Дуэль и Традиции

Славный город Бонн – столица королевства Эшингар – славен был тем, что ветер, однажды залетев в сложную сеть его каменных улиц, остался в них навсегда, со временем становясь все более и более промораживающим.

В те далекие времена, когда едва только было принято решение о создании столицы тогда еще очень молодого королевства, порывистый шквал мог безвозмездно гулять по холмам и возвышенностям, которые за много столетий обрастут домами с широкими фасадами и улицами, покрытыми каменными плитами. Ветер царил здесь, не ведая ни страха, ни усталости. Его не страшил приход эшингардцев – жилистых людей со светлой кожей, темными волосами и серыми глазами – наоборот, он был рад им, как еще одним своим подданным, вынужденными терпеть его и поклоняться ему.

Но люди, дисциплинированные и трудолюбивые, строили дома и прокладывали дороги из камня, облачая в него, как в доспехи, каждый холм, каждую возвышенность, прорывая их изнутри и вбивая в стены железные подставки для факелов и фонарей. Они строили лестницы, помогавшие им взбираться вверх, и улицы, резко забирающие в небо. Ветер был рад этому – скольких людей он заставил упасть с последней ступени, сколько повозок своей силой отправил в недолгую поездку вниз, пока их хозяева со всех ног бежали за ними, чтобы помешать деревянным колесам разбиться в щепки и ближайший дом.

Но эщингардцы не отчаивались – их архитекторы придумали обуздать стихию высокими домами, вставшими на пути промораживающего до костей бурана. Вскоре каждая широкая улица обзавелась по боками двухэтажными, трех- и даже четырехэтажными зданиями с широкими фасадами и выпирающими далеко вперед крышами. Чем сильнее старались они обуздать ветер, тем сильнее он становился, и тем выше строились каменные дома. Вскоре многие улицы потонули во мраке, защищенные одинаково хорошо как от бросающих в дрожь порывов, так и от солнечных лучей.

Поняв, что ему остается лишь вертеться вокруг Бонна, не в силах вернуться в него со всей своей мощью, буран сделал над собой усилие – собрал над крышами столицы всю свою силу, весь свой холод – и ударил что есть мочи.

С тех пор на многие километры вокруг города никто из ныне живущих, даже самых древних старожилов, не может сказать, что истинно зрел и чувствовал всю мощь воздушной стихии – упав на Бонн со всей своей мощью, буран не смог превозмочь творение архитекторов, и столица поглотила его без остатка. С тех пор он скитается по ее улицам, не в силах вырваться на волю, зверея и слабея из года в год, скитаясь по дорогам из каменных плит, заглядывая сквозь щели в домах и пугая маленьких детей.

Стараниями своих родителей они приписывали протяжные, завывающие звуки горгульям – зубастым летающим тварям, гнездящимся под крышами башен и забытых чердаков, выползающих в ночи в поисках малых ребят, которых могли бы стащить в свои гнезда на поживу ненасытному потомству.

Длинные тени, в моменты последних лучей заходящего Электуса растягивающиеся вплоть до конца улиц, лишь служили доказательствами слов старших, отваживая маленьких мальчиков и девочек выходить из домов поздно ночью, чтобы поиграть в прятки. Темные зубастые пятна тьмы действительно принадлежали горгульям, но неживым – каменным истуканам, что в обилии украшали собой выступы и водостоки крыш. Говорили, что среди них не найдешь двух похожих. Тому, кто вознамерился бы опровергнуть (или подтвердить) это высказывание, пришлось бы весьма и весьма тяжело, так как пересчет всех изваяний занял бы у него многие и многие недели – настолько много их водилось в Бонне. Сваяли их давным-давно, быть может, чтобы отгонять злых духов, теперь же они сами стали для непослушных детей олицетворением темных сил, отваживая их от вылазок на улицу в темные часы ночи.

Взрослых же горгульи не страшили, а потому они могли, имея на то серьезный повод, назначать встречи особого характера в то время, когда громыхающая по неровностям дороги повозка была слышна на многие улицы окрест.

На площади Святого Фрайфурта, что недалеко от Бильскирнира, – королевского дворца – в момент, когда небесное светило уже ушло за горизонт, не спеша вновь на него возвратиться, стояли двое, тихо беседуя. Вернее, стоял из них только один, другой же вел разговор, сидя на одной из скамеек, заботливо установленных по обе стороны площади для почтенных жителей города.

Молодой человек, не сумевший скрыть своего волнения, вышагивал из стороны в сторону, иногда останавливаясь на одном месте, чтобы что-то тихо сказать. Одет он был просто, но достойно – штаны и камзол, тканные из грубой ворсистой шерстяной ткани, почти полностью закрывались сюрко, раскрашенным в цвета дома, которому члены его семьи служили верой и правдой на протяжении последнего столетия. Герб на его груди – черный орел на красном фоне, разделенным на четыре квадрата, – свидетельствовал о том, что данный человек принадлежал дому Адеркас.

Коротко стриженный, темноволосый и сероглазый, слуга спросил, останавливаясь на месте и глядя куда-то вниз:

- Ваше Сиятельство, не мне позволено будет говорить эти слова, но… - не закончив, он вновь пришел в движение, хмурясь и вместе с тем издавая тихое брюзжание, не свойственное юношам его возраста.

- Клянусь, взяв тебя в качестве секунданта, Гоц, я считал, что буду избавлен от наставлений твоего дедушки, но как вижу сейчас, он найдет достойного преемника в твоем лице в тот день, когда вынужден будет уйти на покой.

Молодой человек понурил голову, несмотря на тот факт, что легкое порицание от его спутника было высказано скорее весело, нежели укоризненно.

- Дедушка наказал мне отговорить вас от этой затеи, при этом сказал ни в коем случае не позорить вашу честь и четь вашей семьи неподобающим поведением, - буркнул он, на мгновение более отчетливо показывая, что возраст только-только позволил другим называть его «молодой человек», не рискуя при этом преувеличить вес прожитых им лет. – Но все дворовые уже знают, что вы вызвали Его Светлость графа Кнабенау на дуэль официально, соблюдя все правила.

- Выходит, что твой дедушка выдал тебе невыполнимую задачу, Гоц?

Остановившись, слуга взглянул на землю у ножек скамьи, туда, где покоились сапоги его господина. Кажется, что сейчас он находил для себя возможным беседовать с одними только ними. Возможно также, что таким образом – уставившись куда-то вниз и соответственно наклонив голову, юноша надеялся скрыть тот факт, что щеки его слегка надулись.

Наконец, когда молчать таким вот образом становилось невежливо, слуга, сделав над собой усилие, поднял голову и посмотрел прямо в глаза собеседнику, почти сразу же сгибая спину в едва заметном, но все же поклоне.

