Другая Су анасы

1

Она сидит на берегу озера, у самой кромки воды, расчесывает длинные белые волосы. Подол широкой рубахи окунулся в темную воду, но незнакомке все равно. Что-то напевает негромко… Слов не разобрать, протяжная мелодия отдается эхом от озерной глади, растворяется в воздухе, теряется в ветвях деревьев.

Прозрачная зелень глаз, кожа будто фарфоровая... Да и вся девушка словно светится изнутри, мерцает светлым силуэтом на фоне лесной чащобы, которая подобралась совсем близко к озеру. Тонкие пальцы откладывают гребень в сторону и принимаются плести косу. Справиться с густыми волосами, которые наверняка доходят до пят, совсем не просто, однако терпения незнакомке не занимать. Коса заплетена уже наполовину. На каждой прядке под кончиками пальцев выступают алые капли, медленно стекают вниз, сливаются с другими каплями, пропитывают волосы насквозь. Незнакомка наклоняется к воде, полощет в ней косу. А кровь течет и течет, расплывается кругами на поверхности, постепенно смешиваясь с водой…

— Тимур, спишь, что ли? — раздается недовольный голос отца.

Тимур открывает глаза. По обе стороны мелькают ровные стволы сосен. Отец гонит машину по практически свободной трассе, обгоняет серебристую «тойоту»… Теперь впереди больше нечего не маячит. Только на встречной полосе показывается тяжело груженый КамАЗ и быстро скрывается из виду.

Картинка со странной девушкой у озера еще долю секунды стоит перед глазами, перекрывая реальность, но тут же рассыпается.

Мелодия забывается сразу. Ее уже и не вспомнить.

— Чего ты куксишься, как девчонка? Можно подумать, я тебя на каторгу везу, а не к родной бабушке.

На самом деле Зубаржат доводится бабушкой самому Ренату. А для Тимура она — прабабушка.

Тимур украдкой наблюдает за отцом, который нахмурил брови и мрачно смотрит на дорогу. Отец совсем еще молодой, их с Тимуром часто принимают за братьев. Слишком рано Ренат обзавелся семьей. Повесил камень на шею, как сказала бабушка Найля. Тимур однажды случайно подслушал ее телефонный разговор. Ох, не надо было жениться на этой пустышке Татьяне… Да и что хорошего может выйти из брака по залету?

Тимуру было лет шесть. Он не понял тогда, что значит «брак по залету». Теперь, конечно, понимает.

— Семнадцать лет тебе, а все в облаках витаешь. Я в твоем возрасте уже знал, чего хочу. И деньги уже зарабатывал.

Ну да, седьмого июня у Тимура был день рождения.

— Я же тоже иногда зарабатываю. Недавно сайт на заказ делал…

— Да я не об этом.

В принципе, понятно, что имеет в виду отец. Тимуру не передались его энергия, напор и предприимчивость, которые помогли пробиться в жизни, с нуля построить успешную фирму. Да, Тимур другой по характеру. Это отца всегда слегка раздражало. А сейчас его просто раздражает все. Он вспыльчивый, хоть и отходчивый. Когда-то давно Тимуру даже прилетела пара подзатыльников, сейчас уже позабылось, по какому поводу. Но почему-то было совсем не больно и не обидно. А вот сейчас чувствуется, что отца лучше не злить. Поэтому Тимур помалкивает и не вступает в дискуссию.

У бабушки Зубаржат он уже как-то прожил почти месяц. Девять лет назад. Когда мать узнала о любовнице отца, дома гремели сплошные затяжные скандалы. Обе казанские бабушки вовсю участвовали в семейных разборках. Отец сгреб Тимура в охапку и отвез в глухую деревню, где сам прежде проводил каникулы. Когда забрал обратно, в семье уже наступил относительный мир.

Что стряслось на этот раз, Тимур не в курсе. Громких скандалов не было, лишь иногда родители срывались на взаимные обвинения. Однако обвинения смутные и неясные, понять ничего было невозможно. В любом случае, Тимур остается с отцом. Это решено, хотя мнением самого Тимура никто не интересовался. Мать, которая в последнее время жила отстраненно, ко всему равнодушная, смотрела вокруг пустым прозрачным взглядом, недавно просто исчезла из дома.

— Скоро приедем уже, — нарушает молчание отец. Говорит совершенно спокойным тоном. — Узнаешь дорогу?

— Да.

И правда, за девять лет на пути мало что изменилось. Разве только появились новые рекламные щиты. Ну, это ближе к городам. И заправка выглядит немного по-другому. А вот сейчас… машина словно ныряет вниз, потом зависает в невесомости, сердце на мгновение замирает. Будто на скоростном лифте, только круче. Тимур хорошо запомнил это место, где по асфальту идет глубокая вмятина. Жаль, участок короткий, и это ощущение лишь на один миг. В прошлый раз, когда отец вез его обратно в Казань, Тимур во время «полета» загадал, что получит на новый год игровую приставку. Так и получилось, хотя не просил об этом подарке и даже не намекал. И приставка была именно та, о которой мечтал. Наверно, совпадение. Или?..

— Это недели на три, максимум на месяц, — примирительно говорит отец. — Связь тут до сих пор паршивая, буду стараться дозваниваться хоть иногда. Я бы мог отправить тебя куда-нибудь по путевке. Но ты ведь сам в прошлом году был не в восторге. И вообще свинство бабушку забывать. Поможешь ей по хозяйству. Да и самому свежий воздух на пользу пойдет. А то ты уже зеленый весь из-за своего компьютера.

Отец сбавляет скорость, машина сворачивает с трассы. Еще примерно полчаса, и они въезжают в деревню. Дома по обеим сторонам улицы не похожи друг на друга — крепкие, подновленные, с резными наличниками чередуются с совсем заброшенными, у которых окна заколочены или чернеют пустыми прямоугольниками без стекол… Приходится притормозить, чуть ли не из-под колес с возмущенным гоготом разлетаются гуси. Их вожак до последнего момента не желал уступить дорогу.

Машина останавливается у забора, на лужайке, поросшей повиликой. Дом бабушки Зубаржат стоит на самом краю деревни. Из-за высокого, выше человеческого роста глухого забора слышится басовитый собачий лай. Отец еще не успевает постучать, как хозяйка открывает калитку.

И вот они уже оказываются на покрытом асфальтом дворе.

Отец шикает на огромного пса, который скачет на цепи.

— Тише, Гром, свои!

Раньше двор охранял другой пес. Тоже помесь овчарки неизвестно с кем. И его тоже звали Гром.

— Мои дорогие! Приехали наконец-то…

Зубаржат обнимает внука и правнука, приподнявшись на цыпочки, целует в щеки, мешает русские и татарские слова, утирает набежавшие слезы радости.

— А ты не изменилась совсем, дэу эни*, — улыбается Ренат, который не видел бабушку с позапрошлого года. — Все такая же молодец.

Зубаржат в цветастом халате, голова повязана белоснежным платком с кружевной каймой, в ушах поблескивают тяжелые золотые серьги. Тимур, конечно, замечает новые морщинки, появившиеся за девять лет, но это не важно. Зубаржат точно не кажется дряхлой старухой, несмотря на свои восемьдесят три. Натруженные руки не дрожат, взгляд ясный, спина не сгорблена.

Зубаржат любуется правнуком.

— Совсем стал взрослый, Тимурчик. И до чего же похож на Миннура… Только у него глаза были карие, а у тебя — синие…

***

В доме пахнет пирогами — их так много на столе, разных, с яблоками, зеленым луком и яйцом, тыквой... Тут же красуется губадия*, в глубоких тарелках дымится куриная лапша. В хрустальных вазочках казанские гостинцы — курага, апельсины, конфеты… На спинке дивана разложен вишневый велюровый халат с богатой вышивкой.

— Зачем тратился, улым*, — вздыхает Зубаржат. — И так полон шкаф. Куда уж мне, старухе, наряжаться.

Однако видно, что подарок ей по душе.

Они сидят в столовой, самой первой комнате, куда можно попасть сразу из сеней. Гладкий крашеный пол, круглый стол, герань и фиалки на подоконнике… Комнату перегораживает недавно побеленная печь. За печью, на кухне, стоит плита с газовым баллоном. Но Зубаржат предпочитает готовить по старинке. Только в печи получаются такие вкусные пироги, тесто тает во рту.

— Тяжело тебе одной, дэу эни, — возобновляет давний разговор Ренат. — В городе все проще. Квартира свободная есть…

— Ильшат по выходным приезжает, ему не так далеко добираться. И у самой силы еще есть. Что мне делать в вашем городе, в четырех стенах? Пока Аллах здоровье посылает, никому не стану обузой. В этих краях родилась, здесь и останусь.

