветным покрывалом простиралась во все стороны от непрекращающих свой долгий путь нежданных попутчиков. Звёзды, коих должно быть немало в прекрасное время суток летом, по неизвестным причинам сейчас скрывались в бесконечном мраке космоса вместе со своей белобокой сестрой. Среди людей бытует выражение “темно, хоть глаз выколи”, и в данный момент оно было наиболее подходящим. Впереди нескончаемым полотном бежала районная дорога, испещренная трещинами и ямами, которые, впрочем, не вызывали у водителя явных неудобств.

Грубый на вид и в то же время вызывающий лишь положительные эмоции мужчина прекрасно управлялся с транспортным средством, умело объезжая разломы и сбавляя скорость в необходимых местах. Несмотря на ночной мрак и требующую ремонта и непрестанно петляющую дорогу, водитель находил время, чтобы поддерживать разговор и периодически бросать взгляд на своего спутника.

Михаил — довольно распространенное имя, и мало кто усомнится в его достоверности, когда услышит данное представление от прохожего, с коим Судьба свела впервые. И водитель не сомневался, как и многие иные сельские жители не требуют документального подтверждения слов говорящего, и называл пассажира более привычной ему формой — Мишей. Данное обращение нисколько не смущало и не раздражало встречного, хотя со своей стороны он обращался к попутчику более официально и также с верой в правдивость слов — Эдуард, как бы ни входили в диссонанс заграничное имя и обросший загорелый мужчина, явно не утруждающий себя в путешествиях в мегаполисы.

— История Ваша… довольно захватывающая, — спустя некоторое время подал голос Михаил. — Держа путь из города, я не встречал никаких подобных слухов, газетных записей или страшилок, передающихся между детьми. Отправляясь в путешествие, я желал обойти земли, находящиеся в стороне от повторяющихся людских баек и прославленных течением времени событий. В то же время мне видится, что в любом отдалении возможно найти истории, достойные быть записанными на бумагу.

— Ты, Миш, слишком прозаик. На словах и дойка коров может привидеться подвигом, но на деле любое событие остается скучной обыденностью.

В ночной темноте мелькнуло две звезды. Михаил от неожиданности охнул, но водитель не издал ни звука, пока автомобиль сбавлял скорость и молодая лиса резва перебегала дорогу, исчезнув в глухом лесу, тянущемся вслед за асфальтом до самого горизонта по обеим сторонам пути. Кажущиеся в кромешной тьме угольными стволы подступили настолько близко к обочине, что густые ветви хлестали по крыше, стеклам и дверцам автомобиля, разбавляя ночную тишину свистящим скрежетом.

— Вы, городские, привыкли воспринимать всё легендами и сказками, словно любое событие в жизни является лишь иллюзией, привнесённой в серость дней волей случая, — продолжал Эдуард. — но истории имеют под собой настоящий момент, который кому-то довелось пережить. Даже мой рассказ не местная легенда. Дом несчастного до сих пор стоит в этих лесах, и, если захочешь, сможешь посетить его самостоятельно.

— Эдуард, я, прошу прощения, что Вас тревожу. Вы итак проявили ко мне великодушие, подобрав на пустынной дороге в ночную пору и согласившись довести до ближайшей гостиницы, однако моей благодарности не будет предела, если Вы сопроводите меня в дом, в котором происходили сказываемые Вами события! Видит Бог, я отплачу Вам, чем сумею и доставлю немало приятного! Пусть в мои первоначальные планы входило путешествие по деревенским лесам и наслаждение первозданными просторами, но от малоизвестных мест средоточия легенд откажется лишь умалишенный человек.

— Согласен. Лишь умалишенный, — подтвердительно кивнул головой водитель, и его борода шевельнулась, скрывая растянувшиеся губы. — Свозить тебя в то нечистое место для меня не составит труда. Поверь, я далек от суеверий, иначе бы не остановился подобрать на дороге одинокого путника в ночное время! Если бы ты знал, какие байки здесь ходят про одиноких бродяг, рыщущих во тьме, но будь это так за свои полтинник с лишним лет я бы успел навидаться подобной нечисти.