- Я считаю, что ни в чьих-то бы то ни было силах изменить ваше решение, Ваше Сиятельство. Как ваш слуга, я не посрамлю вашей чести и чести вашей семьи, исполняя возложенные на меня обязательства с должной старательностью.

- Кажется, я все же ошибся, Гоц.

Развалившись на скамье в несколько более расслабленной позе, чем того бы требовала ситуация и причина, по которой в данный момент они находились в ожидании на площади Святого «Уже и не вспомнить, за какие заслуги» Фрайфурта, Его Сиятельство, ныне единственный из основной ветви рода Адеркас, одобрительно посмотрел на слугу, пусть сам юноша и ни за что не смог бы этого понять самостоятельно в силу плохого освещения, всю полноту которого составляли два фонаря, принесенных с собой и ныне вставленных в скобы, вбитые тут и там в стены домов, и иных обстоятельств, которые также делали взгляд графа несколько более неприятным, чем он был на самом деле.

- Твои дедушка и мать родились в Морипатии, и пусть ты по праву можешь считать столицу своим домом, я боялся, что семейные корни возымеют в тебе большее отражение, нежели то, что я наблюдаю сейчас.

- Memento mori. – от одного только упоминания о своей родине пусть так ни разу и не ступивший на ее земли юноша не смог удержаться, чтобы не произнести фразу, ставшую едва ли не олицетворением жителей тех мест. Пусть Гоц и родился и в землях куда южнее Морипатии, он все равно считал себя выходцем их тех мест. Холить и лелеять это чувство принадлежности к закрытому сообществу помогали и его мама, пока была жива, и дедушка.

- Memento mori. – повторил Его Сиятельство без тени пренебрежения в голосе. – Пожалуй, именно эту мысль я должен держать в своей голове в этот час. Кстати о времени – неужели Адалхард решил оскорбить меня, опоздав на дуэль?

Слуга, отойдя на пару шагов назад, задрал голову и посмотрел вверх, отыскивая среди покатых крыш и высившихся башен кусочек темного ночного неба. Моунд, спутник дельцов, вершивших свои дела во тьме, дарующий им серебряный свет, не успел еще добраться до середины свода неба, едва видного с площади.

Для того, чтобы добраться до нее и осветить древний постамент Святого Фрайфурта, а вместе с ним – и саму статую вышеназванного выдающегося существа, Моунду пришлось бы перевалиться через громаду Бильскирнира, мрачным титаном возвышающимся над городом, щерившимся своими бойницами в стенах и башнях. Чтобы преодолеть небо над ним и добраться до площади, серебряному свету понадобится половина ночи, а, раз подобного еще не произошло, граф Адалхард Кнабенау имел должную фору во времени, позволяющую ему не присутствовать на назначенном месте и при этом не производить впечатления несобранного человека.

Впрочем, с момента вопроса Его Сиятельства едва ли прошло более четверти часа, когда на одной из прилегающих к площади улиц показался огонек факела, а вместе с ним – и три фигуры, уверенной походкой направлявшиеся в сторону графа и его слуги.

Пусть гости и точно помнили свой путь, ноги их вряд ли ступали с должной твердостью, по крайней мере, ноги двоих из них.

Первым из них и чуть ли не самым веселым шел слуга, сжимающий факел, вилявший, из-за временной слабости рук, из стороны в сторону так сильно, что казалось, будто бы новоприбывший в какой-то момент не справится и подпалит им себе рубашку, а если не остановится в ближайшее время, то и ботинки.

Едва ли он был интересен внешне, – смазливое личико, стеклянные очи – но в глаза, особенно в этих краях, сразу же бросался оттенок его волос. Даже в свете скользящего из стороны в сторону факела голубые волосы мальчишки показывали, словно днем, откуда происходил его род.

Этот слуга в компании новоприбывших был явно не единственным из тех, чьи предки в прошлом породнились с выходцами из королевства Бриза – нетвердо державшийся на ногах мужчина, производивший едва ли не больше шума, чем его попутчики, вместе взятые, всем своим видом старался подчеркнуть тот факт, что не только родился и вырос в Beau pays, но и всю свою жизнь считал ее культуру наиболее благосостоятельной из всех.

Каким же еще образом можно было объяснить тот факт, что столице чужой страны он предпочитал носить нарочито пеструю одежду, вычурную настолько, насколько позволено быть одежде, что не должна стеснять движений.

Узкие штаны, сшитые точно по размерам и формам ног, оказывались скреплены с узкой же курткой, покрытой вышивкой, посредством тесемок, на рукавах куртки в месте сгиба красовались разрезы, имевшие форму морской звезды. Судя по всему, данные рукава были еще и съемными – об этом факте свидетельствовала шнуровка в районе плеч. Присутствовала она также и на груди, однако Гоц, разглядывая новоприбывшего, никак не мог понять, почему тот не смог приладить эти же нитки к разрезам на боках куртки. Они не были похожи на нанесенные совсем недавно, а еще были слишком уж симметричными.

И если манеру одеваться у этого человека можно стоило назвать весьма и весьма странной по эшингардским меркам, то что уж говорить о его способности выбирать ее цвет! Удивительно, как с таким обилием ярких красок незнакомца не приняли за бродячего шута, хотя откуда бы появиться в Бонне бродячему шуту…

Должно быть, лишь присутствие рядом графа Кнабенау позволило ему добраться до площади в полной целости и сохранности своей одежды и членов (Впрочем, ножны из дорогой кожи, небрежно перекинутые за ремешок через спину, намекали на то, что мужчина может постоять за свою честь, более того – зарабатывает таким незамысловатым способом на жизнь.). И даже столь странный выбор облачения в стране, где даже самые выдающиеся из аристократов предпочитали блистать лишь цветами своих гербов, и то – лишь немного, самую чуточку, чтобы просто обозначить свою принадлежность к тому либо иному роду, не был главной причиной того, почему эта одежда в условиях Бонна, да и его дальних окрестностей, являла собой яркий пример плохого выбора.

Она не могла обеспечить своему владельцу сохранения тепла – а этот факт оказывался при ближайшем рассмотрении очень серьезной проблемой, ведущей напрямую к пониманию того, почему меха в Эшингаре ценились подчас дороже кольчуг.

Даже сейчас, в короткие недели относительного тепла, олицетворявшие собой все лето столицы, легко различались струйки пара, которые пришедшие выпускали при дыхании. Стоит ли вообще говорить о том, что даже манера переставлять ноги, появлявшаяся у всех, кто решил позволить себе лишку, не могла скрыть мелкой дрожи, что терзала этого человека.

И синие волосы – куда же без них. Если у мальчишки они были оттенка той блеклости, что могла бы, с учетом нескольких поколений, сойти к менее различимому цвету морской волны, став чем-то приемлемым, то этот бризовец просто сверкал синевой своей головы едва ли не так же, как сверкает в погожий день безоблачное небо.