Зубаржат переводит разговор, ведь благодаря родне она в курсе недавних событий в доме внука. Спрашивает:

— Может, не стоит семью рушить, улым? Помиритесь как-нибудь?

— Нет, дэу эни, на этот раз все. Я поэтому и Тимура сюда привез. Сейчас потечет вся эта грязь, дележка начнется. Не хочу, чтобы и его впутывали…

— Что ж, ты мужчина, тебе решать.

Пушистый дымчатый кот, который расположился на ковре и внимательно наблюдает за гостями, поднимает переднюю лапу в белой перчатке и начинает тщательно вылизываться…

***

После деревенской бани с березовыми вениками и травяным паром спится так сладко… Но Тимур почему-то просыпается, потягивается на кровати… Через коридор, в комнате напротив отец сидит у распахнутого окна, сигаретный дым клубится в лунном свете.

— Пап, ты чего не спишь?

— Все вспоминаю, как жил тут когда-то. Скоро лягу. А ты спи, сынок.

Отец давно его так не называл.

Примечания:

Су анасы — водяная, дух воды, в буквальном переводе «мать воды»

Дэу эни — бабушка

Губадия — многослойный закрытый пирог, который часто подают на праздничный стол. Начиняется рисом, яйцами, изюмом, кортом. Корт — уваренный сладкий творог карамельного цвета.

Улым — сынок

2

Дэу эни не грузит Тимура работой. Хотя забот действительно хватает, ведь хозяйство немалое. Плодовый сад, за которым тянется участок с картошкой, огород, куры, коза, кролики… Но Тимуру и самому даже интересны все эти хозяйственные дела, которые для него пока настоящая экзотика. К тому же, приятно когда от тебя есть реальная польза. Знакомиться с деревенской действительностью за пределами участка пока не тянет. Вчера прошелся до магазина в центре деревни, однако ничего особо интересного не увидел и никого не встретил. Местные жители предпочитают заниматься собственными домашними делами и лишний раз на улицу не выглядывать.

Тимур думал, что с ума сойдет без интернета. Оказалось — ничего ужасного. Всемирная паутина затягивает, только если доступна, а если нет — то вроде и без нее нормально. И никакой ломки и скуки. По крайней мере, в первые два дня после приезда.

В ленивое послеобеденное время на улице царит полуденная жара, но за толстыми бревенчатыми стенами она почти не чувствуется. Дом просторный, на очень высоком фундаменте, с пристройками. Покойный прадед строил на века, в расчете на большую семью. Однако незаметно пролетели годы, и дом опустел. Старший сын, дед Тимура, давно ушел из жизни, дочь еще в институте вышла замуж за однокурсника, сибирского татарина, и вскоре уехала. Младший бывает здесь лишь наездами, по выодным и праздникам. Время как будто застыло, в обстановке ничего не меняется десятилетиями. Все остается так, как привычно хозяйке. Полированная мебель блестит, вокруг ни пылинки, ни соринки.

На одной из стен самой большой, «парадной» комнаты — семейная реликвия, трофейный гобелен, привезенный отцом Зубаржат из Берлина. Столько лет миновало, а гобелен не стареет. Да и все вещи в этом доме почти не стареют. На диване лежат подушки, которые вышивали две незамужние сестры Зубаржат, у них хватало времени для рукоделия. Искусных рукодельниц давно нет на свете, а вышитые розы цветут яркими красками, на сочных зеленых листьях переливается роса из крупного бисера.

Тимур подходит к фотографиям на другой стене. По давней деревенской традиции они находятся на видном месте, под стеклом. Их не так много, остальные хранятся в альбомах. Еще совсем юные, недавно поженившиеся Зубаржат и Касим, родня с обеих сторон… Большинство изображенных на выцветших снимках нет в живых. С годами список умерших все пополняется, это неизбежно. Но Миннур — особый случай, слишком рано он покинул этот мир.

Вот единственная сохранившаяся фотография Миннура, на ней он после девятого класса. Снимок неудачный, изображение размыто. И все равно бросается в глаза, что Тимур с Миннуром очень похожи. Это и раньше все замечали. Братишка Зубаржат, самый младший и самый красивый ребенок в многочисленной семье, последыш, которого наперебой баловали немолодые родители и уже взрослые братья и сестры... Он погиб от удара молнии в шестнадцать лет.

Тимур переходит к застекленному шкафчику в углу. На полках стоят какие-то допотопные учебники, справочники, кулинарная книга, общие тетради, исписанные от и до… ничего интересного. Потом на глаза попадается толстый том с настолько потрепанной обложкой, что даже название не разобрать. Тимур раскрывает том… «Два капитана»… название знакомое, где-то его слышал.

Он садится с книгой в кресло и неожиданно увлекается, перелистывая ветхие страницы. И все-таки Тимуру довольно быстро надоедает торчать на одном и том же месте без движения. Подхватывает книгу и выходит в коридор, направляется к сеням. Зубаржат с чайным полотенцем в руке выглядывает из кухни.

— Я в березовую рощу ненадолго, — говорит Тимур. — Там сейчас хорошо, наверное.

— Иди-иди, улым, отдыхай. Вниз только не спускайся.

— Да, конечно.

***

Тимур проходит мимо клеток с кроликами, которые шуршат сеном и деловито хрумкают листьями ранней капусты. В детстве мог стоять здесь часами. Крупные черные и серые самцы почти не обращали на него внимания, хотя морковку и сочные травинки все-таки брали из рук через прутья решетки. Самочки постепенно выбирались из закрытых домиков. Робкие крольчата высовывались в последнюю очередь, но вскоре тоже привыкали к присутствию человека.

За высоким забором из рабицы виднеется березовая роща. Тимур отодвигает засов и выходит наружу. Эта полоса земли официально не относится к участку Зубаржат, но больше никто на территорию не претендует, и посторонние сюда не заглядывают.

Тимур устраивается на еще довольно крепкой скамейке и погружается в чтение. Читать обычную книжку, а не просто текст на экране даже интересней. Едва заметный ветерок время от времени пытается перелистывать страницы.

Раньше Тимуру было строго настрого запрещено не только спускаться вниз, но и вообще выбираться в березовую рощу. И все-таки он однажды улизнул и успел вернуться до того, как дэу эни его хватилась. А сейчас-то он взрослый, и отпрашиваться совершенно ни к чему.

Там, где полоса ровной почвы обрывается, вниз идет почти вертикальный склон. Почву сплошь закрывают искривленные стволы деревьев, сумевших вырасти на таком неудобном пространстве, боярышник, лещина и калина. Спуститься прямо тут и не сломить себе шею практически нереально. Но если пройти чуть дальше, можно обнаружить нечто вроде песчаного желоба, который пересекает густые заросли. Возможно, в незапамятные времена здесь протекала речушка или просто широкий ручей стекал в долину. Так или иначе, вполне доступный путь остался до сих пор. Растения его не поглотили, корни лишь местами проглядывают сквозь песок.

Тимур спускается по природному желобу, время от времени хватаясь за ветки лещины. Путь оказывается довольно долгим. Наконец ноги ступают на зеленый луг, который начинается у самого подножия склона.

Яркое солнце светит в безоблачном небе… Зелень травы сочная и свежая, летняя жара не успела подсушить стебли и листья. Много лет назад на этом лугу нашли тело Миннура. Но это было так давно… После тенистой рощи и мрачного склона луговое многоцветье радует взгляд. Из васильков, клевера, ромашек и еще каких-то безымянных цветов складывается узор бесконечного ковра, над которым порхают бабочки. А вдалеке темнеет лес...

У Тимура немного кружится голова от избытка свежего воздуха и простора. Говорят, такое бывает… Простор и светлое одиночество, которое не давит и не наводит уныние... Тимур сам не замечает, когда успел дошагать до опушки леса. Расстояние сначала казалось внушительным, словно насквозь пропитанный солнечными лучами воздух слегка исказил восприятие. Или это всего лишь иллюзия.

Среди мягкой травки и зубчатых тройных листьев алеет спелая земляника. До чего же сладкая!.. Из горки светло-серых камней выглядывает родничок, сбегает вниз и прячется среди зелени. Вода в нем ледяная и такая вкусная, что не оторвешься, даже если не очень хочешь пить.

Лес манит прохладой, приглашает наведаться в гости. Почему бы и нет?

Тропа ведет вглубь чащобы, молодые сосенки и березы постепенно сменяют высокие ели. Иногда среди темных силуэтов виднеются осины, шелестят серебристыми листьями, хоть ветер в чащу и не проникает, конечно. Небо то скрывается за нависшими еловыми ветками, то снова проглядывает в вышине… Деревья неожиданно расступаются, и гость оказывается возле озера. Берега кажутся седыми из-за цветущей сныти. Озеро небольшое, но наверняка очень глубокое. Неподвижная гладь воды совсем не пропускает свет, блестит черным зеркалом. Тимур садится на корточки, зачерпывает воду. На ладони она кристально-прозрачная, сквозь нее линии проглядывают отчетливо, даже кажутся ярче. Он снова опускает руку в воду. Кто-то касается кончиков пальцев… Большая рыбина задела плавником?

