Дух во тьме кромешной

В твоих руках найду покой,
И тишину в душе пустой.
Ты любишь, не смотря на мрак,
И к пропасти готова сделать шаг.

Пронизан нитью серебристой,
И запах розы той душистой,
Терзает вены в бренном теле,
Пока в меня вонзали стрелы.

Цветет сирень в моих глазах,
И капли крови на устах,
Рукой заправлю локон снежный,
Погиб мой дух во тьме кромешной…

Астарион повторял строчки стихотворения. Раз за разом. Чтобы не забыть. Из него намеренно выбивали воспоминания прошлой жизни. Он уже не помнил свое детство и медленно забывал юношеские годы. Вампир придумал себе стихотворение: каждая строчка ассоциировалась с важным для него событием. Лицо матери, ее заботу о нем, любовь, ее имя, дом, в котором он жил, былые друзья… Как выглядело его лицо, какого были цвета глаза… Каждая строчка несла в себе смысл. Астарион постоянно повторял стихотворение. В любое время. Будь то, когда он лежал на полу в псарне, или во время очередной вылазке ради поиска жертвы для Касадора, или во время пыток… Он не хотел забывать, воспоминания то единственное, что у него осталось, что было его последним лучом солнца.

Он лежал на спальном мешке в каменной комнате, именуемой псарней. Мягко говоря, угнетающее место. Здесь пахло плесенью, затхлостью и крысиным пометом. А еще металлическим запахом… Не от кандалов, не то от крови. Его крови. Астариону впору было бы поспать, но не хотелось. Живот крутило от голода, спазмы были болезненными, в висках пульсировали вены, кости ныли… Эльф ковырял ногтем каменный кирпич на полу, губы его шептали стихотворение. Вдруг его ухо дернулось. Кто-то шел по коридору сюда. Взгляд Астариона перешел на дверь. Послышался звук открывания замка. В псарню зашел Гоуди — мерзкий скелет садист.

— Эй, щенок, вставай, хозяин ждет, — пророкотал он.

Астарион сжал челюсть. Не к добру это. Слишком рано для охоты на очередную жертву… Собрав все силы, вампир поднялся сначала на четвереньки, затем на ноги. Эльф судорожно выдохнул, ощущая, как болело тело.

— Дядюшка Гоуди вчера хорошо размял тебя, верно? — захихикал скелет.

— Да. Спасибо, — с сарказмом ответил Астарион, выходя из псарни.

В коридоре его тут же окружили мрачные тона: начиная от какого-то болотного зелёного и заканчивая вполне благородным багровым. Картины шарма особого не придавали. Все в готическом стиле, изображали каких-то знатных дворян в скучных позах. Интерьер так и тем более, был подстать этому тусклому месту. В воздухе витал запах пыли, дерева и какой-то мертвечины. Вампир поправил рубашку и двинулся в сторону кабинета Касадора. За ним плелся Гоуди. Что на этот раз задумал хозяин? Астарион старался успокоиться, чтобы не выдавать нервозность, но руки предательски дрожали… Остановившись возле дверей кабинета, эльф сглотнул.

— Жди здесь, щенок, — приказал скелет и зашёл первым.

Астарион хмыкнул. Гоуди раздражал. Он же чертов скелет в доспехах, почему он так важный? Толкни его по сильней — развалится под весом доспех, делов-то. Вот только потом наверняка Касадор воскресит его и несдобровать уже будет вампирскому отродью.

— «Ты любишь, не смотря на мрак,

И к пропасти готова сделать шаг,» — повторял строчки эльф.

Чтобы его не ждало за дверьми, нужно просто повторять строчки. Во рту был неприятный привкус разлагающейся плоти, в горле стоял тошнотворный ком. Надо сказать вампир кое-как держался на ногах и ясном сознании.