И, конечно же, сам граф Адалхард Кнабенау собственной персоной – столь же легко узнаваемый среди своих спутников, как и благородный орел среди размалеванных голубей.

Гордость старинной аристократической династии, восходившей своими корнями к летам основания всей страны. Чистокровный выходец центрального региона Эшингара.

В меру высокий, коротко стриженный, с серыми, холодными глазами солдата, даже в состоянии опьянения державшийся прямо и гордо, Адалхард Кнабенау производил впечатление породистого жеребца, готового с одинаковой радостью броситься как на кобылу, так и в бой. Одинаково готовый для обеих из забав, граф демонстрировал миру свой орлиный профиль с холодной уверенностью в собственных силах, которая не имела ничего общего с хвастовством, ибо строилась на фундаменте общепризнанных прав на подобное поведение.

- Граф Эльн! – поприветствовал он кивком Его Сиятельство, за что удостоился ровно такого же кивка. – Значит, в тот вечер вы не шутили.

- Таким образом вы стараетесь оскорбить меня, граф Адалхард? – продолжавший сидеть мужчина смотрел новоприбывшему прямо в глаза, не обращая внимания на его спутников, те же, в свою очередь, оглядывали с головы до ног Его Сиятельство и Гоца, который, уделив особое внимание голубоволосому юноше, постарался в одном только взгляде передать всю свою неприязнь. Должно быть, у него получилось, так как мальчишка ответил ему тем же, отличавшимся разве что большим изяществом.

- Я не стал бы делать этого в первую очередь из уважения лично к вам, - возразил, нахмурив брови, Адалхард. – И уже после – к вашему роду.

- И все же я вам не верю, граф.

- Отчего же?

Подозревающий, что во тьме подступившей ночи направление его взгляда не будет легкочитаемым ориентиром, Эльн указал рукой на слугу, в руках которого успел догореть наполовину принесенный факел.

- Амэйбл располагает дарованным мною правом сопровождения точно так же, как и стоящий подле вас слуга, облаченный в черное с красным, - будто бы ожидавший этого вопроса Кнабенау улыбнулся, обнажив в хищной улыбке зубы. – В глаза вам сразу же бросился цвет его волос, но разве является Королевство Бриза ныне нашим врагом? С позволения нашего короля, мой род усердно налаживает с ним сотрудничество на общих границах, и этот юноша – он потрепал мальчика по волосам бледно-васелькового цвета – лишь доказательство того, что задача, возложенная нашим владыкой, выполняется успешно.

- Ваши родители прекрасно справляются со своими обязанностями, граф.

Эльн Адеркас, поднявшись с прогретой теплом своего тела скамьи, выступил из тени, заметно подволакивая левую ногу. Должно быть, она была повреждена в районе щиколотки, отчего носок сапога левого ботинка смотрел несколько правее, чем его правый собрат.

Уступавший в росте Адалхарду на добрую половину головы, во всем прочем Эльн имел с ним многие общие черты, происходившие из их невероятно дальнего родства – так настоящие, «истинные» эшингардцы отличали своих родичей среди прочих представителей людских народностей.

Но если старший сын рода Кнабенау мог с легкостью сойти за молодого ястреба, прикрывающего напускными спокойствием и рассудительностью характер жесткий и жестокий, то последний из рода Адеркас не играл роль, действительно обладая талантом спокойствия и силой взгляда холодного, как ветер Бонна.

Эльн не мог похвастаться силами, присущими молодым людям, схожим с Адалхардом, так как был заметно старше своего оппонента, но взамен этому противопоставлял точный расчет и бескомпромиссность. Производя впечатление жилистого телосложения, граф при этом, несмотря на поврежденную ногу, держался уверенно и с подчеркнутой холодностью и вежливостью.

- Цвет волос вашего слуги меня волнует nicht mehr und nicht weniger необходимого, граф. Более меня задевает факел, что он держит в руке.

Кнабенау изогнул в удивлении бровь, остальные же черты его лица дернулись слегка насмешливо.

- Вы обеспокоены тем, что им можно подать знак притаившимся убийцам?

- Ничуть. Но факел сгорает быстро. Вы считаете, что наша с вами дуэль продлится так мало времени, что вы успеете вернуться в его свете домой?

- За каждую мимолетную мысль об этом я называл себя глупцом. Даже с учетом… - ничем не скрываемый мимолетный взгляд Адалхарда прошелся сначала по поврежденной ноге, а затем обратился к лицу. - …Ваших травм, граф, вы остаетесь прославленным «Стальным Орлом», легендой, как среди всадников, так и среди простых солдат.

- Почетное прозвище почти двадцатилетней давности. Но, как я вижу, вы высоко его цените. Сколько тебе заплатили, наемник?

Достойно выдержав холодный взгляд серых очей, второй синеволосый, отличавшийся странностью своих одежд, не проронил ни слова, ожидая, как на вопрос отреагирует его наниматель.

- Верно, для меня граф Эльн Адеркас навсегда останется прославленным героем Эшингара, непобедимым, каких бы ран этот титул ему ни стоил.

Кнабенау положил руку на плечо своему странно одетому спутнику.

- Когда вы вызвали меня на дуэль, граф, вы не стали обговаривать условностей, поэтому я считаю, что в моей власти будет выставить вместо себя иного человека, который разрешит наш спор.

Гоц едва удержался от того, чтобы громко и показательно сплюнуть прямо на каменную брусчатку у ног Адалхарда. И если данный, весьма и весьма сильный и исходящий прямо из сердца, порыв он удержать смог, на то, чтобы скрыть прочие, ментальных сил не оставалось, и обе юношеских ладони сжались непроизвольно в кулаки, а увеличившееся количество облачков пара, ровно как и ходящие вверх-вниз плечи, свидетельствовало о крайней степени неудовольствия словами ставшего в глазах слуги еще менее достойным дворянина.

По традициям дуэльных схваток Эшингара любой из оппонентов действительно мог выставить вместо себя любого человека, которого посчитал бы достойным отстаивать собственную честь, с одной лишь мелочью, которая делала возможность данной замены практически невозможной.

Дворяне Эшингара – военная элита, пришедшая к своему статусу путем дороги из красного камня, вымощенной пробитыми вражескими шлемами и телами, разрубленными от уха до пупка, не желавшая ни на шаг отдаляться от этого занятия – никогда не позволяли никому драться вместо них тогда, когда дело заходило о чести рода и о личной чести каждого из его представителей. Ценившие холодный ум даже в самых «жарких» ситуациях, эшингардцы впадали в ярость в тех случаях, когда кто-то позволял себе неосторожное высказывание о тех аспектах их жизни, которые они сочли бы не подходящими для обсуждения.