— Наконец-то пришел… Сдержал клятву…

Тихий мелодичный голос не звучит в привычном понимании, однако Тимур улавливает каждое слово. Растерянно бормочет в ответ:

— Какую клятву?

Больше ни одного слова, ни одного знака.

***

В березовой роще по-прежнему тишина, никто сюда не наведался. «Два капитана» поджидают своего читателя, книжка лежит на скамейке вверх переплетом, как и оставил ее Тимур. При его появлении бабочка лимонница спархивает с серой потрепанной обложки. Однако читать уже некогда, наверное. Часов с собой нет, но чувствуется, что пока он находился далеко отсюда, прошло немало времени.

Тимур берет книжку и возвращается на участок, закрывает дверь в ограде на засов. На огороде мелькает платок Зубаржат, которая подвязывает помидорные стебли. Хватит уже и Тимуру бездельничать…

Он заносит книжку в дом, кладет на диван в столовой. Из коридора неслышно выходит дымчатый кот, с самым дружелюбным видом приближается к Тимуру и вдруг отскакивает. Выгибает спину, задирает хвост, угрожающе шипит. Пятится обратно в коридор. А ведь еще только утром охотно запрыгивал на колени и мурлыкал.

3

Солнце припекает… Тимур наклоняется, чтобы поправить застежку на сандалике… И понимает, что опять стал маленьким. Руки детские, на футболке — картинка со смешариками. Коленки с подживающими царапинами… Он распрямляется, но все равно из-за его теперешнего невысокого роста трава и цветы кажутся совсем близкими. Каждого муравьишку, ползущего по земле, отчетливо видно.

А может, это совсем даже не плохо, вернуться в детство? Все вокруг удивительно яркое и интересное. Он вприпрыжку бежит к темнеющему впереди лесу. Взрослые такие странные. Им самим уже почти ничего не интересно, вот и хотят, чтобы все остальные тоже скучали рядом с ними. Это несправедливо.

На лесной опушке целая россыпь сладкой, нагретой солнцем земляники, которая так и ждет, чтобы ее поскорей сорвали. Но Тимур через некоторое время все-таки отрывается от лакомства. Ведь дэу эни в любой момент может его хватиться. А надо еще успеть заглянуть в сам лес и вернуться. Отпивает пару глотков родниковой воды, отмывает от липкого земляничного сока пальцы.

Солнечный зайчик весело скачет впереди, показывает путь в лесу, который кажется таким темным по сравнению с солнечным лугом и опушкой. Тимур следует за своим проводником. Замечает толстое дерево с морщинистой корой и дуплом. Там наверняка спрятана какая-нибудь тайна… Встает на цыпочки, запускает руку в дупло. К счастью, оно совсем не глубокое. Внутри нащупывается что-то теплое и мягкое… Тимур вытаскивает наружу зверька размером чуть побольше хомяка. Шерсть у зверька белая, а вдоль спинки тянутся черные и коричневые полоски… Бурундук наоборот! Зверек совершенно не пугается человека, внимательно рассматривает его глазками-бусинками. Наверное, обитателя дупла можно приручить и взять с собой в город. Однако планы Тимура срываются. Зверек неожиданно переворачивается на ладони, прыгает на ствол дерева и в один миг шустро вскарабкивается наверх. Бесследно исчезает в кроне.

Солнечный зайчик тоже пропал. Впрочем, и без его помощи здесь не заблудишься, ведь тропинка отчетливо видна. Вдоль нее раскачиваются белые колокольчики цветов, похожих на ландыши. Похожих, только гораздо крупнее. К тому же, ландыши не умеют вызванивать мелодии. А эти цветы умеют, и получается у них просто классно. Деревья расступаются, тропинка приводит Тимура к лесному озеру. На его поверхности плавают кувшинки, кружатся, водят хоровод. Заросли на заднем плане озера раздвигаются, как кулисы в театре, на берег ступает высокая стройная женщина в длинном белом платье. Волосы у нее тоже белоснежные, но не седые. Не может она быть седой, лицо ведь молодое. В косы, которые доходят чуть ли не до земли, вплетены алые ленты. Узкий алый пояс с кистями на концах… В ушах незнакомки звенят и раскачиваются серьги с подвесками.

— Подойди ко мне, не бойся, — слышится ласковое приглашение.

А с какой стати бояться ее, с таким нежным голосом, похожую на нарядную куклу в витрине сувенирного магазинчика? Тимур обходит озеро и оказывается рядом с незнакомкой.

— Почему же отец твой не пришел? Давно обещался…

— У него много дел на работе, в городе, — объясняет Тимур.

— Что ж, дела это важно, — соглашается она, — зато ты, Тимур, в гости наведался.

Вот как, оказывается, она его знает.

— А вас как зовут? — интересуется Тимур.

— Амина*. Можешь так меня называть.

Она слегка усмехается, и Тимур как-то сразу понимает, что это ненастоящее имя.

— Пойдем, покажу тебе мой сад…

— Разве в лесу сады бывают?

— Конечно, бывают.

Она берет Тимура за руку и ведет по аллее, окаймленной деревьями с причудливо изогнутыми ветвями и светлыми листьями. Красные сафьянные* башмачки Амины выглядывают из-под расшитого бисером и мелким жемчугом подола платья… Каблучки стучат по замощенной камнем дорожке, из-под них вылетают мелкие искорки. Ветви раскачиваются, приветствуя гостя в лесном саду. Здесь множество фонтанов в серебристых чашах, и повсюду растут диковинные цветы. Мелькают силуэты оленей с ветвистыми рогами. Олени совсем маленькие, меньше бабушкиной козы. Сперва крошки-олени близко не подпускают, держатся на расстоянии. Только потом самый храбрый позволяет себя погладить, да и то стоит на месте настороженно, постукивает копытцами, в любой момент готовясь скрыться в зарослях. Зато рыбки и водяные змейки, которые резвятся в чашах фонтанов, доверчивы и дружелюбны. Змейки, разумеется, не ядовитые, тут нет никаких сомнений. Пестрые ящерицы с изумрудными глазами сами подбегают к Тимуру знакомиться. Они явно не прочь поиграть в догонялки… Можно прятаться за узорными столбами и камнями, сколько угодно носиться по дорожкам — никто не мешает и не делает замечаний. Хозяйка сада стоит в сторонке, с улыбкой наблюдает за своим гостем.

Здесь на яблонях висят не простые, а золотые яблоки, наливные, переливающиеся круглыми боками. А посреди сада на ветке самого обычного куста сидит невзрачная птаха и заливается чудесной песней. Тимур останавливается, отвлекается от игры… Никогда еще он не слышал подобного пения. Звуки разносятся по всему саду, улетают в самое небо. Тимур слушает как завороженный… Пока песня звучит, на кусте один за другим раскрываются розовые и желтые цветы, их сладкий аромат пропитывает воздух.

Амина тихонько приближается и шепчет на ухо:

— Если человек вот так, всей душой, слушает соловьиную песню, то из его жизни это время переходит соловью, продлевает птице жизнь. Не жалей своего времени для соловушки. Его век так короток, не сравнить с человеческим.

— А я и не жалею! — откликается Тимур.

Долго-долго поет соловушка, потом замолкает, взмахивает крыльями и упархивает в небо, покидает зачарованный лес-сад. А куст остается весь сплошь усыпанным цветами, даже листьев теперь не разглядеть.

— Тебя дома не потеряют? — спрашивает Амина.

Точно, у Тимура совершенно вылетело из головы, что он отправился в путь без спроса.

— Бабушка, наверное, уже ищет… А можно еще потом приду сюда?

— В следующий раз придешь, когда вырастешь. К нашему озеру, — улыбается Амина. — Обещаешь?

— Клянусь!

Она целует его в лоб, потом срывает с ближайшего дерева золотое яблоко и протягивает Тимуру.

— Это тебе на память.

Он сам не понимает, каким образом сразу оказывается на лугу, метрах в двадцати от склона. Золотое яблоко по-прежнему в его руке. Конечно, настоящее золотое, это не краска, не блестки. Яблоко мерцает таинственным светом… и начинает уменьшаться. Теперь оно размером с крупную вишню. Тимур бережно прячет яблочко в карман шортов и застегивает молнию.

***

В комнате душно, хотя окно, в котором темнеет ночное небо, распахнуто настежь. Сердце колотится как сумасшедшее, живот скручивают спазмы. Тимур прикусывает нижнюю губу, чтобы не застонать, цепляется пальцами за края кровати. Во сне все было чудесно и красочно, почему же сейчас ему так плохо… Однако проходит всего минуты три, и становится гораздо лучше. Вместе с болью растворяются внезапно навалившиеся тоска и тревога… Он вдруг замечает, что на стуле возле кровати сидит отец. Спрашивает Тимура:

— Где ты пропадал столько времени?

