Друг

Из трещины в стене доносился странный гул.

— Слышите?

Василий, который планировал спокойно отдохнуть и пообедать, прислушался. Кроме шума собственного пустого желудка, он не услышал ничего. В подвале царила полнейшая тишина.

Не успел Василий спуститься со стены дома, где они вместе с напарником Максом занимались утеплением фасада, как к нему тут же подошёл Дмитрий. С Дмитрием они познакомились ещё до начала работ, и уже тогда он успел забить голову. А после старался контролировать процесс, встревая со своим, без сомнения, очень важным мнением и раздавая ценные советы по поводу и без. Он жил в первом подъезде, регулярно обходил двор, гонял школьников с детской площадки, подбирал мусор. В общем, вёл весьма активную социально полезную жизнь. Так вот, Дмитрий этот после того, как подошёл, всё возмущался и возмущался непонятно на счёт чего, а затем сказал: «Пойдёмте, я покажу». Так Василий оказался в подвале рядом с трещиной в стене.

— Трубы, — прервал молчание Василий.

— А?

— Трубы шумят, говорю.

— Да какие это трубы? Из трещины шум идёт, из трещины. Подойдите и послушайте сами. Ну, слышите? Убедились?

Василий подошёл ближе к стене. Ничего не услышал. Никакого шума. Ничего. А вот Дмитрий слышал звук, напоминающий шум телевизионных помех.

— Так, хорошо, пусть шумит что-то, но от меня чего хотите?

— Как чего? — взмахнул Дмитрий руками. — Вы ремонтом занимаетесь? Вы. От вас… от вашего этого капремонта и пошла трещина. Заделайте её, разберитесь с проблемой, так скажем.

— От нас? Да не может такого быть. Мы ничего не делали в подвале, даже близко не подходили, сами знаете. Тем более…

— Раньше здесь никакой трещины не было. До начала капитального ремонта. Я знаю, о чём говорю, я слежу за состоянием дома и двора.

Василий сжал губы и закивал, говоря, мол, кто бы сомневался.

— Понятно. Обратитесь в управляющую компанию, напишите заявление и…

— То есть, вы ничего с этим делать не будете?

Василий тяжело выдохнул воздух из носа. В животе шумела пустота.

— Нет. У нас уже есть работа. А вы, если не хотите ждать, когда придут из управляющей компании, можете сами купить шпатлёвку и заделать трещину. Трещина небольшая, ничего серьёзного.

— Ага, ага…ничего серьезного. Всё с вами понятно. А гул этот, гул. Что с ним прикажете делать?

Осеннее обострение наступило раньше времени. Наверное, тому виной погода. Слишком рано похолодало, слишком быстро тёплые солнечные дни сменились серостью, дождями и ветрами, по-осеннему продувающими.

— Как я уже сказал…

— Ладно, — в очередной раз не дал договорить Дмитрий, — разберусь.

Василий уселся на поддоны возле низенькой оградки. За оградкой находилась песочница, а вернее большой кошачий лоток, поросший одуванчиками, лопухами, крапивой и чистотелом. Там же стояли две полуживые скамейки, горка, скрипучие качели (Дмитрий их периодически смазывал) и парочка дуговых лесенок. Эти проржавевшие и выцветшие за годы увеселительные объекты давно собирались снести и заменить новенькими — цветными и пластиковыми, но всё никак руки у ответственных органов не дошли, хотя Дмитрий писал и писал всем подряд письма, даже губернатору и мэру, обивал пороги. Безрезультатно.

Дмитрий вышел из подъезда и бросил в сторону Василия укоризненный взгляд. Василий чуть не подавился бутербродом с плавленым сыром, маслом и докторской колбасой. Благо вовремя запил горячим чаем из термосочка, попустило.

Погода стояла совсем не летняя и не лётная. В тяжёлом небе, которое вот-вот собиралось разродиться дождём, кружили беспечные голуби. Дмитрий шёл неспеша, прихрамывал. На всякий случай прихватил с собой зонт. Не хватало ещё под дождь попасть. С возрастом здоровье не крепчает, знаете ли. Столько приходится денег в аптеке на лекарства тратить, что с ума сойти можно. А ведь ещё налоги на то, налоги на это… Дмитрий погрустнел, захмурел, подстать столь мрачному по-осеннему летнему дню. Закрапал дождь.

Латексная шпатлёвка, акриловая, гипсовая. Для внешних работ, для внутренних. Финишная, базовая. Дмитрий теребил в руке шпатель, пытаясь разобраться, в чём разница всех этих шпатлёвок и какая лучше подойдёт, чтобы заделать ту злополучную щель, из которой доносились непонятные звуки. Звуки те не сулили ничего хорошего. Это уж точно.

Щель ни в коем случае нельзя было оставлять. Пусть другим всё равно, особенно работничку Василию, но не Дмитрию, нет. Ему никогда не было всё равно. Он вырос в том дворе, в том доме. В конце-то концов, воевал за свою страну, за то, что действительно важно, за то, что имеет значение. За что? Да за всё. За всё это вокруг. И если людям вдруг стало на всё плевать, их право. Дмитрий же никогда бы не прошёл мимо, не закрыл глаза. Ведь если не он, то кто? Сначала трещина, а дальше что? То-то и оно… развалится всё к чертовой матери.

— Можно вас?

Дмитрий позвал консультанта. Тот нехотя подошёл.

— Какая лучше подойдёт для…

Он во всех деталях объяснил проблему, рассказал и о негоднике Василии, который отказался помогать, и о том, что звуки шли из той трещины. Консультант послушал, молча протянул ведро шпаклёвки.

— Точно подойдёт?

Консультант утвердительно кивнул.

— С шумом тоже поможет?

— Ага, — равнодушно ответил консультант и растворился среди стеллажей будто его и не было.

Дмитрий стоял, держа в одной руке шпатель, а в другой — пятикилограммовое ведро шпатлёвки для финишной отделки внутреннего помещения. И почему-то впервые почувствовал себя старым. Вот так спонтанно. Ему ещё и пятидесяти не было, а он уже не мог самостоятельно шпатлёвку выбрать.

— Дела-а-а, — произнёс он и направился к кассе, прихрамывая.

Боевая травма давала о себе знать. Бедро ныло в последние дни особенно сильно. Наверное, на погоду.

— Карта, пакет?

— Карты нет, пакет не нужен.

— Можем оформить.

— Пакет?

— Карту.

— Нет, спасибо.

— Нет так нет. Оплата картой или наличными?

За ним начала собираться очередь.

— Наличными.

Он не доверял картам. Что ещё за деньги какие-то виртуальные, ненастоящие, которые в любой момент могут просто взять и исчезнуть, которые могут непонятно за что списать или вообще украсть, а карту заблокировать. Нет уж, спасибо, проходили. Дмитрий доверял только наличным. Наличные он хранил дома в надёжном месте (нет, не под подушкой, и нет, не в банке из-под кофе). Наличные — стабильная и самая надёжная вещь в быстро меняющемся мире. А все эти сети типа 3G, 5G, бесконтактные оплаты и виртуальные счета — это от лукавого. Это для поколения, воспитанного ЕГЭ, для тех, кому на всё вокруг плевать. Одним словом - ерундистика.

Дмитрий отсчитывал деньги, выкладывал по пять и десять рублей перед кассиршей. Очередь удлинилась. Прокатилась волна недовольного бормотания.

— Вторую кассу можно открыть?

— Нет! — рявкнула кассирша. — Я одна тут работаю.

Когда, наконец, Дмитрий отсчитал нужную сумму, она спросила:

— Чек нужен?

Чеки Дмитрий считал второй после денег самой стабильной вещью в мире. Он собирал чеки. Держал их в специальных папочках (в коробке в шкафу в спальне, прямо под шубой жены).

— Конечно нужно!

— Не надо на меня кричать!

— Так я и не кричал.

— Можно побыстрее? Или мы тут все до вечера стоять будем? Бардак какой-то!

После строительного магазина Дмитрий посетил продуктовый. Он купил несколько пакетиков кошачьего корма, а после направился домой. Дождь не разошёлся, но тяжёлое серое небо всё так же грузно висело над крышами домов, касаясь антенн.

Дмитрий перешёл дорогу. Какой-то гонщик едва его не сбил, пролетел на красный. Ещё и прокричал что-то нечленораздельное в приоткрытое окно. Дмитрий пригрозил ему кулаком вдогонку, а толку?

Двое школьников на вид лет по двенадцать сравнялись с Дмитрием, что-то обсуждали:

— И какой ты друг после этого? — сказал один мальчик другому. — Ты — трус!

— Ну и что, что трус.

— Мне такие друзья не нужны!

Мальчик остановился, насупился.

— И что ты встал? Пошли.

— Так ты же сказал, что тебе такие друзья не нужны.

Чем дело кончилось, Дмитрий не узнал. Он свернул за угол, прошёл мимо мусорки и мимо соседнего дома, стену которого разрисовали дебильными надписями дворовые художники.

Василий с Максом вернулись на стену, сверлили и прикручивали пласты утеплителя. Дмитрий подошёл к бетонной трубе возле забора у детского сада и достал из пакета кошачий корм.

— Кис-кис-кис, — позвал он шерстяную бригаду.