— А что же сказывают про ночных гостей?

— Не думаю, что эти истории достойны внимания. Говоря вашим языком, избитые россказни про неупокоенных, призраков и прочий сброд. От местных ты не услышишь ничего нового.

— Я вновь прошу прощения, и всё же передаваемый от поколения к поколению местный фольклор цепляет душу и разум куда сильнее, нежели неумелые попытки писателей выдумать нечто новое и прежде несуществовавшее.

Слова Михаила заставили Эдуарда проявить несколько нескладных зубов из-под густой бороды. Жители деревни выражают свои мысли всегда проще, без многочисленных описаний, сравнений и прочих слов, которые видятся костылями для здорового человека в предложениях.

У обочины показались блики, постепенно разрастающиеся до светового пятна, отчего пассажир вновь невольно охнул, а водитель несколько сбавил скорость. Световое пятно становилось ближе, и вскоре проявило очертание металлической таблички.

— Видел, Миш? Это всё, что тебе следует знать о местных байках.

Михаил отвернулся от окна, за которым во тьме исчез черный надгробный крест вместе с искусственным венком.

— Эдуард, я правильно понимаю, что…

— Могила, — утвердительно кивнул мужчина. — Три года прошло с тех пор, как её похоронили. Нашли тело у обочины, да и похоронили, где лежало. И не бродит она по ночам бледным духом, не стучится в окна, не воет в трубы — лежит себе под землёй и не тревожит живых. Потому что байки всё про мертвых, не встают они из могил по ночам. Я часто затемно езжу по этой дороге, да не встречал пока ни одного мертвеца.

Очередной поворот дороги не изменил открывающейся картины. Мрак продолжал окутывать автомобиль, заставляя попутчиков чувствовать себя словно запертыми в коробке.

— А женщина, лежащая в могиле, была в некотором роде местной красавицей, — продолжал Эдуард. — Сколько бы лет ни проходило, а холостяки неустанно продолжали попытки добиться её расположения. Она же всегда была надушена и припудрена, будто не в деревне вовсе живёт. Бледностью и обильностью духов она могла бы сравниться с тобой, хоть ты и мужик.

Эдуард шевельнул бородой в попытках показать улыбку, но тем самым лишь сильнее разжег в попутчике смущение. Однако завершиться истории пришлось вовсе не на веселой ноте. Продолжая речь, Эдуард не заметил, как лишился озорного блеска в глазах, а руки крепче сжали руль автомобиля:

— Только сама она ни на кого глаз надолго не клала. Всё искала парня, что устроит её, да никто не мог удовлетворить все прихоти местной царевны. И меня она не раз гоняла со двора после того, как сама в дом пригласит. Да вот на могилу к ней никто больше не хаживает, никому она не нужна. Лежит себе под землёй сырой и ни пригласить никого не может, ни сама позвать. Заслужила она своё одиночество у дороги. Местные, когда нашли, думали, что зверь дикий задрал. Мужики нередко на медведя или волка ходят — места здесь дикие, все водятся. Об одном только жалею — что долг свой до самой смерти не отдала. Как на благодарности была скупа, так и на поступки. Не зря её за спиной прозвали “гнилая принцесса Ирина”.

Человеческий голос стих, и в автомобиле были слышны лишь рёв двигателя да скрип царапающих ветвей. Михаил сидел, опасаясь вымолвить хоть слово. Попутчик по соседству перестал представлять собой картину дружелюбного сельского жителя, радушно приветствующего любого гостя. Мужчина вмиг обрел черты, скорее называемые дикими, подобно старому псу на привязи, ожидающего, когда к нему подойдёт посторонний человек.

