Дракон под давлением

Её в этой ситуации бесила отстраненная позиция начальника цеха, а ещё — и вот это было вообще непонятно — страдающее на подоконнике начальничьего кабинета растение. Эсхинатус, «огненный цветок», любимец драконов, чах в кабинете дракона. Ну не смешно ли?!

Люда подняла глаза к потолку, обычному потолку конторского помещения — побеленному, кое-где пробранному сеткой тонких трещинок, сероватому от подмешанной в побелку неудачной синьки. Но потолок её не успокоил, и Люда пошла в новую атаку:

— А я говорю — нужно регулярно чистить клиновой стол! — и сжала кулаки, потому что до зуда в ладонях хотелось наполнить пульверизатор водой и опрыскать несчастный эсхинатус. Пульверизатор был задвинут на подоконнике другого окна, порос паутиной, ещё не пыльной, но уже не вчерашней, и давно был пуст. На полупрозрачных стенках остались полосы — следы от высыхавшей в нём воды.

— Да мы чистили месяц назад, — лениво протянула Наташка, то есть, конечно же, Наталья Анатольевна, механик цеха, заодно и начальник ремонтной бригады. Полюбовалась на свои скромные и недлинные и даже не очень яркие, но совершенно неуместные в цехе, сияющие перламутром ногти.

— Ну так мы месяц на этом прессе работали! Там окалины набилось в сопряженные с нижним штампом поверхности! Да она там наштамповалась уже до состояния гранита! А ещё ведь смазка!.. — Люда почти кричала.

Её выводила из себя Наташка — наглая, ленивая, не желающая сделать лишнего движения. Она, на все запросы отвечавшая одинаково, что, мол, все ерунда и все подождет, была концентрированной, прямо-таки сублимированной вальяжностью. И оттого раздражала ещё больше.

— Ну так не лейте смазку, — посоветовала Наташка лениво, и глянула на Людмилу через стол, такой же обшарпанный, как и потолок.

Всем видом она показывала, что оторвать взгляд от прекрасных своих ногтей ей было крайне сложно, прямо-таки больно, и поэтому злые люди, из-за которых она испытала эту боль, должны стыдиться варварского своего поступка.

У Люды дернулся рот — она готова была кинуться на Наташку, настолько её бесила и эта манера разговаривать, и отлынивать от работы. Но на ногу опустился тяжелый ботинок из горячецеховых сизов и придавил к полу. Это старший мастер, пожилой и спокойный, как слон, намекал Людмиле, что нужно быть сдержанней и дружелюбней. Вот его такими глупостями не проймешь, всегда держит себя в руках.

Людка выдохнула, отвела полный ярости взгляд от Наташки и уставилась на сухой пульверизатор. Нужно было что-то делать, но при этом требовалось проявлять сдержанность. Люда глотнула сухим горлом, откашлялась, прогоняя першение.

— Мы не можем не лить смазку, Наталья Анатольевна, — сказала вежливо и подчеркнуто внятно и постаралась не замечать наглую улыбку Наташки, которая сейчас раздражала не меньше чахнущего на подоконнике цветка. — Это прописано в техкарте процесса. А вот если вы не будете регулярно чистить стол пресса от окалины, риск заклинивания резко повышается.

А технолог Суриновский, суетливый и маленький мужичонка, зацикленный на своих дочерях и точном соблюдении технологии, закивал согласно и так же согласно прожестикулировал руками, что полностью за и Людмила абсолютно права. Но под взглядом Наташки из-под вздернутой брови сник и опустил руки, совершенно сконфузившись.

— Риск заклинивания есть всегда. Это не аргумент. — Протянула с ленцой сытой кошки Наташка и хлопнула тяжелыми от туши ресницами. — Как заклинит, так и починим.

А Люду будто током прошило.

— А план?! А кто план выполнять будет, пока вы внепланово будете ремонтировать поломку?! — Голос у Люды сорвался, а взгляд зацепился за несчастный цветок на подоконнике.