Дверь открылась полностью. Астарион зашёл во внутрь. По мимо рук, уже задрожало все тело. Касадор сидел за своим рабочем столом и что-то писал в свитках. Астарион сглотнул. Он сделал пару шагов вперед. Первое, что бросилось в глаза — раздернутая штора высокого окна. Обычно окно было всегда завешано плотной тканью, чтобы ни один солнечный луч не смел тревожить господина Зарра. А сегодня, сквозь стекло пробивался свет Луны. Такой яркой… Небо было безоблачным… Возле окна стоял странный письменный стол: его поверхность была под углом, имелись странные крепежи с разных сторон.

— Вы звали меня, хозяин? — поддал голос Астарион, перестав рассматривать странный стол в лунном свечении.

Касадор поднял взгляд на отродье и улыбнулся. Эльф тут же опустил голову в пол. Он чувствовал, как глаза Зарра прожигали его.

— Гоуди, все готово? — спросил Касадор. Скелет запричитал, что все подготовил. О чем они?

— «Цветет сирень в моих глазах,» — проговаривал в голове Астарион.

— Знаешь, Астарион, я люблю творчество, — заговорил вампир. Он поднялся со своего места и медленно стал приближаться к отродью. Эльф мелко задрожал, ком в горле стал еще более невыносим. — Но больше стихосложение. Тонкое искусство, требующее чуткой натуры. Красота слов на бумаге всегда завораживала меня, ведь как говориться, что написано пером не вырубишь топором, правда?

— Правда-правда, хозяин, — поддакивал Гоуди.

Касадор остановился сбоку от Астариона. Зарр держал руки позади себя и смотрел куда-то вдаль комнаты. Астарион поджал губы и впивался взглядом в пол. Аура гнили так и веяла от хозяина, наполняя рот металлическим привкусом, а голову заставляя гудеть. Эльф ощущал, будто одна его сторона тела разлагалась рядом с Зарром, настолько он был неприятен. Астарион вздрогнул, когда Касадор положил руку на его плечо и повернулся.

— Особенно люблю стихотворения со смыслом, чтобы их сюжет был на века… — его голос был пронизан льдом и ядом. Этот шепот, заползал в уши и доходил до самого мозга выжигая все хорошее и светлое. Касадор подошел к окну. — Снимай рубашку, — приказал он.

Астарион стиснул зубы и сжал кулаки. Нервы сжались в комок.

— «Пронизан нитью серебристой,» — повторял эльф в голове.

— Для чего, хозяин? — спросил он тихо.

— Велено же, чего спрашиваешь? — заскрипел Гоуди.

— Тихо, — хмыкнул Зарр. — Как я и сказал. Я люблю творчество. И во мне есть желание творить. И я хочу. Сейчас. А ты, — хозяин повернул голову к отродью. — Будешь холстом. Раздевайся. Сейчас же.

Дрожь пронзила тело Астариона. Дыхание стало частым от страха, от горькой обиды. Слабыми руками, вампир поддел край легкой серой рубашки и в одно движение снял ее. На Астариона тут же напало ощущение излишней открытости, излишней слабости.

— Ложись. Сюда, — голос Зарра был вкрадчивый, он приказывал, твердо, как кувалда, бьющая по металлу.

Вот зачем был этот стол. Астарион на ватных ногах подошел к нему. Гоуди надавил рукой на плечи, заставляя сесть на колени, затем пихнул в спину. Астарион прижался к деревянной поверхности животом. Его руки и ноги сковали зажимами.

— «В твоих руках найду покой,

И тишину в душе пустой,» — даже голос в голове дрожал от страха.

Астарион втягивал носом воздух, стараясь дышать глубоко и не часто. Он не знал, чего ожидать. Будет больно, разумеется. Но насколько? Насколько долго будут муки? Насколько долго хватит его? Почему Касадору пришло в голову терзать его таким образом?! За спиной послышалась возня. Кто-то пододвинул стул, раздался металлический звон инструментов, слышались шаги, слышалось как Гоуди гремел своими костями и доспехами. Астарион старался вовлечь свой разум в любую мелочь, будь то звук или что-то зрительное. Та же Луна в окне перед ним! Какая большая, яркая… Она же… Она же отражала солнечный свет верно? А значит он снова нежился в нем спустя десять лет. Подумаешь! Луна друг вампиров…

— Прекрати дрожать. Если моя рука соскочит, это будет твоя вина, — приказал Зарр.

