Душа по хорошей цене

Как и полагается во всяком порядочном обществе, на Базаре можно продать душу.

Марта впервые услышала об этом еще в поезде, но не придала случайным слухам, ползущим по вагонам со скоростью чумы, значения. О Свободном Городе чего только не говорили. Марта потом, уже на собственном опыте, убедилась, что многое было неправдой.

Но вот душу продать на Базаре, как оказалось, действительно можно.

Сначала Марта, впервые увидев Базар своими глазами и встретившись с Гостями, которые покупали души (а еще воспоминания и много чего другого), сочла подобные авантюры откровенным безумием и глупостью. И даже не постеснялась сообщить это проводнику — она не запомнила ни его фамилии, ни имени.

— Все сначала так думают, — сказал он ей; нелепые рыжие усы плохо скрывали его резкую и несколько неприятную улыбку.

Марта от его слов лишь отмахнулась: она приехала, чтобы покорить этот город. Подняться на лучшую сцену и стать частью труппы госпожи Гриммлер.

Вот только путь не вершину оказался куда длиннее, чем железная дорогая от Гринберга до Свободного Города. Первое прослушивание Марта провалила с оглушительным треском: госпожа Гриммлер едва посмотрела в ее сторону, после чего взяла к себе какую-то чрезмерно громкую блондиночку.

Второе прослушивание завело ее чуть дальше, но ей снова отказали. К пятому Марта поняла, что деньги начали постепенно заканчиваться, а просить у матери откровенно не хотелось: это было бы равносильно признанию в собственном бессилии. Мать и так частенько бормотала, что таланта никакого у Марты нет. Отец — единственный, кто поддерживал ее — умер тринадцать лет назад.

Пришлось переехать из хорошей съемной квартирки на окраине Верхнего Города в Новый — там все стоило дешевле, да и до Площади Ткачей, на которой стоял театр, можно было дойти едва ли не пешком. Так ей удалось сократить расходы почти вдвое.

Но неудачи все продолжались: Марта проваливала прослушивание за прослушиванием, а деньги стали утекать даже быстрее, чем прежде. На косметику, прически и платья, чтобы подать себя в выгодном свете.

— У вас ничего не получится, — сказала ей скучная дама лет сорока, одна из многочисленных помощниц госпожи Гриммлер. — Не мучьте ни себя, ни нас. — А потом улыбнулась так неприятно, что у Марты зачесались руки, до того хотелось влепить ей пощечину. — У нас как раз уволилась гардеробщица. Думаю, вам подойдет.

Разумеется, Марта ушла, напоследок хлопнув дверью. Гардеробщица — еще чего вздумала! Никем, кроме актрисы, в этом театре она не будет.

Вот только через месяц, когда кошелек стал пугающе легким, а квартирная хозяйка уже в третий раз грозилась вышвырнуть ее вон, Марте пришлось принять тяжелое решение: переехать снова, уже в Старый Город. И пойти работать гардеробщицей.

Она была уверена, что та помощница — мисс Флетчер, как Марта узнала позже, — злорадствовала про себя каждый раз, когда проходила мимо нее в холле театра. Но сделать Марта ничего не могла. Совсем другой уровень, совсем другая власть. Да и портить отношения с самой госпожой Гриммлер себе дороже.

Лиззи — другая гардеробщица — утешала ее, ласково гладя по плечам и улыбаясь:

— Ничего-ничего. Вот поработаешь здесь, посмотришь, как оно все внутри, и что-нибудь обязательно придумаешь.

Лиззи была из тех немного глуповатых дурнушек, какие прекрасно осознавали: ни на что великое они не годятся. Сцена Лиззи не светила, и Марта знала это, но находила все слова, улыбки и объятия по-своему обнадеживающими. На тот момент идея глупышки Лиззи действительно звучала как неплохой план.

Еще через месяц пришлось продать уже часть платьев и лишь время от времени давать милостыню бедной старушке, которая каждое утро появлялась возле театра. Марта знала: это бывшая актриса, которая очень плохо кончила, потому давала, смутно надеясь, что благое дело могло спасти от подобной участи.

