Дорожная плата

Утро лениво вползало в купе скорого поезда «Москва – куда-то-на-юг». За окном тянулись унылые подмосковные пейзажи. В купе было четверо. Двое статистов – словоохотливые тетушки – уже сошли на одной из дневных станций, оставив после себя легкий запах дорожной еды и ощущение внезапной тишины. Остались он и она.

Максим, сорокалетний мужчина с обветренным лицом и крепкими руками вахтовика, возвращался с Севера. Дома его никто особо не ждал, так, дальние родственники. Он смотрел в окно, на мелькающие столбы и перелески, и думал о своем. Напротив сидела Лена. Лет тридцати пяти, с красивыми, но усталыми глазами, в которых застыла тень пережитого. Она долго пыталась покорить Москву, но столица оказалась неприступной. Последние три года «массажный салон» с сомнительной репутацией был ее вынужденным пристанищем и источником горького хлеба. Сейчас она ехала домой, в никуда, почти без денег, с туманными перспективами.

Она читала какой-то потрепанный журнал, стараясь отвлечься. Когда она поерзала, устраиваясь удобнее, и закинула ногу на ногу, подол ее легкой летней юбки неловко сместился. Максим, случайно бросив взгляд, на мгновение замер. Под юбкой не было белья. Только темный, аккуратный треугольник волос, призывно-беззащитный. Он тут же отвел глаза, почувствовав, как по телу пробежал горячий укол. «Мало ли, может, жарко ей, или просто похуистка такая», – подумал он, стараяся выбросить увиденное из головы. Но образ уже зацепился.

Вечер опустился на поезд вместе с полумраком купе. За окном проносились редкие огни. Проводница разнесла белье. Лена полезла на свою верхнюю полку, чтобы достать матрас. Она потянулась, и юбка снова предательски задралась. Максим, сидевший внизу, уже не отводил взгляд. Тот же темный треугольник, теперь еще более откровенный в свете тусклой вагонной лампы. В этом была какая-то звенящая нота отчаяния или вызова.

Он поднялся, когда она начала спускаться.

«Давай помогу», – его голос прозвучал чуть хрипло.

Ее пальцы, когда он взял ее за руку, были холодными. Когда она оказалась рядом, в узком пространстве между полками, он не отпустил ее. Посмотрел прямо в глаза, где плескалась смесь усталости, страха и чего-то еще, нечитаемого. И, не говоря ни слова, притянул к себе и поцеловал.

К его удивлению, Лена не оттолкнула его, не закричала. Наоборот, после первого мгновения растерянности она ответила на его поцелуй – так же отчаянно и жадно, словно только этого и ждала. Ее руки обвились вокруг его шеи, притягивая еще ближе. Матрас, который она держала, с глухим стуком упал на пол, но им уже было не до него.

Их поцелуи становились все более страстными, прерывистыми, полными какой-то звериной тоски и накопившегося одиночества. Его руки скользнули под ее легкую блузку, находя упругую, чуть прохладную грудь. Он сжал сосок, затвердевший под его пальцами, и услышал ее сдавленный стон себе в рот.

Максим не думал о том, правильно это или нет. Резинки у него с собой не было, да и мысль об этом промелькнула и тут же исчезла – «Эх, да похуй, надеюсь, чистая». Его ладонь скользнула вниз, под юбку, и без всяких прелюдий нашла ее влажное, горячее лоно. Она вздрогнула и прижалась к нему еще теснее, отвечая на его ласку откровенным движением бедер.

Одежда полетела на пол. Они опустились на его нижнюю полку, узкую, неудобную, но сейчас это не имело никакого значения. Он навалился на нее, раздвигая ее бедра своими коленями. Он вошел в нее с силой, почти грубо, вырвав из ее горла сдавленный, полуболезненный стон, который тут же перешел во что-то жадное, требующее. Он двигался в ней глубоко и властно, не давая ей опомниться, вколачиваясь в ее податливое тело под мерный стук колес. Она отвечала ему, впиваясь ногтями в его спину, задирая ноги ему на поясницу, чтобы принять его еще глубже.