Он бы хотел не дрожать, но не мог. Астарион почувствовал холодный металл, что коснулся его плоти. А затем…

— Не ори, щенок! — проворчал Гоуди.

Астарион стиснул зубы от боли, перед глазами все запульсировало. Пускай лезвие и было острым, оно легко резало кожу, но Касадор его вогнал слишком глубоко. Он намеренно собрался оставить шрамы на нем. Эльф забыл, как дышать, чувствуя, как Зарр водил лезвием, вырисовывая буквы. Теплая, горячая кровь тонкими струйками начала стекать по бокам и окроплять деревянных пол.

— «В твоих руках найду покой,

И к пропасти готова сделать шаг…» — кричал в голове голос.

По щекам потекли слезы. Астарион пытался отвлечься, не думать о боли, не фокусировать сознание на ней, он не должен… Комнату пронзил очередной крик боли. Наручники больно впились в руки.

— Еще раз дернешься… — прошипел Зарр. — Гоуди, другой инструмент, тонкий.

— Простите, простите… — шептал Астарион, тяжело дыша.

— Я хочу, чтобы ты понял, мое отродье, какое влияние оказывает на нас искусство и творцы его, в частности, — тон Касадора сменился на притворно сладкий, омерзительный практически. Он продолжил писать, но уже другим лезвием по плоти эльфа.

Астарион раскрыл рот в немом крике. Острие будто жгло его кожу и мясо, будто проникало насквозь…

— Творцы так много могут сделать, хотя мы думаем, что ничего такого. Но знаешь, их творения могу изменить мир. Повлиять на него. А так как ты мое творение… Вот же… Придется переделать… — Касадор вогнал лезвие в то же место, где совершил ошибку. Его голос как яд опьянял и заставлял терять мир перед глазами. Астарион чувствовал, как течет кровь по спине, как каждый новый символ или буква разгорались новой болью. — На чем я остановился? Ах да. Ты мое творение. Не идеальное, совершенно не идеальное, но ты как глина без обжига. Нужно избавить тебя от не нужного, от примесей, так называемых, слепить… Посмотреть со стороны…

Крики и всхлипы сотрясали комнату. Астарион чувствовал, будто с него снимали кожу заживо. По кусочку, будто лоскутки для одеяла. Почему он не мог просто потерять сознание?! Каждый порез ощущался каждым нервом.

— «Терзает вены в бренном теле,

Рукой заправлю локон снежный,» — шептал голос в голове.

— Так… В общем, ты понимаешь к чему я клоню. То, что я пишу на твоей спине, будет шедевром в будущем. Тебе же следует выкинуть из бестолковой головы все не нужное. Я твой хозяин. Ты принадлежишь мне. У тебя не было и не будет другой жизни. Я породил тебя. Слышишь? Хватит орать и дергаться. Слышишь?! Ни черта не слышишь, будто с пустотой говорю! Гоуди, заткни его и дай другой нож, — раздраженно бросил Касадор.

Гоуди достал откуда-то тряпку и засунул в ее в рот Астариона, и как кляп повязал на затылке. Эльф закрыл глаза, ощущая, что слезы не прекращали капать на пол. Кляп не то, чтобы помог. Теперь крики были сдавленными. То и дело тело Астариона дергалось в муках, желая сбежать от острого металла, от боли, от всего… Зарр продолжал глагольствовать, Гоуди ему иной раз поддакивал. Слова хозяина впивались иголками в воспоминания и отравляли их. Эльф не мог здраво мыслить. Его мысли, собственные мысли перебивались черным монстром с красными глазами. И единственная картина что стояла перед ним: как он лежал в собственной кровавой лужи, ощущал нож в животе, смотрел наверх и видел Луну, а затем ухмыляющиеся лицо. Астарион не хотел умирать, он боялся умирать. И ради жизни он был готов заплатить любую цену. И возможно только это и удерживало его от самоубийства. Желание жить и осознание стоимости, которую он заплатил за то, чтобы его тело не гнило в могиле, а лишь пустой гроб с никому не нужной надгробной плитой… И это воспоминание занимало всю голову. Астарион забылся…

