Два дня опричника

День первый: "Чужеземец из охраны"

Сергей Буркин, тридцатилетний охранник подмосковного ТРЦ «Галактика», привыкший к ночным сменам у складов с дешёвым китайским ширпотребом, открыл глаза и сразу понял — что-то не так.

Небо. Оно было неестественно синим, как на тех открытках, которые продавали в сувенирной лавке на втором этаже. Ни единого следа самолётов, ни дымки от бетонных заводов. Только солнце, слепящее так, будто его вчера вымыли. Он попытался привстать, но спина провалилась в липкую холодную грязь. Асфальта не было. Вместо него — колеи, полные мутной воды, и кучи навоза, от которых несло так, что Сергея скрутило от рвотного спазма. Где-то за спиной хрипло лаяли собаки, а вдалеке, за частоколом кривых изб, орал петух. Не петух — какой-то демонический вопль, как в тех ужастиках, что Сергей смотрел по ночам на посту.

— Где я… — пробормотал он, сдирая с куртки чёрные полосы засохшей грязи. Куртка. Форменная, с шевроном «ОХРАНА». На брюках — дырка от сигареты, которую он прожёг месяц назад, засмотревшись на девчонку из отдела женского белья. Всё на месте. Кроме мира вокруг.

Воспоминание ударило, как током:

Ночная смена. Склад №3. Запах плесени и пластика. Ящик у задней стены — ни накладной, ни печатей. Только кривая надпись краской: «ОПРИЧНИНА. XVI ВЕК. НЕ ВСКРЫВАТЬ». Сергей фонариком тыкнул — замок ржавый, будто век не открывали. «Хрень какая-то, — подумал он. — Может, реквизит из киношки забыли?» Тронул крышку… И синяя вспышка, будто от сварочного аппарата, выжгла глаза.

— Ты чьих будешь? — хриплый голос прозвучал прямо над ухом.

Сергей дёрнулся, ударившись затыком об корягу. Перед ним стоял мужик в грязной холщовой рубахе, подпоясанной верёвкой. Лицо — как топором вырублено: щёки в оспинах, нос картошкой, глаза узкие, как у барсука. На поясе — секира, похожая на те, что Сергей видел в историческом паблике, на который случайно подписался из-за мемов про викингов.

— Чего? — буркнул Сергей, машинально цепляясь за пустой кобур. Пистолет остался в 2023-м.

Мужик отшатнулся, словно от удара. Его жёлтые зубы оскалились в странной гримасе — то ли страх, то ли злость.

— Азе еси… бес? — он перекрестился дрожащими пальцами, тыча в Сергея костлявой рукой. — Ротá-то у тея… как у немца кривая! И одежина… тьма-тьмущая!

Сергей не понял половины слов, но «бес» прозвучало отчетливо. Он потрогал лицо — губы, нос… Всё на месте. Потом сообразил: у него с детства кривая улыбка. После драки в пятом классе, когда Витька-сосед долбанул его оглоблей по челюсти. С тех пор, когда Сергей нервничал, левый уголок рта дёргался вниз, будто усмехался сам по себе.

— Да я не бес! — рявкнул он, поднимаясь во весь рост. Мужик, оказавшийся на полголовы ниже, попятился, спотыкаясь о корни.

— Глазища-то… как у филина! — завопил тот, тыча в Сергея грязным ногтем. — Аль ты из заволокицких?

«Волокиты» Сергей знал — так в их ТРЦ называли бюрократов из проверок. Но при чём тут глаза? Он полез в карман за телефоном, чтобы посмотреть в селфи-камеру, но нащупал только пачку «Винстона» и зажигалку. Телефон исчез. Вместо этого из кармана выпал прозрачный пакет с надписью «Спайсбургер. Срок годности: 12.2022».

Мужик завизжал, как поросёнок под ножом:

— Чёрная хартия! Печать Люциферова!