— Возле лесного озера. А ты почему никогда не рассказывал, что тоже был там?

— Разве я обязан помнить про всякую чушь?

— Это не чушь…

Отец не отвечает, он уже исчез. Получается, еще один сон? Сплошные сны…

Примечания:

Амина Гаушаркад — дочь одного из казанских ханов. По легенде, умная и красивая девушка предсказала поражение войска отца. А когда так и случилось, утопилась в озере Кабан и превратилась в русалку. Но это лишь один из образов духа воды, их много и все разные.

Сафьян — тонкая мягкая козья или овечья кожа, выделанная особым способом и окрашенная в яркие цвета. Татарская сафьянная обувь издавна ценилась далеко за пределами казанского края. Дорогие узорные сапоги (ичиги) с удовольствием носили русские князья и европейская знать. Технология изготовления сложная и трудоемкая, это не аппликация, а мозаика из кожи. Традиции старых мастеров сохранились, и сейчас цветная кожаная обувь — один из самых известных брендов Татарстана.

4

На завтрак — подрумяненные в топленом масле кыстыбый, очень аппетитные. Но аппетита почему-то нет.

— Ты не заболел, улым? — встревоженно спрашивает Зубаржат. — Совсем ничего не ешь…

— Я… задумался просто.

Она добродушно смеется, на висках расходятся лучики морщинок.

— Успеешь еще разные думы передумать, вся жизнь впереди. Лучше кушай как следует. А я завтра чак-чак сделаю. Или, может, лучше кош теле?

Вот над этой темой действительно стоит призадуматься. Зубаржат готовит просто улетно, магазинные и кафешные лакомства теперь кажутся подделкой, ведь еда тоже познается в сравнении. В конечном итоге Тимур выбирает:

— Чак-чак.

— Договорились.

Он возвращается к завтраку, запивает кыстыбый густым молоком. А на языке так и вертятся вопросы о лесном озере. Однако вместо этого Тимур почему-то произносит:

— Дэу эни, расскажи мне о Миннуре.

У Зубаржат сразу меняется выражение лица, улыбка исчезает.

— А почему ты вдруг спросил?

— Вчера на фотографию его смотрел. Я ведь совсем почти ничего о нем не знаю.

— Ох, давняя эта история и тяжелая… Помню, когда услышала, что эни* снова ребенка ждет, прямо ушам своим не поверила. У меня самой тогда уже первенец на руках был. Но родился Миннурчик, и в семье будто солнышко взошло. А мне он был словно еще один сыночек. Да и все его любили без памяти, как можно не любить такого красивого и умненького малыша. Пока он рос, жизнь вокруг полегче стала и повеселей. Мы надеялись, Миннур после школы поедет в Казань, в институт поступит, судьба у него счастливо сложится. Но вышло совсем по-другому. До сих пор не могу понять, как так получилось. В тот день налетела сильная гроза, загнала всех под крышу. Миннур с утра пришел ко мне, потом куда-то исчез. Он обычно половину времени проводил тут, нравилось ему у нас бывать. Касим тогда уже этот дом выстроил на месте старого дедовского.

Когда хватились Миннура, решили, он к родителям отправился, калитка в воротах оказалась открытой. Но еще ливень не закончился, как эни прибежала, видно, материнское сердце что-то почувствовало. Искали Миннура всей деревней. Нашли, когда солнце после грозы выглянуло. Он лежал на лугу, поблизости от леса. Лицо спокойное, будто спал. Одежда на нем уже высохла, а под рубашкой на груди и животе — узор, будто из листьев папоротника. Догадались, что это молния ударила. Так и следователь сказал, следствие ведь было. Только потом нам Миннурчика отдали, чтобы похоронить.

Дэу эни замолкает, она словно постарела буквально на глазах.

— Столько лет прошло, а как будто недавно это случилось. Так и не дознались, зачем он тогда к лесу спустился, да еще и перед грозой. С тех пор тот лес обходить стороной стали. Хотя и всегда он считался проклятым. Всем хороши наши края, если бы не это гиблое место. Даже грибы и ягоды в нашем лесу издавна не собирали, так они и засыхали осенью. Лучше бы уж вырубили его. Говорят, в старину уже пытались, да не получилось. Деревья криком кричали, ветками отбивались. У лесорубов топоры из рук сами выскакивали. А ночью и на весь следующий день деревню заполонила лесная нечисть. Из колодцев лезла, в дома пробиралась, по крышам топотала. Так и бросили люди вырубку, не решились продолжить.

— Дэу эни, а что это за нечисть?

— Ох, не знаю, улым, да и знать не хочу. Наверное, чудища безобразные. Нечисть она и есть нечисть. Правда, говорят, что некоторые из них такие, что залюбоваться можно. Только все равно зло внутри прячется. Пусть уж сидят в своем логове, да к людям не суются. А ты сам в лес даже не заглядывай, нечего там делать.

— Я и не собирался, — отзывается Тимур. Лучше уж дэу эни не расстраивать. Тем более, он все равно больше не горит желанием спускаться по склону и наведываться к лесному озеру. Так что это даже не ложь, а просто неполная информация.

Кот трется о ногу Тимура, будто извиняется за свое вчерашнее поведение. Потом не торопясь следует в закуток перед кухней, где на полу стоит блюдце с молоком.

Зубаржат подкладывает правнуку на тарелку новую порцию.

— Времена теперь другие, страшные сказки в прошлом остались. Что было, то миновало. Лучше настоящее ценить. Смотрю на тебя, и так и кажется: наш Миннурчик вернулся к жизни. У него судьба оказалась горькая, зато у тебя все обязательно будет хорошо. Молнии два раза в одно и то же место не ударяют.

***

В большом плодовом саду царит приятная прохлада, солнечные лучи едва проглядывают сквозь кружевную тень от старых яблонь. Тимур собирает упавшие яблоки в корзину. Падалица тоже пойдет в дело. Пригодится для пастилы или на сушку… Чуть кисловатый компот с мятным и медовым ароматом тоже вкусный. У дэу эни вообще все вкусно получается. Плоды, слетевшие с веток, самые разные — желтоватые, нежно-зеленые, густо-малиновые, полосатые. Яблоки прячутся среди заполонивших сад растеньиц с мелкими листочками и цветами-звездочками. Чуть влажные на ощупь мягкие стебли стелются по земле, сплетаются в пушистый изумрудный ковер. «Мокрица» не очень-то привлекательное название, но сами по себе растеньица симпатичные. Зубаржат особо не борется с ними, ведь они вытесняют все остальные сорняки, а почва под ними всегда темная и влажная. Достаточно лишь время от времени их прореживать, чтобы особо не наглели.

Чуть дальше — две высокие старые груши, кусты, на которых зреет черная смородина, ряды малины. Возле ограды, разделяющей сад и огород, выстроились кусты крыжовника. Ягоды пока еще жесткие, но пройдет немного времени, и они нальются прозрачным соком. Тимуру попадается ярко-желтое яблоко, уже спелое, с гладкой блестящей кожицей, наверняка сочное и сладкое. Его тяжесть ощущается на ладони… и тут вдруг наступает нечто вроде озарения. В один миг Тимур осознает: ночной сон — вовсе не сон. Точнее, буквальное повторение реальности, это и в самом деле произошло девять лет назад. Тогда он действительно потихоньку улизнул в березовую рощу. А потом добрался до леса. Все было в точности так: земляника на опушке, солнечный зайчик, освещавший темную тропу, дерево с дуплом. Абсолютно все… женщина с длинными белыми косами, волшебный сад, песня соловья… Это уже не кажется невероятным. И золотое яблоко тоже было! Тимур привез его в город, довольно долго хранил в пестрой металлической коробке из-под леденцов, потом куда-то перепрятал. Вот только куда? И как он мог обо всем позабыть на столько лет?..

Со стороны двора доносится шум. Оказывается, это Гром развлекается как может. Перетаскивает туда-сюда телячью кость, с силой швыряет на твердое покрытие, потом поднимает. Гром и сам размером с теленка. Настоящая собака Баскервилей. Правда, характер у Грома совсем не злобный. Жаль, ему приходится с утра до вечера сидеть на цепи и только ночью есть возможность гулять на свободе. Такая уж судьба у четвероногого охранника.