Неудачи все равно стали литься на голову, как дождь через дырявый зонтик. Однажды и вовсе буквально: скромная комната Марты была на последнем этаже, а в доме, который уже давно требовал ремонта, начала протекать крыша. Иногда у нее пропадали вещи, чтобы потом внезапно найтись в самых неожиданных местах.

Марту часто толкали прохожие, наступали ей на ноги, трамваи постоянно уходили и приходили в неправильное время, из-за чего она вечно опаздывала. Будто весь город старательно выводил ее из себя, подставляя и подставляя, подкидывая все новые неприятности.

— Может, ты городу не нравишься? — предположила Лиззи в один из вечеров, отпаивая ее чаем в подсобке. Чай был густым и горьким настолько, что вязло во рту, но Марта все равно пила.

— Городу? — она непонимающе нахмурилась, потому что звучало абсурдно.

— Ага, Городу, — повторила Лиззи с нажимом.

И Марта буквально услышала заглавную букву в слове, как будто Лиззи говорила вовсе не о месте, а об огромном живом существе. Такое древнее чудовище или божество, для которого они все — жалкие муравьи, ползающие по огромному брюху и жаждущие отхватить кусочек побольше.

Марте этот образ не понравился, но она никак не могла от него отделаться.

— А как мне ему понравиться?

Лиззи в ответ лишь пожала плечами и подлила еще чаю:

— Может, тебе и не нужно.

Конечно, она не знала. Наверное, никто по-настоящему не знал, разве что жители Верхнего Города — его самого центра, где Марта никогда не была и даже не представляла, как попасть — могли делать самые смелые и близкие к истине предположения.

В конце концов, они действительно урвали по-настоящему большой и сочный кусок.

Этот разговор и небольшой пожар в соседней квартире, отчего все пропахло гарью, стали последней каплей: Марта решилась зайти на Базар и просить там хотя бы человеческого чуда (про чудо от Гостей она даже не заикалась), может, самого простого, которое ей сможет помочь.

В тот день, когда она смогла собраться и вытащить последнюю заначку из матраса, светило солнце, что было удивительной редкостью в Городе. Но, несмотря на хорошую погоду, Базар не казался менее потусторонним. Менее напрягающим.

За яркими палатками Марта видела движущиеся тени, которые смотрели на нее в ответ. За веселой музыкой она слышала рычание и чавканье — те звуки, заменяющие речь Гостей, которые отказались от человеческих лиц. За улыбками случайных посетителей и работников она могла разглядеть тревогу. Даже воздух казался гуще и тяжелее, с каким-то странным терпким, вяжущим язык привкусом, как плохое вино.

— Хочешь узнать свою судьбу? — спросила у нее старуха в цветастом платке и разложенными на столе картами.

Насколько Марта могла судить, она была человеком, и в ответ лишь покачала головой — нет. У нее не так много денег, чтобы тратить их на предсказания. Даже если она получит в них желаемый ответ, все равно никогда не узнает точной дороги.

Она шла дальше, с некоторым трудом проталкиваясь через толпу и надеясь отыскать… что-нибудь. Любой знак, который даст ей понять: да, она на верном пути.

— Хотите продать воспоминания, мисс?

Марта споткнулась и обернулась, нутром почувствовав, что обращаются именно к ней. Девушка, кажется, ее возраста, вся в черном — от кончиков темных волос до платья и даже глаз — улыбнулась ей краем губ, немного резко, как будто улыбаться по-другому не умела.

— За какую цену? — спросила Марта.

Девушка улыбнулась шире. Темнота крошечной палатки за ее спиной обрела форму, совершенно нечеловеческую, тянущуюся во все стороны щупальцами. Гостья.

— Удача.

И Марта продала.

Сначала она отдавала понемногу. То, как она в детстве со старым другом играла в прятки, обменяла на возможность не опаздывать. Вкус маминого пирога на квартплату поменьше. Свой первый спектакль в старой школе на первые удачные пробы.

Она давала и давала, получая, наконец, хоть что-то.

Теперь Марта уже не гардеробщица, а актриса… Да, совсем-совсем фоновая, с ролью без слов, но это ощущалось как победа. Настоящая сладкая победа, которой было мало. Слишком мало, потому что противоположный и желанный край сцены все еще безумно далеко.