Её ногу снова придавил тяжелый ботинок старшего мастера. Но Люда вскочила и ринулась из-за стола. Сидящие на совещании дернулись, кто-то, как технолог Суриновский, пригнулись, а кто-то, как старший мастер, только наклонили головы. Наталья осталась сидеть, откинувшись на спинку старенького стула так, будто это был роскошный трон.

Правда, Люда обманула ожидания большинства. Она кинулась не на Наташку, а к графину, что маяковал слегка зеленеющим содержимым на приставном столике. Рывком схватив графин, Люда в два прыжка очутилась у окна, раскрутила пульверизатор, влила туда несвежую графинную воду и закрутила крышку обратно.

И яростными, душащими движениями стала жать на рукоятку. Пшик-пшик-пшик. Пшик. Пш-ш-шик.

Вода облачком мелких брызг оседала на когда-то зеленых лаковых листьях «огненного цветка». И что сам цветок чувствовал, было не узнать, а вот Людмиле становилось легче. Будто она не рукоятку жала, а наконец добралась до Наташки, до её шеи и может, наконец, не сдерживаться.

С каждым сжатием Люда будто сдувалась, расслабляясь. И наконец, когда листья влажно-глянцево заблестели, она удовлетворенно выдохнула и поставила пульверизатор в его привычный запаутиненный угол. И обернулась к молчащим коллегам.

Коллеги отреагировали более-менее нормально — картина в принципе-то была привычная. Старый начальник цеха часто делал то же самое во время совещаний, и это никого не удивляло, как не удивляет надевание каски при входе в цех.

Только это было нормально для привычных людей, а вот Герман Генрихович, человек в их коллективе новый, к тому же новый начальник цеха и владелец кабинета и, получается цветка, смотрел на Люду такими глазами… Что она поняла — давит. Она опять на него давит! Хотя и в мыслях не было вовсе, да только кто ей поверит? Сейчас ей всё это выскажут. Казалось, именно этой взбучки все и ждали. Замерли и затаили дыхание — так точно.

Но начальник цеха, дракон и маг, на территории которого кто-то чужой хозяйничал, промолчал. И Люда, понимая, что набокорезила, попыталась сгладить свое слишком вольное на чужой территории поведение, пробормотала:

— Это же «огненный цветок». Он любит драконов, но его опрыскивать надо. Чахнет же…

И обернулась беспомощно на эсхинатус, заблестевшему и будто повеселевшему за эти несколько мгновений.

Герман Генрихович, продолжая смотреть на Люду немного непонятным взглядом, заговорил. Это было неожиданно хотя бы потому, что заговорил он о деле, а не о своеволии простого мастера цеха, Людмилы Поповой. Да и обычно в разговор женщин, который на совещаниях нередко переходил если не в скандал, то в свару, не вмешивался, придерживаясь нейтралитета. Просто сейчас, видимо, слово «план» волшебным образом сдвинуло начальника с нейтралки.

— Наталья Анатольевна, а как часто ваша бригада чистит клиновой стол пресса? — спросил и, наконец, отвел тяжелый взгляд от Людмилы.

«Это кто ещё на кого давит», — подумала она, ощущая, как её отпускает после этого неподвижного драконовского взгляда. Она пробралась к своему месту, изо всех сил сливаясь с обшарпанными стенами кабинета — хотя бы сейчас остаться незаметной.

Наталья Анатольевна с раздражающей ленцой перевела томный взгляд на Германа Генриховича. Пожала круглым даже в мешковатой куртке сизов плечом.

— Ну как?.. — задумалась, скривив губы. — Ну раз в полгода примерно…

— Ага, когда переналаживаете, — ехидно подсказала Людмила и словила новый недовольный взгляд начальника цеха.

И сама себя одернула: молчать. Надо молчать! Выступила уже сегодня, хватит. И подавила тяжелый вздох. Отношения у них с начальником не задались с самого первого совещания, и ухудшать их ещё больше не стоило.