Сравниться с ними в этот момент по накалу чувств могли только другие эшингардцы – те, кто, явившись на дуэль и рассчитывая на месть путем унижения своего противника, получали вместо ожидаемого оппонента кого-то из его ближайшего окружения или оттуда, где за звонкую моменту проверяют крепость своих мечей.

- Действительно, вы смогли подловить меня, Кнабенау. - после ставшей чрезмерной паузы произнес граф Адеркас. Его холодные глаза – двери для его души, закрытые на все замки, с заткнутыми просветами в требовавших того местах дверного проема – внимательно изучали, даже не задержавшись на представленном противнике, Адалхарда – своего врага, как оказалось, способного даже на столь низкие поступки, такие, что в иных обстоятельствах стоили бы жизни самоуверенному молодому человеку. Однако тот смог обратить всю ситуацию себе на пользу – в это время суток никто и прохожих не сможет заметить, а тем более запомнить столь низкий с его стороны поступок, тем самым единственными свидетелями разворачивающихся событий становились сами участники, среди которых право обвинить графа в его замысле мог лишь Эльн Адеркас, который рисковал возможностью потерять данное право в связи с собственной смертью.

Изначально предполагалось, что юнец, поступив так же, это сделал бы и он сам в юные годы, воспримет данную дуэль единственно как посягательства на его честь, которая в период бурления молодой крови имеет куда больше углов, за которые ее хозяин постоянно цепляется до тех пор, пока не сточит либо отломит особо прямые и не способные к изменению формы выступы. Однако же юному дарованию не чужды куда более сложные материи, сотканные из умений сводить любую ситуацию к своей пользе.

- Почту за честь обыграть вас, - глаза Адалхарда смотрели без какого-либо почтения, которое он так старательно выказывал в своих речах. – Этот воин, на которого я возложил защиту своей чести – прославленный брави, наемник, которому не раз выпадал жребий участвовать… в подобном.

- Наемник из Королевства Бриза, - как бы завершил слова своего противника граф Эльн. – Неужели мои опасения оказались не напрасными?

- Давайте говорить начистоту, раз уж более шанса беседовать нам не представится? – предложил граф Кнабенау, улыбнувшись краешком губ и всеми оттенками своих глаз.

Старый хищник был пойман в его ловушку, рассчитывая на его неопытность, он позволил поймать себя за хвост своей же закостенелостью. Эльн чтил негласные правила, по которым бросающий вызов не может отменить его на поле сражения, он же находил в них лазейки, оставляя чистыми свои руки и не подвергая опасности свою же жизнь.

– Не ваши опасения, но паранойя нашего правителя, заставили вас бросить мне die Forderung. Не сомневаюсь, что вы и сами уже забыли, по какому поводу состоится ныне поединок. Ведь это нужно не вам, но ему. Он боится, что на границах небезопасно, что его правлению угрожают его же вассалы. Как он только доверяет вам, граф?

Эльн Адеркас промолчал, и Адалхард, исполненный чувства превосходства над своим соперником, вошел во вкус.

- Его Величество всего лишь мальчишка, и даже если в его жилах течет кровь королевского рода, это не значит, что она наделяет его правами, которыми сейчас он распоряжается столь… опрометчиво.

- Опрометчиво? Даже если? – тихо переспросил Эльн, и граф кивнул, выступая вперед и не боясь взглянуть своему врагу прямо в лицо.

- Прошлый король Волдэри, свергнув своего брата, занял трон Эшингара, убив всех его наследников, и спустя годы один из них, причем самый старший и самый законный, оказывается жив, более того – заручается поддержкой чудовищных тварей, которым почему-то взбрело в тупоголовые das Denkvermögen, что ему стоит помогать! Слишком много удачных совпадений, перемежающихся с откровенными сказками, не находите?

- Совпадений на благо королевства. – Возразил Эльн. – Откровенных сказок, которые идут нам на пользу.

Адалхард закатил глаз.

- Он позволяет гоблину шептать ему на ухо советы! Гоблину! Если таков ныне порядок вещей, то я предпочту сейчас же передать груз управления своими финансами на своей охотничьей собаке.

Амаэйбл, синеволосый паж, хихикнул, умело скрыв истину за кашлем. К счастью для Гоца, красно-черному слуге в тот момент было абсолютно наплевать на ухищрения, в тот момент он принял бы даже вздох удивления за скрытую насмешку над своим господином. Непроизвольно сделав шаг вперед, слуга ловким движением выхватил из-за пояса ножны, схватился за рукоять, готовясь высвободить клинок и…

Рука, олицетворявшая спокойствие и бесстрастность, опустилась на его плечо, гася все чувства, нахлынувшие на него, оставляя лишь одно – стыд. Он растекся по всему его лицу, заполняя сознание одной лишь мыслью – то, что он сделал, может отразиться на его господине. Неуважение, которое было продемонстрировано, ляжет не на его голову, а на плечи того, кому предок Гоца поклялся служить верой и правдой до конца дней своего рода.

Адалхард продолжал вещать, будто бы и не заметив данного прецедента, однако на его губах растеклась и тут же была спрятана ухмылка.

- Не спорю, использование огров в качестве осадных орудий и боевых единиц – блистательное нововведение, которое мало кто назовет непрактичным… кроме разве что планирующих цепи поставок продовольствия, но когда их спрашивали, а не ставили перед фактом? Однако эти монстры wie Türme также стали внезапно обладателями прав подданных короля! Не уверен, осознают ли они, что это им дало, но это осознают другие!

- Другие? – тихо переспросил Адеркас.

- Другие – подтвердил граф и осекся. – Впрочем, полагаю, что нет нужды их конкретизировать, ибо к ним можно причислить большую часть дворян.

- Под ними вы имеете в виду курфюрста Олексу аб Берхмана, или же курфюрста Абеля фон Теомарка, как я слышал, ваш отец чрезвычайно приближен к его персоне, что сказывается не только на нем, но и на всех его детях, где бы они его не представляли?

Граф Эльн позволил привнести в тон толику насмешки, однако выверенную настолько тщательно, что никто, кроме него, не заметил изменения в его спокойном и бесстрастном голосе.

- Мне нет нужды их конкретизировать. – Повторил Адалхард. – Кроме того, палец не может говорить за руку, а рука – за все тело.

- Под этой метафорой вы подразумеваете себя, что следует указаниям отца, как и полагает благодарному сыну? Ваш же родитель, исполняя свой долг герцога, преклоняет колено перед курфюрстом? Как странно, что вы не упомянули то, как над телом возвышается голова, так и над курфюрстом довлеет перст короля.

- Законный наследник нашего всеми уважаемого королевского рода не стал бы во всеуслышание именовать себя «Пурпурородным».

Поняв, что ступил на территорию тем, которых ему представлялось необходимым избегать, Кнабенау вновь вернулся на несколько шагов их разговора назад.