— А этот путь, — вновь подал голос Эдуард, когда перед ними промелькнул съезд на грунтовую дорогу, всё также теряющуюся в лесной тьме. — он ведёт к дому Бояровых. Новая семья, неместная. Жила здесь больше десяти лет, с местными быстро нашла общий язык. Большая семья, и дом себе построили подстать, и огород завели, чтобы на все рты хватило. Тоже интересовались тем нечистым домом, о котором я рассказывал. Все местные жители его стороной обходят и детей обучают не подходить близко, но что же взять с суеверных неучей? Я-то не малыш и не дурак, чтоб на веру всё брать. Для меня какая бы молва про нечисть не ходила, а дом остается домом, также как лес — лесом, а болото — болотом. Мне людям показать его не составит труда. И провел я всю семью до самых дверей, и внутрь завёл, и каждую комнату показал. Они же лишь ходили да удивлялись, простаки. Не становится дом нечистым, а подарок несчастливым — такими их делают люди.

Эдуард испустил звук, который Михаил не смог отнести ни к смеху, ни к свисту. Водитель больше не отводил взгляд от дороги, она словно приковала его взгляд. В то же время глаза мужчины стекленели, поглощенные видами воспоминаний прошлого, а не настоящего. Автомобиль больше не сбавлял скорости и не петлял, объезжая ямы, а мчался прямо по ним, заставляя находящихся внутри людей и вещи подскакивать со своих мест.

— Не знаю, понравился ли им дом или нет? Человеческая душа — потёмки, и за восхищенными улыбками нередко встречаешь гримасы презрения или отвращения. Дождался я от семьи лишь благодарности. Но разве я экскурсовод, чтобы требовать более достойного вознаграждения? Разумеется, никто не подозревал о том, что Бояровы посещали проклятый дом вместе со мной. Ни я, ни они не обмолвились об этом ни слова, а с недавних пор кроме меня об этом рассказывать больше некому.

Михаил сидел, опасаясь издать хоть звук. Постепенно охватывающее его опасение начало образовываться в самый настоящий страх. Поведение спутника приобретало черты, подходящие скорее человеку, потерявшему рассудок, нежели здоровому взрослому мужчине.

— Сперва деревенские решили, что Бояровы вернулись в город. Наговоры об их невежестве из-за столь тихого отъезда боролись с опасениями за их благополучие, так как ни один из жителей не слышал о проблемах, которые заставили бы семью так быстро покинуть новый дом. В конечном счёте, через родственников из города соседка узнала, что Бояровы обратно не возвращались. Оставленные в доме вещи и обыденный детский беспорядок лишь подтвердили уже набирающие силу слухи о том, что с семьёй случилось неладное. За прошедшие годы их так и не нашли. Молодая дружная семья просто исчезла в местных лесах, оставив после себя очередную порцию баек и детских пугалок.

Из-под бороды донёсся хриплый смех, однако взросший на дорожном покрытии бугор заставил мужчину подавиться и заняться на некоторое время прочисткой дыхательных путей. Несуразный вид Эдуарда несколько приободрил его спутника, позволив ему найти в себе смелость задать вопрос:

— Прошу прощения, Эдуард, не подскажите ли, далеко ещё до гостиницы?

— Далеко? — мужчина вытер губы, продолжая тяжело дышать. — “Далеко” — понятие относительное, Миша. Я могу тебе сказать, что далеко, а могу сказать, что близко, и при каждом ответе ты не сможешь определить расстояние или время. Я могу лишь сказать, дальше чего она находиться. К примеру, того виднеющегося между деревьев дома. Отсюда ты не увидишь, насколько время не щадит людскую работу. Во времена моего детства он считался на зависть чудесным строением с превосходно скроенной крышей и на совесть положенным срубом. Годы запустения сделали своё дело. Сейчас он выглядит подобно гнилой колоде дров — вся его красота и уют остались в прошлом. Тебе повезло увидеть в его окне свет — местные обходят это место стороной, в то время как иных покупателей ищут порой более года.

— Не хотите ли Вы сказать, что данное место также принято считать нехорошим? Должно быть оно имеет тоже свою историю.