— Я не могу больше давать вам свои воспоминания, — сказала Марта Гостье к концу второго месяца посещений.

Та задумчиво промычала и протянула в ответ чашку чая. Чай пах незнакомыми травами, но на вкус был сладок. Так же сладок, как крошечное пирожное, которое Гостья оставила на ее тарелке.

— Что мне делать? — продолжила Марта.

Вчера она поняла, что едва может вспомнить, как звучала ее мать. Как звали друзей ее отца, которые приходили смотреть на ее детские спектакли. Как называлась ее первая любимая поэма. И даже на каком представлении она сама поняла, что хочет быть актрисой.

Нет… она больше не могла терять… продавать, если точнее.

Гостья улыбнулась, стуча пальцами по подлокотнику кресла. Внутри ее палатка оказалась довольно просторной и уютной, пусть и слишком темной на вкус Марты. Гости, как говорят, видели намного лучше людей.

— Что насчет души?

Марта вздрогнула, едва не пролив чай на колени, и тут же опустила взгляд. Она думала об этом совсем немного, в особо темные вечера, когда приходила с репетиций и злилась на главных актрис, которые над ней смеялись. В дни, когда даже утешения Лиззи казались пустыми и фальшивыми.

Она не думала, что Гостья предложит ей сама.

— А разве я не умру? Без души, мне кажется, трудно жить.

Гостья рассмеялась. Это был неплохой смех, звонкий и даже веселый. Не такой, как у Лиззи, но Марта решила, что Гости, даже натянув на тела из тьмы и тумана человеческие лица, не могут быть полностью людьми. Думать о подобном ответе было куда проще и безопаснее.

— Ты удивишься, но без души жить удивительно легко, — Гостья улыбнулась, ее обычно тусклые глаза казались теперь намного ярче. — На самом деле мы не забираем души, а получаем чувства. Как… канал между тобой и мной. Тебе не будет больно, тебе не будет страшно. Ты даже не сразу заметишь разницу. Людям проще называть это продажей души, — она усмехнулась. — И нужно было как-то зарегистрировать услугу на вашем языке.

Марта вздохнула и осторожно поставила чашку на стол. Она уже так далеко зашла, чтобы достичь мечты и получить то, что заслуживала, но… этот последний шаг казался не просто огромным — это был прыжок через пропасть в туман, где она не видела последствий. Не видела всех острых камней, способных разрезать ей ноги.

— И что я получу за это?

Гостья поднялась с кресла одним грациозным движением. Стук каблуков ее туфель гулким эхом разносился по палатке. Гостья остановилась напротив Марты и, улыбаясь, потянулась к ее лицу, мягко погладила по щеке холодными тонкими пальцами. Дыхание замерзло где-то внутри, вырвавшись лишь слабым удивленным хрипом.

— Что насчет самого симпатичного личика? — Гостья коснулась губ. — Голоса. — Затем взяла под подбородок. — Таланта. — Подняла голову Марты выше. — И, наконец, очарования.

Марта, наконец, медленно выдохнула в эти пальцы, это звучало как все, что ей было нужно. Немного красивей лицо. Немного больше таланта. Немного выше и приятней голос. Всего лишь чуточку здесь или там.

— Я…

Ей хотелось больше всего на свете сказать «да» и получить все, о чем она мечтала сразу, без мучительного ожидания.

— Ну, дорогая, — Гостья улыбнулась шире. — Ты хочешь продать мне душу?

Марта, сжавшая подлокотники кресла до побелевших костяшек, чтобы сдержать дрожь, выдавила улыбку и прошептала:

— Хочу.

— Чудно.

Гостья, наконец, отпустила ее и отошла в сторону, давая Марте возможность дышать полной грудью. Она вдыхала и выдыхала, медленно и контролируемо, осознавая, что скоро дороги назад не будет.

Когда Марта достаточно пришла в себя, перед ней на столе уже лежал контракт. Красивая бумага с тиснением и узорами по краям, заполненная удивительно ровными витиеватыми буквами, не казалась пугающей. Она даже не намекала на то, чем является на самом деле. Это было больше похоже на приглашение от особого богатого господина из Верхнего Города.

Гостья протянула Марте нож.

— Прости, дорогая, но придется принести еще одну крошечную жертву.