- Король Волдэри не был глупцом, чтобы оставить в живых хотя бы одного из своих племянников, прекрасно осознавая, к чему это может привести!

- Если вы не желаете говорить о том, к чему сами меня наталкиваете, что ж, так тому и быть. – Граф Адеркас слегка склонил голову в жесте учтивости. – Король Волдэри действительно не был глупцом, и об этом я могу судить с куда большей точностью, нежели вы. Но был у него и невероятно развитый недуг, который, как мне видится, сыграл ключевую роль в том, что ныне его руки, отделенные от тела, нанизаны на шпили королевской цитадели.

Адалхард, несколько поутихший и более не пытавшийся казаться веселым повесой, в образе которого ступал на мостовую площади Святого Фрайфурта, приподнял бровь, и граф продолжил.

- Он имел привычку окружать себя наиболее ничтожными из выходцев королевских сословий, начиная с вышеупомянутых мною курфюрстов и заканчивая вашим отцом.

Спокойствие, с которым были произнесены последние слова, отличалось от того болезненного гневного возбуждения, что охватило графа Кнабенау, примерно так же, как замерзшая во фляге вода отличается от кипятка в походном котелке, чьи бока увлеченно облизывают языки походного костра.

- Давайте начнем. – Сухо предложил он, кивнув своему наемнику. Брави, коротко кивнув в ответ, выступил вперед, разминая плечи и смещая закрепленные на поясе ножны ближе к бляхе, еще не позволяя лезвию явиться на свет, однако как бы невзначай, почти любовно, поглаживая кольцевидную гарду.

- Конечно, к тому же, скоро окончательно стемнеет, что, разумеется, помешает нам закончить все быстро и вернуться к своим делам. Скажи мне, наемник. - Обратился граф менее уважительно, но все еще достаточно дружелюбно, пусть и дружелюбие это мало кто смог бы отличить от безразличия. – Случалось ли тебе выполнять свою работу в моем королевстве?

Дождавшись кивка нанимателя, кивком же ответил брави, склонив голову куда сильнее, чем при самом дежурном выражении почтительности:

- Мне случалось, уважаемый гранд, сходиться в схватке с некоторыми из тех, кто принадлежит к королевским сословиям.

Выходец другой страны изъяснялся на дотче – языка Эшингара – весьма и весьма достойно, и все же не пренебрегал любой возможностью выразить свою принадлежность к иному государству даже голосом, показательно придавая твердому и жесткому языку приказов тягучести и мелодичности.

- Я имел честь слышать о вас, уважаемый гранд. Не меньшим почетом будет сойтись в поединке с таким прославленным воином, коим вы были. И коим продолжаете быть.

Не размениваясь на ответ, граф едва заметно согнул шею, вытягивая в сторону правую руку, в которую услужливый Готц тотчас, спохватившись за доли секунды, вложил эфес полутораручного меча. Его рукоять, обмотанная черной кожей, словно влитая, поместилась в узкую длинную ладонь.

Брави не спешил освобождать лезвие из ножен, продолжая смотреть глаза в глаза со своим противником. Лишь раз взглянув на меч графа Эльна, он более не испытывал интереса к этому куску железа.

- Начнем же, уважаемый гранд, - наемник отвесил низкий поклон, отставив ногу вперед. С его лица не сходила учтивая улыбка, становившаяся тем учтивее, чем ближе подступал момент начала дуэли. – Пока не придется нам искать друг друга впотьмах.

Адеркас не ответил, но, переведя на секунду взгляд на Кнабенау, произнес одними губами:

- Ab equis ad asinos, не так ли?

Адалхард с шумом выдохнул, не сумев скрыть своего превосходного слуха.

- Прошу, не отвлекайтесь. – Сняв ножны с пояса, брави держал их в одной руке. – Иначе моя репутация не будет влиять на мою плату в ту сторону, которую мне бы хотелось.

- Она не пострадает. – Кнабенау, темнее тучи, крепко ухватил наемника за плечо и, не дожидаясь ответной реакции, сдвинул со своего пути.

- Вы ведь этого и добивались, не так ли?

- Мне казалось, что всего этого ждали и вы. – Эльн не выказал своих эмоций, даже не переменившись в лице. – И устроили это представление для того, чтобы увидеть мою слабость, мой страх.

Адалхард не ответил, зыркнув глазами в сторону своего оруженосца, которому для того, чтобы вспомнить, кто он такой есть, пришлось разгневать своего господина. Поняв это, Амэйбл поспешил исправиться, подскакивая к графу и преподнося ему богато изукрашенные (В той степени, чтобы, по меркам эшингардской знати, это не смотрелось излишне.) ножны. Что-то неразборчиво прошипев, Кнабенау наградил мальчишку звучным щелбаном, враз утратив все свое к нему благорасположение.

- Вы просто старик. Изживший себя, купающийся во славе прошлого. Графа Эльна Адеркаса, «Стального Орла», давно уже не существует. Какой почет смогу завоевать я, убив вас?

- И поэтому вы решили его остатки наемнику? Как благородно. – Эльн поджал губы, возможно, этим подразумевалась возможность хмыкнуть с его стороны. – Но при этом, видимо, все же одумались.

Кнабенау не ответил, разминая плечи и стараясь привести себя в большее спокойствие духа, нежели сейчас.

Несмотря на весь свой гонор, Адалхард, буем честны, имеющий при себе все преимущества, на которые обыкновенно ставят во всяких поединках, включая лучших учителей работы с мечом и неимоверные силу и гибкость, продиктованные молодостью, не спешил взять на себя инициативу. Он зорко наблюдал за противником, надеясь узреть в его телодвижениях намек на слабость, всякий раз наталкиваясь на холодный, почти безразличный, взгляд профессионала, выраженный не столько лицом, сколько общей стойкой и манерой держать собственный меч так, что не сведущий в делах обращения со сталью человек вздумал бы, что граф еще секунда, и сложит свое оружие к ногам победителя.

Что Эльн делать никак не собирался. Его слегка потускневшие серо-голубые глаза не следили ни за чем, кроме как вглядываясь в очи противника, отвечавшие ему потаенной яростью скрытого внутри страха. Адалхард дышал чуть громче, слабая часть его меча едва заметно подрагивала. В этом поединке терпения, которое он же сам и затеял, ему не хватало главного оружия, что не значило, что он не выучился применять ту его часть, которой владел. В мыслях своих мужчина то и дело возвращался к главному своему преимуществу, крывшемуся в главной слабости противника. Левая нога графа, отставленная назад в низкой стойке, слегка кривилась в том месте, где находилось пяточное сухожилие – последствия старой травмы, вынудившей когда-то невероятного кавалериста оставить активную военную службу. Удивительно, как Эльн мог рассчитывать на нее, оставляя назад.