Во дворе поселилось семь котов. Один — самый старый, косой бродяга тростникового цвета, прибежал первым. Следом за ним трое совсем маленьких. Другие, видимо, бегали где-то далеко и не явились на кормёжку.

— Ну, — отпихнул он ногой косового, — дай мелким поесть, шипит он, видите ли. Совсем обнаглел?

Кот взглянул на Дмитрия так, будто собирался перекусить его лицом, раз уж корм не дели.

— Не смотри на меня так. Вот, ешь, — он открыл для него другой пакетик и высыпал рядом. — Доволен? — кот хищно накинулся на еду, радостно заурчал.

В городе за последние годы расплодилось немало дворовых собак. Что не день, то новость о том, как очередная стая на кого-то напала и покусала. Дмитрий не любил собак. Совсем. Скорее даже ненавидел. Если во время очередного обхода двора он замечал поблизости собаку, которая в теории могла прижиться по соседству, он гнал её любыми подручными средствами аж до парка. А в парке том как раз околачивались собаколюбы. Вот пусть на отведенной территории они все вместе и находят общий собачий язык. Но во дворе, где прошло детство Дмитрия, им делать нечего. Так-то. Особенно отрадно было знать, что ни у кого во всем их доме не было собаки. Сознательные люди жили в нем, порядочные.

Он погладил кошачий молодняк. Старого кота тронуть не рискнул. Затем немного понаблюдал за тем, как проходит капитальный ремонт, и отправился в подвал.

Из трещины в стене явно доносился гул. Он мог поклясться, что это не трубы, не шум близкой к дому дороги. И гул тут становился всё громче. Вот вчера, например, он мог ещё подумать, что всё-таки дело в нём, что это шумит у него в голове, может, в ушах какая инфекция завелась, или вирус достал его, сейчас как раз все кругом болеют. Но нет. Гул доносился из трещины. Явно и наверняка.

Он открыл шпатлёвку, зачерпнул шпателем, мазанул по стене. Затем ещё несколько раз повторил. Хорошенько размазал, скрыл трещину под слоем шпатлёвки, постарался даже аккуратненько всё выровнять.

Дмитрий любовался проделанной работой.

— Красота же, ну, — произнёс он в тишину.

Он прислушался. Тишина ему не ответила, что само по себе уже было добрым знаком. Никакого больше гула, шума. Ничего такого. Вроде бы. Дмитрий подошёл ближе, как можно ближе прижался к стене, но так, чтобы не зацепить ухом и щекой свежую шпатлёвку. Тишина. Дмитрий заулыбался и довольный направился в квартиру. Немного голодный, немного уставший.

— Я дома.

Таня — жена Дмитрия — прихорашивалась перед зеркалом. Женщина сорока лет, но выглядела определённо моложе, особенно со столь яркой вызывающей красной помадой.

— Молодец.

Она подводила ресницы, напевала что-то себе под нос.

— А ты куда собралась?

Дмитрий скинул обувь, поставил ведро со шпатлёвкой у двери.

— Я же тебе говорила. Мы идём с Маринкой в театр. Совсем ты меня не слушаешь.

— Да слушаю я… забыл просто, наверное, — он почесал голову.

Она надела обувь с длинными каблуками, может, не совсем подходящими для её возраста, однако она ведь выглядела моложе своих лет, а значит можно походить и на таких каблуках, чего уж.

— Пока.

Таня поцеловала мужа в уголок рта, оставила красный отпечаток губ.

— Вернусь поздно.

— Ага… зонт возьми, там дождь то идёт, то не идёт.

Она выскользнула из квартиры. Из подъезда раздался голос:

— Я на такси.

Дмитрий закрыл за ней дверь. Он остался один в квартире. Совсем один. И стало немного грустно. Одиноко даже. Спонтанно так, совсем неожиданно, как в магазине с осознанием старости. Может, действительно постарел. Может.

Он бы с радостью завёл кота. Одного из тех с улицы. Чёрного, например, самого ласкового из всех. Только вот Таня страдала аллергией. Ни с какими котами в квартире она бы жить не смогла. Жаль.

Он сварил себе тридцать пельменей. Добавил к ним сливочного масла и майонеза, взял хлеб, всё как положено. Уселся перед телевизором. Ничего хорошего не показывали, одну ерунду. Он щёлкал каналы, пока не остановился на шоу «Четыре свадьбы». Он собирался переключить, но его будто бы загипнотизировали. Вспомнил себя молодым, совсем ещё зелёным двадцатилетним юношей. Вспомнил, как познакомился с Таней. Совсем недолго повстречались, вскоре его забрали воевать в Чечню. Когда он вернулся оттуда живым, но уже не таким зелёным и не совсем здоровым, он сделал ей предложение. Расписались в центральном ЗАГСе. После поехали по городу, фотографировались. Повесили замок на мосту, выпустили белых голубей на арке. С ними были их друзья и родные. Немного людей, только самые близкие — пятнадцать человек… лучший день в его жизни. Лучший.

На столе стыли пельмени.

Дмитрий поел и развалился на диване. Телевизор показывал другое шоу. Дмитрий задремал. Даже не заметил, как провалился в темноту бессознательного. Правда, сквозь даже столь глубокий сон он ощущал, как ноет подстреленная в Чечне нога. Даже спустя столько лет не забывала напомнить о себе. А ещё тот звук… гул, шум. Дмитрий вновь услышал его. Или он никуда не девался, шумел в его голове. Или это всё сон. Просто сон. Но шум становился всё громче. Громче. Пока сквозь шум не стали различаться слова. Кто-то позвал его по имени. Жуткий…но знакомый голос. Дмитрий проснулся.

Он обнаружил себя в скрюченной позе на диване. Как так спать можно? Спина спасибо не скажет. Уже начало отдавать в районе поясницы неприятной тянущей болью. Он выпрямил ноги. И долго лежал, глядел в потолок, собирая мысли в кучу. Часы показывали двенадцать.

К подъезду подъехала машина. Жёлтый свет проник в гостиную. Дмитрий поднялся. Как тень, как призрак прошёл по комнате, выглянул во двор. Из машины громко играла музыка. Под давно уж неработающим фонарём (хотя Дмитрий долго и упорно писал всем и каждому, чтобы починили фонарь) собралась небольшая, но шумная компания. Дмитрий отправился на ночное патрулирование.

Компания распивала пиво, из синей пятёрки им пели «Звери». Вечер пятницы протекал не скучно. Однако пришлось сменить место дислокации, когда к ним подошёл Дмитрий. Да, они могли бы отправить его куда подальше с его просьбой покинуть территорию, могли нагрубить, могли даже затеять драку, но, когда ты пьян, а к тебе подходит человек, в котором за два метра… тут уж лучше извиниться и ретироваться в более спокойное и тихое место. Компания каким-то чудом вся уместилась в машину, и вскоре их музыка растворилась в лабиринте городских закоулков.

В тёмном небе светили звёзды. Да, бледные. Да, редкие. Но всё-таки звёзды. И среди них, ну, ладно, чуть ниже, летали беззаботные летучие мыши. Дмитрий шёл по двору, прихрамывая. Нога поднывала. Не удивительно, всё из-за погоды: утром и днём дождь, а ночью распогодилось, на завтра передавали жару.

Тишина стояла во дворе. В половине квартир уже не горел свет. А в другой половине мелькали силуэты. Василий с напарником закончили со вторым подъездом, обили четвёртый и пятый этажи. Дмитрий уселся на низенькую оградку у так называемой песочницы. Он слушал тишину. А в тишине той пробуждался гул.

Сперва Дмитрию показалось, что заложило уши. И тот гул, шум или скорее звон зазвучал прямо в них, где-то внутри под барабанными перепонками. Он легонько постучал по ушам, ковырнул внутри пальцем. Звук не пропал. И, кажется, раздавался он все-таки не в ушах, а доносился со стороны дома. Дмитрий выругался. Снова работнички своим капремонтом удружили, опять какие-то шумы. Наверняка пробили какую-нибудь трубу… главное, чтобы не газовую… и уехали. А чинить кто будет? Он направился в сторону подвальной двери. Из кустов выскочил косой.

— Ты откуда такой?

Кот потёрся о ноги Дмитрия. Тихонько замурлыкал, чтобы вдруг никто не услышал его минутную слабость, а то ещё разговоры среди котов пойдут, чего доброго. Авторитет, знаете ли, штука сложная.

— Чего такой ласковый? Голодный что ли? Я тебя уже кормил сегодня, ты за двоих поел… ладно, ладно, покормлю ещё, только дай мне…

Дмитрий достал из кармана ключи от подвала. В темноте попал не с первого раза в замочную скважину. Обычно на ночное патрулирование он брал с собой налобный фонарь, но сегодня что-то всё через одно место. Сам Дмитрий какой-то рассеянный, ещё и звук этот… Он открыл дверь.

Котяра заглянул во тьму. Насторожился. Затем зашипел и убежал прочь.

— Крыс испугался что ли? Не хищник, блин, а одно название.

Дмитрий наощупь спустился по ступеням. Затем нашёл на стене выключатель. Свет включился, но не с первого раза, пришлось туда-сюда пощелкать выключателем. Электрический звук лампочки под потолком едва перебивал гул. Кажется, он стал громче.