Ее стоны были тихими, прерывистыми, смешанными с его хриплым дыханием. Она чувствовала, как его толстый, твёрдый хуй терся о самую ее глубинную точку, и именно в этот момент, на пике животного, почти болезненного удовольствия, в ее голове пронеслось: «Как же давно… как же давно у меня не было настоящего ёбаря, а не этих слюнявых, вечно недовольных клиентов из Москвы…». Эта мысль подхлестнула ее, и она закричала, уже не сдерживаясь, когда волна оргазма накрыла ее, заставляя судорожно сжиматься вокруг него. Он кончил почти сразу после нее, с глухим, утробным рыком, изливаясь в нее до последней капли.

Они лежали несколько минут в тишине, мокрые, пахнущие сексом, слушая лишь стук колес и стук собственных сердец. Это была ночь без обязательств, без обещаний, без прошлого и будущего. Только здесь и сейчас. Только двое, нашедшие друг в друге мимолетное, но такое необходимое утешение.

Утро застало их переплетенными на узкой полке. Лена проснулась оттого, что Максим целовал ее шею, плечи, грудь. Вчерашняя лихорадочная страсть сменилась ленивой, тягучей нежностью. Она улыбнулась, потянулась к нему. В утреннем свете, пробивающемся сквозь щели штор, его тело казалось высеченным из бронзы, сильным, надежным. Он снова притянул ее к себе, и их губы встретились в долгом, медленном поцелуе, обещающем продолжение.

«Поезд прибывает на станцию “Лихая”. Стоянка поезда две минуты», – раздался по радиосвязи голос диспетчера, а затем и проводницы, прошедшей по коридору.

Лена вздрогнула и резко села. «Лихая»! Это же ее станция! Она чуть не проспала!

«Ой, мне же выходить!» – она торопливо начала собирать свои немногочисленные вещи, разбросанные по полке, натягивать блузку. Мысли путались. Прошлая ночь была как наваждение, и вот теперь – реальность, ее маленькая станция, где ее никто не ждал, и полная неизвестность впереди.

Максим наблюдал за ее суетливыми сборами с ленивой улыбкой. Когда она, уже почти одетая, потянулась за сумкой, он перехватил ее руку.

«Подожди…» – его голос был хриплым от сна и желания.

Он притянул ее к себе, на свою еще теплую от сна полку.

«Максим, мне же выходить, поезд сейчас уйдет!» – запротестовала она, но как-то вяло, чувствуя, как его близость, его запах снова туманят ей голову. Он начал целовать ее шею, спускаясь ниже, к ключицам, его рука скользнула под ее юбку, уверенно находя то самое, сокровенное место. Лена почувствовала, как внутри все плавится, как предательски влажно становится между ног.

«О, боже… опять… я же…» – пронеслось в голове. Но тело уже не слушалось. Она чувствовала его возбуждение, прижимающееся к ее бедру.

«Только быстро… пожалуйста, очень быстро…» – выдохнула она, уже понимая, что сопротивляться бесполезно, да и не хочется.

Она сама, словно подчиняясь какому-то внутреннему наитию, не снимая юбки, лишь задрав ее повыше, оседлала его. Он помог ей, направляя, и она с глухим стоном приняла его в себя, сразу, глубоко. Это было почти больно от полноты, от остроты ощущений. Максим держал ее за талию, его пальцы впивались в ее кожу. Лена запрокинула голову, закусив губу, чтобы не закричать, и начала двигаться – сначала медленно, осторожно, потом все быстрее, яростнее, подчиняясь древнему ритму, который диктовала ей разбуженная страсть. Стук колес вторил этому ритму, вагон мерно покачивался. Она скакала на нем, как дикая кобылица, забыв обо всем – о станции, о билете, о том, что будет дальше. Была только эта бешеная скачка, это слияние, это отчаянное желание удержать мгновение. Она чувствовала, как он напрягается под ней, как его стоны смешиваются с ее собственными.

«Еще… еще немного… Господи, как хорошо… не останавливайся…» – билось у нее в висках. Она уже не слышала ничего, кроме стука своего сердца и его прерывистого дыхания.

Именно в тот момент, когда они оба были на пике, когда мир сузился до этого клочка пространства, до этого неистового слияния, поезд дернулся и плавно тронулся. За окном медленно поплыли назад перрон станции «Лихая», здание вокзала, редкие фигурки провожающих. Они оба это почувствовали, но остановиться уже не могли. Наоборот, это как будто подстегнуло их. Их крики смешались с нарастающим стуком колес, когда поезд набирал ход, унося их прочь от ее несостоявшегося пункта назначения.