На сей раз ответ прозвучал далеко не сразу. Нервное постукивание пальцами по рулю и периодически бросаемые на пассажира взгляды явно говорили о том, что Эдуарду есть, что сказать, и в то же время прежде ему необходимо собраться с мыслями. Мелькающий меж деревьев свет остался далеко позади, прежде чем Эдуард решился ответить.

— В том доме был найден труп. Молодой мужчина, который был проездом в здешних лесах, сидел на стуле в естественной позе. Хозяин на несколько дней уехал навестить родственников в соседнюю деревню, а по возвращении обнаружил разлагающееся тело прямо за обеденным столом, которого знатно обходили мухи и жуки…

Эдуард вздохнул и вновь глянул на Михаила. Возможно, в душе он надеялся, что этих слов будет достаточно, однако их можно было назвать разве что присказкой, способных пробудить интерес. Заинтересованное лицо попутчика, подобное лицу ребенка, ожидающего сказку на ночь, лишь подтверждало неполноценность объяснения.

— Мужчина был из города, — продолжил Эдуард. — Он решил провести свой отпуск на ногах, проложив пеший маршрут по близлежащим лесам. Молодой и неопытный, его привлекали различны истории, порожденные в глуши. Первоначально в его планы не входило оставаться надолго в нашей деревне, однако он слышал все байки, которые ему рассказывали по пути и постепенно в нём развился интерес. Жгучий и пагубный, посетить места, в которые не советуют ступать ни одному живому существу. Дом, о котором я рассказывал первоначально, в особенности был воспринят им. Два дня он искал человека, который мог бы провести его в проклятое место, пока ему не встретился я.

Эдуард вновь замолчал. Скрывающаяся за его словами тайна не могла скрыть своего наличия от Михаила. Нечто, скрывающееся в прошлом, должно было представить собой происшествие, которое стоит назвать ужасным, если не подобрать эпитета, обозначающего бо́льшего апофеоза бесчеловечности.

— Эдуард, что произошло дальше?

Мужчина за рулём почувствовал пристальный взгляд, который с легкой руки можно признать заинтригованным. Но Эдуард видел за этим взглядом не только интерес к непознанному. Лицо Михаила скрывало за собой нечто иное, о чём рассказчик не желал даже думать.

В тишине скрежет веток по крыше стал звучать значительно чётче. И значительно зловеще. Моргнул светильник в салоне и на время погас, оставив двух людей во мраке, частично разгоняющимся отблесками фар с асфальта. Однако даже в полутьме Эдуард ощущал на себе взгляд немигающих глаз, направленный в самое лицо и ждущий, когда глаза собеседника повернуться в ответ. Но мужчина продолжал смотреть на дорогу, словно. если он отвлечется, произойдет нечто непоправимое.

Возглас Эдуарда разогнал гнетущую тишину:

— Вот поворот на гостиницу!

Машина постепенно сбавила ход и, объехав очередную яму, встала на обочине. Фары высветили вбитый в землю знак, на котором ровным текстом были написаны название гостиницы и направленная стрелка, а за знаком асфальтированный съезд уходил вглубь леса, где на холме виднелись свет из окон и разбитый деревянный забор.

Михаил отвел взгляд от Эдуарда и взглянул первым делом на знак, а после — в сторону гостиницы. Моргнула лампочка и по новой осветила салон автомобиля.

— Прекрасно! — лицо пассажира просветлело. — Эдуард, покорнейше благодарю Вас за то, что помогли мне! Без Вашей помощи я бы до рассвета не сумел дойти до гостиницы! Не буду Вас более задерживать и остаток пути осилю сам. Желаю Вам всего наилучшего!

Михаил открыл дверь и вышел из автомобиля. Полупустой рюкзак был единственным багажом, который он носил с собой, но для пешей прогулки большего и не требуется. Он уже собирался захлопнуть дверь, когда из салона раздался голос:

— Миш…

Михаил остановился и заглянул внутрь. Эдуард сидел, глядя на него. Его нижняя челюсть периодически отходила вниз, словно он хочет что-то сказать. Но каждый раз мужчина останавливал себя, будто подобранные слова не могли донести всей сути, чего он хочет произнести.