Свежая шпатлёвка потрескалась, обсыпалась. Щель будто стала ещё больше, глубже и темнее. Изнутри доносился гул. В том гуле вроде бы звучали слова, но разобрать их было проблематично, нет, даже невозможно. Напоминало всё это, словно кто-то додумался запихнуть туда радио. Радио работало с помехами. Может, что-то там действительно было, какой-то аппарат, который ловил секретную военную частоту? Дмитрий прислонился к стене, прислушался. Кто-то позвал его по имени. В груди всё сжалось. Он пригнулся, попытался заглянуть внутрь щели. Ничего. Ничего не видно. Темнота. Сходить что ли за фонариком? Под ногами, прямо под трещиной захрустели тараканы, когда Дмитрий на них наступил. А это что? Дмитрий ковырнул ногой странную находку. Среди дохлых тараканов лежали крысиные хвосты и ошмётки шерсти. Самих крыс, в смысле их тел, рядом не оказалось.

Пока Дима разглядывал крысиные хвосты, что-то выползло из стены и укусило его за руку. Он попятился, споткнулся о трубу и упал. Однажды он слышал такое выражение, что чем больше шкаф, тем громче звук. Раньше ему так говорили, но он не сильно пытался понять, что оно означает. До сих пор его это и не заботило, и мало интересовало. Мало что люди говорят? Тем не менее, звук его падения оказался громким. Правда громким. В полёте он успел зацепить садовый инвентарь: грабли, лопату, тяпку, метлу. Всё это с грохотом отправилось вслед за ним. Он больно ударился той самой подстреленной некогда ногой. Однако не боль в ноге его тогда тревожила, а рука. Прокушенная рука пульсировала острой болью. Её жгло огнём. И огонь тот растекался дальше по телу вместе с кровью.

Из ладони, прямо из отверстий от зубов сочилась кровь. Дмитрий сжал пострадавшую руку другой рукой, перемазался кровью. Он глазами выискивал в подвале ту падлу, что посмела его укусить. Крысу, большую жирную крысу, сожравшую своих сородичей, и перебила тараканов. Падла, что за падла! Но никакой крысы ни живой, ни мёртвой он не обнаружил. Из ладони тем временем продолжала вытекать кровь. Тёмные капли быстро сохли на бетонном полу.

Он смог кое-как перемотать руку куском ткани… куском шторы или чем-то таким. Он заковылял прочь из подвала. Ладонь пульсировала, боль не унималась. Дмитрий ругался. Он проклинал крыс, собак и прочих бесполезных тварей, хрен знает с какой целью созданных Богом. Чтоб они все пропали. Раз и навсегда. Чтобы не посмели больше кусать простых людей, обычных людей, самых нормальных и адекватных, самых ответственных и добрых, самых…

Свет фар ударил по глазам. Дмитрий зажмурился, укрылся от света здоровой рукой. Ещё одни приехали… Дмитрий, распираемый праведным гневом, направился к припаркованной машине.

Таня стояла перед дверью водителя, наклонившись, заглядывала в открытое окно. Дмитрий пригляделся. Она там о чём-то мило беседовала с тем… бородатым, нерусским. Она улыбалась так, как давно не улыбалась своему мужу. Дмитрий уже и забыл, насколько у неё чудесная улыбка. Улыбка, в которую можно влюбляться снова и снова без памяти. Он, тот бородатый, что-то сказал. Она засмеялась. Затем… она что, поцеловала его? Нет, конечно, нет, Таня так бы не поступила. Просто показалось. Просто…

Чертова рука не давала покоя.

Водитель взглянул на Дмитрия, ухмыльнулся. Он развернулся на дворовом пятачке и ударил по газам, рванул прочь со двора. Вали, вали, чтобы больше тебя видно не было!

— Это что такое?

— Дима?

Улыбка угасла.

— Это кто?

— Просто таксист, не начинай, а. Мы сходили в театр с Маринкой, затем зашли в бар, посидели немного. Что, отдохнуть нельзя? А затем я вызвала такси и… что с твоей рукой?

Дмитрий спрятал покусанную руку за спину.

— Ничего, всё нормально.

— Точно, может тебе…

— Нет, всё нормально. Не сходи с темы. Мне показалось, что это не таксист. Вы так мило беседовали.

— Когда кажется, креститься надо. А мне уже и поговорить ни с кем нельзя? Ты правда хочешь поругаться?

Дмитрий задумался, а затем ответил:

— Нет.

— Вот и хорошо, не накручивай себя. Пойдём, обработаем перекисью. Так, где ты всё-таки поранился?

— В подвале, — равнодушно ответил он.

Дмитрий выключил в подвале свет, никакая крыса не выпрыгнула на него из подвальной тьмы, но, если что, в этот раз он был готов к атаке. Закрыл дверь на ключ. Поднялся в квартиру вслед за Таней. И всё думал, думал, думал всякое. Мысли в голову неприятные лезли. О крысах, которых развелось в доме. Особенно об одной…годами жила с ним…та ещё крыса, самая настоящая крыса. А он и не знал.

Не знал.

Стоит ли идти делать прививку от бешенства или уже поздно? Есть ли смысл?

Рука ныла. Её жгло от ладони до плеча. Жгло в груди, давило. В Дмитрия словно закачали раскалённого олова. Его знобило, трясло. Он обливался потом и стонал в ночи. Даже терафлю не помог сбить жар. Таня уговаривала вызвать скорую, но Дмитрий отказался. Ещё не хватало здоровому мужику скорую беспокоить, дёргать без повода. О, придумала.

Ближе к четырём утра стало легче. Его ещё трясло немного, но рука уже так не горела. Рядом мирно похрапывала Таня. От неё пахло мужскими духами. Дима никогда не слыл тем малым, который разбирается в духах, однако теперь он чувствовал, нет, он знал… знал, что это того мужика запах. Запах Чечни, запах пороха и крови. Запах смерти.

Таня ещё спала, когда Дмитрий отправился на патрулирование двора. Дикие животные, боли, вирусы и прочая ерунда не повод отлынивать от своих обязанностей.

— Здорова, Дим, — поздоровался из машины сосед с третьего этажа.

Дмитрий кивнул в ответ.

Рука заметно зажила. От укуса остались небольшие подсохшие корочки. Две сверху ладони, одна изнутри над подушечкой большого пальца. Рука сильно чесалась, но не более. Общее состояние вернулось к привычному, никакой температуры, лихорадки. Ничего. Нормально. Если ночью он всерьёз думал посетить поликлинику, то теперь, глядя на почти зажившую руку, он передумал. Толку от этих врачей? Только больше времени потратит на очередь. А врачи… разбираются они в чём-то? Только сидят, недовольные жизнью, в бумагах ковыряются, а на людей им всем плевать с высокой колокольни. Да, он что-то такое читал о бешенстве, но какой вообще шанс подцепить его? Тем более чувствовал себя хорошо. Может, даже лучше, чем хорошо. Если вдруг станет хуже, он всегда сможет сходить в поликлинику. На том и решил.

Он прошёлся по двору, собрал пустые бутылки, оставленные вчерашней компанией. Подобрал пару бумажек и пачку из-под сигарет. Всё это он отнёс на мусорку, выкинул. Дмитрий поддерживал двор в чистоте. В чистоте и порядке. Ведь это его дом, его двор. Если нельзя убрать всех людей, которые мусорят, то хотя бы мусор можно убрать за такими людьми.

К десяти часам утра приехал Василий с напарником. Устроили перекур перед тем, как начать отделывать стену третьего подъезда. Василий заметил Дмитрия. Тот неспешно хромал по двору.

— Как там щель? — Василий затянулся первой за утро сигареткой, усмехнулся.

— На месте, — сухо ответил Дмитрий.

Он прошёлся вдоль серого бетонного забора, отделяющего двор от детского сада. По ту сторону играли развесёлые детские песенки. В голубом небе поблескивало яркое солнце.

Дмитрий полез в карман, достал пакетики кошачьего корма. Открыл их, вывалил на деревянную дощечку мясные кусочки. Позвал котов. Мелкие прибежали сразу, но, увидев Дмитрия, притормозили, уставились на него, будто впервые увидели. Следом появился здоровый косой кот, который при желании мог побороть средних размеров собаку. Он и сам своими габаритами, если не приглядываться, мог сойти за собаку. Кот косыми глазами вгляделся в Дмитрия.

— Кис-кис-кис.

Косой ощетинился. Зашипел. Коты разбежались в сторону кто куда. Попрятались в кустах и под машинами. Со стороны наблюдали за двухметровым мужиком с опаской.

— Что с вами? Одурели?

Он позвал их ещё раз, затем ещё.

— Ну и сидите там, раз есть не хотите.

Стоило Василию начать сверлить стену, как вновь раздался тот странный звук. Звук из подвала, из щели в стене. Дмитрий принялся расчёсывать руку, уж больно сильно она зачесалась. Может, аллергия? Аллергия на котов. Он поковылял домой.