Тимур относит наполненную корзину в сени, сам заходит на кухню, наливает в чашку воды из чайника. Улавливает знакомый сигнал и заглядывает в свою комнату… Надо же, связь ожила, интернет доступен... Тимур отвечает на позавчерашнюю эсэмеску отца (все отлично, ему нравится у бабушки), наскоро просматривает остальные. А дальше начинаются блуждания по всемирной паутине. Нашлось ли там место для здешней деревенской нечисти? Не совсем понятно, как искать… Однако на самом деле это просто, и на запрос сразу сыплется довольно много всего. Персонажей тут хватает... Албасты — уродливая женщина с отвислыми грудями, которые она может перекидывать за спину… Бр-р-р, картинка жуткая. Конечно, это совершенно не то. Юха, змей-оборотень, который превращается в прекрасную девушку и по ночам сосет кровь у наивных влюбленных парней… Вот это ближе, наверное. Но ведь один из признаков, по которым легко опознать юху, запах гнили изо рта. А хозяйка лесного сада находилась тогда с Тимуром совсем близко, перед расставанием наклонилась и поцеловала его в лоб. Никакого запаха точно не было. Значит, версия отпадает. Вообще, полный бред, в двадцать первом веке всерьез верить легендам и мифам. И все же поиски продолжаются…

Нетрудно догадаться, что Амина тесно связана с лесным озером. Когда Тимур задремал в машине, то видел девушку, которая расчесывала волосы, сидя на берегу. У них с Аминой одинаковые лица, это одно и то же… создание, существо… И в том сне-яви она сначала появилась возле озера, и в следующий раз пригласила прийти именно к озеру. Русалка?.. Татарских русалок оказалось много. Су анасы… Дух воды, водяная, мать воды… даже балет такой ставили когда-то. Находится мультик по стихотворению Тукая, но совсем уж детский. И внешне Су анасы оказывается разной, по разным легендам: безобразная старуха или молодая красавица. Длинные волосы зеленые или черные. Белые, как у Амины, тоже бывают…

Примечания:

Кыстыбый — своеобразные плоские пироги с незащипанными краями. Для их приготовления очень тонкие лепешки из пресного теста начиняются картофельным пюре.

Чак-чак — «орешки в меду», сладкое лакомство к чаю. Мягкое тесто готовится во фритюре. Получившиеся орешки или тонкие ломтики заливаются медом, чак-чаку придается нужная форма, например, пирамиды.

Кош теле — «птичьи язычки», напоминают воздушный «хворост». Тесто нарезается зубчатыми ромбиками, потом жарится во фритюре. Готовые кош теле посыпают сахарной пудрой и подают к чаю.

Эни — мама

Габдулла Тукай (1886-1913) — поэт, литературный критик, публицист, общественный деятель и переводчик. За свою короткую жизнь успел сделать очень много для татарской литературы. «Су анасы» — одно из стихотворений Тукая о мальчике, похитившем золотой гребень у водяной ведьмы.

5

Связь обрывается, этого вполне можно было ожидать. Однако Тимур все-таки довольно много уже просмотрел и скачал и даже параллельно успел пообщаться с друзьями ВКонтакте.

Информации про Су анасы полно, популярный персонаж, оказывается. Имя Амина тоже мелькало. Амина Гаушаркад, дочка казанского хана… Красавица, обладавшая даром пророчества. По крайней мере, она предсказала поражение войска своего отца. Однако никто не послушал ее предупреждений. После разгрома войска Амина утопилась в озере Кабан, стала русалкой. Ее тень бродила по берегу и пугала чужеземцев. Некоторых заманивала в воду и топила. И еще разные варианты этой легенды нашлись. Кажется, статуя русалки на Баумана тоже имеет к ней отношение. Но ведь озеро Кабан в Казани… слишком далеко. И конечно, никакие подозрительные существа там сейчас по берегам не бродят, просто негде, вот уже много столетий. Не могла же царевна Амина пробраться оттуда в лесное озеро. Просто совпало имя? Или лесная русалка вообразила себя царевной? Нет, та, которую видел Тимур, какая-то другая…

В окрестностях Свияжска в прежние времена якобы видели русалок, которые разгуливали по лесам на берегах Свияги и Волги. Зимой русалки прятались в подводных пещерах, ждали возвращения весны, когда снова можно будет плести венки из водяных лилий, раскачиваться на ветках столетних деревьев и сбивать с пути одиноких путников. Хотя до Свияжска ведь тоже ехать да ехать.

Странная сказка, которую Тимур скачал, почему-то прямо западает в душу. Это история о деревенской девушке-сироте, которую зачаровала русалка. Непонятно, народная сказка или литературная. И как русалка, с хвостом вместо ног, пришла потом в деревню? Почему смогла так долго пробыть в заброшенном доме взаперти, когда ее схватили? Четко ведь было написано, что у зеленоволосой девы был рыбий хвост. Или же озерная нечисть могла менять облик? Так или иначе, несчастную девушку она околдовала на всю оставшуюся жизнь.

А про местных русалок ничего не отыскалось. Про заколдованный лес тоже в интернете не слышали. То есть заколдованных лесов хоть пруд пруди, но вот со здешним краем они никак не связаны. Деревья, которые отмахиваются ветками от лесорубов — это лишь устное предание, никто не удосужился его записать и скинуть в сеть.

Что еще? В гребне Су анасы заключен сакральный смысл. Волосы ведь традиционно расчесывают перед погребением. Золотой или костяной гребень олицетворяет в себе душу хозяйки воды. И все-таки исследователи по-разному понимают этот самый смысл. То ли он означает смерть, то ли жизнь. Никто теперь толком не разберет…

***

В субботу приезжает Ильшат абый*, вместе с Тимуром они чинят крышу сарая. Вроде бы помощь Тимура оказывается очень даже кстати. Хотя дядя отца и сам без проблем справляется с хозяйством — он еще сильный и крепкий, даже седины почти нет. Потом отдыхают тут же рядом, на низкой скамейке возле бани. Чуть поодаль тянутся огородные грядки, за спиной шелестит листва на большой ирге. Здесь ирге просторно, ничто не мешает, и она вымахала до впечатляющей высоты

— В следующий выходной отвезу тебя к Чатыр-тау, — обещает Ильшат абый. — Это же недалеко совсем. Просто грех побывать в наших краях и не забраться на вершину. Ты ведь не был там никогда?

— Нет.

— Привольное место, дышится легко, как в раю. А если на вершине загадать заветное желание, оно сбудется обязательно. Так многие считают. Сурков там пропасть, людей совсем не боятся. Потешные зверушки. Наверху железный шатер стоит, вид отличный на всю округу. Если повезет, можно на этих, как уж их… парапланеристов посмотреть. У них вроде бы клуб свой есть.

Вот это и правда интересно, Тимур сразу загорается.

— Правда? А полетать тоже можно?

— Ну, не знаю. Наверное, заранее надо созваниваться и договариваться. Посмотрим, еще целая неделя впереди, — Ильшат абый спохватывается. — Что же я тут рассиживаюсь? Эни ведь сказала, курицу надо зарезать.

Встает и отправляется в сарай, где в темноте уже сутки ждут своей участи несчастные обреченные куры. Конечно, не подозревая о том, что им предстоит совсем скоро.

Одну из них Ильшат абый вытаскивает на свет, курица вяло хлопает крыльями. На спине у нее отчетливо проглядывает пара темно-красных штрихов.

Куры птицы бестолковые, но при этом крайне шустрые и любопытные. Просочиться могут в такую щель, в которую, кажется, и цыпленок не пролезет. Все ради того, чтобы отправиться в путешествие по деревне. Такие уж они неугомонные. Поэтому их и помечают краской, чтобы случайно не перепутались с соседскими. У соседей куры тоже помечены, только другими красками.

Ильшат абый подходит к чисто выскобленной колоде. В одной руке курица, в другой топор.

Тимур вспоминает сцену из детства. Дэу эни тогда попросила соседа зарубить курицу на суп. Сам Тимур как раз оказался поблизости, его никто не заметил. А сосед то ли отвлекся в самый неподходящий момент, то ли просто руки у него были не тем концом вставлены. Курица с наполовину отрубленной головой вырвалась и металась среди грядок, прежде чем упала на бок и затихла. Тимура начинает мутить, он отворачивается.

— Эх, городские, — усмехается Ильшат абый. — не хотите знать, что ваша еда тоже когда-то радовалась жизни. Так же как и вы.

Если бы Тимур перевел взгляд обратно, он бы увидел, что Ильшат абый справляется с привычным делом умело и быстро. Курица, придавленная сильной смуглой рукой, даже не бьется, голова отлетает невысоко, мягко падает на землю. Никаких неприятных и шокирующих сцен. Ильшат абый философски замечает:

— А жизнь, она в один узелок со смертью завязана. Одна без другой не может. Вот так-то…

Примечания:

Свияга — полноводная река, правый приток Волги.