Люда хорошо помнила то совещание. Герман Генрихович настаивал на выборах секретаря, который будет вести протокол. И если тут Люда согласилась (правда, в душе, то есть молча), то потом, когда новый начальник потребовал, чтобы все присутствующие ещё и расписались в явочном листе, возмутилась и стала убеждать, что у них так не принято. И даже после его строгого: «Не учите меня» — продолжала настаивать, что это невежливо, неуважительно, не коллегиально, в конце концов.

На что новый начальник разъярился и сказал таким густым, свистящим шепотом: «Вы что, давите на меня?», что Люда отпрянула, подавившись возражениями, и отрицательно затрясла головой.

Да, злить дракона не стоило, это знал любой первоклассник. И Люда тоже знала, потому что она давно не первоклашка, она уже закончила школу. И ещё институт, и даже с красным дипломом. И теперь, чтобы не злить, всегда и постоянно прислушивалась — не давит ли она на начальника? Иногда вслух, но чаще про себя, иногда с иронией, но бывало, что и всерьез.

Сейчас, когда она так опрометчиво бросилась спасать нечастный эсхинатус, который старый начальник, уходя, не забрал с собой, она… Давила? Нет, не давила, конечно! Даже спешно о таком думать. Но… Но, кажется, лезла не в свое дело. Вот да, вот это точно.

Ухаживать за цветком в кабинете начальника чье дело? Начальника. Вот пусть бы сам и занимался. Только он, похоже, и думать о несчастном растении забыл. А Люда сунулась куда не звали.

Вот Наталья… Люда глянула на неё, красивую, томную, недовольную. Вот кто никуда не лезет, не суется, ни на кого не давит, впрочем, и вовсе не перетруждается на работе. Вот и сейчас на выпад Людмилы ничуть не смутилась и кивнула согласно, мол, да, чистим именно когда переналаживаем, раз в полгода. И глядела на начальника всё так же благожелательно и чуточку снисходительно.

— То есть профилактически не чистите? — уточнил начальник, глядя на Наталью своим тяжелым, как боек пресса, взглядом.

Наталья отрицательно покачала головой. Медленно и плавно. И вовсе не от тяжести начальственного взора она это делала медленно. «Просто корона у неё плоховато закреплена сегодня, вот и опасается её потерять. Наверное», — про себя ёрничала Люда, как и все присутствующие, молча наблюдая диалог начальника цеха и конструкторши.

— И в план работ не ставите? — продолжал допытываться въедливый драконо-начальник.

Наташка снова качнула головой, и стул под ней скрипнул, будто озвучил её плохо скрытое недовольство: сколько можно спрашивать об одном и том же?

— А почему? — всё вглядывался Герман Генрихович в густо накрашенное Наташкино лицо.

И вопрос его, надо полагать, был непраздный. Он наклонился в сторону Натальи всем корпусом, прищурился — по всему видно, что сильно заинтересован. Людка не выдержала и открыла рот, чтобы помочь и объяснить вместо Наташки, а то вдруг она опять перепутает чего или призабудет. Но снова почувствовала несильный нажим тяжелого ботинка на ногу и сдулась. Откинулась на стуле, сложила руки на груди. Бросила косой благодарный взгляд на коллегу, мысленно соглашаясь с ним, что дело теперь можно передать в настойчивые руки начальника.

И передала.

Хотя хотелось, конечно, совсем другого. Хотелось, чтобы начальство хоть раз заглянуло за эту лакированную красоту Наташкиного лица и увидело расчетливость, эгоизм и полное наплевательское отношение к общему результату.

Жаль… Жаль.

Наташка снова неторопливо пожала одним плечом и тоном «это и дураку ясно» ответила:

— Это не ремонтные работы.

Но начальник не услышал про дурака, чем, надо сказать, втайне восхитил Люду (впрочем, не сильно), и предложил:

— Наталья Анатольевна, а в чем проблема? Давайте расценим эти работы как профилактические и запишем в план профилактических работ.