Дмитрий заглянул в приоткрытую дверь спальни. Тонкая полоса света пробивалась между шторами. Таня всё ещё спала, тихонько похрапывала. Дмитрий улыбнулся. Он любил её. Любил очень сильно. Любил с тех пор, как впервые встретил, и с каждым годом любить её меньше не перестал. Даже когда они не смогли завести ребёнка, которого он так хотел, о котором так мечтал. Нет, он не перестал её любить. Он остался с ней. И вместе они прошли сквозь годы… он вдруг снова ощутил тот запах, тот мерзкий запах лжи, обмана, предательства. Дмитрий прикрыл дверь. А затем в гостиной открыл балкон, открыл окно, чтобы свежий воздух выветрил из квартиры мерзкую вонь гнили предательства.

В коробке с лекарствами он нашёл лоратадин. Выпил таблетку, чтобы унять зуд. А затем взял ведро шпатлёвки и направился в подвал.

Он остановился перед подвальной дверью. Не мог заставить себя открыть дверь, будто по ту сторону что-то… нет, конечно же ничего там не было. Просто подвал, просто щель в стене. Ничего такого. Ничего необычного. А звук… просто звук, мало ли звуков всяких разных? А крысы… крысы, мыши и так периодически появлялись, что в этом удивительного или странного? Крысы, мыши, тараканы, клопы — обычные жители многоквартирных домов. Он обязательно напишет массу жалоб и обращений в управляющую компанию и в другие ответственные органы. Но сперва, сперва необходимо заделать щель. Ведь щель сама себя не заделает, верно?

В подвале пахло сыростью и металлом. Лампочка не хотела включаться. Только раза с третьего или четвертого зажглась. Дмитрий подошёл к стене, поставил на пол ведро шпатлёвки.

— А этот… Василий… сказал, что ничего серьёзного, щель небольшая… и бла-бла-бла, — передразнил Василия Дмитрий.

Кажется, щель стала больше. Кажется, гул звучал громче. Кажется, горка из тараканов и крысиных хвостов выросла за ночь. Кажется, кажется, кажется. Хоть креститься начинай, ей-Богу. Дмитрий не без труда проглотил ком, застрявший в горле. Рука чесалась, таблетка, зараза, не помогла.

Он мазанул шпателем по стене, размазал шпатлёвку по трещине. Сквозь гул отчётливо донеслись слова:

«Голод»

«Еда»

Это шифр какой-то? Дмитрий прислушался. Капали трубы. Кап-кап… кап-п-п… кап-кап.

Он было хотел прислониться ухом к трещине, но вспомнил, как его уже успела укусить крыса, вылезшая оттуда. Ещё не хватало, чтобы она впилась своими мерзкими острыми жёлтыми зубами ему в шею, в щеку или отхватила часть уха. Его передёрнуло.

«Друг»

Голос из щели в стене прозвучал громко, чётче. Дмитрий застыл со шпателем в руках. Рот его исказился гримасой страха или даже ужаса. Он давно перестал бояться, давно забыл, что в нём когда-то было подобное чувство. Страх выжгла в нём война. Осталась лишь пустота. Пустота и любовь. Любовь помогла ему выжить, помогла ему жить. Он выронил шпатель. Тот звонко ударился о бетонный пол. Голос повторил:

«Друг»

Дмитрий побежал прочь из подвала. Ну, как побежал, скорее быстро поковылял. Дрожащей рукой он закрыл за собой дверь, повернул ключ и вернулся в квартиру. К чёрту голоса, крыс и подвал. К чёрту всё это. Дмитрий долго сидел на диване, глядя на своё отражение в телевизоре. Ему мерещился голос, мерещился гул из трещины. Он слышал снова и снова слово «Друг».

У Дмитрия был друг. Давно. Они вместе учились, вместе отправились воевать. Только вместе не вернулись. Точнее вернулись, но один с прострелянной ногой, а другой в металлическом гробу. Дмитрий часто навещал могилу друга. Киром его звали. Его похоронили в центре города на офицерском кладбище. Дмитрий разговаривал с ним, рассказывал о жизни, о том, что происходило в мире. Приносил гвоздики. В последние годы, правда, всё реже стал приходить к нему, о чём сожалел.

«Друг»

Говорят, что первое, что забываешь о человеке — это его голос.

«Друг»

Он слышал его. Снова. Спустя столько лет. Он начал вспоминать.

«Друг»

— Ты чего?

— А?

Дмитрий вышел то ли из транса, то ли просто из дрёмы. Он не сразу понял, что сидит на диване и смотрит в чёрное зеркало телевизора, смотрит на своё в нём отражение. Проснулась Таня, выглядывала из комнаты.

— О чём задумался?

— Да я так… ни о чём, — отмахнулся он от жены. — Кофе? А потом мы могли бы немного прогуляться по парку, погода хорошая, тёплая.

— Кофе выпью, а прогуляться не получится.

— Ага, — вздохнул он.

— Что «ага»?

— Поедешь кататься на БМВ с, кхм, как его там…Армен? Самвел?

— Значит, всё-таки хочешь поругаться, да? У меня работа, показ дома, понятно? — она повысила голос. — Что ты до меня докопался? С самого утра настроение испортить хочешь?

— Какие таксисты на БМВ ездят?

— Комфортные с плюсом.

Таня чистила зубы, умывалась. На плите свистел чайник. Дмитрий высыпал два пакетика растворимого кофе 3 в 1 в кружки. Тане, естественно, в её зелёную. Себе он насыпал кофе в чёрно-белую со сколом. Залил порошок кипятком.

— Как рука?

— Нормально, — ответил Дмитрий, отхлебнув из кружки кипяток.

— Обо что поранился?

— Дак так… — он почесал руку.

— Неразговорчивый ты сегодня, да? Я же говорю, меня привез таксист. Всё на этом. Что ты напрягся? Заревновал?

Она коснулась его руки, здоровой руки. Он отодвинулся. Вышел на балкон, выглянул в открытое окно, вдохнул тёплого ветра. День шёл своим чередом.

Таня вскоре уехала. На такси (не БМВ). Якобы показать клиентам дом. Она работала риэлтором, ей часто приходилось мотаться на такси в разные части города. Её подруга, Марина, работала вместе с ней. Может, зря он себе накручивал, зря надумывал всякое-разное? Он же любил Таню, доверял ей. Как не доверять, когда столько лет вместе, когда они прошли через столько трудностей, пережили всякое и остались вместе. Как ей не доверять? Но та ухмылка, улыбки, те разговоры, тот поцелуй… показалось, только и всего? Дмитрий остался один. Без жены. Без ребёнка. Без кота. Без друга. Один.

Он пошёл на обход территории.

В последующие дни Дмитрий держался подальше от подвала. Он всё так же слышал гул. Временами сквозь гул доносились отдельные слова. Дмитрий, бывало, останавливался возле подвальной двери, прислушивался, держа в руке ключ, но открыть дверь не решался. Пусть этой проблемой займутся другие. Он принялся строчить обращения в управляющую компанию.

Дмитрий перестал высыпаться. Дни, казалось, слились в однородную массу. Вчера он прогнал со двора бомжа-алкоголика, который спал на лавке на детской площадке. Или это была позавчера? Ещё он кормил котов. Конечно, кормил, хоть и сторонились они его, шипели. Неблагодарные. Коты, кстати, тоже держались подальше от подвала, как и Дмитрий. Дмитрий лишь поглядывал на серую дверь со стороны, не решаясь подойти к ней, открыть.

Хотя через неделю в четверг Дмитрий всё же открыл подвал. Случилось это вечером, когда только начало смеркаться, когда ещё не включили фонари. На ликеро-водочном заводе рабочие закончили смену. Суетились машины, собирались в длинную пробку рядом с парком. Дмитрий тогда сидел в гостиной. Он смотрел телевизор. Вернее, на свое отражение в телевизоре. В полутьме. В относительной тишине. Он слышал, как по двору неспешно проехала машина. Вернулась Таня? Может, снова её привез этот… таксист? Никакой не таксист, нет. Дмитрий расчёсывал руку. Следы от зубов заросли, остались покрасневшие следы.

Дмитрий подошёл к окну. Выглянул во двор. Из машины вышла молодая девушка. Парень парковал машину. Прежде он видел их неделю или две назад. Новые жильцы образцового (благодаря Дмитрию) дома. Рядом с девушкой бежало маленькое существо. Кошка? Кошка на привязи? Вот так удивительная шутка, выгуливать кошку. Дмитрий пригляделся, присмотрелся. Нет, никакая это не кошка! Собака. Они притащили в дом собаку. Ну уж нет! Нет, нет, нет. Никаких собак. Никаких!

Дмитрий накинул олимпийку поверх майки. В шлёпках и шортах выскочил из подъезда. Грохнула входная металлическая дверь. Парень припарковал машину и разговорился с мужичком-инженером из четвёртого подъезда. Они что-то обсуждали, курили, активно жестикулировали, со стороны напоминали итальянцев. Во втором подъезде на третьем этаже включился свет. Силуэт девушки показался в нём. А прямо под подъездом, привязанная тоненьким поводком к оградке, сидела она — мелкая тварина. Собачка попискивала, смотрела в сторону хозяина, пыталась привлечь его внимание. Тёмный силуэт высокого мужика навис над ней.

— Тихо, тихо, мерзкая псинка, — сказал он, а затем отвязал от оградки поводок.

Он посматривал в сторону паренька. Тот не обращал на свою собаку внимания. Он увлечённо беседовал с инженером.