Свияжск — остров-град, расположенный в месте слияния Волги и Свияги, был основан Иваном Грозным. Настоящий музей под открытым небом, реальное воплощение сказочного города посреди воды. Архитектурный ансамбль Свияжского Успенского монастыря включен в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Абый — старший брат, дядя, уважительное обращение к старшему по возрасту мужчине. Часто используется вместе с именем.

Чатыр-тау (Шатёр-гора) — возвышенность на территории госу­дарственного природного заказника. Она напоминает шатер, усеченный в вершине. Высота 334,5 метра, длина склона – 7 километров. С Чатыр-тау связано множество легенд. Люди верили, что здесь обитает добрый дух, «тау иясе» (хозяин горы). На одном из склонов, «Изгеләр тавы» (Гора святых) хоронили тех, кто пользовался особым почетом и уважением, считался праведником при жизни. Каждый участник похорон­ной процессии приносил с собой камень. Камни оставляли на месте захоронения. По преданию, в пещерах здесь спрятаны клады времен Золотой Орды и пугачевщины. Местные родники считаются целебными. На Чатыр-тау можно увидеть краснокнижные растения и целую колонию степных сурков.

6

Весь понедельник собирается гроза. Угрожающе ворчит где-то вдалеке, пасет в вышине сизые хмурые тучи… Но они расходятся, разбредаются по всему небу, и снова выглядывает солнце. Ни одной капли дождя не падает на землю.

А потом разгорается яркий закат. Такого Тимур ни разу не видел или просто раньше не обращал внимания. Все огненные оттенки — багровый, оранжевый, розовый, малиновый и какие еще там цвета бывают… Тимур стоит у высокой сетчатой ограды, отделяющей участок от березовой рощи. Прижимает ладони к жесткой металлической сетке так, что она отпечатывается на коже. Кроны берез полыхают червонным золотом, на стволы ложатся закатные краски. Налетает такая тоска, что больше уже нет терпения оставаться за пределами рощи, тянет спуститься вниз, где его, конечно, ждут. Он касается засова…

— Улым, ужинать пора! — раздается со двора громкий голос дэу эни.

Наваждение рассыпается, Тимур идет в дом.

***

Будит его прикосновение лунного луча, проникшего в комнату. И начинается… В каком-то смутном полубреду Тимур ворочается на постели. Тоскливое чувство, которое напало недавно, просто мелочь по сравнению с тоской, которая грызет его теперь. Он приподнимается, прижимается горячим лбом к металлическим прутьям спинки кровати, но это не помогает. Тело горит изнутри, голова тяжелая, и дышать тоже тяжело… Ложится опять, пытается принять более-менее удобное положение. Обхватывает плечи руками, сворачивается клубком. Ничего не болит, но так паршиво еще никогда не было. Складывается ощущение, что если в ближайшее время обстановка не изменится, то… Сколько это еще будет продолжаться? Лучше уж сдохнуть, чем так мучиться! Он закрывает глаза и переносится в лесной сад, опускает руку в чашу фонтана с прохладной прозрачной водой. Тонкая змейка с изумрудными глазами ластится к нему, обвивает запястье живым браслетом. Ветви со светлыми листьями медленно раскачиваются, успокаивают и убаюкивают. Но облегчение наступает ненадолго. Вода испаряется без остатка, змейка мгновенно сохнет, рассыпается серым пеплом, два маленьких изумруда с тихим звоном падают на дно чаши.

И вот опять темная комната, в которой потолок вдруг стал низким и словно собирается обрушиться, а стены давят со всех сторон. Только серебристый луч дает слабую надежду, что отсюда можно выбраться на вольный воздух.

Слышится ласковый шепот:

— Почему не приходишь? Я ведь так жду тебя… Приходи хоть на часок. Дорога близкая, путь луна освещает… не заблудишься…

Легче выбраться из темной комнаты и ненадолго пройтись по округе. Точно не случится ничего плохого, если еще разок побывать в гостях в зачарованном лесу. Ведь раньше все заканчивалось благополучно. А здесь можно с ума сойти… Мысли перестают путаться, в голове все проясняется. Тимур встает с постели и одевается. Теперь, когда появилась определенная цель, жар и лихорадка бесследно проходят, он опять чувствует себя нормально. Хотя бы это радует.

Он крадучись добирается до двери в сени. К счастью, Зубаржат, в отличие от большинства пожилых людей, спит крепко. Дверь открывается и закрывается бесшумно…

Дом и двор в темноте какие-то непривычные… Тимур проходит мимо кроличьих клеток. Зверьки, конечно же, сладко спят. Видят во сне капусту и прочие вкусности. Хотя один, видимо, все-таки уловил движение рядом, завозился в своем домике. Но это ерунда.

Тимур уже приближается к ограде, когда из темноты появляется внушительный силуэт. Гром обходит территорию ночным дозором. Только бы не залаял!

Однако Гром лишь дружелюбно машет хвостом и снова растворяется в темноте. Путь свободен.

Мимо сонных берез Тимур доходит до края обрыва. Спускается, стараясь не запнуться в тоннеле из нависших над головой веток с густой листвой.

Залитый лунным светом луг кажется нарисованным. Здесь гораздо светлее, чем наверху, каждая травинка видна. На черном небе вместо звезд горят и переливаются белые цветы, мерцают, шевелят лепестками. Теплый ветер касается травы, под его дуновениями она колышется волнами. Трава не шуршит в ответ, а тихонько звенит. Едва слышно, но разобрать мелодию можно. Среди травяных волн змеится тропинка, сама норовит попасться под ноги. Хотя Тимур и так бы не заблудился, темная стена леса впереди хорошо видна.

Путь и правда недалекий, освещают его цветы-звезды и луна. Лес как обычно встречает приветливо, маленький родник весело журчит, ему тоже не спится. Тропинка по-прежнему уверенно ведет гостя среди темных деревьев, луна время от времени заглядывает в лес сквозь кроны, гладит тяжелые ветки елей, осины вздрагивают от ее прикосновений.

Древесные заросли расступаются, и распахивается вид на лесное озеро. Вот теперь луна может показаться во всей красе, ничто ее не закрывает. Но Тимур, конечно, смотрит не на луну, а на хозяйку озера, которая сидит на противоположном берегу и снова расчесывает белые волосы, костяной гребень мерно движется. Она поднимает голову:

— Наконец-то пришел.

Удивительно, но сейчас она какая-то другая. Раньше казалась хоть и молодой, но взрослой женщиной. А сейчас — будто ровесница Тимура, может, только чуть-чуть старше. На щеках выступил нежный румянец, от улыбки появляются ямочки. На ней то ли просвечивающее шелковое платье, то ли широкая рубаха. Белый шелк весь от ворота до подола расшит бисером и мелким жемчугом, переливается будто зеркальная чешуя. Хозяйка озера скрестила тонкие щиколотки, носки украшенных жемчугом башмачков едва заметно шевелятся, постукивают о прибрежные камни. Расположилась словно на сцене, а восхищенные зрители должны ею любоваться. Правда, сейчас зритель только один, остановился на другом берегу. Овальное озеро маленькое, вытянуто в ширину, их разделяет всего-то метра три-четыре, не больше.

Тимур приближается к самой воде.

— Зачем ты меня звала?

— Соскучилась. Хочется, чтобы ты всегда рядом был.

— Тебя ведь Амина зовут, да?

— Я обманула тебя тогда.

— Зачем?

— Просто так… Амина появилась гораздо позже меня. Все они появились уже потом. А вот я была всегда, с самого начала времен. Я другая, не то, что эти глупышки, — пренебрежительно говорит самозванная царевна.

Человек, который считает всех других глупцами, сам обычно не великого ума. Так сказала Тимуру дэу эни еще в детстве, он уже не помнит по какому поводу. Но если это не человек, а русалка? И насмехается над другой водяной нежитью? С загадочной хозяйкой озера все равно тянет поговорить, узнать побольше о тайнах, что собрались вокруг. Да и взгляд от нее оторвать невозможно, она так и притягивает и манит. Будто дразнит.

— Как же тебя зовут на самом деле? Су анасы или как?

— Потом шепну тебе на ухо, не сейчас.

Она запрокидывает голову, показывая белую нежную шею, весело смеется, хотя вроде бы ничего смешного в ее словах нет. Смех звучит переливами курая*, отдается эхом от темной воды. Хозяйка озера замолкает, глаза поблескивают таинственно. Она бросает гребень в воду. Тот не тонет, превращается в крошечную лодку, подплывает к берегу Тимура, останавливается у его ног.