Они обмякли друг на друге, тяжело дыша, мокрые, опустошенные и одновременно наполненные до краев. Лена лежала на его груди, слушая, как бешено колотится его сердце. Она чувствовала себя совершенно выпотрошенной, но в то же время… странно счастливой.

Внезапный, настойчивый стук в дверь купе заставил их обоих вздрогнуть.

Максим быстро накинул рубашку, Лена судорожно пыталась привести себя в порядок, чувствуя, как краска стыда заливает ее лицо.

Стук повторился. Максим приоткрыл дверь.

На пороге стояла проводница в строгой железнодорожной форме. Она заглянула в купе, ее взгляд быстро оценил сбитую постель и растрепанный вид Лены.

«Пассажирка с восемнадцатого места, – обратилась она к Лене, сверяясь со своей ведомостью. – Ваша станция "Лихая" была. Поезд уже отошел». Голос был официальным, безэмоциональным.

Лена почувствовала, как внутри все сжалось.

«Да… я… я немного…» – залепетала она, не зная, что сказать.

«Следующая остановка поезда – Каменск-Шахтинский, через час двадцать, – продолжила проводница тем же тоном. – Вам необходимо будет доплатить за проезд от станции "Лихая" до Каменск-Шахтинского. Там сможете сойти, если дальше не поедете».

У Лены земля ушла из-под ног. Денег – кот наплакал. На билет до Лихой ушли последние.

«Я… у меня нет», – прошептала она, чувствуя, как стыд и отчаяние обжигают лицо.

Проводница вздохнула. «В таком случае, я вынуждена буду составить акт о безбилетном проезде на данном участке. Либо кто-то из пассажиров может за вас оплатить». Она посмотрела на Максима.

Максим, молча, но с каким-то новым, непонятным выражением на лице, достал из кармана деньги и протянул проводнице. Та, взяв купюры, отсчитала нужную сумму, выдала квитанцию. «На станции Каменск-Шахтинский вам нужно будет решить, как поступать дальше», – сказала она уже чуть мягче и удалилась, плотно прикрыв за собой дверь.

Лена смотрела на Максима, не зная, что сказать. Благодарность смешивалась с ужасом перед будущим.

«Спасибо… Но мне же еще обратно как-то… И на что жить…»

Он посмотрел на нее долго, изучающе. Та самая усталость в ее глазах, но теперь в ней было и что-то еще – какая-то растерянная нежность, уязвимость.

«Поехали ко мне», – сказал он неожиданно.

Она замерла. «Куда?.. К тебе? Мы же…»

«Да ко мне. В Батайск. Дом у меня там. Маленький, зато свой. А там разберемся. Что тебе в этой Лихой делать? Назад в Москву, в свой "массаж"?» – он произнес это без осуждения, но Лена поняла, что он догадывается, пусть и не знает всего.

Ее щеки вспыхнули. Мысли метались. Поехать с ним? С почти незнакомым мужчиной? Но что ее ждет? Опять нищета, упреки матери, беспросветность? В Москву она не вернется, даже если придется сдохнуть с голоду.

«Ты же… ты же ничего обо мне не знаешь», – прошептала она, глядя ему в глаза. Это был почти крик о помощи.

Максим усмехнулся, и в его глазах мелькнуло что-то теплое. «А что мне знать? Женщина ты видная, не скандальная вроде. А прошлое… Да похуй мне на твое прошлое. Поехали, говорю. Хуже точно не будет».

Его грубоватая прямота, его спокойная уверенность сломили ее последние сомнения.

Она глубоко вздохнула, словно сбрасывая с плеч невидимый груз. «Хорошо», – сказала она тихо, но твердо. – «Поехали».

Так, в маленьком домике на окраине Батайска, началась их совместная жизнь. Нескладная, полная взаимных притирок, но настоящая. Лена впервые за много лет почувствовала себя нужной, защищенной. Она создавала уют, готовила, ждала его с коротких подработок. Максим, после долгой вахтовой жизни, привыкал к теплу женских рук, к домашней еде, к тому, что его кто-то ждет.

Но идиллия, как это часто бывает, оказалась недолгой. Через полгода Максиму пришел вызов на новую вахту. Снова Север. Снова на долгие шесть месяцев.

Лена провожала его с замирающим сердцем. Она будет ждать, конечно, будет. Но холодок страха – страха одиночества, страха, что все хорошее закончится, – уже поселился в ее душе, как предчувствие новых испытаний.