Дмитрий брезгливо схватил поводок, отпихнул собаку от себя ногой, чтобы не терлась. Прихрамывая, повёл ее за собой. Из подвала доносились слова:

«Голод»

«Еда»

Рука неистово чесалась. Аллергия, наверняка аллергия на псину. Собачка, эта блохастая шавочка, весело скакала рядом, будто с ней играли. Скакала и пищала, высунув язык. Всех котов распугала, гадость такая. Ну, ничего-ничего.

Ключ неведомым образом оказался в руке. Всего и осталось, что вставить его в замочную скважину и повернуть. А по ту сторону двери тьма. Тьма и трещина в стене. И гул, голос… По коже побежала неприятная рябь. На что не пойдёшь, лишь бы сохранить двор в его идеальном состоянии? Не зря же он каждый день обходил его, подбирал мусор, выпроваживал всяких обрыганов, следил за порядком, тишиной и особенно за тем, чтобы никто… НИКТО не посмел завести собаку. Собаку, которая будет вечно гавкать, гавкать, гавкать, нарушая тишину и покой. Кусать детей, ссать, срать везде и всюду. Нет, нет, нет. Не в его, Дмитрия, смену.

Он ухмыльнулся. Провернул в замке ключ. Приоткрыл дверь и подпихнул ногой собаку.

— Заходи, ну.

Из подвала повеяло затхлостью, мерзостью. Только собака оказалась там, где ей самое место, он, не задумываясь, захлопнул за ней дверь. И, довольный, похромал домой.

Дома рука почти перестала чесаться. Голос больше не звучал из подвала, а гул стал тише. Гораздо тише. Наступила долгожданная тишина. Той ночью он наконец-то выспался. И спал как убитый.

Василий с Максом любовались проделанной работой. После небольшого перекура начнут собираться. А со следующей недели приступят к работам на другой стороне дома.

Макс отошёл в сторону, громко разговаривал со своей дамой, выясняли отношения. Она была старше его на пять лет, отношения их перевалили за год. Предложила ему съехаться, на что парень ответил, что он птица свободного полёта и ему не сдались все эти сложности и ответственность.

Василий достал бутерброд и термос с чаем. Он увидел Дмитрия. Кусок сразу в горло не полез, вот могут же некоторые перебить аппетит. Мужик, прихрамывая, ковылял по двору. Он зачем-то сдирал со столбов и дверей листовки о пропаже шпица. Ещё и разговаривал сам с собой. Совсем, видимо, рехнулся под старость лет. Василий было хотел поздороваться, но Дмитрий в его сторону даже не посмотрел. Прошёл мимо. Да и пусть себе идёт. Василий откусил бутерброд и запил горячим чаем.

Жизнь потихоньку налаживалась. Никаких собак поблизости не наблюдалось. Капитальный ремонт со стороны подъездов доделали. Во дворе царили чистота, тишина и покой. Дмитрий ходил в ежедневные патрули, убирал редкий мусор типа окурков и бутылок, которые появлялись тут и там, словно грибы после дождя. Ну, с этим ничего не поделаешь. Это часть жизни, с которой приходится мириться. А вот с чем мириться оказалось сложнее, так это с гулом из подвала, с голосом, который после последней кормежки сперва притих, а затем окреп и зазвучал громче. Неужели никто больше его не слышал? Или просто всем всё равно на него, как и на остальные вещи, с которыми приходится разбираться Диме. И вот снова, снова только ему нужно со всем справиться и решить все проблемы. Только ему, Диме… но разве у него своих проблем не хватает?

Таня возвращалась поздно, затем спала и снова уходила. Она говорила, что сейчас завал на работе, что много клиентов, много объектов. Что она так сильно устаёт. Но Дмитрию…Дмитрию не мерещился тот запах, нет. Она каждый раз возвращалась с ним. А перед этим Дмитрий слышал звук. Слышал, как заезжала во двор машина. БМВ. Но ему ни разу не удалось поймать Таню с этим… каждый раз он успевал ударить по газам и свалить со двора раньше, чем Дмитрий успевал добежать до окна. А если он уже ходил по двору в патруле, то тот, будто предчувствуя, высаживал Таню за углом дома, откуда она топала на своих огромных каблуках как ни в чём не бывало. Ещё и с этой вызывающей красной помадой. А на любые вопросы она говорила одно: «Ты что, поругаться хочешь?»

Может, и хотел поругаться. Может, и хотел. Может…

Ему снились сны. Да, всем снятся сны. Но Диме снились особенные, навеянные подвальным гулом.

Снился «Друг», погибший на чеченской войне. Снился «Голод», который могли утолить лишь пули и огонь. Снилась «Еда» для металла, горы порченного мяса, литры крови и смерть, смерть, смерть. Он просыпался в холодном поту. И гул, тот гул подолгу стоял в ушах с перезвоном автоматных очередей и взрывов. Эхо прошлого не отпускало его. Быть может, он погиб там, погиб на той войне вместе с другом. Давным-давно сквозь его тело проросла сосна или ель. Годы назад плоть с его костей объели черви и жучки. Его имя забыли. И лишь он сам не осознал до сих пор, что с ним приключилось. Он всё ходил-бродил по земле, цепляясь за… за что? За что он, собственно, цеплялся? За любовь? За любовь он цеплялся? За порядок? За какое-то, может быть, понимание себя в пространстве? Что из этого всего осталось в его жизни? И в жизни ли? Трещина пошла по его телу, по его душе, по его жизни.

Что же осталось от него? Лишь воспоминание себя прошлого, себя настоящего, себя живого.

Нет, так дело не пойдёт. Жизнь трещала по швам. Он это прекрасно понимал, чувствовал, осознавал. Когда в очередной раз Таня поцеловала его в уголок рта и захлопнула за собой дверь, он решился взять себя в руки, ведь никто не решит проблемы за него. И для начала необходимо было разобраться с трещиной. С неё всё началось. С неё всё пошло в жизни в известное место. Трещина пробилась сквозь бетон подвальной стены и расслоила его собственную жизнь. К чёрту её. К чёрту и ту крысу, которая откормилась и укусила его. Не с таким воевали. Не таких убивали.

Он оделся. Взял налобный фонарь и нож. Нож он взял кухонный, им он обычно нарезал хлеб, батон, колбасу, овощи. Для жирной крысы, обосновавшейся в трещине, показался мелковат. Тогда он достал из коробки с инструментами молоток. Покрутил его в руке, постучал им по ладони. В самый раз. В самый раз, чтобы размозжить крысе мозги. А затем и щель заделать можно. И всё пойдёт, как надо. Всё наладится, всё обязательно наладится. По крайней мере должно.

Он столько раз писал в управляющую компанию. Столько раз обивал их пороги. Одни отписки и отговорки, одна, мать её, бюрократия и бесконечное в своей наглости человеконедолюбие. Галина, больше похожая на жабу баба, вечно закатывала глаза и чуть что говорила: «Не надо на меня орать!». Хотя Дмитрий никогда не повышал голос. Особенно на женщин. Даже на тех женщин, которые даже больше, чем он, походили на мужика.

Одурелая от власти Галина как могла игнорировала надоедливого Дмитрия. Как же она от него устала, кто бы знал. Дотошный, что комар. И вот, чтобы, наконец, разобраться с проблемой, она послала слесаря Гену поглядеть, поговорить и, может быть, что-то сделать с тем домом, с тем Дмитрием. Можно даже взорвать или сжечь там всё. На такое заявление Гена хмыкнул, сказал, что захватит с собой канистру с бензином, и предложил Галине сходить вечерком в наливайку на Садовой, так сказать, чтобы алиби у него было. Галина тактично отказалась, но на круглых щеках показался румянец.

— Что у вас тут, с трубами проблемы? Пойдёмте посмотрим.

Дмитрий не ожидал кого-то встретить возле входа в подвал. Но вот он — мужчина за пятьдесят, слегка полноват, усатый, в синей спецовке, пропахший мазутом. Неужели из управляющей компании? Дмитрий слегка опешил. Не нашёл, что ответить. Спрятал молоток за резинкой спортивных штанов за спиной. Прикрыл его футболкой. Потянулся в карман за ключом.

— Не надо. Я уже открыл своим. Заглянул. Ну, запах там, я вам скажу… Думаю, придётся сантехников вызывать. Чую, — он зажал нос, — трубы забило. Или кто-то сдох, — хмыкнул он.

«Голод»

«Еда»

— Что?

— А? Ничего, — ответил Дмитрий, он указал на дверь и добавил, — после вас.

— Свет-то тут работает?

— Когда как. Там выключатель есть, его надо немного…

— Подрочить? — Геннадий посмеялся.

Щёлкнул выключатель. Зажужжало в лампочке электричество, но сама она включиться не захотела. Дмитрий прислушался к тревожной тишине. Где-то внутри у дальней стены притаилось откормленное существо. Из трещины шёл гул. Сдавило в висках. Рука вновь начала чесаться, да так сильно. Дмитрий вцепился отросшими ногтями в кожу справа от большого пальца, сжал её. Сильно-сильно сжал, стиснув зубы. Между ногтями показалась кровь.

— Всё нормально?

Свет в подвале заработал. В жёлтом свете лицо Димы, сухое, напряжённое от зуда, выглядело безжизненно жутко. Он попытался улыбнуться, но стало только хуже. Не лицо — а маска. Его слегка трясло, руки дрожали. Он постучал пальцем себе по левому уху и сказал:

— Этот гул, слышите?