Суровое выражение лица начальника чуть смягчилось. Похоже, предложение начальства самому начальству здорово нравилось.

— Но это не профилактические работы. — Наташка слегка повела кистью и, не смущаясь ни минуты, категорически выдала: — И расценить их таковыми не получится.

— А если не профилактические, то как ещё можно их расценить? — уточнил начальник, и в голосе его послышался легкий присвист.

Людка замерла. Да что Людка! Замерли все, сидевшие в обшарпанном кабинете. Потому что все знали, что значит этот свист из уст дракона. Это была зарождающаяся злость. Злить дракона — та ещё глупость. Но Наташка то ли не знала, то ли была глупее, чем казалось, но она пожала плечом.

— Не зна-аю, — протянула лениво.

Дракон Герман Генрихович посидел молча, с чуть прикрытыми веками. Людка могла поспорить на тысячу рублей, что сейчас у него в глазах прорезался вертикальный зрачок. Да только среди притихших коллег спорить было не с кем — все умные, все это знали и спорить не стал бы никто. Наташка не в счёт.

Начальник посидел неподвижно недолго. Поднял голову и открыл обычные, нормальные глаза, улыбнулся и сказал:

— А вы, Наталья Анатольевна, все равно впишите чистку клинового стола в свой план профилактических ремонтов с периодичностью…

Герман Генрихович заколебался, и Людка мгновенно воспользовалась паузой:

— Не реже раза в месяц!

Начальник глянул на неё остро, оценивающе. Люда стушевалась и, состроив гримасу «ой, простите, я случайно», уставилась в стол. Начальник промолчал и перевел взгляд на Наташку.

— Да, Наталья Анатольевна, так и запишите: не реже раза в месяц.

Не удостоив выскочку Людмилу и взглядом, Наташка снова неспешно пожала плечом, и синяя куртка натянулась, привлекая внимание не так к плечу, как к полной изобильной груди.

— Ну хорошо, — одолжение в тоне было почти неприкрытым, — включу.

— Включите. И проводите, — с нажимом проговорил начальник цеха, придавив Наталью Анатольевну своим весомым взглядом.

Все участники совещания заулыбались одобрительно: молодец, шеф, знаешь специфику!

Да, с Наташкой формулировать надо точно и очень конкретно. И, желательно, под запись. Люда бросила косой взгляд на термиста Эрнестыча, что корпел в углу, за приставным столиком, записывая в протокол суть беседы. Сегодня была его очередь писать протокол. Очень хорошо. И Герман Генрихович хорош, раз усек как ставить задачи их цеховой конструкторше. Значит, не дурак. Люда почти снова восхитилась начальством, но потом вспомнила про «Вы на меня давите, что ли?». И восхищение подернулось серым пеплом.

— Ну хорошо, — с томным вздохом согласилась Наташка. — Будем проводить. Разве что не будем успевать…

Последнюю фразу она проговорила уже не так громко и замаскировала неискренней улыбкой. Начальник, похоже, ничего не заметил. Или отвлекся. Или переключился на что-то другое. Потому что на такие слова нужно реагировать, просто необходимо. И будь Люда начальником, обязательно среагировала бы. Она и сейчас почти среагировала, но профилактически придавленная тяжелым ботинком нога подсказала, что не стоит, не её это дело, она не начальник, и карать Наташку — не её забота.

Да и время, отведенное на совещание, подходило к концу. Все за столом это тоже почувствовали и немного оживились — зашевелились, оборачиваясь друг к другу, стали поглядывать на часы, а кое-кто уже и стулом скрипнул, чтобы поскорее встать из-за стола и бежать по своим делам. Конец недели, конец пятницы, канун выходных. Всем хочется домой, и каждый строит планы на ближайший вечер и предстоящие два свободных дня.
Но Люда прямо вот копчиком, всей длиной несуществующего хвоста чувствовала — рано. Рано все оживились и засобирались: ещё не всё. И то, что будет дальше, ей, как и всем остальным, здорово не понравится.

И оказалась права.