— Знаешь, — чуть приглушенным голосом говорит хозяйка озера, — на этом месте когда-то было бескрайнее и бездонное море. Чудовища с золотой чешуей обитали в его водах, иногда выныривали на поверхность, смотрели на звезды, луну и солнце, беседовали с ветром, и снова уходили в глубину. А потом появилась огромная рыбина, сама зародилась в соленой воде. Дни и ночи она плавала по морю, била по воде хвостом, поднимала высокие волны, взбивала пену. И вода закипала… Рыбина старалась изо всех сил. Однажды все море разом вскипело и вскоре пересохло. Неповоротливые чудовища погибли, золотая чешуя рассыпалась по дну, которое стало поверхностью первозданной земли. Кости и внутренности превратились в железо, медь и многоцветные камни. С тех пор все здесь много раз менялось, останки чудовищ теперь далеко под землей. Рыбина ненадолго пережила погубленных ею жителей моря. Она тоже умерла, но успела населить новый край. Из ее икринок вышли на свет люди. А из правого уха вышли добрые светлые создания, из левого — темные и злые.

— Разве у рыб бывают уши?

Она снова от души смеется.

— Это ведь чудесная рыбина, у нее уши точно были. А еще острые шипы и сверкающие плавники. От бездонного моря осталось только это озеро. Как память о прошлом.

Похоже, намекает, что сама появилась на свет в те незапамятные времена.

— А ты из которого уха рыбины вышла? — интересуется Тимур. — Из левого или правого?

— Это ведь не важно.

— Послушай, я хотел спросить… Мой отец тоже здесь на озере бывал?

— Мужчины из твоего рода так хороши, что жаль отпускать в грязный людской мир. Здесь ведь гораздо лучше, сам посмотри. Ты же помнишь, как чудесно гулять в лесном саду, где тебе радуется каждый цветок. Вспомни песню соловушки, с ней ничто не сравнится.

Соловьиная трель раздается в звездном небе, сверху пролетает тень, по размерам в сотни раз больше скромного лесного певца, плавно машет крыльями и скрывается за деревьями. Этот новый соловушка проглотит и не заметит… Песня прерывается, хозяйка озера продолжает:

— На озерном дне так сладко спится, нет ни волнений, ни обид, ни горя… Тебе же плохо без меня…

— Я… пойду, пожалуй, — говорит Тимур. — Поздно уже…

Каких усилий стоят эти слова! Но он их все-таки произносит, пытаясь разорвать сладкие чары, которыми постепенно опутывает его собеседница.

— Нет, не поздно, в самый раз. У нас с тобой столько времени впереди. Время бесконечно, хоть и не для всех. Тебе оно подчинится, если останешься со мной. Подойди же, сколько можно уговаривать!

Еще немного, и ноги сами обогнут озеро и принесут Тимура к той, которая его так сладко манит. Жутко противоречить ей, и остаться здесь подольше тоже хочется… Но…

— Мне бы домой. Я приду еще как-нибудь. Хочешь?

— Потом будет поздно! — вскрикивает она.

Тимур делает два шага назад, подольше от озера. Ноги будто чужие, почти не слушаются. Какого черта его занесло сюда?

А хозяйка озера меняется на глазах. Только что была совсем юной и нежной, но сейчас ее лицо становится жестким, даже жестоким. И как-то сразу понятно, что она не человек… Она поворачивается, встает на колени.

— Остановись! Пожалеешь еще, да поздно будет!

Глаза загораются зеленым огнем, руки удлиняются, тянутся через все озеро. Широкие рукава остаются прежними, растут лишь сами предплечья, белая кожа плотно обтягивает косточки. Пальцы с острыми ногтями шевелятся, собираясь схватить свою добычу. А добыча замерла на месте, не в силах двинуться, даже просто отвести взгляд.

Кто-то неслышно подбирается к Тимуру со спины и хватает за руку ледяной рукой.

Примечание:

Курай — татарский и башкирский духовой инструмент, старинная флейта. Звучание курая очень мелодичное и нежное. Послушать курай можно в плейлисте к повести.

7

— А-а-а, явился?! — кричит хозяйка озера. — Думаешь, что-то сможешь изменить?

Она уже не смотрит Тимуру прямо в глаза, отвлеклась.

Рядом с ним не лесное чудище, не див*, не шурале*, а парень такого же роста и возраста как Тимур.

— Бежим! — отрывисто бросает парень, тянет прочь от озера.

На шее и под ключицами хозяйки выступают темные пятна, лицо искажается.

— От судьбы все равно не убежите! Даже не надейтесь. А ты пожалеешь еще, что отказался!

Ее длинные костлявые руки вздымаются высоко над озером, вода тут же вспыхивает цветными искрами и закипает. Раздается злорадный хохот:

— Торопитесь-торопитесь… Да под ноги смотрите!..

Они уже не слышат ее напутствий. Озеро остается позади, беглецы несутся сквозь чащу, среди мрачных елей, то и дело запинаются о корни, которые шевелятся как живые. Корни — еще полбеды. На пути мешаются огромные ветки, так и норовят вцепиться, чтобы задержать хоть ненадолго, хлещут колючими иголками по плечам. Впереди вырастает частокол из острых кольев… Беглецы, не сговариваясь, поняв друг друга с одного взгляда, разделяются, успевают миновать частокол, обогнув его с двух сторон. Колья вертятся на месте, изгибаются, стараясь выскочить из земли и кинуться вдогонку, но уже не успевают, так и остаются торчать между елями. А беглецы уже снова рядом. Пробираются дальше. Тимур давно не понимает, в какую сторону двигаться, и где выход из леса. Остается надеяться лишь на спутника. Тот, кажется, здесь отлично ориентируется. Не останавливается ни на секунду, почти не смотрит по сторонам, значит, дорога привычна и знакома. Вроде бы корни и ветки слегка угомонились, можно перевести дыхание…

Огромная ель с грохотом обрушивается на тропу. Еще чуть-чуть, и все было бы кончено. Из сохранившегося основания ели, из неровных ошметков коры и древесины выбираются на волю жуки со светящимися панцирями, гудящей лентой быстро занимают тропу впереди. Когда только успели обогнать? Двигаться по тропе, сплошь покрытой жуками, неудобно и жутковато. Панцири с треском лопаются, едва на них наступишь, оттуда вытекает резко пахнущая жидкость, подошвы скользят. Только бы не грохнуться на эту непрерывно шевелящуюся, склизкую поверхность… Беглецам скоро надоедает осторожничать, они уже нарочно топчут живую преграду ногами, брызги так и летят в стороны. Когда живая тропа обрывается, парни оказываются на уютной полянке, окруженной осинами.

Только что лес был враждебен и опасен, но сейчас вдруг наступила передышка, темные ели остались позади, осины сочувственно кивают верхушками, расправляют ветки с чуть подрагивающими листьями. Посреди полянки горит костер, его свет холодный, но такой манящий… Над языками пламени вьются бабочки с прозрачными крыльями. Беглецы садятся на корточки возле костра хоть немного передохнуть. Одна из бабочек доверчиво опускается Тимуру на плечо, то складывает, то вновь раскрывает крылья, сквозь которые видны трава и ствол ближайшей осины. Крылья совершенно прозрачные, лишь светлые прожилки немного выделяются.

Огонь успокаивает, внушает надежду, что все плохое теперь вдалеке. Они посидят здесь еще немного, потом поднимутся и отыщут путь из чащобы. А пока с ними ничего не может случиться, здесь они в безопасности. Тимуру приходит в голову мысль, что лучше даже дождаться здесь утра. Он хочет сказать это своему спутнику, но губы почему-то шевелятся беззвучно. Его охватывает сонная истома, из-за которой уже не хочется ни двигаться, ни разговаривать, ни беспокоиться о собственном спасении. Будь что будет… Над травой поднимается едва заметный туман, окутывает пространство вокруг мягкой пеленой. Парень, который сидит рядом с Тимуром, уткнувшись лбом в свои колени, резко понимает голову, вскакивает с места.

— Вставай!

— Сейчас…

Тот не желает ждать, хватает Тимура за плечи, заставляя подняться. Вдвоем они медленно бредут по поляне. Она казалась такой маленькой, но сейчас раскинулась широко-широко. Вся заполнена клубящимся туманом, который поднялся уже почти до пояса. Под туманом, где-то уже на самой земле слышатся шорохи и всхлипывания, но ничего не разглядеть…

Кое-как добравшись до границы поляны, парни снова выходят в колючую темноту. Даже не поймешь, где будет хуже… И все же они упорно идут вперед. А дорога никак не заканчивается. Деревья скрипят, цепляются за одежду корявыми ветками. На толстых стволах то и дело появляются огромные дупла, каждое готово затянуть, засосать в глубину, к самым корням и дальше, глубоко под землю. Стоит только зазеваться…

Беглецы то пытаются ускориться, то вынужденно замедляют движение. Им не выбраться из обезумевшего леса… По одиночке не выбраться. Но вдвоем парни поддерживают друг друга, помогают перелезать через поваленные стволы. Почва проваливается под ногами, Тимур еле успевает удержать своего спутника на самом краю… Они ненадолго замирают над бездонной ямой, потом обходят ее, притиснувшись к стволам, и снова идут…

Деревья редеют, сверху уже не нависают угрюмые кроны. Еще немного, и впереди появляются просветы. А вот и знакомая опушка… Родничок мерцает в лунном свете. Все-таки выбрались.