В конечном итоге Эдуард всего лишь улыбнулся и произнес:

— Счастливо!

Михаил кивнул в ответ и, захлопнув дверь, отправился в сторону гостиницы.

Постепенно мрак поглотил удаляющийся силуэт. В беспроглядном лесу, где свет оставляли лишь фары, лампочка в салоне да порой появляющийся меж стволов окна бессонных местных жителей, Эдуард вновь остался один. Улыбка сползла с его лица, а голова медленно опустилась на руль.

— Боже, это слишком тяжело. Я не смогу этого сделать.

Но дорога вновь звала в путь. От стояния на месте ночь скорее не закончится. Чтобы всё подошло к концу, необходимо продолжать движение.

Эдуард нажал на педаль, и автомобиль выехал на дорогу. Вновь раздался скрежет ветвей по металлу. Он не закончится, пока Эдуард не выедет из леса.

Черный силуэт многолетней флоры нескончаемо мелькал за окном; бугры, ямы и трещины сменяли друг друга. Мрачная картина стояла перед глазами, не собираясь добавлять к себе новые краски. От избытка черного болели глаза, и Эдуард едва не пропустил стоящего на обочине человека, пока протирал их.

Проехав лишние несколько метров, автомобиль всё же остановился. Эдуард разблокировал двери и стал ждать, пока прохожий не подойдёт к машине и не откроет дверь.

— Простите, можете подвезти? Я слишком загуляла в городе и не успела добраться до деревни. Вам будет не трудно?

Молодое женское лицо умоляюще глядело на Эдуарда. Знакомая красота и девичья привлекательность, заставляющие всех молодых соседей пробовать свою удачу. Девушка умело обращалась с косметикой, но слишком много использовала духов, словно в попытке что-то скрыть. Но неестественно бледное лицо, заметное даже под слоем пудры, выглядело до умиления простым и доверчивым.

— Если бы я не собирался тебя подбирать, я бы не остановился, — потряс бородой мужчина. — Залазь.

— Спасибо! — девушка резво заскочила на пассажирское сиденье и захлопнула дверцу.

— Каз тебя звать-то? Я Эдик.

— Очень приятно, Ирина.

— Ира, значит. Устраивайся поудобней, Ира. Нас ждёт долгий путь… и не менее долгий разговор.

Машина набирала скорость и уносилась в беспроглядный мрак. Дорога тянулась сплошной полосой, не собираясь кончаться. Ночь охватила дикие леса, а рассвет не торопился придать красок миру. Свет в конце пути всё не появлялся.

***

По требующей ремонта дороге автомобиль ехал неспешно. Над головой простирался нескончаемый мрак ночи, а впереди лежал извилистый путь из таинственной одинокой усадьбы в родной многолюдный город.

Владимир Степанович приоткрыл окно и закурил. На пассажирском сиденье лежал рукописный дневник с выведенным ручкой едва читаемым названием. Попадаясь мельком на глаза детективу, он не вызывал у него ничего помимо усмешки. Описанная в нём некая дорожная история выглядела не более, чем вымыслом нездорового ума. Видимые мужчиной картины быта предка заказчика доказывали явное помешательство старого разума.

Однако работа оказалась позади, также как и мрачное строение, достойное скорейшего сноса. Поминая, сколько времени требовалось, чтобы прибыть в здешнюю глушь, Владимир Степанович уже рассчитывал, как вернется после долгой дороги и возьмет отсыпной. Беседа с заказчиком и предоставление улик о незаконном проникновении в частное жилище в полицию уже относились к юрисдикции владельца агентства, которым детектив, на своё счастье, не являлся.

— Доброй ночи! До поворота в сторону деревни не подбросите?

Владимир Степанович привык слушать голос разума перед принятием решений, но помощь нуждающимся в его понимании требовала отступления рационального мышления на второй план. Юный человек, на вид едва окончивший школу, одиноко бредущий по пустынной лесной дороге ночью виделся именно человеком, которому требуется помощь. Различные предрассудки и относящиеся к ним сказки мужчине были чужды, а потому автомобиль со свистом затормозил, принимая неожиданного попутчика.