Геннадий прислушался.

— Трубы, — констатировал он, а затем стукнул газовым ключом по ближайшей металлической трубе для наглядности.

Мелькнула тень. Пластиковая бутылка слетела с полки, ударилась о пол. Из неё потекла чёрная густая жижа.

— Что это там было? Крыса либо?

Геннадий привстал на носки, заглянул за полки.

— Нет, слишком большая для крысы. Кошка, наверное. Кыс-кыс-кыс, — позвал он.

«Еда»

— Вы слышали?

— Я ничего не слышал, ничего, ничего, — затараторил Дмитрий, прижимая ладони к ушам. — Ничего не слышал, нет, ничего. Только гул… этот чёртов гул. А я говорил, говорил, я же писал, а вы… — серое лицо налилось кровью. — Теперь поздно. Теперь шпатлёвкой не замазать. Всё развалится нахер.

Из его горла выскочил хлюпающий звук. Затем другой, похожий, но чуть громче. Оказалось, так он смеялся. Смех, утробный смех, вырывался из его горла. Он словно тонул, захлёбываясь собственными слюнями и смехом.

— Оно сожрало крыс. Сожрало псину, да-да. Оно наведёт здесь порядок.

«Друг»

— Да что ты такое несешь? Алло. Нормально всё?

Дмитрия распирало от смеха. Он расчёсывал руку в кровь. И смеялся, смеялся.

В углу мелькнула тень. Острые когти царапали бетонный пол.

— Он — друг. Ха-ха-ха. Друг! Настоящий. Которому, как и мне, не всё равно!

Вонь, кажется, стала ещё сильнее. Геннадий увидел, услышал, как что-то подбиралось к нему. Ближе, ближе. Он сжал в руках газовый ключ. Все мышцы в его теле напряглись.

— Что за херня тут творится?

Дмитрий незаметно вытащил из-за спины молоток. Подошёл ближе к Геннадию и тюкнул его по голове. Не сильно, не со всего размаху. Геннадий выронил газовый ключ, схватился за голову. Между пальцами показалась кровь. Он пошатнулся, попытался ухватиться за полку. Раскидал всякий хлам. Упал.

Дмитрий, будто ведьма из сказок, давился над ним смехом.

— Друг, друг, — кричал он, хлопал в разодранные ладоши.

А затем резко выбежал из подвала. Именно выбежал, словно до этого не хромал вовсе. Даже перепрыгнул через две ступеньки. Он захлопнул дверь, закрыл её на ключ и прижался спиной к ней, подпер своим телом, так, на всякий случай. Прислушался к звукам изнутри. Сперва была тишина, затем раздался приглушённый крик, тут же затихший, оборвавшийся.

Дмитрий улыбался. Улыбался и хватал ртом прохладный свежий воздух. Теперь они всем покажут. Всем-всем. Теперь во дворе всегда будет порядок. Всегда-всегда.

Окрылённый, Дмитрий поспешил домой. Он пританцовывал на лестнице. Он, улыбаясь, протанцевал в квартиру. Нога его не беспокоила. Его вообще больше ничего не беспокоило и не волновало. Будто все проблемы решились разом. Вот так сразу одним махом. Можно ли поверить в такое?

Запах свежесваренного кофе, не пакетированного, растекался по квартире. Из телевизора тихо играла зарубежная музыка. Дмитрий глядел в окно, глядел на двор, попивая кофе. Он не слышал гула, не видел собак. Наступили тишина и покой, прямо как он хотел. Прямо как он всегда и мечтал. Никаких маргиналов поблизости, школьников, пьющих «Балтику 9». Никаких пиндосов, громко врубающих музыку. Никого. Ничего. Он лишь надеялся, прихлёбывая из сколотой кружки кофе, что так будет всегда. Что этот миг продлится вечно. Но, как все мы знаем, ничто не вечно. Даже сама вечность.

Поздним вечером открылась в квартиру дверь. Вернулась Таня. Дмитрий даже позабыл о ней, о её существовании на какое-то время. Удивился этому не миг.

Когда она вошла в гостиную, он громко рассмеялся. Слишком громко для столь позднего времени. По телевизору показывали фильм «Чужой», как раз тот момент, где инопланетное существо, разрывая плоть, вылезло из человека. Дмитрий прыснул от смеха, ударил кулаком о стол, восклицая: «Ну надо же!»

— Ты чего такой громкий?

Таня скинула с опухших усталых ступней каблуки. Свет телевизора освещал комнату. Чёрная тяжёлая тень Дмитрия растянулась по стене. Сам он ржал в голос, телевизор гремел басами, мешая спать соседям.

— Дима?

Пульт лежал на столе среди хлебных крошек и пустых жестяных пивных банок. На разделочной доске грустила нарезанная сырокопчёная колбаса.

— Ты что, пил? Ты же не пьёшь.

Таня взяла пульт, убавила громкость. Затем щёлкнула выключателем, яркий белый свет потолочной люстры ударил по глазам. Дмитрий зажмурился, вроде даже зарычал. Он потёр глаза, уставился на Таню. Что она себе позволяет?

— Ты чего?

— А ты чего?

На расчёсанных руках виднелись грязные полоски засохшей крови. Дмитрий попытался выхватить из рук жены пульт, но она сделала шаг назад, и у него ничего не получилось. Тогда он потянулся к жестяной банке, потряс её, вылил в себя остатки пива, закусил колбаской, рыгнул.

— Что так поздно домой вернулась?

— Работа, — Таня старалась поскорее выбраться из тесного платья. Вместе с ним она, как змея кожу, сбрасывала столь утомительный день.

Она с тревогой посматривала на мужа из соседней комнаты. Тот сидел на диване, бледно-серый, болезненный на вид, стеклянными, едва живыми глазами смотрел то в пол, то на жену. Тихо шептал о космических ужасах телевизор.

— Работа, ага. Как всегда.

— Да, работа. А потом с Маринкой встретились, посидели немного, поговорили. Ты себя вообще нормально чувствуешь?

— С Маринкой, я понял, — прошептал он. — Я? Чувствую себя? Да вообще отлично себя чувствую! Лучше всех! Да я, знаешь ли, никогда себя лучше не чувствовал.

Он подскочил, подпрыгнул с дивана. Покрутился вокруг стола. А затем подбежал к застывшей от шока жене. Он положил её руки себе на плечи. Взглянул ей в глаза. В её чудесные голубые глаза. В его же глазах, карего цвета, полопались сосуды, веки припухли, а под глазами набухли синяки. Таня охнула, поправила лямку лифчика. Дмитрий закрутил её в каком-то странном танце, в вальсе. Под их ногами скрипел паркет. Из приоткрытого окна в спальню задувал прохладный ветерок, танцующий вместе с ними.

— Ты меня пугаешь, — сказала Таня.

— Ты меня тоже, — усмехнулся Дима.

Он с силой швырнул её на кровать. Выключил в спальне свет. Он подкрадывался к ней, как Чужой, истекая слюной.

— Нет, Дима, нет. Я сказала нет! – она попытался освободить руки.

Он не слышал её. Держал крепко. Он старался не обращать внимание на мерзкий запах, оставленный на ней тем чуркменом. Ничего, всё можно исправить. Отмыть, очистить. Он уткнулся ей в шею носом, затем провел языком, слизал пот. Провёл пальцами по волосам. Она всхлипнула, когда исцарапанная рука вцепилась ей в грудь.

— Ну-ну.

Скрипела пружинами кровать. Спинка барабанила в голую стену. Сперва тихо и неспешно, затем громче-громче, сильнее, быстрее. Той ночью Дмитрий не видел снов. Совсем. И утро наступило неожиданно скоро.

Тонкие костяные лапы стучали по полу, острые когти оставляли царапины. Существо выбралось из трещины, огляделось. Оно хорошо видело во тьме, ведь там, откуда оно пришло — всегда темно. Вечная тьма.

Дмитрий позвал его:

— Кыс-кыс-кыс, ту-ту-ту. На-на-на.

Он потряс перед существом пакетиком «Феликс». Коты давно не появлялись во дворе, да и в жопу их. Если где-то еще кормят, если кто-то о них заботится лучше, чем Дмитрий, туда им и дорога. Пусть чешут. Меньше блох будет во дворе.

Багровые сухожилия и мышцы зашевелились. Полупрозрачная кожа сжалась, как мошонка на холоде - существо почуяло еду. Дмитрий вывалил корм на картонку близко ко входу, чтобы в случае чего поскорее сбежать из подвала. Он проглотил горсть слюней, колом застрявших в горле. Внизу живота защемило от вида подбирающегося существа.

— Надо бы тебе имя какое-то дать… наверное.

Меж острых иголок-зубов выглянул язык, напоминающий угря. Существо слизало корм, заскулило противным звуком.

— Мало, да?

«Еда»

«Голод»

— Конечно, это ведь не жирного слесаря сожрать, так ведь?

От Геннадия осталась разодранная спецовка с чёрными засохшими следами крови на ней. Тошнота подобралась к горлу. В голове немного закружилось. Он, Дмитрий, прошёл войну. Он видел такое, от чего можно потерять рассудок (может, он его и потерял? Распрощался с ним ещё тогда, только не знал об этом до недавнего времени? Может, так оно и было? Может…) Он видел такое… такое. Он убивал людей. Видел, как вместо разумного существа остаётся лишь груда безжизненной плоти и костей. Однако теперь, глядя на жуткое существо, внутри всё сжималось, содрогалось и пульсировало коликами.