Он рванул с пояса секиру, но, споткнувшись о свой же подол, шлёпнулся в лужу. Сергей, не раздумывая, рванул прочь, туда, где над избами вился дымок. Бежал, спотыкаясь о коровьи лепёшки.

Запах. Он остановился, ноздри вздрогнули. Жареный лук, ржаной хлеб, что-то мясное. Живот свело от голода — последний раз он ел вчера вечером: доширак и две «молочных»сосиски. На краю площади, усеянной лужами и куриными перьями, толпились люди. Бабы в понёвах, мужики в лаптях. На деревянных лотках — горшки с кашей, чёрные караваи, связки вяленой рыбы.

Сергей подошёл к прилавку, где дымились лепёшки.

— Пирожок… два, — тыча пальцем, сказал он.

Купец, бородатый, как гном из «Властелина колец», уставился на него, будто на говорящего кота.

— Пирожкóв? — переспросил он, медленно, как будто разжёвывая слово.

— Да! С мясом! — Сергей показал жестами: круглая форма, начинка.

Купец вдруг побледнел. Его глаза расширились.

— Пирожки… с мясóм? В постный день? — он отпрянул, крестясь. — Да ты, чай, бесоугодник!

Сергей не успел сообразить, что за пост, когда купец заорал хрипло:

— Стрельцы! Лихого пóспа ловите!

Из-за угла избы вывалились двое в красных кафтанах, с бердышами. Сергей узнал эти рогатины — видел в музее, куда водил племянника. Но тогда он смеялся: «Чем с этим воевать? Дверь с петель снимать?»

Он побежал. Бердыши зазвенели у самого уха.

Вечер. Сергей спрятался в хлеву, под грудой вонючего сена. Живот бурчал, ныли сбитые колени. В голове крутилось: «Опричнина… Ящик… Грозный…». Он вспомнил школьный учебник — портрет царя с мутными глазами. «Да ладно, это ж неправда… Может, кто-то странный пранк такой снимает?»

Когда стемнело, он выполз наружу. Увидел здание с вывеской — вернее, с доской, где криво была нарисована чаша. Кабак. Из щелей лился тусклый свет и хриплое:

— «Ах вы, соколы мои, удалые молодцы…»

Сергей, прикрыв лицо капюшоном, вошёл внутрь. Всё как в фильмах: лавки, столы из колод, смрад дешёвой водки и кислых щей. За стойкой — толстая баба с лицом, как у сгоревшего блина.

— Мясо! — хрипло сказал он. — Картошку дайте!

Тишина. Кто-то уронил кружку. Потом раздался визгливый вопль:

— Картофь! Колдун! Ведь по Златоусту — антихрист!

Из темноты вынырнули чёрные плащи, мелькнули острые кинжалы.

Сергей даже не успел вспомнить, что картошку в Россию привёз Пётр I.

День второй: "Царёв суд"

Утро. Темница пахла мочой, гнилой соломой и страхом. Сергея бросили в яму, где стены покрыты слизью, а с потолка капала вода, словно земля плакала. Он пытался уснуть, но кнут — хлестал его по рёбрам каждый раз, когда он закрывал глаза.

— За поруху речи царёвой! — орал стрелец, тыча в него сучковатым концом. — Говори по-христьянски, бесово отродье!

— Я охранник! — выл Сергей, прикрывая голову руками. — Меня начальство накажет! Премии лишат!

Но чем громче он кричал про «камеры», «трудовой кодекс» и «МРОТ», тем яростнее били. К полудню он уже мычал бессвязно, вспоминая, как в детстве прятался от отца-алкоголика в такой же яме под гаражом.

Полдень. Дверь скрипнула. В темницу вошёл поп — тощий, с лицом, как у высохшей репы, в засаленной рясе. За ним тащился мальчик-прислужник с дымящейся кадильницей.

— Покайся, чадо, — заскрипел священник, раскрывая требник с пожелтевшими страницами. — В сношеньях с иноземными бесами… в чародействе картофьском…

Сергей, распухший от побоев, вытаращил единственный незаплывший глаз:

— Да я православный! Крещёный! Вон, крест на шее!