Бодро бросив слова благодарности, молодой человек открыл дверь с пассажирской стороны. Книга оказалось закинута в бардачок небрежной рукой Владимира Степановича. Дверца захлопнулась, и автомобиль продолжил свой путь по мрачным просторам лесной дали.

С момента посадки, у мужчины появилось больше времени осмотреть своего попутчика. Юноша выглядел не только молодо, но и живо и бодро, что вовсе не ассоциировалось у Владимира Степановича с многочасовой прогулкой на ногах. Деревенские корни молодого человека несколько оправдывали состояние пассажира, но выделяющаяся в полумраке бледность и режущий нос аромат едких духов вызывали соответствующие подозрения, которые вскоре были высказаны.

— Нет, я местный, — отрицательно покачал головой юноша. — Я просто в соседней деревне задержался, а отцу обещал, что сегодня вернусь. Мужик слово дал — мужик слово сдержит. Вот и пришлось по ночи идти.

— А что же, отец вовсе не беспокоится, что с тобой может случиться? — поинтересовался детектив.

— Дык бояться кого? Лето вышло богатым. Ни волк, ни медведь сейчас человеку дурного не сделают. Да и не спроста же я отцу пообещал. Дело у нас с ним есть, так что подводить не хочется.

— Что ж за дело такое, раз отложить на утро нельзя?

— Да с кладбища мёртвые пропадать стали несколько лет назад. Все могилы изрыты, гробы вскрыты, а покойников нет. Долго друг в друга пальцем тыкали, всё подозревали то соседей, то городских, а недавно узнали, что в лесу-то дед какой поселился. Остальным-то неудобно с такими вопросами лезть к незнакомцу. Один только мой отец решил выяснить не связан ли он с разорением могил. Если так, то следует и нарушителя суду предать, и мёртвых вернуть туда, где им положено быть.

— Странные дела у вас творятся: то в дома вламываются, то могилы раскапывают. Не деревня, а сборник газетных страшилок, — Владимир Степанович не смог сдержать улыбку.

— В какие дома?

Улыбка исчезла с лица Владимира Степановича.

— Что же вы, не слышали о…

Детектив замолк на полуслове. Автомобиль с визгом затормозил, едва не занесенный в овраг у обочины. Желтый свет фар отражался от алюминиевой таблички, частично скрывая надпись заставившую мужчину почувствовать острую боль в груди. Незримые мурашки страха, пробежали по спине Владимира Степановича, в то время как мозг пытался свести видимый текст к галлюцинации на почве переутомления.

В отличие от своего попутчика юноша, казалось, не испытывал никаких неудобств. Оказавшись в замешательстве от неожиданного торможения, тем не менее могильный крест, также как выгравированную на табличке надпись, он воспринял спокойно.

— Такие не редкость у дороги. Возможно, для вас непривычно, но у нас это обычное явление.

Владимир Степанович молчал. Постепенно его взгляд вернул осмысленность, не замутненную ужасом, и сместился от придорожного могильного креста. Сперва он остановился на бардачке, где среди документов на машину и водительских прав лежала рукопись сумасшедшего старика, а после оказался на молодом человеке в пассажирском кресле.

— В таком случае мы продолжим путь. Кажется мне, нам предстоит долгий разговор.

Фары от автомобиля продолжали разрывать мрак ночи, беседа плавно раздавалась из-за полуприкрытых окон, а лес все также угрожающе скреб ветвями по металлическому каркасу. Звезды скрылись в черной луже, разлитой на небосводе, но одно единственное светило — знамя надежды и чистоты — уже оповестило о своём приближении едва заметными бликами. В настоящее время автомобиль Владимира Степановича мчался в окружении тьмы, но близилось время, когда его колеса коснутся освещенного пути, тянущегося до прекрасной в своей невинности зари.