— Друг, — сказал он на всякий случай, похлопал себя по груди.

«Друг»

Слова щелчками простучали в самой голове.

«Голод»

— Я… я что-нибудь придумаю.

Дмитрий покосился на выход. Отошёл от существа на один шаг. Так, на всякий случай, а то мало ли. Существо щёлкало жвалами. Чёрными маленькими глазами (если это глаза) оно глядело на Дмитрия. От его взгляда Дмитрий — двухметровый мужик — скукожился весь и вроде даже уменьшился в размерах. Он вдохнул полную грудь тяжёлого смрадного воздуха. Ладошки вспотели. Существо цокнуло жвалами и направилось обратно к щели. Дмитрий выдохнул.

«Еда»

«Голод»

— Да… да… хорошо.

Дмитрий вышел из подвала, обливаясь потом. Он дрожащими руками прикрыл за собой дверь и закрыл её на замок. Рукавом вытер со лба пот.

— Да, жарко сегодня, — раздался рядом с ним голос.

Дмитрий вздрогнул, обернулся.

— Ой, Димочка, не хотела тебя пугать.

— Надежда Николаевна?

Соседка с первого этажа мило улыбнулась. Седые волосы поблескивали на солнце серебром.

— Я к вам заходила. Тани нет дома? Я хотела ей тут передать, с дачи только приехала. Тут немного малины собрала, яблочек. Ещё огурцов нарвала пакетик.

— Не-е-е, нет. Нет её дома, — затараторил он.

Глаза его бегали из стороны в сторону. Со лба стекал пот.

Может, бабку в подвал спустить? Открыть дверь и толкнуть её туда. Но что в ней есть? Изюм, просто человеческий изюм. Так, на один зубок. Кости, обтянутые старческой пергаментной плотью. Оно подавится. Оно даже кровью не напьётся. Оно озлобится. Обозлится на меня. Нет, нет, нет.

— Димочка, с тобой всё в порядке? Выглядишь неважно. Заболел? Только меня не зарази, пожалуйста, мне в моём возрасте болеть противопоказано. Зинка из соседнего дома заболела месяц назад, так позавчера схоронили. Старики — они ведь такие, да… хрупкие.

Хрупкие старики с хрупкими костями. Хрустят, хрустят, словно веточки под ногами. Хрусть, хрусть, хрусть. А на зубах от них остаётся лишь песок. Тьфу!

— Всё в порядке, — кашлянул он в кулак, — я не болею. Просто не выспался. А Таня… да, знаете, её сейчас нет. Я ей передам. Что там у вас? — он потянулся к пакету.

— Это мусор, — стукнула она его лёгонько по исцарапанной руке, — я на мусорку шла. А фрукты и овощи дома. Ты зайди тогда позже, когда я домой вернусь. Хорошо? А пока мне ещё до магазина дойти надо.

Она прищурилась, пригляделась к Дмитрию. Тот сперва оскалился, когда бабка ударила его по руке. Почесался, пригладил сальные волосы.

— Ага, да, зайду позже.

— Вот и славно, — улыбнулась она.

Старушка направилась дальше по двору в сторону мусорки.

Дмитрий почесал руку, сорвал корочки. Тонкая кровавая полоска проступила между средним и указательным пальцами.

Он покусывал губу, сидя на лавке, ковырял носком ботинка песок. За забором в детском саду играла музыка, дети пели вместе с воспитателями песенки.

Что стоит вывести детишек из садика и дружненько всех их завести в подвал? Во дворе станет тише. Никаких криков, никакой музыки. Тишина и покой. Разве что они для него на один зубок (острый игольчатый зубок). Как семечки. Лёгкий вечерний перекус. Пощелкать и забыть.

Дмитрий рассмеялся, представив детишек в виде тыквенных семечек. Он чесал руку и смеялся. Мимо проходили люди. Проезжали машины.

В управляющей компании потеряли слесаря. Все звонили, звонили ему. Неужели снова запил? Давно пора было его уволить… давно.

Дмитрий сорвал очередные листовки о пропаже собаки, скомкал и выбросил в урну. Может, стоит и хозяйку к собачке отправить, чтобы не уродовала двор своими погаными листовками?

Как-то быстро наступил вечер. Так случается, когда подступает осень. Дмитрий три раза провёл дворовой патруль. Зашёл к соседке за малиной, яблоками и огурцами. Выслушал историю о её знакомых бабках-дачницах, надо оно ему? Вернулся домой, в тихую пустую квартиру. Перекусил. Посмотрел телевизор, послушал новости. Мысли, безумные мысли роились в голове, жужжали, гудели. Он слышал себя, видел себя будто проекцию, образ давно минувших дней. Слышал выстрелы, звуки взрывов. Он учуял запах подгоревшей плоти. Он снова вернулся назад, даже не заметил, как Таня вошла в квартиру. Она говорила с ним. Он молчал. Она включила везде свет, но он видел лишь вспышки разрывающихся снарядов. Он слышал гул. Гул доносился из трещины разорванной страдающей земли, пропитанной кровью. По щекам текли слёзы — то ли кровь, то ли глинистая жижа. Дмитрий слышал голос:

«Друг»

— Друг, — повторил он.

За окном вдруг включился фонарь. И как-то резко Дмитрий вышел из забытья, из транса. Он почесал ладонь. Оглядел комнату. Таня собирала вещи в спальне, утрамбовывала их в чемодан.

— Что делаешь?

Таня вздрогнула.

— Я не могу так больше, — она плакала, складывая любимый зелёный свитер. — Просто… не могу.

— Ага, — обронил он слово, а скорее звук. Так просто, так равнодушно.

— Ты куда собралась?

Дмитрий навис над женой тенью стервятника. Его безумные глаза бегали в глазницах. Он чесал руки, чесал, чесал. И слышал гул. Он звучал в ушах. Или, может быть, в голове.

«Голод»

«Еда»

Дмитрий потянулся к ней рукой.

— Не трогай меня, не прикасайся!

Его рука замерла. И сам он замер. Он вроде смотрел на жену, а вроде куда-то сквозь неё, мимо неё.

— Да, да, я тебя слышу. Хорошо. — он постучал ладошкой по уху, как если бы туда затекла вода. Прикусил губу, скривил жутковатую улыбку.

С кем он говорил?

— Я… я не знаю, Дим, что с тобой происходит. Я хочу тебе помочь, правда хочу. Но ты… но я… я так больше не могу. Мне нужно уехать, подумать. Ты… ты пугаешь меня.

Она поднялась с пола, выпрямилась, собиралась по-дружески коснуться плеча мужа, но передумала.

— И куда ты поедешь? Куда? К своему этому… а, чёрт… чёрт, чёрт, чёрт, — Дмитрий вцепился зубами в руку, прикусил.

— Тебе надо к врачу. Правда. Но я не смогу заставить тебя, пока ты сам не поймёшь, что тебе нужна помощь. А она тебе нужна. Дима, я ведь за тебя переживаю, я правда хочу, чтобы у тебя… у нас всё наладилось, но тебе нужно…

— Мне нужно? Что мне нужно?

Дмитрий рассмеялся. Он заржал в голос. Таня замерла, застыла, будто статуя. В её груди на миг будто бы остановилось сердце, а кровь похолодела.

— Мне нужно… ха-ха-ха. Мне нужно? Это тебе нужно. Тебе нужно заткнуться и вернуть все вещи обратно в шкаф. Ишь, устроила тут театр. Не драматизируй, Таня, не надо. Ну, подумаешь, щёлкнуло у тебя что-то в твоей тупой ветряной башке, ну, решила, так сказать, поэкспериментировать, разнообразить досуг, нашла себе ебыря на ночь. Да? С кем не бывает, а?

— Дима!

— Я всё понимаю, не надо мне рассказывать и объяснять, ладно? Но вот это всё, — он развёл руками в стороны, — это… Погоди, — он словно что-то вспомнил, — погоди-погоди.

«Друг»

«Еда-а-а»

Он хмыкнул. Или кашлянул. Выбежал на балкон, выглянул во двор.

— Да. Да-да-да. Так и думал. Так, чёрт тебя возьми, и думал.

Какие дети? Дети подождут. Всего лишь закуска. Пойдут на десерт вместе с хозяйкой псинки и бабкой. Ха-ха!

Дмитрий смеялся. Он выбежал из квартиры. Выбежал из подъезда. И даже на улице продолжил смеяться, глядя на припаркованную под подъездом «бэху». Дальний свет светил вглубь двора. Скрюченные тени ветвей создавали на сером бетонном заборе жутковатого вида рисунок.