Впрочем, тем лучше для Адалхарда – слабая тень улыбки скользнула по его плотно сжатым губам, он выдохнул через нос, плавно перемещаясь в «Цорнхут» - «Позу Гнева», выдвигая левую ногу вперед и занося дальше меч.

Секунда, другая… слабый ветерок задувал с северного конца площади, предвещая бурные порывы, на предзнаменования которых никто не обращал внимания – дуэли между знатными господами обыкновенно не длились долго. Взращенные для войны феодалы приходили к пониманию весьма скоро, после которого один из них, как правило, опадал бездыханным к ногам своего противника. Тот же, тяжело дыша, через минуту и сам падал на колени, чувствуя всю глубину травм, которые успел понести, заранее смиряясь с фактом обзаведения несколькими рваными шрамами, что будут напоминать о себе до самой смерти.

В подобных поединках обыкновенно решал тот, на чью сторону переходила инициатива. Ею не всегда завладевал тот, чьей рукой меч первым пускался в битву, однако…

Адалхард молнией переместился ближе, выходя на расстояние, в котором его меч смог бы дотянуться до противника. Мощный удар наотмашь со свистом рассек воздух, готовый разрубить ткань костюма и человеческую плоть под ним. Поистине великолепный выпад, выполненный с той быстротой, которая отличает воина, взращенного с мечом с самых юных лет.

Но сколько бы красивым он ни был, Эльн сумел избежать его смертельных последствий, сместившись назад. Его лезвие, описав круг, накрыло собой меч противника, тут же начав движение по нему вверх. Вместо того чтобы отпрянуть, Адалхард рванулся вперед, позволяя клинку противника столкнуться с гардой. Он все еще уповал на свою инициативу и подавляющую силу, надеясь если не мечом, то собственным телом вывести противника из состояния равновесия, покончив с ним после одним точным ударом.

Эльн сменил позицию, переместившись с линии атаки противника влево, вставая перпендикулярно стойке противника. Его меч ушел вслед за владельцем, аккуратно опустившись на его скрещенные руки.

Адалхард вынужден был отбить укол, направленный в плечо, отпрянув назад. Лязгнули клинки, и более зрелый мужчина вынужден был прекратить свою атаку, ибо удар его противника был столь силен, что выбил бы меч из руки менее подготовленного воина, вывернув и повредив кисть. Но натиск Кнабенау был отбит, и представитель сего древнего рода уже не стремился вновь уйти в более чем безрассудную атаку, по-новому взглянув на противника.

- Ваши навыки полностью покрывают собой положение вашего здоровья, - плечи Адалхарда тяжело поднимались и опускались, граф все же сумел сбить его ритм, и теперь Кнабенау нуждался во времени, чтобы его восстановить, желая получить его началом разговора.

Адеркас не ответил, но и сам не спешил нападать, восстанавливая собственные силы и прислушиваясь к ощущениям в подбитой ноге. Не найдя в нем собеседника, Кнабенау и сам замолчал. Должно быть, даже сейчас он в более выгодном положении, ведь его сил больше, чем…

Граф напал внезапно, не иначе, как выбрав момент, в котором его противник ослабит бдительность. Колющие быстрые удары, в большинстве своем – ложные, достаточно хорошо видные, чтобы заставить противника защищаться, но недостаточно тяжелые, чтобы слишком быстро расходовать запас сил. Кнабенау вынужден был уйти в защиту, впрочем, не позволяя противнику теснить себя и огрызаясь нередко собственными уколами, некоторым из которых, подавляющему большинству, не хватало каких-нибудь миллиметров, чтобы вгрызться в плоть, оставив в ней глубокие кровоточащие раны, пара которых смогла бы вывести из строя и более крепкого мужчину.

Эльн, противопоставлял силе большие умение и опыт, успешно не переходя в оборонную стойку и все же постепенно отступая, несмотря даже на то, что боевая инициатива все еще витала между бойцами, не видя для себя возможности прямо сейчас перейти к кому-нибудь из дуэлянтов в руку.

Сместившись вперед, Кнабенау переместился в излюбленный «Цорнхут». Рукоять его оружия поднялась единым молниеносным движением вверх, над головой, и клинок Адеркаса был принят плоскостью вражеского клинка, отскочив назад и на мгновение открыв своего хозяина.

Острие меча Адалхарда опустилось чуть ниже, тут же уходя в атаку укола сверху, Эльн успел лишь слегка отклонить его, так что вместо того, чтобы уйти в правое легкое, клинок очертил линию от груди по плечу и дальше, уходя глубже в тело так, что неглубокая царапина у ключицы переходила в сильно кровоточащую рану на дельтовидной мышце, недостаточно тяжелую, чтобы вывести руку из строя, но все же достаточно опасную, чтобы человек истек кровью.

Сжав губы так, что они обратились в узкую линию, Эльн решился на отчаянный маневр: припав на колено, не до конца его сгибая, граф ударил в область колена. Кнабенау, успевший отскочить, отделался порезом бедра, куда менее тяжелым, чем тот, что успел нанести сам.

Оба противника застыли на одно мгновение, слившееся в вечность, за которую они смогли оценить степень своих увечий, а также прикинуть, что же им стоит делать далее. Адалхард пребывал в более выгодном положении, и все же рана на его ноге существенно снижала его мобильность, в то время как ранение графа Эльна, кровь из которого успела окрасить ткань одежды над собой в багровый, не мешало последнему маневрировать.

Клинки мечей поднялись, более не собираясь опускаться: благородные люди Эшингара, взращенные воинами, понимали, что дальше их сражение долго продолжаться не может. В следующие минуты либо Адеркас почувствует слабость от обильной кровопотери, либо Кнабенау, оступившись из-за боли в ноге, позволит противнику загнать меч глубоко в его плоть, может, что даже и попав в то самое место, в которое ранее почти сумел погрузить свое острие он сам.

Адалхард опустил в атаке свой меч первым: размывшаяся и рассекшая воздух полоска стали была парирована, продолжая свое движение по восьмерке и уже в свою очередь блокируя лезвием об лезвие удар противника. Надавив, Кнабенау с такой силой отбросил Адеркаса назад, что сапоги последнего проскользили по мостовой. Еще несколько ударов, и все из них – со стороны Кнабенау, короткие и прямые, заставляющие либо обороняться, либо отступать, но никак не парировать или уходить с линии атаки в сторону.

Тяжело выдохнув, Кнабенау рывком приблизился к противнику, не давая ему опомниться, и, вновь скрестив с ним клинки, высвободил одну из рук, которыми до побеления пальцев сжимал рукоять, и, надавив и отведя их меч вниз, схватил графа за плечо. Крепкий мужской лоб с хорошо слышимым хрустом вошел в лицо Эльна, ломая нос.

Потерявший равновесие, Адеркас рухнул на колени, затрачивая драгоценное время, чтобы прийти в себя, инстинктивно стараясь защититься от удара противника.