Вокруг теперь не так светло, как было, когда Тимур шел по лугу. В небе больше нет созвездий из цветов, даже обычных звезд не видать. Одна лишь луна тускло светит.

Тимур не спрашивает у своего спутника, кто он. И так все понятно. Они похожи как две капли воды. Только одежда отличается, и волосы пострижены по-другому. Миннур поправляет ворот клетчатой рубашки. Той самой, в которой был снят на фотографии.

Молча удаляются от леса, шагают плечом к плечу…

Метрах в двадцати от склона Миннур останавливается как вкопанный.

— Дальше мне нельзя. Прощай…

Тимур на мгновение стискивает его руку в своей руке. Может, это только кажется, но рука Миннура уже не такая ледяная. Она даже чуть теплая.

Возле самого склона Тимур оборачивается. Однако Миннур уже исчез.

Найти подъем не удается, хотя Тимур уверен: это то же самое место, вон рядом приметная искривленная береза. После недолгих поисков, отчаявшись отыскать привычную тропу, решает подниматься прямо по склону. Решение не назовешь безопасным, но что же делать, иного нет. Карабкается наверх, хватаясь за стволы и ветки, наощупь отыскивая твердую почву, на которую можно поставить ногу. Подъем длится долго, кажется, ему нет и не будет конца. А ведь давно должен был показаться край обрыва, столько времени уже прошло… Тонкий стволик, за который держится Тимур, с хрустом ломается… В последний момент Тимур успевает вцепиться в прочную ветку большого куста калины. Застывает, прижавшись щекой к прохладной листве, через несколько минут продолжает упрямо подниматься.

Не верится, что подъем завершен, но это действительно так. Тимур переваливается через край обрыва. Стоит на коленях среди травы, опираясь ладонями о землю. Когда дыхание восстанавливается, встает, шатаясь, идет к ограде. Сквозь кроны берез виднеется ирга и крыша бани. Совсем близко…

Тщательно закрывает засов.

Больше никогда он не выйдет в березовую рощу. Это был последний раз.

Дом кажется огромным сгустком темного, непроглядного тумана. Вот сейчас он развеется, и останутся только ночь да лунный свет. Это конечно, всего лишь мираж — туманный дом. На самом деле дом по-прежнему стоит на высоком прочном фундаменте, и крыльцо тоже никуда не делось. Входная дверь послушно открывается.

Уже оказавшись в столовой, Тимур вспоминает, что забыл снять кроссовки в сенях. Но снова открывать дверь комнаты, возвращаться в сени уже нет сил. Он прислоняется спиной к стене.

На противоположной стене появляется темный силуэт. Сердце будто кто-то сжимает жесткими холодными пальцами. Ложная тревога… у страха глаза велики. Испугался собственной тени.

Однако тень поднимает руки, хотя у самого Тимура руки неподвижны, и начинает расти…

Это уже слишком… Тимур соскальзывает на пол, проваливается то ли в беспамятство, то ли в черный глухой сон.

Примечания:

Див — безобразный великан, обладает огромной физической силой. Может становиться невидимым, принимать облик человека или животного. Большим умом, как правило, не отличается. Герои сказок обычно оставляют дива в дураках.

Шурале — воплощение духа леса, уродливое существо с длинными пальцами на руках и рогом на лбу. Благодаря одноименной поэме Тукая этот мифологический персонаж очень популярен в Татарстане.

8

По гладкому полу разбросаны ажурные прямоугольники — блики от тюлевых занавесок, сквозь которые в дом заглядывает рассвет. Летняя ночь коротка, ее темные тени долго не задерживаются, не то, что зимой. Тимур открывает глаза. Он, оказывается, так и пролежал остаток ночи на полу, скорчившись у стены. Проводит ладонью по вороту футболки, снимает прилипшую паутину. С трудом встает, идет в закуток перед кухней. Из зеркала над раковиной смотрит белое лицо с синяками под глазами и неподвижным взглядом. То ли живой человек, то ли призрак, сразу и не разберешь. Повезло, что дэу эни не проснулась. На щеке царапина… Все-таки он удивительно легко отделался… Тимур осторожно поворачивает кран, так чтобы вода лилась тонкой струйкой и не шумела. Умывается, расчесывает спутанные, растрепавшиеся волосы, пытается привести себя хотя бы в относительный порядок.

Надо бы переодеться, а еще лучше лечь в постель и нормально поспать хоть немного. Но оставаться в замкнутом пространстве тоже нет желания, тянет на свежий воздух.

Тимур выходит наружу и опускается на ступеньку крыльца. Рассвет уже погас, небо затянулось серыми облаками, в воздухе чувствуется сырость. Откуда-то выныривает Гром, кладет лобастую голову на колени Тимура. Тот гладит мохнатый собачий загривок, почесывает Грома за ушами и постепенно успокаивается. Рядом с этим теплым и сильным созданием как-то уютней.

Дикий смех хозяйки озера, душный туман, метания по зачарованному лесу на пару с мертвецом, — все это осталось в ночном кошмаре. Древнее зло далеко, на дне, отделено от реальности почти отвесным обрывом, и встреча больше не повторится.

Гром вдруг настораживается и не зря. Слышно, как подъезжает и останавливается у ворот машина. Кто-то колотит в дверь. Кого могло принести в такую рань?

В сопровождении пса Тимур подходит, заглядывает в узкую щель над почтовым ящиком и поспешно отодвигает засов, впускает Ильшата абыя.

— Я за тобой. Ренат ночью в аварию попал. Мне позвонили, сказали: состояние критическое. Собирайся скорей.

Дальше время закручивается спиралью, и Тимур уже не слишком четко осознает, что происходит, и кто что говорит. Но все меняется очень быстро.

Вот уже Зубаржат обнимает правнука дрожащими руками, торопливо шепчет слова молитвы. Дэу эни остается лишь ждать в одиночестве и верить, что Аллах поможет ее внуку. Тимур только сейчас замечает, что ветки высокой яблони, перевесившиеся через ограду сада, безжизненно поникли. Или вчера тоже так было?

***

Крупные капли прилипают к стеклу, исчезают под напором «дворников». Эти капли сменяют следующие, и так непрерывно, без остановки. Дождь начался сразу после выезда из деревни.

Ильшат абый нарушает затянувшуюся тишину первый раз с того момента, как сел за руль:

— Ничего, может, все еще и обойдется.

Тимур молча кивает.

Из-за потеков на стеклах силуэты стройных сосен по обе стороны трассы расплываются, кроны обретают новые очертания, колючие ветки кажутся изломанными. Реальность за стеклом становится какой-то иной, кажется, теперь так будет всегда.

Тимур даже толком не попрощался с отцом. Тот с утра торопился в Казань, разбудил буквально за пять минут до отъезда, коснулся плеча.

— Пока. Я позвоню еще.

— Пока.

Вот и все. И ничего, кроме одной эсэмэски. Не может быть, чтобы так оборвалось…

Дождь, казавшийся бесконечным, как-то незаметно затихает, потом и вовсе прекращается. К счастью…

Вроде бы, уже скоро то самое место, глубокая вмятина на дороге, которая исполняет желания, как верил Тимур в детстве. Машина на мгновение зависает в невесомости…

«Только бы он выжил. Все, что угодно отдам за это!»

В ушах звучат обрывки какой-то мелодии, нежные высокие ноты перемешиваются, то и дело затухают, но мотив знакомый…

Ильшат абый увеличивает скорость.

Мелькают бетонные придорожные столбы.

Мокрая дорога, которая стелется под колесами, так похожа на черную непрозрачную гладь лесного озера… Машину резко заносит вправо…

***

Перевод и значение татарских имен, встречавшихся в тексте:

Амина — имя арабского происхождения, одно из значений — «хранительница».

Зубаржат — происходит от арабского Зумруд — «изумруд».

Ильшат — означает «радующий родину», то есть «знаменитый».

Касим — имеет арабское происхождение, переводится как раздающий, делящийся с кем-либо.

Миннур — вариант имени Минленур, которое означает «счастливый луч, сияние, приносящее счастье».

Ренат — происходит от латинского renatus — «вновь рожденный, возродившийся». Есть и советская версия происхождения имени. Так или иначе, имя Ренат (Ринат) очень популярно в Татарстане.

Тимур — от тюркско-монгольского слова «железо». По другой версии имя Тимур (Тимер) связано с татарским именем Дамир, оно тоже переводится как «железный». Арабский вариант имени Дамир расшифровывается как «честный», «твердый», настойчивый, «совестливый».