Вскоре с плеч и вниз по рукам потекла его кровь. Стихотворение Зарра было на всю его спину… В носу стоял противный запах гнили и металла. Он помнил, когда его заперли в наказание в гробу, чтобы не сдохнуть пришлось есть самого себя… Увы, сознание не хотело его покидать. Или ему не давали это сделать. Слезы, как и кровь медленно собирались в лужицы на полу. Спина горела адским пламенем, а Зарр все не заканчивал и не заканчивал… Казалось, прошло много часов. Или так только казалось… Буква за буквой, символ за символ. Что-то не устраивало Зарра, где-то его рука дергалась из-за судорог Астариона… Он продолжал писать ножами по бледной коже отродья.

— «Ты любишь… Крови на устах… Вонзали…» — трепыхался разум.

Нет… Нет… Астарион перевел взгляд на лужицу крови и слез. Слабым движением мизинца он коснулся ее. Он больше не кричал. Он смиренно ждал. Ждал пока творец не закончит свое произведение.

— Гоуди, тряпку, — сказал Зарр.

Обжигающее полотно прошлось по спине, Астарион зашипел, потеряв на мгновение способность дышать. Кажется, Касадор отошел на несколько шагов назад. Эльф мелко задрожал. Конечности уже занемели, сколько он тут пробыл, как холст для извращенного художника?..

— Прекрасно. Сними его.

Гоуди расщелкнул зажимы. Астарион рухнул на пол, будто мешок, набитый картошкой. Мышцы задергались в судороге, эльфа почти рвало. Перед мутными глазами показался тот самый черный силуэт с красными глазами. Зарр улыбался. Он схватил отродье за белые волосы и заставил подняться на колени.

— Не идеально, но ты стремишься к этому. Я нахожу твои крики хоть и бестолковыми, но похожими на симфонию, которой я хочу наслаждаться, — он упивался его страданиями. — Ты принадлежишь мне. И никому более. Я спас тебя, даровал бессмертие. Мира живых больше нет. Астарион Анкунин умер десять лет назад. Осталось лишь вампирское жалкое отродье, и которого твой благородный хозяин постарается сделать что-то полезное. И начало этому положено… — Зарр отпустил его.

Астарион не осознал, как смог дойти до псарни. Если вообще дошел, а не дополз. Он ощутил лишь холод и запах дохлых крыс. Эльф рухнул на каменный пол, разбивая колени об него. Руки больше не выдерживали его тела и Астарион завалился на бок. Он заставил себя перевернуться. Вампир начал задыхаться, ощутив, как холодный камень соприкасался с его разгоряченной, измученной спиной. Астарион затрясся, не понимая от боли или от облегчения. Кожа горела, словно он лег на угли в камине… Эта пытка… Почему он не потерял сознание? В голове было ничего кроме темноты. Кроме ощущения паники и страха, когда он проснулся в гробу… Уже десять лет ему твердят, что он кому-то принадлежит… Но это ведь неправда. У него есть… Кто?

— В твоих… — зашептал Астарион и осекся. Нет. Стоп. — В твоих… Ты… Нет, нет нет! — он запаниковал. Забыл? Как?! — В твоих руках… А дальше? Нет! Нет!

Эльф часто задышал. Он забыл. Забыл слова! Астарион схватился за волосы, мотая головой.

— В твоих руках… Что в руках?! — заорал он в воздух. — Сукин сын! Нет!

Астарион закрыл лицо руками и забился в истерике. Горькие слезы потекли по щекам, обжигая ладони. Крик разнесся по помещению. Затем еще один, и еще. Это был другая боль. Астарион рыдал. От обиды, от злости, от обреченности… А спину продолжала обжигать холодный камень псарни.

— Погиб мой дух во тьме кромешной… — прошептал Астарион, осознавая, что его рабство на этом только начинается.