Меч, описав дугу, вернулся на свою излюбленную позицию, подстраиваясь под «Цорнхут», для того же сменилось расположение ног. Занесенное над поверженным противником лезвие застыло в сладостном моменте приближающейся неотвратимо победы, и «Удар Гнева», почти совершенный, начал свой ход.

Бонн, славный город, столица королевства, построенная руками многих людей и единой волей их первого владыки, настолько великого, что его личность стерлась в веках, превратив человека в идею, в своем величественном виде ставшую Первым Королем, незримой фигурой нависавшим над своими потомками и потомками их потомков.

Первый Король, Великий Король, Первый Великий… его внутренняя сила была подобна природе во всей ее мощи, олицетворявшейся в горах, что выше неба, в озерах, что глубже подземных троп дворфов, в дожде и лесах, в огне и…

Ветре, чье приближение в ночи столь же непредсказуемо, как и выпад мастера.

Его порыв, столь сильный, что даже Гоца, привычного к его яростным проявлениям среди городских улиц и просторных площадей столицы, снесло в сторону, заставив кубарем прокатиться по мостовой. Прежде, чем голова оруженосца весьма неудачно врезалась в каменную плиту, он успел заметить Амэйбла, который в своем яростном неконтролируемом пируэте, подхваченный несущимся воздухом, явно собирался остановиться где-то в районе стены ближайшего дома. С удовлетворением отметив, что уж его-то путь не столь далек, Гоц приземлился затылком о гладко стесанную поверхность, после чего свет в глазах померк.

Брави удалось остаться на месте, пусть и пришлось для того упасть на колени и сжаться в единый пестрый комок.

Адалхард не ожидал столь сильного удара в спину, и все же, призвав всю свою силу, устоял, позволяя всей силе ветра не сдвинуть его, но помочь ускорить падение меча на голову своего соперника.

Удар вышел превосходным, вкупе с мастерством и силой Кнабенау, развить скорость, на которой возможно было бы разрубить человека надвое, помогали и резкие порывы. Впрочем, чем быстрее двигалось оружие, тем яснее граф осознавал, что более не он управляет его движением, но оно ведет его.

Меч с заглушенном звуком звякнул, заставляя каменную плиту в месте удара своего лезвия пойти трещинами. По его долу мгновением позже скатился ручеек крови, каплями опадая на мостовую.

Эйфория. Адалхард оказался опьянен ею. Прямо сейчас он победил не просто дворянина, чья звезда славы давно уже начала свой путь к закату – его клинок положил конец жизни «Стального Орла», ставшего живой легендой, одним из кавалеристов, чьей руке принадлежали победы над знаменитой конницей королевства Бриза, которая раньше считалась лучшей на всем континенте. Пусть те дни и остались в прошлом, прямо сейчас, в этот момент кровавой истории, это не имело ровным счетом никакого значения.

Важен был лишь он и его победа, и ничто иное не могло…

Закашлявшись, Кнабенау с удивлением почувствовал на губах острый металлический привкус, которого ранее не замечал. Должно быть, его губы и зубы окрасились в красный, а кашель все не проходил, удивительным образом с каждым разом забирая вместе с собой частичку его силы и энергии. Превосходный клинок, хорошо отбалансированный и легкий, несмотря на свои размеры, налился странной тяжестью. Или это онемели его руки? Обхватывающие рукоять пальцы почти не поддавались контролю – едва ли теперь они могли сжимать эфес с той же непоколебимой хваткой, что и несколько мгновений назад. В какой-то момент, наступивший столь же внезапно, как и неостановимый кашель, его большой и указательный палец дрогнули, ладонь разгладилась, и руки безвольно повисли по бокам туловища, сообщая еще немного веса подкосившимся коленям.

Даже падая на мостовую, Адалхард находился в сознании, уже больше не тратя сил на понимание своего положения – ответ ясно сформировался в голове, как только до головы дошли импульсы нервов от живота, сообщая о том, что в него вошел инородный объект. Но ведь он попал в него, чувствовал, как лезвие входит в плоть…

Брави поднялся с колен, первые мгновения занятый тем, что отряхивал свой пестрый наряд от налипшей на колени пыли. После сего, приведя свой внешний вид в удобоваримое состояние, наемник поднял свою голову, с интересом и проступившим удивлением оглядывая результат схватки. В его глазах произошедшее пусть и имело некую логику, по которой могло случиться, но все же от этого не становилось менее фантастическим.

В тот самый момент, когда клинок рока навис прямо над ним, угрожая если не разрубить надвое, то прорезать от плеча до ключицы, граф Эльн рванулся вперед, фактически подставляя свое собственное плечо под удар, вместе с тем заметно сокращая дистанцию между собой и своим противником. Учитывая шквальный ветер и положение Адеркаса, полностью избежать удара уже не представлялось возможным, и от того его способ избежать разрубания выглядел достаточно понятным. Сокращая расстояние и собственноручно приближая свое плечо к чужому лезвию, он не давал мечу набрать еще большую скорость, тем самым уменьшая глубину ожидаемого ранения.

В тот самый момент, когда уже раненое в схватке ранее плечо издало отвратительный звук разрезаемой плоти вкупе с треском разрубаемой кости, граф, с удивительным проворством для человека, чей мозг в это же время должен был взорваться тирадой бесконечного отчаяния, вызванного болью, выбросил вперед клинок, колющим ударом входя в брюшную полость противника и резко забирая вверх.

Возможно, если бы Кнабенау заметил маневр вовремя, если бы допустил хотя бы мысль о том, что его противник сможет на него решиться, у него бы остался шанс вновь увеличить расстояние между ними, отпрыгнув. Но проблема в данном типе стратегического отступления заключалась даже не в ветре – Адеркас смог преодолеть нужное ему расстояние несмотря на этот фактор – но в ране, что была загодя нанесена. Тот самый порез бедра сыграл свою роль, в решающий момент выиграв доли секунды.

Брави был удивлен не тем, что кто-то подставился так сильно. То, что не укладывалось в его голове – тот невероятный уровень самоконтроля, который позволил графу Эльну Адеркасу победить, фактически наплевать на рану, настолько ужасающую, что от одного взгляда на нее наемнику становилось дурно.

Не настолько, впрочем, чтобы утратить самообладание.

- Monsieur!

Тонкий голосок отвлек брави от его размышлений. Он, что было очевидно, принадлежал маленькому оруженосцу с голубыми волосами, только сейчас сумевшему подняться на ноги и воочию лицезревшему результат дуэли.