Конечно, такой контракт подписывается кровью. Марта терпеть не могла кровь, особенно свою, но другого выхода не было. Она слегка надавила пальцем на нож и вскрикнула от того, насколько он острый. Слишком острый.

Алые капли упали на ее кремовое платье, напоминая рябину, а потом уже на бумагу.

Гостья аккуратно забрала нож и приложила его к своему пальцу. Было видно, с какой силой она это сделала, и Марта отвела взгляд, подумав о том, что кожа Гостей удивительно крепкая. Рядом с ярким росчерком появился другой след, темный-темный, как будто по венам текла не кровь, а сама тьма.

— Хорошая работа, куколка, — Гостья улыбнулась, внезапно снова оказавшись перед Мартой, и вдруг толкнула ее назад, заставив упереться в спинку кресла. — А теперь спи. Завтра будет чудесным.

Марта медленно моргнула, не понимая, как это она должна спать здесь, она же не дома. Разве она…

Мир медленно покачнулся, лицо Гостьи исказилось, слилось с тенями за ее спиной, а потом все погасло. Марте казалось, что она падала целую вечность.

***

Марта проснулась от знакомого голоса. Этот голос, принадлежащий старику, имя которого никто не знал, потому что он никогда не представлялся, зачитывал новости по радио каждое утро. Откуда здесь радио, она же…

Марта слетела с кровати прежде, чем поняла, что дома. И вещи лежали так, как она оставила их прошлым вечером: платье небрежно брошено на стул, сумочка на комоде, а последний выпуск «Еженедельного Вестника» лежал рядом. Словно вся последняя встреча с Гостьей была лишь сном.

Еще раз окинув комнатку взглядом, чтобы точно убедиться, Марта заметила на прикроватной тумбочке аккуратно сложенный лист бумаги. Очень-очень знакомой бумаги.

Она медленно развернула контракт: все еще подписан кровью — и такой же нереальный, как и тогда, но Марта чувствовала текстуру бумаги под пальцами. Чувствовала гладкое тиснение и шероховатость букв. Крови она решила не касаться… особенно крови Гостьи.

— Не сон. Это был не сон…

Марта как можно осторожней, как будто бумага могла рассыпаться от любого неловкого движения, отложила контракт. Сработал ли он?

С внезапным ощущением срочности Марта распахнула дверцу шкафа: с ее внутренней стороны висело небольшое пыльное зеркало с трещинами и сколами по краям. Она не узнала лицо, которое посмотрело на нее в ответ.

Гладкая кожа с той восхитительной бледностью, какую обожают чрезмерно богатые и избалованные юнцы из Верхнего Города. Аккуратный нос, настолько ровный, что Марте пришлось провести по нему несколько раз, чтобы убедиться. Естественно-алые губы и большие глаза с длинными ресницами.

Марта не верила тому, что видела: в зеркале была не обычная она, а кто-то идеальный. Даже волосы теперь были более золотыми, блестящими и волнистыми. Тяжелыми. Мягкими.

Она больше не была просто Мартой.

И ей не терпелось поделиться этой красотой со всеми, поделиться своим невообразимым счастьем — и, наконец, взобраться на настоящую сцену, которую она действительно заслуживала.

Марта на работу едва ли не бежала, но настоящей леди не подобает бегать, потому она старалась идти быстро, но элегантно. Всю дорогу она мягко напевала себе под нос (потому что не могла перестать наслаждаться новым голосом), а прохожие оборачивались на нее снова и снова. Она впитывала каждый восхищенный взгляд и даже не сдерживала торжествующей улыбки, когда замечала, как жены толкают своих зазевавшихся мужей.

Вот сейчас она как засияет, как миссис Флетчер подавится желчью, когда Марта сможет ей указывать.

Старая нищая актриса, сидящая у второго входа в театр, протянула ей пустую ладонь прежде, чем соизволила поднять голову. Марта замерла, едва ли не дрожа от ожидания ее реакции.

— Ой, деточка... — воскликнула старуха, широко раскрыв рот и глаза.

Марта в ответ улыбнулась шире, чрезмерно довольная, и решительно вошла в театр.

Да, не врала Гостья. Без души удивительно легко.