Дмитрий подошёл к машине, наклонился, заглянул внутрь. За рулём сидел бородатый мужичок младше Димы лет на 10. Он разговаривал по телефону, стучал пальцами по рулю. Вел себя слишком довольно, слишком свободно, а ведь раньше таких как он… ладно, чего уж, времена поменялись. И вот к нему решила уйти Таня? Серьёзно? И кто… кто в итоге победил в той войне? У бородатого «бэха», к нему уходит русская женщина, а он весь сидит такой самодовольный, разговаривает по «яблоку», ухмыляется. Что же у Дмитрия? Двушка в центре провинциального городка. И всё. Нет машины, нет айфона, вскоре и жены не будет. Аж злость берет. Лицо Дмитрия покраснело. Он сжал кулаки, а в глазах от натуги полопались сосуды. Ну, ничего, ничего.

Его тень размазало по забору. Дмитрий подошёл к подвальной двери, прислушался к гулу, доносящемуся изнутри. Он вставил ключ в замочную скважину и провернул его. Дверь чуть приоткрылась. Из тонкой щели повеяло трупным смрадом. Ничего, ничего. Уйти, значит, решила? А если уходить станет не к кому? Дмитрий заржал, будто конь. Он резко повернулся к двери спиной, рванул с места и вновь оказался рядом с машиной.

— Что, твоя, да? Где купил? Дорого?

Дмитрий постучал по капоту кулаком, затем двинул ногой по шине переднего колеса у водительской двери. Опустилось стекло.

— Э-э-э, — раздался голос изнутри машины, — мужик, ты чэго дэлаешь?

— А что такое? Я просто интересуюсь.

Из телефона доносился чей-то голос.

— Да тут мужик какой-то подошёл. Хрэн знает, что эму нужно. Да нэ знаю я!

— А это айфон у тебя, да? Интересно, интересно. А дай посмотреть?

Исцарапанная рука змеёй метнулась внутрь салона и выхватила телефон из рук ошарашенного водителя. Тот лишь хлопал глазами от неожиданности. Затем он попытался выбраться из машины, но Дмитрий толкнул дверь, прижал её ногой.

— Прикольная штука.

В телефоне звучал чей-то голос.

— Алло? Нет, не понимаю тебя. Не говорю я на обезьяньем. Не слышу. Всё. Пока. Он тебе перезвонит.

Дмитрий размахнулся и зашвырнул «яблоко» за забор детского сада.

— Ты совсэм ужэ? Нормальный, нэт?

Дмитрий рассмеялся от души. Его так позабавило тупейшее выражение лица этого бородатого мудака. Он отошёл в сторону от машины, встал у бордюра, умирая со смеха. Водителю удалось выбраться из машины. Распираемый гневом, он направился к Дмитрию. Замахнулся, ударил. Мимо. Дмитрий увернулся, захлёбываясь истерическим смехом.

— Ха-ха, не попал. Шустрее надо быть, шустрее. Ха-ха-ха. Ой, сейчас умру.

Ещё удар. И снова не близко, не рядом. Дмитрий отошёл на несколько шагов. Теперь два силуэта, две тени распластались по дороге, по забору. Словно театр теней, где показывали единоборства. Одна тень принадлежала двухметровому мужику, вторая тоже мужику, но на голову, а то и две ниже.

— Ты хоть знаэшь, сколько он стоит? Ты ващэ понимаэшь, что сдэлал? Больной совсэм?

— Н-э-э-а, — передразнил Дмитрий, пританцовывая рядом с водилой.

Дмитрий кружил вокруг бородатого мужичка, насмехался над ним. Тот пытался его достать то рукой, то ногой. Когда заряд смеха исчерпался, Дмитрий, расчёсывая руку, стукнул водителя «бэхи» по голове. Лёгонько, чтобы лишь подстегнуть боевой азарт. А сам подобрался к подвальной двери.

— Да, не добили мы вас тогда, не добили. Жаль. Сейчас бы не воровали чужих жён.

С этими словами Дмитрий прошмыгнул в подвал. Дверь заскрипела на петлях. Пора было их смазать.

— Э-э-э, куда пошёл?

Он заглянул во тьму и в тот момент мог лишь надеяться, что тьма не заглянула в него. Где-то там гремел Дмитрий, басовитым голосом маня за собой. А он что, трус? Нет, конечно, нет. И никогда им не был. Пусть тот и сумасшедший, но должен знать своё место, должен уважать других людей. Прижимаясь к стене, водила ногой нащупал ступеньку, затем вторую.

«Еда»

Гул доносился из широкой трещины. Из бесконечно глубокой трещины, из которой выбралось существо. Когти скребли бетон, оставляя на нём глубокие борозды. Существо подросло, окрепло.

— Я привёл его, — шептал Дмитрий. — Ешь, ешь… друг, — он хихикнул.

Водитель, который в Махачкале имел свой бизнес, а здесь работал в такси так… для души, ведь лишних денег не бывает, даже не успел закричать, не успел понять, что происходит. Он лишь издал сдавленный тихий звук. Наверное, так воздух покинул лёгкие.

Дмитрий брезгливо перешагнул через тело. Осторожно ткнул его носком ботинка, просто чтобы убедиться, что тот не встанет, так сказать для верности. Костяное существо лакомилось бородатым лицом.

«Друг»

Василий сидел в машине. Он не спешил домой. Дома дети. Дома крики. А после работы ему нужно было отдохнуть. Хотя бы немного. Хотя бы чуть-чуть. Разве он не заслужил? Напарник давно ушёл. Минут сорок назад. А он… просто сидел, прикрыв глаза. Даже немного задремал. Пока его вдруг не разбудила суета во дворе. Это что, тот странный мужик из первого подъезда? С кем это он решил подраться? Затем оба бойца скрылись в подвале. Василий по-тихому выбрался из машины и направился следом. Осторожно заглянул в подвал. Ничего не видно, но запах… ух. Спустился ниже. Глаза не сразу привыкли к темноте.

Он, конечно, успел пожить, повидать всякого, но то, что предстало перед ним тем вечером в подвале того дома. Он еле сдержал крик. Попятился. Как назло, на что-то наступил, едва не упал. Выбрался наружу. Его не заметили, не услышали? Что за херня там творилась? Он потянулся к телефону и набрал 112.

Свежий вечерний воздух приятно наполнял лёгкие. Живые и здоровые лёгкие. Да, может, и не совсем свежий воздух, городской. Однако всяко лучше, чем подвальный, пропитанный смертью и разложением. Дмитрий почёсывал руки, глядя в тёмное небо. Немногочисленные бледные звёзды поблескивали над ним. А он вдыхал тот воздух, стараясь надышаться. И на душе стало чуть лучше, чуть спокойнее.

Из подъезда вышла Таня с чемоданами наперевес.

— Можете открыть багажник? Мне надо… Куда он делся?

— Давай я тебе помогу.

Рядом с ней оказался Дмитрий. Взял красный чемодан на колёсиках за ручку.

— Водила отошёл. Скоро вернётся. Или нет. Ха-ха. Так ты, значит, всё-таки решила уехать? Прям точно решила?

— Дима, не надо, ладно? Я уже все сказала. Мне нужно подумать, мне нужно отдохнуть от тебя. Я…

— Да, да, да. Я тебя понял… ага, — он задумчиво провёл пальцами по небритому подбородку. — Пойдём, кое-что покажу.

— Дима, я же… что ты хочешь мне показать? Я не хочу ни на что смотреть. Я хочу уехать. Просто уехать. Пожалуйста, не надо…

— Пойдём, пойдём, — он не слышал, что она ему говорила. Что толку её слушать? Её слова — лишь ветер, пустое.

Дмитрий катил рядом с собой красный чемодан. Небольшой, всего по колено. Что она там в него загрузила? Шубу норковую? То платье с глубоким вырезом? Наверное, чтобы покрасоваться перед этим… этим… человеком без лица. Пусть так. И губы накрасила красным. Ладно, ладно.

Он остановился у подвала. Открыл дверь. Если прислушаться, можно было услышать, как в подвальной тишине хрустели кости.

— Вон, гляди, что там?

— Я ничего не вижу.

— А ты внимательнее посмотри… Знаешь, а ведь я тебя любил. Правда любил. Все эти годы. Всегда. Я до одури любил тебя, а ты… ДУРА. Тупая дура! — всё тело охватил дикий зуд.

Дмитрий толкнул в подвал чемодан. Грохот заглушил иные звуки из подвала.

— Зачем ты это сделал? Нахрена?

Он пожал плечами. Улыбнулся. Как-то даже по-доброму, так невинно, как ребёнок. А затем втолкнул Таню в подвал и захлопнул за ней дверь.

Сердце бешено колотилось. Ещё не хватало, чтобы оно вдруг остановилось. Он присел на корточки. Прислонился спиной к двери. Изнутри никто не ломился наружу. Никто не стучал, не кричал. Наступил долгожданный покой. Только вот тело всё чесалось, чесалось. И Дмитрий чесался, расчёсывая руки. Со всей самоотдачей, со всем упорством и рвением. Он ногтями врезался в плоть, по тонкой полоске сдирая кожу. Ведь если не будет кожи, то и чесаться ничего не будет, все просто.

Во двор въехала машина, сверкая проблесковыми маячками, будто гирляндой. Она остановилась у первого подъезда. К полицейским тут же подбежал Василий. Стал кричать, что-то объяснять, показывать пальцем в сторону Дмитрия. Дмитрий сидел на корточках, сдирал с себя плоть. По чуть-чуть, по кусочку. Кровь капала, капала, стекала на остывшую землю. А он загадочно улыбался и повторял раз за разом одно и то же слово: "Друг".