Он дёрнул цепочку, протянув попу дешёвый крестик из «Пятерочки» — тот самый, с надписью «Нержавейка. Сделано в Китае».

Поп отпрянул, будто его ужалили.

— Сия… письмена сатанинские! — завопил он, тыча в мелкие буквы дрожащим перстом. — «Нержь-вейка»! Бесовский сплав!

Сергей попытался объяснить, что это просто металл, но поп уже выбежал, крича:

— Еретик! Альхимик! Подсылатель Литвы!

Его выволокли на площадь, где толпа гудела, как голодные осы. На деревянном помосте, под чёрным стягом с вышитым псом и метлой, сидел он — Иван Васильевич. Царь.

Сергей ожидал увидеть безумного великана с окровавленным топором. Вместо этого перед ним был сутулый человек с воспалёнными глазами и жидкой бородой, словно её выщипывали пинцетом. На Иване был потёртый кафтан, покрытый пятнами — то ли вино, то ли чернила. Он нервно теребил посох, украшенный гравировкой: «Казнить нельзя помиловать» — запятая была стёрта до дырки.

— Срамотá! — царь вдруг зашипел, тыча посохом в кроссовки Сергея. — На ногах рожи бесовские!

Толпа заахала. На язычках Nike красовались фирменные «галочки» — Иван принял их за печати Сатаны.

— Это Nike, бл… ваше царство-здоровье! — завопил Сергей, вспоминая, как хвастался этими кроссовками в раздевалке ТРЦ. — Спортивная обувь! Бегать удобно!

— «Наíк»… — царь замер, будто в голове щёлкнул тумблер. — С греческого — «победа». — Его глаза сузились. — Сиречь, намекает на измену Казанскую? На то, что мы победили, но не до конца?

Сергей попытался вставить что-то про «просто логотип», но Иван уже вскочил, размахивая посохом:

— На дыбу его! Пусть признаётся, с кем из бояр знался! С Курбским ли? С литовцами ли?

Сергея привязали за руки и ноги, медленно растягивая суставы.

— Говори, какую победу нашу хулишь? — шипел в ухо опричник с лицом младенца и седыми волосами.

— Да никакую… — хрипел Сергей. — Это ж просто бренд…

Но чем больше он врал про «маркетинг» и «глобализацию», тем усерднее дёргали верёвки. В какой-то момент он услышал хруст — то ли плечо, то ли совесть.

Последняя мысль перед тем, как сознание поплыло:

«Надо было брать отпуск… Или хотя бы в церковь сходить — крестик освятить…»

Эпилог

Ветер рвал серые тучи над площадью, а верёвка, перекинутая через сук старой ивы, скрипела, как несмазанная дверь в его родном ТРЦ. Сергея толкнули вперёд. На шее грубо затянули петлю из пеньковой веревки —из точно такой же веревки была сделана «тарзанка», с которой в детстве Серега «На слабо», прыгал с друзьями в озеро. Теперь она, пахнущая рыбой и отчаянием, впивалась в горло.

Он успел разглядеть толпу: бабы в платках, мужики с восторженно-пустыми глазами, дети, жующие леденцы из рук матери. «Странно, — мелькнуло в голове. — Всё как в трейлере того сериала, который Витька скидывал в телегу: „Царь-ярязь. Кровь на рукаве“или как-то так...». Но тогда Сергей забил: «Хрень какая-то, лучше в танки, под пивко, погоняю».

— Помилуй, царь-батюшка! — вдруг взвыл он, вспомнив фразу изкакого-то советского фильма. Но Иван, сидящий на чёрной лавке, лишь провёл пальцем по горлу — жест, универсальный во все времена.

Последние секунды:

— Опричнина… — хрипел Сергей, глядя, как человекс суровым и невозмутимым лицом, дёргает рычаг. — Да это же просто тест по истории… тройку ставили… Надо было учиться… или хотя бы сериал про Грозного посмотреть…