Почти вскрикнув, мальчик, обнажив спрятанный до поры кинжал, бросился вперед, продолжая что-то кричать, почти не видя ничего из-за слез…

Гоц, вставший на его пути, не привык размениваться на полумеры, а потому сражу же приложился по холеной головке своими кулаками, всего в одно движение вышибив из противника дух и заставив вновь упасть на каменные плиты. Не отказав себе в удовольствии, красно-черный добавил еще ногой, но, отклоняясь для второго удара, услышал резкий отклик и застыл.

- Гоц! Wag es nicht!!

- Да, Ваше Сиятельство. – Гоц тут же утратил запал и бросился к господину, широко раскрыв глаза. – О моя Göttin, как же…

Граф остановил его, подняв руку, вызвав тем самым еще большее удивление наемника. Ведь с такой раной плеча Адеркас вряд ли мог шевелить не то, что поврежденной рукой – все телом. Кровь продолжала окрашивать его одежду в багровый, и не думая останавливаться. Даже сквозь порванную одежду увечье раскрывало себя в достаточной красе, чтобы стараться как можно меньше обращать на него внимание и держать глаза подчеркнуто выше шеи.

Что брави и сделал, ожидая, сможет ли граф еще выше подняться в его глазах и потратить некоторую часть своих заканчивающихся вместе с кровью внутри сил, чтобы что-то сказать.

- Есть ли у вас причины продолжить бой? Если это необходимо, я приму необходимость победить вас обоих. Впрочем, в этот раз мой слуга предпочтет сражаться на моей стороне, и у меня нет причин его останавливать.

- Memento mori, - не сомневаясь ни секунды, Гоц встал перед своим господином, извлекая из под сюрко ножны и обнажая свой базелярд – кинжал с крупной гардой, крестовиной и упором.

Брави окинул его оценивающим взглядом, от которого задрожали руки, однако юноша и не подумал сдвинуться с места.

- Le génie c'est l'ésprit, qui sait son terme. – Наконец произнес наемник, отводя взгляд и улыбаясь. – Мне заплатили за участие в дуэли, уважаемый гранд. И, так как она уже состоялась без моего участия, но с согласия нанимателя, который…

Он бросил короткий взгляд в сторону валявшегося на мостовой тела, что уже утратило стать и силу своего обладателя.

- … В момент своего здорового состояния сам дал мне такой приказ, нет нужды обнажать клинок. Иными словами, у меня нет к вам никаких претензий, тем более тех, которые можно было бы удовлетворить исключительно на duellum.

Брави коротко раскланялся.

- C'est la vie. Более не смею вас задерживать.

- Зачем только вы сделали это, Ваше Сиятельство?

Гоц, верный своему долгу, почти что тащил на себе своего господина, несмотря на тот факт, что граф Адеркас, как будто бы не замечая своего состояния, переставлял ноги, подволакивая поврежденную старым ранением, достаточно уверенно.

- Адалхард Кнабенау, если же говорить точнее, его отец и глава рода Кнабенау, не просто налаживали отношения с королевством Бриза.

Гоц открыл рот, но граф продолжил, прервав так и не произнесенную фразу, словно бы погрузившись в себя и говоря вслух исключительно для того, чтобы еще раз восстановить всю картину событий, приведших к данному моменту.

- Они предоставляли им ценную информацию, а также, используя группу магистратусов, заседающих в Сенате и возглавляемых Адалхардом, вносили смуту, усугубляя недоверие к королю. Учитывая его новаторский подход … во многих вещах, сейчас ему как нельзя необходима поддержка. Если в иной ситуации известного шпиона выгоднее было бы держать при себе, сейчас ни в коем случае нельзя было допустить продолжения его деятельности. Существуют и другие шпионы, не только королевства Бриза – также и других государств… но их влияние на Сенат куда меньше, чем у фракции Кнабенау.

Граф закашлялся и сплюнул на дорогу багровый комок. Гоц вновь поднял голову, но тут же вновь сосредоточился на деле, ведь Эльн Адеркас заговорил вновь:

- Магистратусы-смутьяны по разным причинам вынуждены следовать политическому курсу, который выбрал для них Кнабенау. Без него их объединение не будет знать, что делать, перестанет представлять угрозу. Глава рода сможет вновь вскоре поставить над ними своего человека, но он недостаточно глуп, чтобы не признать послание в первую очередь для себя. Если же Кнабенау продолжат свои дела с королевством Бриза после этого, мы будем вынуждены действовать еще жестче. И он это понимает.

- Но почему вы, Ваше Сиятельство? – Гоц все же смог ввернуть словцо, главный вопрос, который не давал ему покоя. – Почему не кто-то из Преторианской гвардии, или Черного Легиона, или даже Гросеарм?

- Все довольно просто. – Несмотря на тот факт, что его шаги стали менее твердыми, голос графа оставался на удивление спокойным, не меняясь ни на секунду. – Преторианская гвардия подчиняется напрямую королю – если бы на дуэль вышел кто-то из них, старший Кнабенау обвинил бы его в убийстве сына, ведь преторианцы не могут совершить подобное без прямой санкции. Черный легион и Гросеарм… какого-нибудь достаточно знатного дворянина из них можно было бы использовать, однако существовали шансы, что он не сможет справиться с Адалхардом. Кроме того, учитывая славу последнего, как частого дуэлянта, послание его отцу не было бы столь понятным. Поэтому эту роль исполнил я. Не занимающий должности в Сенате, неофициально приближенный к королю. Если глава рода решит выдвинуть обвинения, вина ляжет на меня. Но все необходимые правила проведения дуэли были соблюдены. Король дал свое согласие – не мог не дать, учитывая древность рода Кнабенау. Нет того преступления, что легло бы на мои плечи.

Гоц, от которого столь сложные переплетения пусть и не ускользали, но все же не раскрывались полностью, только подумал про себя, что тот, кто ищет драки, всегда найдет для нее повод, кем бы ни являлся. Но говорить вслух не стал, ставя разум графа Эльна настолько выше собственного, насколько это было возможно.

Они уверенно и быстро продвигались по темным улицам, освещаемым светом Моунда, пустынным и тихим. Несколько раз им попадались патрули стражников, но граф слал их прочь, отказываясь от помощи и продолжая опираться на одного лишь своего слугу.

Гоц почувствовал необычайную радость, когда увидел невдалеке шпиль башни резиденции рода Адеркас в столице. Ранее она принадлежала иному роду, но его представители предпочли до последнего поддерживать короля-узурпатора и за это были низвергнуты новым, законным королем. Их поместья и имущество, как и всех прочих, кто не согласился признать права выжившего наследника, частью отошли короне, частью были разделены между другими аристократами, принявшими правую сторону.

Когда ворота резиденции наконец-то распахнулись, и к ним тут же ринулись подготовленные к подобному исходу вечера слуги и приглашенные заранее целители, граф Эльн Адеркас взглянул на юношу, последний отрезок пути буквально тащившего его на себе:

- Memento mori, Гоц.

И потерял сознание.